Поиск по материалам сайта
Cлово "PENGUIN"
Входимость: 3. Размер: 46кб.
Входимость: 2. Размер: 51кб.
Входимость: 1. Размер: 141кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Входимость: 1. Размер: 90кб.
Входимость: 1. Размер: 82кб.
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 46кб.
Часть текста: из основополагающих архетипов человеческой культуры. По словам А. Н. Веселовского, если бы у нас не было свидетельств о древности игрового начала, мы должны были бы предположить его теоретически [1]. Игра объединяла всех членов рода. Внешне бесцельная, она упорядочивала эмоциональные отношения человека с миром, создавала условия для психофизиологического катарсиса, особенности которого были сформулированы Аристотелем для драмы. Игра сопровождала всю жизнь первобытного человека, отвечала его насущным потребностям. Поводами к игре могли стать война и охота, моление и необходимость в продолжении рода, похороны и поминки. Вполне закономерно, что в коллективной памяти человечества образ игры запечатлелся как связанный с коренными свойствами бытия. В определенном смысле игра может быть уподоблена жизни, так как она носит самодовлеющий характер, не имея цели за своими пределами. Игра - это такая деятельность, цель которой заключена в самом ее процессе. Вместе с тем игру можно эксплицировать как модель мира в его кризисном состоянии, то есть в такой момент, когда его развитие подошло к «точке бифуркации» [2]. Вблизи таких точек флуктуационные процессы рождают целые пучки равновероятных исходов из одной и той же ситуации. Игра также содержит для каждого участника и для всех них вместе пучок равновероятных возможностей. Равновероятность альтернативных исходов одного и того же события, реализация одной из альтернатив, воспринимаемая участником как случайная (поскольку является из непознанного причинного ряда) - все это связывает кризисное состояние мир с игрой. Возможно,...
Входимость: 2. Размер: 51кб.
Часть текста: о присутствии в них указанных модусов. Во-вторых, те же тексты сами способны формировать и «разыгрывать» мифологическое и символическое, открывая тем самым путь архетипическому «из темных глубин подсознания к свету сознания» [1]. Миф составляет основу всякой традиционалистской, в том числе и средневековой христианской цивилизации. В текстах Диккенса мифологическое и символическое нередко проявляет себя в вариациях на тему средневековой обрядовой игры, которые участвуют в образовании сюжетной структуры и создании образов-персонажей. Игра является одним из основополагающих архетипов человеческой культуры. По словам А. Н. Веселовского, если бы у нас не было свидетельств о древности игрового начала, мы должны были бы предположить его теоретически [2]. Игра объединяла всех членов рода. Внешне бесцельная, она упорядочивала эмоциональные отношения человека с миром, создавала условия для психофизиологического катарсиса, особенности которого были сформулированы Аристотелем для драмы. Игра сопровождала всю жизнь первобытного человека, отвечала его насущным потребностям. Поводами к игре могли стать война и охота, моление и необходимость в продолжении рода, похороны и поминки. Вполне закономерно, что в коллективной памяти человечества образ игры...
Входимость: 1. Размер: 141кб.
Часть текста: в упомянутой стране — не говоря уже об упомянутых кругах, где каждый желает другому чего похуже, — злоба равнозначна страховому полису) часть этого наблюдения, ибо звучала она печально и вместе с тем убедительно. Вскоре мне представился случай лично с этим критиком познакомиться, и хотя за обеденным столом не принято обсуждать цеховые дела, я спросил, почему, по его мнению, модернизму у них в отечестве так не повезло. Он ответил, что поколение поэтов, которое могло бы совершить решающий поворот, было загублено Первой мировой войной. Принимая во внимание природу словесности, мне такой подход показался чересчур механистичным, чересчур марксистским, если угодно — ставящим литературу в слишком подчиненное по отношению к истории положение. Но мой новый знакомый был критиком, а у них такая работа. Я подумал, что наверняка есть еще какое-нибудь объяснение — если не судьбе модернизма по ту сторону Атлантики, то явной на данный момент жизнестойкости там традиционного стиха. Разумеется, есть множество причин, достаточно очевидных, чтобы вообще закрыть этот вопрос. Одна из них — просто-напросто удовольствие написать или прочесть запоминающуюся строку; другая — чисто лингвистическая логика размера и рифмы и потребность в...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: актеру, довелось сыграть. Ф. Бойтендайк, один из родоначальников теории игр, охарактеризовал сферу игровой деятельности как область непосредственно аффективного отношения к миру [2]. Переписка, публичные выступления и само художественное творчество Диккенса говорят о том, что такое мироотношение было ему в высшей степени свойственно. Не случайно критики соотносили природу его дарования с актерской. "Его власть над публикой была более сродни власти актера, оратора или трибуна, чем власти писателя, как обычно ее понимаем", - писал У. Аллен [3]. Натура артистическая, Диккенс не мог не ощущать игрового характера мира. Игровыми были его взаимоотношения с читателем. Игрой проникнута его деятельность редактора и издателя журналов. Игра становится основой его романов. И дело здесь не только в пристрастии Диккенса к клоунаде, маске и мелодраматическим эффектам, не раз отмеченном в критике [4]. Дело в беспрестанной игре, которую писатель вел с традиционными и новыми темами, сюжетами, образами, речевыми конструкциями. Эта игра не была чужда и предшественникам Диккенса - романистам XVIII века, к которым он относился с таким пиететом. Л. Стерн, подхвативший смелое определение романиста, данное Г. Филдингом, ("Я - творец новой области в литературе и волен давать ей какие угодно законы") и весьма вольно обращавшийся с нравоописательным романом, который сложился в творчестве Дефо, Ричардсона и Смоллета, решительно ломал жанровые каноны и создавал из их обломков нечто такое, что обнажало условности традиционных форм и существенно расширяло возможности романного жанра. "Если прилагать к "Тристраму Шенди" жанровые каноны "Робинзона Крузо", "Памелы" или "Тома Джонса", то он может показаться эксцентрической...
Входимость: 1. Размер: 36кб.
Часть текста: в воображении и в мечтах. Угаснув в тридцать лет, она так и не смогла приблизиться к границам возможного. Она родилась в 1818 году и ни разу не покинула ни дома деревенского священника, ни йоркширских песчаных пустошей, столь же суровых, как и ирландский пастор, воспитавший ее по-спартански, но не сумевший дать ей материнское тепло. Мать ее умерла рано, у старших сестер был строгий характер. Единственным, кто был погружен в романтику несчастья, оставался ее свихнувшийся брат. Известно, что в доме священника, где жили сестры Бронтэ, аскетическая обстановка сочеталась с атмосферой напряженного литературного творчества. Они не разлучались ни на минуту, но тем не менее Эмили все время оберегала свое нравственное одиночество - мир, где роились призраки, порожденные ее воображением. При всей своей замкнутости на людях она была нежной, доброй, деятельной, преданной. Она жила в тишине, куда извне вторгалась только литература. Она скоропостижно скончалась от легочного заболевания. В то утро она встала как обычно, не говоря ни слова, спустилась к своим и к полудню умерла, так и не успев снова лечь в постель. Врача Эмили позвать не захотела. Она оставила после себя несколько стихотворений и одну из прекраснейших книг всех времен - "Грозовой Перевал". Возможно, самую красивую и жестокую историю любви. Ибо судьба распорядилась так, что, несмотря на то что Эмили Бронтэ была красива, она, по всей видимости, ни разу не изведала любви, и то, что она знала о страсти, тревожило ее: в представлении Эмили любовь была связана не только с ясностью, но и с жестокостью и смертью, так как, наверное, в смерти - истина любви. Так же, как в любви - истина смерти....
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: непримиримо противостоят друг другу, нельзя отрицать возможность договориться между собой. Относительность языков не служит препятствием для языка, слово которого общо для всех” [1] . Роман представляет собой художественно организованную систему сочетаний различных языков и социальных кругозоров [2] . Цель этой системы состоит в освещении одного языка с помощью другого, “лепка” образа другого языка. Являясь доминирующим жанром в литературе XIX века, роман способствовал выработке общепонятного языка, поскольку соединял, сопоставлял и синтезировал в своем пространстве “чужие слова” и кругозоры. Эта романная функция была чрезвычайно актуальна для эпохи. Романист становился в этих условиях своеобразным медиумом социальных языков. Понятно, что для выполнения этой функции он должен был обладать специфическим языковым чутьем, без которого невозможна художественно глубокая игра социальными языками. Специфика художественного дарования Диккенса в высшей степени соответствовала этому требованию. Диккенс...
Входимость: 1. Размер: 33кб.
Часть текста: бы значительная утрата, поскольку «Миддлмарч» — значительное художественное явление, поднимающее общечеловеческие проблемы и интересное именно этим. Трудно представить сколько-нибудь серьезный разговор об истории романа в мировой литературе без английских романистов: Дефо, Филдинга, Стерна, М. Шелли, Скотта, Джойса (при всем том, что шотландец Скотт вовсе не английский, а англоязычный писатель, как и ирландец Джойс, который создал величайший роман ХХ века на английском языке, опираясь — в том числе — и на английскую романную традицию). В немалой степени оказались востребованными мировой романной практикой и достижения крупнейших английских писателей XIX века: Диккенса, Теккерея, сестер Бронте, Гаскелл и других, кого принято причислять к «блестящей плеяде английских реалистов». На протяжении почти столетия в российской науке об английской литературе и культуре было принято относить имя и творчество Джордж Элиот ко второй волне английской реалистической прозы XIX века, менее значимой и уступающей первой. Пафос статьи Карен Хьюитт направлен на то, чтобы побороть эту, как ей кажется, очевидную несправедливость, разрушить некоторые стереотипы, до сих пор бытующие в современной российской практике изучения английской литературы, и, пожалуй, даже «пободаться» с вековой культурной традицией восприятия английской литературы в России. От наблюдательного взгляда автора (в течение уже двадцати лет по...
Входимость: 1. Размер: 90кб.
Часть текста: статистику. Кэрролловская “Алиса в стране чудес” переведена на 42 языка, в том числе на такие “редкие”,как суахили и каннада (Южная Индия). На некоторых языках “Алиса” уже старушка — она выдержала свыше 20 переводов, на других она лишь начинает свою жизнь. У современных русских переводчиков “Алиса” твердо считалась непереводимой. Очевидно, они,как и я, были незнакомы с исследованием Уивера. Помню,как десять лет назад я отбирала тексты для “Антологии английской детской литературы” 2 . “Алиса”, конечно, занимала в ней почетное место. Я выбрала знаменитую сцену суда — завершение первой книги. Заглянула, составляя комментарий, в старые переводы, увидела,как далеки они от чудесного текста Кэрролла, и недрогнувшей рукой написала в предисловии: “Вся “Алиса” построена на метафорических образах, вошедших в плоть и кровь англичан... Глава о “безумном чаепитии”, например, является сплошной расширенной метафорой. Метафорический образ становится пружиной действия. На этом приеме расширенной метафоры построены обе книжки Льюиса Кэрролла. Такая особенность Кэрролла делает его чрезвычайно трудным, практически невозможным для перевода на другие языки. В тех случаях, когда метафора чужда другому языку, она умирает. Пружина теряет упругость, действие — смысл, книжка становится непонятной” 3. Помню также разговор с молодым режиссером, которому я с восторгом рассказывала об “Алисе”. Он вежливо выслушал меня, а потом заметил:...
Входимость: 1. Размер: 82кб.
Часть текста: не произошло в повседневной действительности, которое кажется удаленным в некую утопию и все же открыто для зрящего...[1], была творческим стимулом для Диккенса-писателя. Обыгрыванием оппозиции жизнь - смерть или лето (весна) - зима (осень), члены которой обладают способностью к взаимопроникновению, художественный мир Диккенса объединяется не только с мифопоэтической, обрядово-игровой традицией, но и с традицией народной драмы. Кажется в высшей степени симптоматичным, что пантомимы, следуя древней традиции, приурочивались к ключевым дням годичного цикла и представлялись на второй день Рождества, за что получили название Рождественских. Многочисленны у Диккенса даже простые упоминания о театре, актерах и театральных представлениях. Они становятся основанием для многообразных сопоставлений и противопоставлений, скрытых и явных аллюзий, авторских розыгрышей и лукавых подсказок. Едва ли не в каждом романе Диккенса упоминается известная пьеса Д. Лилло Лондонский купец, или Трагическая история Джорджа Барнуэла. Представление этой пьесы по заложенному еще в XVIII веке обычаю давалось перед пантомимой. Интересная подробность: обычай этот... так прочно вошел в театральный обиход, что со временем буржуазная трагедия Лилло сама превратилась в пантомиму. Рождественская пантомима Арлекин Джордж Барнвелл, или Лондонский подмастерье впервые была показана в театре Ковент Гарден в 1836 году[2]. Не может быть сомнения в том, что Диккенс видел это и многие другие представления. И не только видел, но впитал в плоть и кровь дух английской пантомимы, блистательно соединившей в себе начала, несоединимые с обыденной точки зрения, и тем самым отразившей фантастическое многообразие жизни. Мы упиваемся пантомимой - не потому, что она ослепляет глаз мишурой и позолотой, не потому, что она воскрешает перед нами с детства...
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Часть текста: Освещена история комментирования поэмы; учтены последние исследования (в том числе использование в литературной критике наработок гештальтпсихологии). Охарактеризовано влияние, оказанное “Прелюдией” на поэтику англоязычных литератур XIX–XX веков, и в частности, на становление жанра “биографии души”. За последние годы в России стал заметнее интерес к поэзии Уильяма Вордсворта (1770–1850), поэтическая деятельность которого пришлась на романтическую и викторианскую эпохи. Впервые за многие десятилетия, один за другим, вышли два сборника его избранной лирики в русских переводах[1]. Появляются статьи, в которых вклад Вордсворта в литературу рассматривается с новых позиций, таких как борьба писателей за авторские права и влияние этой борьбы на литературную продукцию[2]. И все-таки, для большинства отечественных читателей не вполне ясно: почему в современном англоязычном литературоведении именно Вордсворт считается самой крупной фигурой[3] среди английских романтиков, нередко затмевая собою С. Т. Колриджа, Дж. Г. Байрона, Дж. Китса и П. Б. Шелли? Насколько ощутимо влияние Вордсворта на английскую литературу? Как охарактеризовать это влияние на языке исторической поэтики? Этот комплекс вопросов обсуждается в предлагаемой статье. Но прежде чем говорить о влиянии Вордсворта, определимся, о каком Уильяме Вордсворте пойдет речь. Современники поэта видели в нем двух совершенно разных людей. Один Вордсворт –...