Приглашаем посетить сайт

Тайна Чарльза Диккенса (сборник под редакцией Гениевой E. Ю.)
Диккенс на сцене.

В творческой судьбе Диккенса театр играл гораздо большую, чем это обычно принято считать, роль. Театром Диккенс «заболел», когда ему было около восьми лет, а в двадцать он уже серьезно думал об актерской карьере. И если бы не внезапная болезнь, жизнь Диккенса, наверное бы, освещалась яркими лучами рампы.

Хотя профессиональным актером Диккенс не стал, юношеское увлечение театром не прошло. Напротив, будучи уже признанным романистом, Диккенс со всей страстью своего неукротимого темперамента отдавался любительским постановкам, не только с удовольствием играл сам, но и ставил спектакли.

Он боготворил знаменитого английского комика Джозефа Гримальди, преклонялся перед Макриди, который не уставал его поражать феноменальным даром перевоплощения. В свою очередь, и Макриди серьезно относился к театральным увлечениям Диккенса. Диккенс, писал Макриди, «не только великий романист, он самый великий английский актер-любитель».

Диккенс-актер прекрасно знал свои природные физические недостатки: коротковатые ноги, отсутствие грациозности. Поэтому он старался выбирать роли, в которых его изъяны были не столь заметны, а, напротив, шли на пользу изображаемому характеру: особенно любил играть чудаковатых стариков. Диккенс обладал удивительно выразительным лицом. Но ему было мало того, что дала природа. И он постоянно работал над мимикой и, зная, сколь она может быть выразительной и завораживающей, не щадил себя, играя при самом ярком освещении. Он безжалостно эксплуатировал свой замечательный голос. Поэтому так любил длинные монологи в пьесах.

Диккенс сыграл более двадцати ролей. По воспоминаниям современников, Диккенсу особенно удались роли Бобадила в пьесе Бена Джонсона «Всяк в своем нраве» и Ричарда Уордрла в драме Уилки Коллинза «Замерзшая бездна», которая, кстати, шла в постановке Диккенса. Надо сказать, что в «Замерзшей бездне» Диккенс не просто изобразил безумие: он показал, как постепенно болезнь завладевает человеком, искажает характер, меняет душу.

Театральные законы диккенсовского времени были особыми: серьезные пьесы полагалось сопровождать фарсами, но почему-то считалось нежелательным, чтобы один и тот же актер играл в серьезной части и в комической. Диккенс решительно выступил против этой традиции. Ему всегда хотелось сыграть за вечер не менее двух ролей. Изобретательность его была такова, что он подыскал для себя шестнадцать театральных сочетаний, а потому иногда исхитрялся появиться на сцене трижды за один вечер.

В этой потребности к постоянному перевоплощению есть что-то экзистенциальное. Некоторые биографы Диккенса полагают, что подобные метаморфозы были необходимы Диккенсу в трудные периоды его жизни, в частности, когда он мучительно переживал расставание с женой. Но все же главная причина, как кажется, в другом. У Диккенса была глубокая, возможно, даже врожденная потребность, лишь развившаяся с годами, периодически ощущать себя «другим человеком». Эта же потребность появилась и во время его публичных чтений, снискавших Диккенсу особую славу и популярность. Проблема раздвоения личности, сочетания в одном характере «дневной» и «ночной» сути всегда очень занимала Диккенса. Видимо, его театральная деятельность, в первую очередь актерская, помогла Диккенсу-романисту разрешить и эти психологические загадки.

Первоначально у составителей было намерение включить в книгу пьесу «Замерзшая бездна». Но потом мы отказались от этой идеи.

Все же текст не абсолютно диккенсовский. И решили познакомить читателя с пьесой драматурга не выдающегося, малоизвестного, биографические сведения о котором еще и не найдешь в справочниках.

Но вот именно такая малая известность и привлекала. Наряду с суждениями великих — Вирджинии Вулф, Арнольда Цвейга, Кафки, Пристли, хотелось предъявить читателю настоящее свидетельство массовой популярности Диккенса, доказать, что он постоянно существует в английском литературном интерьере, что он, как наш Пушкин, — постоянный адресат ссылок, предмет рассуждений и размышлений — и вовсе не обязательно высоких и возвышенных. Но ведь, наверное, именно такой портрет и именно в таком интерьере — признак бессмертия.