Поиск по материалам сайта
Cлово "VERSUS"
Входимость: 1. Размер: 69кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 164кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 69кб.
Часть текста: на два-три сезона. Наши прогулки в поисках живописного и типического охватили в конце концов весь могущественный город от Пула до склонов Ричмонда. Мы, повторяю, паломники, а не историки» 5 . Так представились английскому читателю писатель Бланшар Джеролд и график Гюстав Доре — авторы одной из самых примечательных книг, напечатанных в Англии во второй половине XIX века. Впервые вышедшая в 1872 году под названием «Лондон: паломничество» эта книга представила читателю образ Лондона, изумительный как по широте охвата, так и по разнообразию деталей, являющий собой средоточие и символ Британской империи в зените ее славы. Величественные архитектурные ансамбли, парки, порт, доки, биржа, рынки, запруженные народом магистрали и чинно выстроившиеся на рейде торговые суда, — являли взору читателей ошеломляющий образ многоликой гидры, именующей себя городской жизнью Лондона середины XIX века. Этот Лондон представал перед ними в ослепительном блеске своего богатства и горьком позоре нищеты. Его обитателями были изящно одетые аристократы и бездомные уличные ребятишки, торговцы, попрошайки, рабочие, угрюмые заключенные лондонских тюрем, курильщики опиума и многие-многие другие. Это был гимн Лондону, вызывавший восхищение и ужас. Недаром современный критик заметил, что «его (Доре. — Е. X.) взгляд на Лондон более таинственен и призрачен, чем его концепция Ада и Рая» 6. Пожалуй, ни до, ни после Гюстава Доре и Бланшара Джеролда никто не описал мир Лондона так детально и полно, как это удалось сделать французскому художнику и английскому писателю, сам союз которых символизировал космополитический характер искусства Англии XIX века. Поэтому, с великой благодарностью к предшественникам вступая в мир Лондона XIX века,...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: границы не выходили за пределы городской стены Аврелиана, сразу за ней начиналась пустынная Кампанья. Некоторых выдающихся построек современности, например памятника Виктору-Эммануилу на Капитолии, тогда не существовало, так же как широкого бульвара, ведущего к Колизею, а Форум представлял собой большое открытое пространство, где на земле, скрывавшей руины древних времен, паслись коровы. И конечно, совсем иной была уличная жизнь: здесь царили жалкие тележки крестьян, нагруженные мулы, оборванные нищие, изображения богоматери на пересечении улиц, южный нрав, заставлявший людей после изнурительной дневной работы петь и плясать по вечерам, веселое настроение и яркие краски и благочестие по большим церковным праздникам — все то, что Андерсен потом так бесподобно описал в романе "Импровизатор". Днем пестрая и шумная жизнь, по вечерам тишина и нередко темные дела: убийства и ограбления на плохо освещенных улицах случались в действительности не реже, чем в романах. Чужестранцы, посещавшие Рим, были либо тогда еще малочисленные богатые туристы, которых привлекало яркое солнце и красочная жизнь народа, либо художники и ученые, приезжавшие учиться. Рим посещали некоторые датские государственные стипендиаты, и многие датские художники жили там годами. Скандинавы держались вместе, время от времени в их кружок принимались и немцы; а некоронованным королем был, конечно, Торвальдсен, живший в Вечном городе еще с конца предыдущего столетия. Датчане вместе осматривали достопримечательности, вместе совершали экскурсии по окрестностям города и каждый день встречались в "Кафе Греко" ...
Входимость: 1. Размер: 164кб.
Часть текста: впрочем, вынужденное. Мы должны были проникнуться определенным настроением, определенным образом сфокусировать взгляд. Лично я не люблю ни фарфор, ни прикладное искусство, но я часто принуждаю себя взглянуть на драгоценный полупрозрачный фарфор глазами специалиста и испытываю при этом восторг. Не будем забывать, что есть люди, посвятившие Джейн всю свою жизнь — свою повитую плющом жизнь. Уверен, что иные читатели лучше меня слышат мисс Остен. Однако я пытался быть совершенно объективным. Мой объективный метод, мой подход состоял, в частности, в том, что я всматривался через призму культуры, которую ее молодые леди и джентльмены почерпнули из хладного источника XVIII и начала XIX столетия. Мы также вникали в композицию ее романа, напоминающую паутину: хочу напомнить читателю, что в пряже «Мэнефилд-парка» центральное место занимает репетиция спектакля. С Диккенсом мы выходим на простор. На мой взгляд, проза Джейн Остен представляет собой очаровательную перелицовку прежних ценностей. У Диккенса ценности новые. Современные авторы до сих пор пьянеют от вина его урожая. Здесь не приходится, как в случае с Джейн Остен, налаживать подходы, обхаживать, мешкать. Нужно лишь поддаться голосу Диккенса — вот и все. Будь это возможно, я бы посвятил все пятьдесят минут каждого занятия безмолвному размышлению, сосредоточенности и просто восхищению Диккенсом. Но моя обязанность — направлять и приводить в систему эти размышления, это восхищение. Читая «Холодный дом», следует лишь расслабиться и довериться собственному позвоночнику — хотя чтение и головной процесс, но точка художественного наслаждения расположена между лопатками. Легкая дрожь, пробегающая по спине, есть та кульминация чувств, которую дано пережить роду человеческому при встрече с чистым искусством и чистой наукой. Давайте почитать позвоночник и его дрожь. Давайте гордиться принадлежностью к позвоночным, ведь головной мозг только продолжение спинного: фитиль...