ПОЧЕМУ ПРОДОЛЖЕНИЕ?
Я утверждаю и повторяю, что всякий европейский
поэт, мыслитель, филантроп, кроме земли
Шекспир, Байрон, Вальтер Скотт, Диккенс —
роднее и понятнее русским.
У каждого иностранного писателя своя судьба в чужой стране: одни приживаются удивительно легко и даже получают как бы второе рождение в иной национальной культуре. Другие — пусть и самобытные мастера — хотя и вызывают внезапный интерес, так и остаются чужаками, в полном смысле слова иностранцами. Чарльзу Диккенсу в России выпала завидная судьба. Здесь переводы «Посмертных записок Пиквикского клуба», «Домби и сына» и всех остальных произведений великого англичанина не намного отставали от выхода его книг на родине. Уже в 1893 году, через двадцать с небольшим лет после смерти писателя, в России было предпринято первое издание собрания сочинений Диккенса. В советское время тиражи его книг достигли огромных размеров. Выпускаются однотомники, многотомники, собрания сочинений, произведения Диккенса включаются во «Всемирную литературу» и во «Всемирную детскую литературу», но все это не может удовлетворить потребности читателей.
«Дневнике писателя» за 1877 год Достоевский писал: «Как бы желалось, чтобы с этими великими произведениями всемирной литературы основательно знакомилось наше юношество». Однако, к сожалению, нередко бывает так, что молодое поколение обнаруживает полное равнодушие к Диккенсу. Иногда это следствие душевной лени, иногда — результат неправильного воспитания и обучения. Слишком часто мы выходим из школы духовно обкраденными, там мы теряем писателей, которые так и не успевают стать нашими друзьями. За словами «изобразил», «показал», «обличил», за анализом образов положительных героев и противоречий писателя подчас теряется сам писатель. А ответом на вопрос: «Любите ли Вы Диккенса?» становится недоуменно-скептическое подергивание плечами — мол, что там любить — сентиментальность какая-то.
Конечно, популярность Диккенса в нашей стране имела свою историю, свои взлеты и падения. В дореволюционной России читали одного Диккенса, в годы революции — другого, в 30—50-е — наверное, третьего. Да и сейчас, на исходе XX века, мы по-новому перечитываем автора «Оливера Твиста» и «Крошки Доррит». Но все это — Диккенс, просто меняющееся время, история поворачивают этого писателя к нам разными гранями его поистине необычайно щедрого дарования.
предстает суровым и нелицеприятным критиком, борцом за реформы, прежде всего автором крупнейших социальных полотен: «Холодного дома», «Крошки Доррит», «Тяжелых времен».
Но ведь Диккенс — это не только крупнейший реалист XIX века, это и величайший романтик, неисправимый утопист. Очень часто именно эта вторая грань творческого облика Диккенса оставалась в работах наших исследователей без внимания. Романтизм Диккенса, его рассказы о чудаках, о святых идиотах, о феях домашнего очага — не мещанская ограниченность, это — высокое утверждение идеала.
Пожалуй, именно в середине 60-х годов в нашем литературоведении стали намечаться первые попытки пересмотра концепции творчества Диккенса. Критики, правда с трудом, изживали в себе вульгарно-социологический подход 30-х годов, который предлагал жесткий взгляд на Диккенса: взлет его таланта — это крупные социальные полотна («Домби и сын», «Крошка Доррит»), поздние романы, символические произведения типа «Повести о двух городах» — свидетельство кризиса. Из Диккенса упорно выковывался «представитель критического реализма». Хотя легко понять, что сам термин вряд ли удовлетворителен, а уж по отношению к Диккенсу и вовсе неправилен.
—80-е годы — особое время и на родине Диккенса, в Англии. Эти годы английские критики и литературоведы называют «диккенсовским возрождением». Приметой неугасающего внимания к наследию Диккенса стала предпринятая издательством «Кларендон пресс» подготовка собрания сочинений писателя. Это, однако, не просто перепечатка с прошлых изданий. Видные литературоведы постарались с максимальной точностью и бережностью восстановить тексты классика по его рукописям. Известно, что уже в первые издания Диккенса, отчасти по его же вине, закралось немало ошибок. Он был никудышным редактором — невнимательным, небрежным, вечно спешащим. Но вот к тексту, когда он его создавал, укрывшись за плотно обитой дверью своего кабинета, когда его домочадцы боялись звякнуть ложкой или передвинуть стул, относился весьма ревностно. Новое собрание сочинений Диккенса должно развеять миф о Диккенсе как о плохом стилисте, но, правда, лишний раз подтвердить положение о безответственном редакторе.
— было сделано несколько очень удачных мюзиклов по его романам «Оливер», «Лавка древностей». А известный режиссер, художественный руководитель Шекспировского королевского театра Тревор Нан поставил «Жизнь и приключения Николаса Никльби». На это ни у кого еще не хватало смелости.
Все это вместе взятое и привело к мысли создать продолжение фундаментального библиографического указателя «Чарльз Диккенс » (1962). Библиографическая часть предлагаемой вниманию читателей книги охватывает издания произведений писателя и критическую литературу о нем за 1961—1989 годы. Временной отрезок в неполных тридцать лет, конечно, небольшой, особенно если его сравнить с тем, что учтен в первом диккенсовском указателе, тем не менее он значителен.
В нашей книге мы предлагаем читателю не только осмыслить указатель. Но, познакомившись с суждениями о Диккенсе самых разных мастеров зарубежной литературы от Бернарда Шоу и до Франца Кафки, с пьесой о Диккенсе Марджори Бич, с версиями окончания его «Тайны Эдвина Друда», с неиздававшимся ранее «Диккенсовским» циклом Сергея Михайловича Соловьева, взглянуть непредвзято, раскованно, свободно на Диккенса. Постичь его гениальность, не видеть в нем «доброго дядюшку» английской литературы, но познакомиться с человеком, в душе которого кипели страсти, вглядеться в его портреты, увидеть, как быстро его лицо начало терять очарование молодости и как складки усталости, болезни, сомнений и отчаяния легли на его черты.
Иллюстраторы Диккенса — английские и русские — это отдельная страница в диккенсиане. Вовсе не претендуя на представительный охват материала, мы все же хотели познакомить читателя с именами и творениями его наиболее значительных иллюстраторов: Крукшенка, Физа, Брока, Милашевского, Фаворского, Кравченко и др.