Поиск по материалам сайта
Cлово "MACHINA"
Входимость: 2. Размер: 127кб.
Входимость: 2. Размер: 40кб.
Входимость: 2. Размер: 96кб.
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Входимость: 1. Размер: 102кб.
Входимость: 1. Размер: 35кб.
Входимость: 1. Размер: 191кб.
Входимость: 1. Размер: 127кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 127кб.
Часть текста: Оруэлл Чарльз Диккенс Перевод с английского: © 1988 Мисюченко Владимир Фёдорович Джордж Оруэлл: „Эссе. Статьи. Рецензии”» — Изд. «КАПИК». — СССР, Пермь, 1992. — Том II. — С. 75-79. http://www.orwell.ru/library/reviews/dickens/russian/r_chd I Диккенс принадлежит к тем достойным писателям, которых стоит (и многие пытаются) прикарманить. Если вдуматься, даже его погребение в Вестминстерском аббатстве было своеобразной кражей. Писавшему предисловие к собранию сочинений Диккенса Честертону казалось совершенно естественным приписать тому свое собственное, сугубо личное увлечение средневековьем. Не так давно марксистский писатель Т. А. Джексон предпринял вдохновенную попытку обратить Диккенса в кровожадного революционера. Марксисты называют писателя «почти» марксистом, католики — «почти» католиком, а те и другие вместе объявляют его борцом за дело пролетариата (или «бедноты», как выразился бы Честертон). Правда, есть маленькая книжка о Ленине, где Надежда Крупская вспоминает, как в конце жизни Ленин попал на драматическое представление «Крикета на пустыре» и диккенсовская «мещанская сентиментальность» оказалась столь невыносимой для Ленина, что он ушел с середины спектакля. Если предположить, что под «мещанством» Крупская имела в виду то, что именно она и могла иметь в виду, тогда мысль о «мещанской сентиментальности» выглядит более истинной, чем суждения Честертона и Джексона. Стоит, однако, заметить,...
Входимость: 2. Размер: 40кб.
Часть текста: принципиальное значение. Ибо на самом деле его мишень не столько «общество», сколько «природа человека». Весьма нелегко найти в его произведениях абзац, где писатель утверждал бы, что экономическая система никуда не годна как система. Нигде, к примеру, он не критикует частное предпринимательство или частную собственность. Даже в таком романе, как «Наш общий друг», в котором мертвецы распоряжаются судьбой живых с помощью нелепых завещаний, автору не приходит в голову простой вывод — человек не должен быть наделен такой безграничной властью. Конечно, читатель сам может прийти к этому заключению, как может прийти к нему, прочитав комментарий писателя по поводу завещания Баундерби в конце романа «Тяжелые времена», и конечно же, все романы Диккенса подводят читателя к пониманию дьявольской природы «laissez-faire» 1 капитализма; но сам Диккенс подобных выводов не делает. Говорят, Маколей отказался отрецензировать «Тяжелые времена», потому что ему претил «угрюмый социализм», проповедуемый этим романом. Очевидно, Маколей использует здесь слово «социализм» в том же смысле, в каком двадцать лет назад тощее мясо или полотно кубиста имели обыкновение называть «проявлением большевизма». В книге не найдешь ни единой строчки, которую можно было бы с чистой совестью назвать социалистической, в действительности ее пафос, если уж на то пошло, — прокапиталистический, потому что ее мораль сводится к тому, что капиталисты должны быть ...
Входимость: 2. Размер: 96кб.
Часть текста: Единственными художественными сочинениями, созданными им в эти годы (обычно в соавторстве), были рождественские повести и рассказы, которым он уделял самое серьезное внимание в течение четверти века. В мае 1869 года, после тяжелой болезни, он составил завещание. И вдруг в октябре снова взялся за произведение большой литературной формы. Что двигало им? Какие побуждения заставили всемирно прославленного автора незадолго до предчувствуемого им конца обратиться к достаточно новому для него жанру? Среди диккенсоведов распространено мнение, что одним из важных толчков к такому «эксперименту» послужила необыкновенная популярность, пожалуй, первого чисто детективного (в современном понимании) произведения в английской литературе — «Лунного камня» У. Коллинза, выходившего отдельными частями в диккенсовском журнале «Круглый год» на протяжении 1868 года. Это предположение в высшей степени вероятно, но было бы наивно делать вывод, что Диккенс мечтал превзойти собрата по перу и восстановить свою репутацию у читателей. Славе Диккенса никто и ничто не угрожало, он и сам понимал значение собственного творчества, внезапный взлет Коллинза не мог уязвить смертельно больного человека. Не было ли в романе Коллинза чего-то, что задело в Диккенсе более глубокие струны, чем уязвленное авторское самолюбие? Могло быть. В наше время читатели «Лунного камня», погрузившись в ...
Входимость: 1. Размер: 25кб.
Часть текста: в конечную победу добра — для этого надо быть не оптимистом, а христианином. Дело не в том, что он весело пишет про веселье, радостно — про радость; для этого надо быть не оптимистом, а писателем. И не в том дело, что у него, как ни у кого другого, радость жизни так и распирает повествование; для этого надо быть не оптимистом, а Диккенсом. Об этих высших видах оптимизма мы уже говорили. Но кроме того, в упреке есть и другой, верный смысл, и я скажу о нем, прежде чем перейти к дальнейшим спорам. Диккенсу хотелось осчастливить своих героев любой ценой; вернее, он оделял их не счастьем, а благополучием. У него было какое-то щедрое литературное гостеприимство: он слишком часто обращался с героями, как с гостями. От хозяина ждут — и по праву будут ждать, пока человеческая цивилизация не захирела, — чисто материальной доброты, если хотите — грубого радушия. Еда, тепло и прочие земные радости всегда будут символом заботы человека о человеке — ведь они нужны всем до единого. Но от писателя, который творит людей, требуется нечто большее — ведь он не принимает их у себя, а скорее отсылает в мир. Говоря о злодеях Диккенса, я скажу, что он был гостеприимен далеко не ко всем. Он заботился только о тех, многочисленных правда, созданиях, которые хоть в чем-то были несчастны. Тому была причина, и весьма благородная, — он понимал, как много значит для них маленькая радость. Он знал, что высшее счастье, известное нам со времен изгнания из рая, — это счастье несчастных. В этом он достоин восхищения. Пока он описывал радости бедняков, всегда такие непрочные, всегда находящиеся ...
Входимость: 1. Размер: 102кб.
Часть текста: на политическую плоскость - роман это допускает, можно - на психологическую, недаром Мандельштам с неудовольствием называл «Петербург» вершиной русского психологического романа. В силу особенностей биографии А. Белого в «Петербурге» пытаются найти некую «мистику» в духе голливудских фильмов -можно и гак. Роман крепко сшит. Особенно вторая редакция. Даже пытаясь рассмотреть структуру романа, приходится сразу же оговориться: структура «Петербурга» многомерна, и все зависит оттого, с какой точки на нее смотреть, какой делать срез. И не скажешь, что мало у нас написано о «Петербурге». Много. И у нас, и за рубежом. Есть изумительные исследования. Но разве можно все это сравнить с джойсианой, кафкианой, прустоведением? «Петербург» не занял того места в мировой и отечественной культуре, которое ему по праву принадлежит. И сетования на непереводимость языка «Петербурга» не оправдываются. А «Улисс» переводим? Дело и не в популярности. Дело в эффекте соотношения. Литературный критик или филолог, говоря, например, о каком-нибудь конкретном английском романе, не может не соотносить его, пусть даже подсознательно, с Джойсом. За любыми писаниями французских структуралистов и постструктуралистов маячит, принимаемая или отвергаемая, тень Пруста. А уж о том, как Кафка пронзил всю немецкую мысль, и говорить нечего. Эффект соотношения этих трех гигантов давно перерос не только рамки отечественных литератур, но и литературы вообще. Джойс, Пруст и Кафка -культурные герои XX века. Или, как теперь говорят, культовые фигуры. Я согласен с Владимиром Набоковым, что и Андрей Белый является такой же культовой фигурой. Так почему же мы не смогли ввести его в Пантеон? Не умеем? Но удалось лее сделать такими фигурами XIX века...
Входимость: 1. Размер: 35кб.
Часть текста: Золя о собственных стихах. - "Книга Бытия". - Новые поиски работы. - Покровительство Буде. - Золя у Гашета. - Новые порывы к литературе. - "Любовная комедия" на суде Гашета. - Новое положение. - "Сестра бедных". - Сборник рассказов. - "Исповедь Клода". - Признаки литературной зрелости. - Борьба за индивидуальность. - Работы в "Общественном благе". - Статья о Прудоне. - Золя и Гюго. - Золя и Гонкуры. - Уход от Гашета. - Драматические опыты. - Золя - сотрудник Вильмесана. - Рецензии Золя. - "Моя выставка картин". - Буря из-за этих статей. - Прекращение "Салона". - "Завет матери". - Разрыв с Вильмесаном. - Новый "Салон". - "Марсельские тайны". - "Тереза Ракен". - Судьба этого романа. - "Мадлена Ферра" В Париж из Прованса Золя вернулся, после второй неудачи, в октябре 1859 года. Корабли еще не были сожжены. Он мог еще вернуться в лицей и - кто знает? - добиться наконец спасительного диплома, но его отвращение к "ящику" было так велико, что он, не колеблясь, решил не возвращаться и жить своим трудом. Что ожидало нового воина в борьбе за существование, - на этот счет самообман был невозможен. Сбережений давно не имелось, оставалось работать, чтобы жить, и жить, чтобы работать. Больше всего улыбалась перспектива свободной жизни, верной влечениям сердца и мысли, и за этими розами совсем не видно было шипов. Правда, готовность терпеть от этих шипов несомненно имелась, но новый мученик был слишком поэтом для того, чтобы оценить вероятные размеры грядущей беды. На вопрос: что предпринять? - он наметил работу в типографии. Это было так тесно связано с книгой, что казалось почти "пропилеями" если не к славе, то к любимому труду. Но тут вмешался Лабо со своим покровительством и нашел Эмилю место с платой 60 франков в месяц. Выбирать было не из чего. В типографии, конечно, не дали бы и этого, и...
Входимость: 1. Размер: 191кб.
Часть текста: именами, мы теряем шанс их сущностного постижения), не только ценностный аспект (назвать вещь - значит оценить ее, отличить от других вещей). Он нацелен на то, что сам XIX в. сделал главной темой своего артистического интереса, - на всестороннее осмысление Субъективности в творчестве. Собственно, задумавшись об абсолютной свободе личного языка и неповторимой уникальности каждого творческого голоса, эта эпоха, в чем-то не исчерпавшая себя и по сей день, сформулировала неразрешимое противоречие, противоречие между «жизнью» и «творчеством», между заведомой иллюзорностью целого и априорной сверхреальностью части (личных слов и не отделимых от них личного времени, личного взгляда). По этой логике XIX в. не укладывается в рамки фиксированных политико-экономических дат, не сводится к теме столетия, внешней по отношению к поэту, а существует там, где даже в середине XX в. творит писатель, выражающий себя сквозь форму литературного сознания, сложившегося под знаком отчуждения «я» от «другого». Иными словами, совпадают ли, совместимы ли в принципе гипотетическое большое пространство XIX в. и его личностное художественное время, определяемое через отрицание? Не наслаиваем ли мы на то, что по каким-то причинам полагаем литературным девятнадцатым веком, сетку понятий ему не только внеположную, но и иноприродную? И не отсылают ли эти понятия, если они все же частично согласуются со спецификой нериторического художественного слова, к смежным формам литературного времени, «до XIX века», «еще не вполне XIX века», «времени актуализации XIX века» в такой степени, что «настоящий, не календарный девятнадцатый век» до некоторой степени неизвестен - вытолкнут в такое измерение, где его не ищут и, наверное, в силу...
Входимость: 1. Размер: 127кб.
Часть текста: принципа, выходящего за рамки жанра, как биографизм. Данный термин, использовавшийся в зарубежном литературоведении[330], у нас применил В. П. Трыков в своей кандидатской диссертации, посвященной «Героическим жизням» Ромена Роллана: «Под биографизмом, — писал исследователь, — мы понимаем ту особенность творческого метода Р. Роллана, которая проявляется не только в произведениях биографического жанра, но и во всем творчестве французского писателя и заключается прежде всего в особом интересе к биографии исторической личности»[331]. Кажется, что этот принцип изначально присущ любым разновидностям биографического жанра, но, как показывает исследование, это далеко не так. Вообще следует признать, что мемуарные и биографические жанры до сих пор недостаточно изучены, несмотря на появление весьма интересных работ как за рубежом[332], так и в отечественном литературоведении[333]. Здесь очень существенный материал для выводов может дать не столько теория, сколько история жанра. Европейская традиция биографического жанра (термин[334], приемлемый для историко-теоретического подхода, так как он означает целую систему жанровых образований, подобно понятиям...
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: начал писать немногим позже Стендаля. Ему не довелось сопровождать наполеоновскую армию в ее успешных и безуспешных походах, вообще не пришлось тратить годы на какую бы то ни было военную и государственную службу. Окончив парижскую Школу права, прослушав курс литературы в Сорбонне, он решил стать писателем. С этого момента и до конца жизни (если не считать краткого периода между 1826 и 1828 гг., когда он пытал счастья на издательском, газетном, типографском поприщах) Бальзак по преимуществу занимался сочинением романов, рассказов, повестей, очерков, пьес, статей. Он — классический тип профессионального писателя нового времени. За литературную работу он взялся ради заработка, надеясь, что это приведет к успеху быстрее и надежнее, чем трудное продвижение по иерархической лестнице адвокатской конторы. И начал (после нескольких незавершенных проб пера) с того, что, как ему представлялось, лучше всего удовлетворит спрос, но что было органически чуждо его таланту: со стихотворной классицистической трагедии «Кромвель». Она провалилась. Впрочем, немногим больше счастья принесли ему и...