ИВЛИН ВО
Пригоршня праха
Глава из романа
Перевод Л. Беспаловой
орошавший его, не значился ни на одной карте; он бежал через пороги, грозный и чуть не весь год непроходимый, и впадал в верховья реки, в которой нашел свою погибель доктор Мессингер. Никто из обитателей здешних краев, кроме мистера Тодда, слыхом не слыхивал ни о правительстве Бразилии, ни о правительстве Нидерландской Гвианы, хотя то одно, то другое время от времени предъявляло на них права.
Дом мистера Тодда был больше домов его соседей, но в остальном ничем от них не отличался — крыша из пальмовых листьев, плетеные, обмазанные глиной стены высотой по грудь, глинобитный пол. Ему принадлежало примерно с полдюжины голов заморенного скота, щипавшего траву в саванне, плантация маниоки, несколько банановых и манговых деревьев, собака и единственный в этом краю одноствольный дробовик. Немногие товары из цивилизованного мира, в которых он нуждался, попадали к нему по длинной торговой цепочке, переходили из рук в руки, обменивались на двунадесяти языках, пока не достигали конца одной из длиннейших нитей коммерческой паутины, раскинувшейся от Манауса до неприступных лесных дебрей.
Однажды, когда мистер Тодд набивал патроны, к нему пришел пай-вай и сообщил, что по лесу к ним бредет белый человек — один и совсем больной. Мистер Тодд набил патрон, зарядил дробовик, положил готовые патроны в карман и отправился в указанном пай- ваем направлении.
Когда мистер Тодд подошел к пришельцу, тот уже выбрался из лесу и сидел на опушке — видно было, что он совсем дошел. Босой, с непокрытой головой, изорванная в клочья одежда прилипла к мокрому от пота телу и только тем и держалась; израненные ноги распухли, просвечивавшая сквозь прорехи кожа в полузарубцевавшихся укусах насекомых и вампиров; безумные от лихорадки глаза. Он разговаривал сам с собой — явно в бреду, но едва мистер
Тодд обратился к нему по-английски, тут же замолк.
— Вот уже много дней, как со мной никто не говорил, — сказал Тони. — Другие даже остановиться не хотели... Катили себе мимо на велосипедах... Я устал... Сначала Бренда шла со мной, но потом испугалась заводных мышей, села на каноэ и уплыла. Пообещала вернуться к вечеру, но не вернулась. Наверное, гостит у новых друзей в Бразилии... Она здесь не появлялась, нет?
— Здесь давным-давно не появлялись чужеземцы, вы — первый.
— Перед уходом она надела цилиндр. Так что вы бы обязательно обратили на нее внимание. — Он отнесся к кому-то рядом с мистером Тоддом, но там никого не было.
— Видите дом в той стороне? Как, по-вашему, вы сможете до него добраться? А нет, я пришлю индейцев, чтобы вас донести. Тони, прищурившись, поглядел на стоявшую на другом краю саванны хижину мистера Тодда.
— Архитектурное решение привязано к пейзажу, — сказал он, — постройка выполнена целиком из местных материалов. Только не показывайте ее миссис Бивер, не то она ее обошьет хромированными панелями снизу доверху.
— Соберите силы и идите. Мистер Тодд, придерживая Тони за спину могучей рукой, рывком поставил его на ноги.
— Я поеду на вашем велосипеде. Это ведь мимо вас я только что проехал?.. Но борода у вас другого цвета. У того борода зеленая... зеленая, как мышь.
И мистер Тодд, по поросшим травой пригоркам, повел Тони к дому.
— Мы пойдем прямым путем. Как мы придем, я вам дам одно зелье, чтоб вас улучшить.
— Вы очень добры... страшно неприятно, знаете ли, когда жена уплывает на каноэ бог знает куда. Но это было давным-давно. А с тех пор я ничего не ел. — Немного погодя он сказал: — Слушайте, ведь вы англичанин. Я тоже англичанин. Моя фамилия Ласт.
— Ну что ж, мистер Ласт, теперь ничем больше не затрудняйте себя. Вы больны, нелегко пробивали себе дорогу. Я проявлю о вас заботу.
— Вы все англичане?
— Да, да, все.
— Та брюнетка замужем за мавром... Мне очень повезло, что я вас всех встретил. Вы, наверно, члены велоклуба?
— Да.
— Ну что ж, дальше ехать я не могу — устал... всегда недолюбливал велосипеды... чтобы вам, ребята, не достать велосипеды с мотором — сами понимаете, они и быстрее, и шуму от них больше... Давайте остановимся здесь.
— Нет, мы должны дойти хотя бы до дома. До него путь недалекий.
— Отлично... Правда, здесь вам, наверное, сложно раздобыть бензин.
Они плелись еле-еле, но в конце концов все же добрели до дома.
— Ложитесь сюда, в гамак.
— Так и Мессингер говорил. Он влюбился в Джона Бивера.
— Я вам кое-что принесу.
— Вы очень добры. Завтрак, как всегда, на подносе — кофе, тосты, фрукты. И утренние газеты. Если ее милость уже звонила, я буду завтракать в ее комнате...
Мистер Тодд прошел в дальнюю комнату и вытащил из-под груды шкур жестяную канистру. Она была доверху набита смесью сухих листьев и коры. Мистер Тодд отсыпал пригоршню и вышел во двор к костру. Когда он возвратился, гость, прямой как палка, сидел в гамаке верхом, и раздраженно говорил:
— Это все-таки невежливо, и к тому же вы бы лучше меня слышали, если стояли бы смирно, когда я обращаюсь к вам, а не ходили кругами. Я говорю для вашей же пользы... Знаю, вы друзья моей жены, вот почему вы не желаете слушать меня. Но вы еще об этом пожалеете. Она вас не обидит, не повысит голоса, ни в чем не упрекнет. Она надеется, что вы останетесь друзьями. Но она от вас уйдет. Потихоньку скроется посреди ночи. Унесет гамак и свою долю фариньи... Слушайте меня. Знаю, я не так уж умен, но это еще не повод для того, чтоб совсем забыть об учтивости. Давайте будем убивать наиболее щадящим манером. Я вам расскажу, что узнал в лесу, где время течет иначе. Никакого Града нет. Миссис Бивер обшила его хромированными панелями и разбила на квартирки. Три гинеи в неделю за все с отдельной ванной. В самый раз для низкопробных романов. И Полли тоже там. Они с миссис Бивер под обломками зубчатых стен...
Придерживая голову Тони, мистер Тодд поднес ему тыкву- горлянку с травяным отваром. Тони отхлебнул и отвернулся.
— Какая гадость, — сказал он и залился слезами. Мистер Тодд стоял рядом, держа тыкву наготове. Немного погодя Тони сделал еще несколько глотков, морщась и кривясь — такой горькой оказалась настойка. Мистер Тодд не отходил от Тони, пока тот не допил ее, потом выплеснул осадок на глинобитный пол. Тони лег в гамак, беззвучно зарыдал. И вскоре заснул глубоким сном.
Хворь долго не отпускала Тони. Сначала дни просветления чередовались с днями бреда, потом температура упала, и он не терял сознания, даже когда был совсем плох. Лихорадка трепала его все реже, под конец перейдя на обычный для тропиков цикл — при нем приступы перемежались долгими периодами относительного благополучия. Мистер Тодд постоянно пичкал его травяными настоями.
— Гадость ужасная, — говорил Тони, — но польза от них большая, ничего не скажешь.
— В лесу есть зелья на любой случай, — говорил мистер Тодд. — Одни лечат, другие увечат. Моя мать была индеанка, она мне показала многие зелья. Остальное я мало-мальски узнал от жен. Травы всякие есть: и чтобы вылечить, и чтобы наслать лихорадку, и чтобы извести, и чтобы свести с ума, и чтобы отгонять змей, и чтобы усыпить рыбу, — да так, что ее можно потом собирать из реки руками, все равно как плоды с деревьев. А есть зелья, которых и я не знаю. Говорят, ими можно воскресить покойника, когда он уже начал смердеть, но я этого не видел.
— А вы действительно англичанин?
— Мой отец был англичанин, во всяком случае, барбадосец. Он приехал в Гвиану, чтобы здесь миссионерствовать. У него была белая жена, но он бросил ее в Гвиане и отправился искать золото. Вот тогда-то он и сошелся с моей матерью. Пай-вайские женщины уродливые, зато верные. У меня их было много. Здесь, в саванне, почти все мужчины и женщины — мои дети. Поэтому они меня слушаются, ну и потому, что у меня есть ружье. Мой отец умер в больших летах. Всего двадцать лет прошло, как он умер. Его хорошо образовали. Вы умеете читать?
— Разумеется.
— Не каждый был так осчастливлен. Я вот не умею.
— У вас, наверное, не было случая научиться.
— Да, это так точно. У меня очень много книг. Я вам их дам, когда вы поправитесь. Пять лет назад у меня жил один англичанин, по крайней мере, негр, но его хорошо образовали в Джорджтауне. Он умер. Он мне каждый день читал, пока не умер. И вы будете читать, когда выйдете на поправку.
— С превеликим удовольствием.
— Да, да, вы мне будете читать, — повторил мистер Тодд, склонясь над тыквой.
— по двенадцать часов каждый — шли неотличимые один от другого. На закате мистер Тодд шел спать, оставив маленький светильник — самодельный фитиль, свисавший из плошки с говяжьим жиром, — чтобы отпугивать вампиров.
Когда Тони в первый раз вышел из дому, мистер Тодд повел его погулять вокруг фермы.
— Я покажу вам могилу негра, — сказал он, подводя Тони к холмику, окруженному манговыми деревьями. — Он был очень добрый. Каждый день, пока не умер, читал мне два часа подряд. Я хочу вознести на его могиле крест, отметить его смерть и ваше появление. Это я хорошо придумал, правда? Вы верите в бога?
— Наверное. Я как-то не думал над этим.
— А я очень много думал и еще не решил... Диккенс верил.
— Наверное.
— Да, да, это ясно, очевидно во всех его книгах. Вы еще убедитесь.
Днем мистер Тодд начал сооружать крест на могилу негра. Под его рубанком твердое дерево скрежетало и звенело, как железо. И вот, наконец, когда Тони уже шесть-семь ночей кряду не била лихорадка, мистер Тодд сказал.
— Теперь, я думаю, вы улучшились и можете посмотреть книги.
В одном конце хижины к свесу крыши было приделано некое подобие помоста, тем самым образовав нечто вроде чердака. Мистер Тодд вскарабкался наверх по приставной лестнице. Тони полез за ним, шатаясь от слабости. Мистер Тодд пристроился на помосте, Тони, остановившись на последней ступеньке, оглядел чердак. Перед ним громоздились тюки, перетянутые тряпками, пальмовыми листьями и сыромятными веревками.
— Очень трудно не пропустить к ним червей и муравьев. Две связки совсем сгинули. От них, правда, помогает одно масло, индейцы умеют его делать.
Он развернул ближайшую пачку и передал Тони переплетенную в телячью кожу книгу.
Это было одно из первых американских изданий «Холодного дома».
— С чего начать, не имеет важности.
— Вам нравится Диккенс?
— Ну, конечно, не может быть иначе. Нравится, это слабо сказать, ведь я только их и слышал. Сначала мне читал отец, после него негр... теперь вы. Я их слышал не один раз, но я с ними никогда не скучаю: всегда узнаешь и замечаешь что-то новое — столько людей, столько разных событий, столько разных слов... У меня есть все книги Диккенса, если не считать тех, которые отведали муравьи. Чтобы прочесть их, нужно два года с лишним.
— Столько я у вас не пробуду, — беспечно сказал Тони.
— Надеюсь, вы ошибаетесь. Какая радость снова их услышать. Мне кажется, каждый раз они мне причиняют все больше удовольствия.
Первый том «Холодного дома» спустили вниз и днем состоялось первое чтение.
Тони всегда любил читать вслух — в первый год после свадьбы он прочел Бренде несколько книг одну за другой, пока в минуту откровенности она не созналась, что для нее это сущая пытка. Читал он и Джону Эндрю зимой под вечер, пока мальчик ужинал в детской перед камином. Но такого слушателя, как мистер Тодд, у него еще не было.
«Повторите его имя, я его забыл» или «Как же, как же, я ее помню. Она потом умрет, бедная». Он то и дело прерывал Тони вопросами, но вовсе не о деталях быта, что было бы естественно, — порядки в канцелярском суде или общественные отношения в ту пору хоть, по-видимому, и были ему непонятны, нисколько его не занимали — а только о персонажах.
— Объясните мне, почему она это сказала? Она правда так думает? Она упала в обморок, от того что ее нагрел камин или от того, что было в этом письме?
Он от души смеялся всем шуткам, смеялся он и во многих других местах, которые Тони вовсе не казались смешными, просил повторить их по два-три раза, а позже, когда они читали про страдания бедняков в Одиноком Томе, слезы скатывались у него по щекам на бороду. Замечания он отпускал самые незамысловатые. «По-моему, Дедлок очень гордый человек» или «Миссис Джеллиби не в достаточной мере заботится о своих детях».
Тони получал от чтения почти такое же удовольствие, как и мистер Тодд.
К концу первого дня старик сказал: «Вы прекрасно читаете и произносите в не пример лучше негра. И потом вы лучше объясняете. Я могу подумать, что мой отец снова со мной». После каждого сеанса он учтиво благодарил гостя: «Я получил сегодня огромное удовольствие. Какая печальная глава. Но, если память мне не заменяет, все повернется хорошо». Однако, когда они принялись за второй том, Тони начали приедаться восторги старика, к тому же он окреп, и им овладело беспокойство. Он не раз заводил разговор об отъезде, расспрашивал о каноэ, дождях и можно ли достать проводников. Но мистер Тодд делал глухое ухо и на вопросы не отвечал.
«Холодного дома», Тони сказал:
— А до конца книги еще далеко. Надеюсь, я успею ее дочитать до отъезда.
— Разумеется, — сказал мистер Тодд, — не беспокойте себя зря. У вас с достатком хватит времени ее закончить.
Тут Тони впервые уловил в словах хозяина некую угрозу. Вечером, перед закатом, за нехитрым ужином из фариньи и вяленой говядины, Тони возобновил этот разговор.
— Знаете ли, мистер Тодд, пора бы мне вернуться к цивилизации. Я и так слишком злоупотребил вашим гостеприимством. Мистер Тодд склонился над тарелкой, хрупая фариньей, и ничего не ответил.
— Как, по-вашему, скоро мне удастся достать лодку?.. Я говорю, скоро мне удастся достать лодку, как, по-вашему? Я вам бесконечно благодарен за все, что вы для меня сделали...
— Друг мой, если я что и сделал для вас, вы чрезмерно заплатили мне чтением Диккенса. И не надо больше об этом говорить.
— Что ж, очень рад, что вы получили удовольствие от наших чтений. Я тоже, однако мне и в самом деле пора подумать о возвращении...
— Вот, вот, — сказал мистер Тодд, — тот негр был такой же. Только об этом и думал. Но умер он здесь...
— Извините, мистер Тодд, но мне настоятельно необходимо получить от вас ответ. Когда я смогу достать лодку?
— Здесь нет лодки.
— Ну и что — индейцы могут ее построить.
— Вам придется выждать дождей. Сейчас в реке нет достаточно воды.
— И долго надо ждать?
— Ну, месяц... два...
Они докончили «Холодный дом» и близились к развязке «Домби и сына», когда пошли дожди.
— Мне пора готовиться к отъезду.
— Нет, нет, это невозможно. Индейцы не станут делать лодку в сезон дождей — у них водится такое суеверие.
— Вы могли бы меня предупредить.
— Разве я это не упомянул? Совсем выронил из головы.
На следующее утро, пока мистер Тодд хлопотал по хозяйству, Тони, изобразив в меру сил, что слоняется без дела, ушел через саванну к индейским хижинам. На пороге одной из них сидела группка пай-ваев. Когда Тони подошел, они не подняли на него глаз. Он обратился к ним на макуши: за время путешествия он перенял несколько слов, но пай-ваи никак не обнаружили, понимают они его или нет. Тогда он нарисовал на песке каноэ, знаками показал, как работает плотник, потыкал пальцами от них в себя, затем нацарапал на песке контуры ружья, шляпы и некоторых других легко узнаваемых предметов обмена и знаками же показал, что передаст эти вещи им. Одна из женщин захихикала, остальные продолжали сидеть с тем же непроницаемым видом, и он ушел, так ничего и не добившись.
В полдень за обедом мистер Тодд сказал:
— Мистер Ласт, индейцы сообщили мне, что вы хотели переговориться с ними. Проще сказать им все, что вам нужно, через меня. Вы понимаете, правда ведь, что они ничего не сделают без спроса у меня. Они считают себя, и во многих случаях вполне основательно, моими детьми.
— Да, кстати говоря, я спрашивал их, как достать каноэ.
— Так они мне и дали понять... А теперь, если вы уже поели, мы могли бы прочесть еще одну главу. Меня очень прихватила эта книга.
Они закончили «Домби и сына». Почти год прошел с тех пор, как Тони покинул Англию; мрачное предчувствие, что его заточению не будет конца, нахлынуло на него с особой силой, когда он нашел между страницами «Мартина Чеззльуита» исписанный карандашными каракулями документ:
«1919 год. Я Джеймс Тодд из Бразилии обищаю Барнабасу Вашингтону из Джорджтауна если он закончет книгу то ись Мартин Чезлвит атпустить его как кончет».
За сим следовал жирно выведенный карандашом крест, а после него: «Крест поставил мистер Тодд падписал Барнабас Вашингтон».
— Мистер Тодд, — сказал Тони, — я должен поговорить с вами откровенно. Вы спасли мне жизнь и когда я вернусь к цивилизации, я постараюсь вас вознаградить, как можно щедрее. Я дам вам все, чего вы пожелаете, в пределах моих возможностей, конечно. Но сейчас вы держите меня здесь против моей воли. Я требую, чтобы вы меня отпустили.
— Что вас держит, друг мой? Вас ведь ничто не вяжет. Уходите, когда хотите.
— Вы отлично знаете, что мне не уйти без вашей помощи.
— В таком случае вам придется подмасливать старика. Прочтите мне еще главу.
— Мистер Тодд, я готов поклясться чем угодно: когда я доберусь до Манауса, я подыщу там кого-то взамен себя. Найму человека, и он будет читать вам весь день напролет.
— Но мне никто не нужен. Вы прекрасно читаете.
— Сегодня я читал в последний раз.
— Надеюсь, нет, — вежливо сказал мистер Тодд.
Вечером к ужину принесли только одну тарелку с вяленым мясом и фариньей, и мистер Тодд ел один, а Тони лежал, уставясь на кровлю, и молчал.
Назавтра в полдень опять была подана только одна тарелка и мистер Тодд ел, держа на коленях взведенное ружье. Тони начал «Мартина Чеззльуита» с того места, где остановился.
Недели уныло тянулись одна за другой. Они прочли «Николаса Никлби», «Крошку Доррит», «Оливера Твиста». Потом в саванну забрел полукровка-золотоискатель, из племени тех одиноких бродяг, что скитаются всю жизнь по лесам, моют золото в мелких ручейках, набивают висящий на шее кожаный мешочек унция за унцией и в результате чуть не поголовно погибают от лишений и голода, накопив золотишка сотен на пять долларов. Мистера Тодда раздосадовал приход золотоискателя, тем не менее он дал ему фариньи и через час выдворил, но за этот час Тони успел нацарапать свое имя на клочке бумаги и сунуть его золотоискателю.
— кофе; утром, пока мистер Тодд ковырялся на ферме, Тони болтался без дела; в полдень — фаринья и tasso, днем — Диккенс, на ужин — фаринья, tasso, иногда какой- нибудь фрукт; с заката до рассвета — тишина, в тусклом свете фитиля, плавающего в говяжьем жиру, не разглядеть пальмовой кровли над головой; но Тони был спокоен: он жил надеждой.
представлял себе, с какими шапками выходили тогда газеты; наверное, поисковые партии и по сю пору прочесывают те места, где он проходил; в любой день в саванне может зазвучать английская речь и, ломая заросли, прорвется буйная ватага искателей приключений.
Даже когда он читал, губы его машинально воспроизводили напечатанный текст, а мысли уносились далеко-далеко от его нетерпеливого, безумного хозяина; он представлял в картинах свое возвращение домой и постепенный возврат к цивилизации (он бреется и покупает новую одежду в Манаусе, отправляет телеграмму с просьбой выслать деньги, получает в ответ поздравления, неспешно в свое удовольствие плывет на пароходе по реке до Белена, на большом лайнере через океан в Европу; смакует отличный кларет, свежее мясо и весенние овощи; он несколько робел встречи с Брендой и не знал, как себя с ней вести... «Милый, тебя так долго не было: ты обещал вернуться раньше. Я боялась, уж не пропал ли ты...»).
Тут его прервал мистер Тодд:
— Не могу ли я отяжелить вас — прочтите еще раз этот отрывок. Я всегда получаю от него огромное удовольствие. Неделя шла за неделей, спасатели не объявлялись, но надежда на завтрашний день помогала Тони пережить сегодняшний; в нем даже пробудилось нечто вроде симпатии к своему тюремщику, вот почему, когда тот после долгих переговоров с индейцем предложил пойти на праздник, Тони согласился.
— В этот день у местных праздник, — объяснил мистер Тодд. — Они уже изготовили пивари. Может, вам оно и не будет вкусным, но его стоит попробовать. Сегодня вечером мы пойдем в гости к этому индейцу.
Как и было договорено, после ужина они присоединились к индейцам, которые собрались у очага в одной из хижин по другую сторону саванны. Индейцы с вялым монотонным пением по очереди прикладывались к большой тыкве-горлянке с какой-то жидкостью и передавали ее из рук в руки. Тони и мистеру Тодду отвели гамаки, принесли каждому по плошке.
— Надо сразу выпить все до дна. Такой здесь обычай.
Тони, стараясь не распробовать, залпом выпил темную жижу. Но пойло было не такое уж противное, крепкое и мутное, как почти все напитки, которыми его угощали в Бразилии, зато с привкусом меда и черного хлеба. Он раскинулся в гамаке, испытывая давно забытое блаженство. А что если в это самое время поисковая партия стоит лагерем в нескольких часах ходьбы отсюда? Он согрелся, его стало клонить ко сну. Песня то набирала темп, то снова замирала, и так до бесконечности, как литургия. Ему поднесли еще одну горлянку с пивари, он и ее осушил до дна. Когда пай-ваи начали танцевать, он раскинулся в гамаке и стал наблюдать за мечущимися по кровле тенями. Потом закрыл глаза, вспомнил Англию, Хеттон и заснул.
По-видимому, оставил дома перед вечеринкой, решил он. Наверное, здорово перепил вчера. Коварное пойло.
Пока он пересекал саванну, ему пришлось не раз останавливаться, закрывать глаза, глубоко дышать. Когда он пришел домой, мистер Тодд был уже там.
— А, друг мой, вы припоздали на наши чтения. У нас не найдется и полчаса света. Как вы себя ощущаете?
— Мерзко. Мне нехорошо от этого пойла.
— Я вам кое-что дам,и вы сделаетесь лучше. В лесу есть всякие зелья — и чтобы разбудить, и чтобы усыпить.
— Вы не видели моих часов?
— Вы их спохватились?
— Да. Мне казалось, я их надел. Знаете, я ведь никогда так долго не спал.
— Да, да, разве что в возрасте младенца. Знаете, сколько вы спали? Два дня. — Чепуха. Не может быть. — Нет, правда. Вы очень долго спали. Это большая жалость, потому что вы миновали наших гостей.
— Гостей?
— Ну, конечно. Надо сказать, я очень развеселился, пока вы спали. Три человека издалека. Англичане. Это очень большая жалость, что вы их миновали. И для них тоже: им так хотелось повидать вас. Но что я мог делать? Вы спали могильным сном. Они приехали очень издалека, чтобы найти вас, и раз уж вы не могли их повстречать, — я решил, что вы не рассердитесь? — и я отдал им ваши часы на память о вас. Они желали отвезти что-нибудь ваше в Англию: там за сведения о вас их обещали поблагодарить. Часы их очень обрадовали. И еще они сделали несколько фотографий крестика, которым я отметил ваше прибытие. Он их тоже очень обрадовал. Их все радовало. Но я не предполагаю, что они к нам еще раз приедут, — у нас здесь очень одиноко... кроме чтения, никаких радостей... Я не предполагаю, чтобы к нам еще кто-то приехал... Не надо, не надо так, я вам дам одно зелье, оно вас улучшит. У вас больная голова, верно?.. Сегодня мы не будем читать Диккенса... Зато завтра, послезавтра и послепослезавтра... Давайте перечитаем еще раз «Крошку Доррит». Там есть такие места, когда я их слышу, я не могу осушать слезы.