Приглашаем посетить сайт

Урнов М. В. : Великий романист Чарльз Диккенс.
Часть 8.

Часть: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

8.

В романах, которые Диккенс напишет вслед за «Рождественскими повестями», в «Домби и сыне» и «Дэвиде Копперфилде», можно видеть, как в зрелые годы своего творчества великий писатель все более занимается одним лицом, героем произведения, и все внимательнее, вдаваясь в детали и подробности, следит за внутренней жизнью своих персонажей. В сфере психологизма Диккенс показал творческие новшества, близкие писателям, пришедшим ему на смену. К концу прошлого века для многих писателей эта сфера стала едва ли не всепоглощающей. Для Диккенса она была и осталась одной из сторон изображаемого, как и развивавшийся под его пером способ психологического анализа не был всеобъемлющим. И в ранних романах Диккенса многие страницы заняты разбором душевных переживаний, и не только положительных персонажей, но и отрицательных. Сама возможность преображения личности, идея этой возможности была связана у Диккенса с пониманием сложности человеческого характера. Сложность психической жизни, начиная с детского возраста, с удивительной проницательностью была показана Диккенсом в созданных им детских образах, особенно в Поле Домби и Дэвиде Копперфилде. «Он, собственно говоря, — писал о Диккенсе Стефан Цвейг,— никогда не был психологом, который магически постигает человеческую душу, заставляя ее светлые и темные семена прорастать и распускаться во всем многообразии форм и красок. Его психология начинается с видимого, он характеризует человека через чисто внешние проявления, разумеется через самые незначительные и тонкие, видимые только острому глазу писателя. Он, как английские философы, начинает не с предпосылок, а с признаков. Он подмечает мельчайшие, вполне материальные проявления духовной жизни и через них, при помощи своей замечательной карикатурной оптики, наглядно раскрывает весь характер»1. Таково мнение писателя-психолога, хорошо знающего и Диккенса, и достижения психологической прозы новейшего времени.

Мнение знатока, проницательное и точное — и все же одностороннее, далеко не полное. «Карикатурная оптика», о которой говорит Стефан Цвейг, важный фактор в стиле Диккенса, весьма характерный, но не всеобъемлющий. Диккенс «с поразительной дальнозоркостью различал мелкие внешние признаки; его взгляд, ничего не упуская, схватывал, как хороший объектив фотоаппарата, движения и жесты в сотую долю секунды. Ничто не ускользало от него. Эта зоркость еще увеличивалась благодаря удивительному свойству его глаза: он отражал предмет не в его естественных пропорциях, как обыкновенное зеркало, а словно вогнутое зеркало, преувеличивая характерные черты»2. Вещественностью, материальностью изображения, будь то бытовые или психологические детали, пейзаж или портрет, наглядностью, зримостью, осязаемостью воспроизводимого Диккенс достигал поразительного эффекта правдоподобия.

Но не одна лишь натуральная «карикатурная оптика» была средством достижения этого эффекта, который внешней своей стороной вскоре стал доступен и гораздо менее значительным писательским дарованиям. Карикатурная оптика выполняла свои функции при участии и под воздействием мысли и чувства, выражая их свойства и устремления, а блестящий карикатурный слух, которым обладал Диккенс, помогал ему воспроизводить слышимую речь и через нее раскрывать характер говорящего лица и его душевные движения.

Когда Диккенс замечает, характеризуя одного из своих персонажей, что тот «представлял собою смесь еще не выветрившейся дикости с еще не укрепившейся цивилизацией», он делает это с учетом подмеченных им признаков и вместе с тем рассматривает свое замечание как предпосылку.

У него немало персонажей с подобной смесью, выраженной в разных, в том числе и необычайно уродливых формах.

«Тот, — замечает Диккенс, — кто научился читать, смотрит на книгу совсем не так, как неграмотный, даже если она не раскрыта и стоит на полке». Для Диккенса это наблюдение принципиального свойства и важная предпосылка. Диккенс радуется особому, обновленному взгляду грамотного человека на книгу и рассчитывает на этот обновленный взгляд в борьбе с социальным злом и за перемену человека к лучшему. Он ратует за широкое образование, ведет решительную борьбу с невежеством и с такой системой образования, которая калечит юное поколение. И он добивается известных перемен. Но он с горечью вынужден отметить разные, и отнюдь не обновленные, устремления во взгляде грамотного человека на книгу, когда взгляд устремлен на густо позолоченные переплеты, выставленные на показ, и выражает всего лишь самодовольство собственника, набивающего себе цену.

«... Сама скорбь была такой смягченной и опутанной такими нежными воспоминаниями, что, перестав быть мучительной, превратилась в торжественную радость». Это самый простой случай обозначения сложного чувства, когда нет и попытки не только изобразить его движение, но и описать его подробнее.

«Домби и сын», «Дэвид Копперфилд» заметное свидетельство возрастающего интереса Диккенса к внутреннему миру человека, особенно к детской психологии и способам передачи усложненных переживаний.

«Торговый дом Домби и сын. Торговля оптом, в розницу и на экспорт». В заглавие романа вынесено не имя героя, как было в большинстве предшествующих романов Диккенса, вынесена вывеска торговой фирмы английского негоцианта. И хотя действие романа происходит в основном не в торговой конторе Домби, а в его доме, хотя контора с ее технологией почти не занимает внимания писателя, ее влияние на ход событий оказывается решающим.

«Торговый дом» определяет характер его главы и жизнь семейного убежища Домби, его судьбу. Диккенс вскрывает жестокую логику поведения своего героя, обусловленную силой обстоятельств и социального положения. Коммерсант, он должен держаться своей сферы, следовать расчету и проявлять выдержку. Он это и делает, последовательно и неуклонно, как это и полагается видному английскому коммерсанту, действующему деловито, с надменной самоуверенностью и размахом. Торгуя оптом и в розницу, следуя расчету, преследуя выгоду, он разбазаривает себя как человека, утрачивает естественные чувства, способность сочувствовать, сострадать и любить, любить даже самых близких и родных, жену и детей, сочувствовать и сострадать им. Его любовь к сыну Полю, его забота о нем — это любовь и забота не человека, а торгаша, которому нужен наследник, продолжатель торгового дела.

Юный Короленко, читая знаменитую сцену ночной встречи Флоренс Домби с отцом после смерти маленького Поля, невольно отметил цельность впечатления от этой сцены, обусловленную сдержанным лаконизмом в точной передаче душевных состояний отца и дочери. Вспоминая об этом чтении, Короленко писал: «Я не знаю, как это случилось, но только с первых строк этой картины — вся она встала передо мной, как живая, бросая яркий свет на все прочитанное урывками до тех пор. Я вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти... И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную дрожь чахоточных деревьев... И страшную тоску одиночества бедной девочки и сурового отца. И ее любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его страшное равнодушие...» 3

— эту силу искусства, его призвание и способность очеловечивать человека, во всей ощутимой непосредственности испытал юный Короленко, читая упомянутую сцену из романа «Домби и сын».

«Домби и сын» — один из самых значительных социальных романов Диккенса. По масштабности и цельности замысла, пониманию социальных обстоятельств и проникновению в социальную и индивидуальную психологию, по силе реалисткческих обобщений этот роман, завершая целый период в творчестве Диккенса, 40-е годы, непосредственно предваряет его писательскую деятельность 50-х годов. В 50-е же годы был завершен «Дэвид Копперфилд», а вслед за ним написаны «Холодный дом», «Тяжелые времена», «Крошка Доррит» — вершинные социально-обличительные произведения Диккенса, к которым естественно присоединить и роман «Домби и сын». Само заглавие этого романа, не сокращенное, а полное, указывает на нечто принципиально новое в его сюжете и композиции.


Примечания.

2 Там же, с. 91.

—368.

Часть: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15