Глава III.
Ранние литературные опыты. Защита Эдгара Аллена По.
Расставшись с актерами, охотник, натуралист и школьный учитель отвернулся от Запада и направился в города Атлантики. Дух приключений, всегда горевший в Майн Риде, на время стих, и искры от этого угасающего огня зажгли поэтическое воображение. Время с 1842 по 1846 год Майн Рид провел как поэт, газетчик и издатель.
Осенью 1842 года он достиг Питтсбурга, Пенсильвания. И здесь напечатал свои стихи в «Питтсбург Кроникл» под псевдонимом «Бедный ученый». С самого начала он столкнулся с большими трудностями, пытаясь обеспечить себе жизнь пером. Начинающему автору пришлось бы совсем плохо холодной суровой зимой в этом городе, если бы он не нашел нескольких друзей среди живущих в Питтсбурге ирландцев.
Весной 1843 года Майн Рид перебрался в Филадельфию и поселился в этом городе, посвящая свое время и силы литературе. Его лучшие произведения печатались в ежемесячном журнале высокого класса «Годиз Ледиз Бук». Самой значительное из этих произведений – поэма «Кубинка. Островной романс». Поэма печаталась в четырех номерах с февраля по март 1845 года. Стих музыкальный и напоминает байроновского «Корсара». Вот несколько отрывков из «Кубинки»:
Погонщик поворачивает к дому лицо
И заставляет своего груженого мула идти быстрей;
Усталый раб на поле, поросшем тростником,
На мгновение смотрит на проезжающего
И вздыхает, думая о своих цепях.
Мысли его полны боли;
Сгибаясь в своей работе,
Он видит облегчение в заходящем солнце,
Потому что оно означает конец труду.
Бедный Бозал, который даже не умеет молиться,
Думает о своей далекой жене и детях.
В каком-то грубом краале на берегу залива Биафра.
Но где он, этот добрый и мягкий народ,
Который преклонялся перед ним, лежа ниц
Которая стояла на крутом склоне ущелья?
Где они все? Говори, сын острова!
Где стоял Богио, теперь только купола и башни
Гордо сверкают на холмах!
Ты печален и молчишь;
Но в твоем молчании я читаю их судьбу –
Название, народ – все скрылось в могиле.
В могиле? Нет, нет, у них нет даже надгробия,
Которое сказало бы, где они когда-то жили, а теперь исчезли!
Тускнеющий свет становится пурпурным,
Бог в великолепном одеянии отходит ко сну;
С улыбкой садится солнце Кубы,
Бросая лучи на южный остров!
* * *
Как дань своей родине, Майн Рид написал в это время следующее стихотворение, которое назвал «Земля Иннисфейла»:
И должен я тебя покинуть, Эрин5 ; такова моя судьба –
И должен я бродить по многим землям!
Но пусть рука, которая пишет тебе хвалу,
Будет лежать холодной на песке
Пусть ни один очаг не обогреет меня;
Пусть буду я проклят и бездомен на земле,
Если забуду тебя, землю своего рождения!
Эрин, я люблю тебя! Хотя твои впалые щеки,
Покрытые слезами, твои подавленные стоны и крики
Скрывают много темной боли;
Мне жаль тебя, и это я доказывал
На земле и на море;
Сколько моих вздохов слышал океан
И сколько искренних молитв, чистых,
Как души детей, счастливые и свободные!
Я люблю тебя, хоть и не мог жить с тобой!
Топчущие твои поля, красные от крови,
Превратили мою жизнь дома в ад! Я не хочу быть
Униженным блюдолизом у дверей богатых;
Не буду просить милостыню на твоих зимних равнинах,
Не хочу умирать с голода; и как только я узнал,
Что существуют и другие земли, за широкими морями,
Что там ждут новых поселенцев с искренними сердцами, —
Я уронил одну слезу и попрощался со своей родиной!
«Мученик любви». Она была закончена в Филадельфии 20 ноября 1846 года. Эта дата проставлена в рукописи рукой самого автора; рукопись находится в распоряжении вдовы писателя. Вначале Майн Рид назвал эту трагедию «Роковая любовь, или Супруг». Она была поставлена в Филадельфии, в театре «Уолнат Стрит», и главную роль исполнял Джеймс Уильям Уоллок. Следующий отрывок даст читателю некоторое представление о поэтических и патетических достоинствах этого произведения:
* * *
(Входят Маринелла и лорд Казимир)
Каз. Маринелла!
Мар. Милорд!
Каз. Почему ты вздрогнула?
Мар. Ваш голос, милорд, прозвучал так неожиданно. Я не знала, что вы здесь.
Каз. А ты уже видела Бейзила?
Мар. Да, милорд; он попрощался со мной.
Каз. Тебя опечалил его отъезд?
Мар. Конечно, милорд.
Каз. Но это вполне естественно при расставании с другом – таким дорогим, как Бейзил для тебя.
Мар. Неужели он не может говорить на другие темы?
Каз. Меня тоже печалит повод, который заставил его покинуть нас.
Мар. Повод, милорд?
Каз. О, да. Он отправился во Францию, чтобы разбогатеть. Когда я узнал истинную причину его отъезда, то попытался сделать все, чтобы он остался с нами. Но было слишком поздно. Но я буду продолжать попытки.
Мар. Нет, нет, милорд!
Каз. Нет? Но почему?
Мар. Потому что… я не хотела бы, чтобы он лишился возможности завевать славу – и состояние тоже. Он очень хотел уехать, пусть уезжает, милорд!
Каз. О какая жертва со стороны благородного женского сердца! Маринелла!
Мар. Милорд!
Мар. Что именно, милорд?
(Казимир приносит стулья, они садятся)
Каз. Далеко от звуков тревожного мира, в нежных объятиях покрытых виноградниками холмов, лежит солнечная долина, в которой божественная природа и еще более божественное искусство изливают в изобилии свои богатства, долина ярких полей и зеленых лесов, и над сверкающей листвой гордо возносятся в сапфировое небо башни. Ухо не услышит здесь немузыкальный звук – пение птиц и пчел, шум падающей воды – голоса Бога Природы, такие же нежные и сладкие, какие звучали в первом земном раю. Здесь не бывает ни сильных ветров, ни бурь; только легкий ветерок с голубых Аппенин разносит аромат цветущих деревьев! Прекрасная сцена; и над всем этим роскошный голубой и золотой шатер – небо Италии!
Мар. О, какая прекрасная сцена! Как похоже на наш дорогой дом!
Каз. В этой долине росла девушка благородного происхождения. Она поистине была идеалом своего пола, воплощением самой любви. Прекрасная фигура, божественное лицо – казалось, сам дух этого места породил ее из сверкающих цветов, добившись совершенства!
Мар. Какая красота!
Каз. У девушки был брат, смелый юноша; был жив и ее отец, благородный лорд, единственный владелец этих прекрасных сцен, среди которых они жили в невинности и мире, безоблачных, как их небо. Но из далеких земель в поисках этой чудесной долины пришел незнакомец. Он был отдаленным родственником и сразу стал желанным гостем владельца долины, товарищем девушки и ее брата. Он был старше их, но никогда до того не любил; дни его молодости прошли на полях битвы и в походных лагерях. Но редкая красота девушки вскоре отпечаталась на его тоскующем сердце; и он полюбил, как могут любить только те, у кого пламя юности и зрелости слилось в одну всепожирающую страсть! Он не был искушен в любовной дипломатии и не знал, как ухаживать за девушкой. Он рассказал о своей любви доброму старому отцу, который помог ему завоевать девушку. Они повенчались. Она тогда была еще ребенком и почти не понимала природу своего обета; но старый лорд, опасавшийся, что серьезная болезнь скоро совсем ослабит его, хотел видеть свою дочь замужем. Вскоре после свадьбы отец умер – так внезапно, что поблизости не оказалось никого, кроме исповедника. И вот, исповедуясь в грехах юности, умирающий рассказал, что тот, кого все считали его сыном и братом девушки, на самом деле не его сын и не ее брат!
Мар. Как удивительно, милорд, как похоже на…
Каз. Нет, выслушай меня, Маринелла, до конца. Это печальное признание стало известно всем – незнакомцу, девушке и юноше, но они втроем стали такими друзьями, что не могли расстаться; жили, как прежде, в согласии у общего очага. А теперь мой рассказ становится печальным. Со временем девушка обнаружила в глубине сердца непостижимое чувство, которого раньше никогда не ощущала или ощущала только во сне. Вскоре оно окрепло – это была любовь! Любовь не к тому, кого она поклялась любить, но к своему приемному брату! Юноша тоже любил девушку. Природа заронила зерно любви в их сердца, где оно лежало во тьме, пока не проросло. Каждый из них тяжело переживал свою любовь, каждый старался подавить ее. Но когда эти старания оказались напрасными, каждый решил никогда больше не видеть другого в земной жизни…
* * *
Во время пребывания в Филадельфии Майн Рид познакомился с Эдгаром Алланом По, и отныне этих двух людей связывала теплая дружба. После появления несправедливой биографии покойного поэта, написанной доктором Гризвольдом, Ман Рид так защищал своего неверно оцененного друга:
«Почти четверть века назад я был знаком с человеком по имени Эдгар Аллан По. Я знал его хорошо, знал, как только может один человек знать другого после тесного и почти ежедневного общения на протяжении двух лет. Он уже тогда был известным поэтом, а я – всего лишь скромным поклонником муз.
Но я собираюсь говорить не о его поэтическом таланте. Сам я никогда не считал его великим поэтом, тем более, что знаю: стихотворение, ставшее краеугольным камнем его славы, создано не Эдгаром Алланом По, а Элизабет Баррет Браунинг6. В «Ухаживании леди Джеральдины» вы найдете оригинал «Ворона». Я имею в виду настроение, мягко текучий ритм, воображение и многие слова, даже «шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах»7.
Мое выступление не похоже на защиту покойного поэта и не предназначалось для такой защиты. Я мог бы это сделать относительно его прозы, которая по классической чистоте и острой аналитической силе до сих пор не превзойдена в республике литературы. Но я взялся за перо не для того, чтобы говорить о его поэзии или прозе, но из-за гораздо более важной, по моему мнению темы, – его характера и морали. Вопреки моему убеждению, мир считает его великим поэтом; и мало кто может усомниться в его талантах прозаика. Но мир также считает его мерзавцем и подлецом; и мало кто решается усомниться в этой доктрине.
я не собираюсь рисовать его образцом морали и поведения в обществе. Хочу только справедливости; и если она будет достигнута, думаю, его больше не будут считать чудовищем, каким до сих пор изображают. И это отвратительное одеяние переместится с его плеч на плечи враждебного биографа.
Когда я впервые познакомился с По, он жил в пригороде Филадельфии, который называется «Спринг Гарден». Я не был там двадцать лет, и, насколько мне известно, теперь это вполне может быть центр растущего города. Но тогда это было тихий и спокойный пригород, известный тем, что стал излюбленным местом жизни квакеров.
По не был квакером, но я хорошо помню, что он жил по соседству с одним из квакеров. Таким образом, богатый квакер, разделявший веру Уильяма Пенна8 жил в великолепном четырехэтажном доме, сложенном из превосходных разноцветных кирпичей, которыми славится Филадельфия; а поэт – в скромной трехкомнатной хижине – она могла бы служить чердаком, – из крашеных досок, прижимавшейся к боку своего гораздо более претенциозного соседа.
Если я правильно помню, квакер торговал зерном. Он был также хозяином дома, в котором жил По; и, мне кажется, смотрел на поэта сверху вниз: не из-за характера По, а просто потому, что тот был настолько глуп, что стал писакой и стихоплетом.
– и, несомненно, самых интеллектуальных. Эти часы проходили в обществе самого поэта и его жены – женщины, обладавшей ангельским характером. Никто из тех, кто помнит эту черноглазую темноволосую дочь Вирджинии9– если я правильно припоминаю, ее тоже так звали, – ее изящество, красоту лица, поведение, такое скромное, кто провел хотя бы час в ее обществе, не сможет отрицать сказанное выше. Я помню, как мы, друзья поэта, говорили о ее выдающихся качествах. Но когда говорили о ее красоте, я понимал, что румянец на ее щеках слишком ярок и чист для этого мира, этот печальный и прекрасный цвет предвещал раннюю могилу.
В хижине вместе с поэтом и его необычной женой жил еще только один человек. Это была женщина средних лет, очень мужеподобная. У нее были размеры и фигура мужчины, и лицо почти не напоминало женское. Незнакомец был бы поражен, удивился бы, как я, когда меня с ней познакомили и сказали, что это мать ангельского существа, ставшего спутником Эдгара По на всю жизнь.
Таковы были их отношения; и когда я узнал эту женщину поближе, ее внешняя мужеподобность заслонилась истинно женской сущностью характера; передо мной была одна из тех великих американских матерей, которые существовали во времена укрепленных домов, требовавших защиты; такие женщины выплавляли в своих раскаленных докрасна кастрюлях пули и заряжали ружья, из которых стреляли их мужья и сыновья. Именно такая женщина стала тещей поэта По. И если ей не приходилось защищать дом и семью от набегов свирепых индейцев, то сражалась она с не менее безжалостным и неумолимым врагом, которого победить было не легче, – с бедностью. Она стала неусыпным стражем дома, старалась, чтобы в нем было все необходимое, а делать это с каждым днем становилось все труднее. Она была единственной служанкой, но все держала в чистоте; единственным посыльным; она постоянно осуществляла связь между поэтом и издателями и часто приносила ответы: «Статья не принята» или «Чек будет выдан только после такого-то числа». И это числа обычно приходило слишком поздно.
Она же ходила на рынок и приносила с него не «деликатесы времени года», а лишь то, что необходимо для удовлетворения голода. Некоторые деликатесы все же бывали. Никогда не забуду, как в сезон созревания персиков, когда они стали дешевы, нежные пальцы жены поэта очистили целую корзину этих избранных даров Помоны10
Читатель! Я знаю, что ты воспримешь это как картину спокойного домашнего счастья; и надеюсь, ты поверишь мне, если я скажу, что картина эта правдива. Но я знаю, что ты спросишь: «А какое отношение это имеет к поэту?», поскольку все обеспечивали его жена и женщина, которая называла По зятем. Все сказанное до сих пор как будто наводит на такую мысль; но сейчас я собираюсь показать, что картину можно видеть и под другим углом.
За два года близкого личного общения с Эдгаром Алланом По я обнаружил в нем следующие особенности характера, расположения и способностей.
Во-первых, я увидел редкого гения; не поэта, не гения воображения; его гениальность была гораздо более практичной и заключалась в силе аналитического мышления, которая способна была сделать его лучшим в мире детективом. Видок11по сравнению с ним показался бы простаком.
эти знания; но он в высшей степени владел ими, что очевидно во всех его произведениях, многие из которых очень похожи на скандинавские саги.
В-третьих, я общался с человеком оригинального характера, который усомнился во многих общепринятых доктринах и верованиях своего времени; он выступал против этих обычаев и привычек, независимо от последствий для себя или реакции собеседников.
В-четвертых, я видел перед собой человека, по слухам наделенного личными свойствами, способными привлечь восхищение женщин. Таково обычное описания По в биографических очерках. И не могу понять, на чем основаны эти слухи. Лицо у него не было привлекательным. Женщины могли восхищаться поэтом, но вряд ли способны были влюбиться в него. Не думаю, чтобы в него влюблялись. А ему было вполне достаточно, что его любила одна женщина, ставшая его женой.
В-пятых, я утверждаю, что Эдгар Аллан По не был тем, каким его представляют клеветники. Он не был повесой и распутником. Я знаю это. На самом деле он был прямой противоположностью. Я был его спутником в одной или двух из его самых диких шалостей и забав и могу свидетельствовать, что он никогда не выходил за пределы невинного веселья, к которому нас побуждал Вакх12 С ним этот веселый бог иногда проделывал фантастические шутки – мог лишить разума, а иногда и шляпы, и тогда поэт без шляпы блуждал по улицам в час, когда солнце начинало освещать его преждевременно лысеющую голову.
окружением, приводившим к шампанскому; одного стакана шампанского было достаточно, чтобы поэт не отвечал больше за свои действия или за обладание своей шляпой.
Я честно перечислил все проступки поэты, все то, что можно обратить против него; многие называют его чудовищем. Но пора рассказать о его добродетелях. О них я могу рассказывать долго, гораздо дольше, чем позволяет отведенное мне место; а могу и подытожить их в одной фразе, сказав, что он был не хуже и не лучше большинства людей.
Бывали периоды, когда он месяцами сидел взаперти в своем доме, жалкой хижине, прислонившейся к особняку богатого квакера, и писал. Ему мало платили, он с трудом отгонял «волков» от своей непрочной двери, его посещали немногие друзья. Но эти друзья всегда встречали гостеприимного хозяина, заботливого мужа и зятя; короче, респектабельного джентльмена.
В перечне литературных критиков никогда не бывало такого злобного человека, как биограф поэта доктор Руфус Гризвольд, и никто не встречал такой жертвы посмертной злобы, как бедный Эдгар Аллан По»13.
Примечания.
– Прим. перев.
– Прим. перев.
7. Строка из «Ворона» в переводе М. Зенкевича. – Прим. перев.
8. Основатель квакерской общины в Америке, отец-основатель штата Пенсильвания и города Филадельфия. – Прим. перев.
9. Речь идет о штате. – Прим. перев.
– Прим. перев.
11. Знаменитый французский сыщик первой половины 19 века. – Прим. перев.
12. Бог вина в античной мифологии. – Прим. перев.
13. Журнал «Вперед», Нью Йорк, 1869. Основан и издавался Майн Ридом. См. главу 14