Приглашаем посетить сайт

Томас Лав Пикок. Воспоминания о Перси Биши Шелли.
Приложение.

ПРИЛОЖЕНИЕ

В июне 1860 года журнал "Макмилланс мэгэзин" поместил статью Ричарда Гарнетта {60}, озаглавленную "Шелли в "Пэлл-Мэлл"" {61}, где, в частности, говорится:

"За последние три-четыре года о Шелли написано немало, причем к уже имевшимся биографическим данным прибавилось много новых подробностей - одни достоверные и важные, другие либо неинтересные, либо основанные на ошибках и домыслах. Разбор такого рода материалов не входит в задачу настоящей статьи, однако, учитывая, что среди новых материалов есть и такие, которые могут пагубно повлиять на устоявшееся мнение о личности Шелли; учитывая также и то, что они совершенно голословны и что их могут оспорить лишь те немногие, кто лучше осведомлен о жизни поэта, было бы непростительно упустить возможность прокомментировать эти материалы, тем более что такая возможность возникла совершенно случайно и может больше не представиться. Нетрудно догадаться, что речь в данном случае идет о публикации мистера Томаса Л. Пикока в январском номере "Фрейзерз магазин" {62}, где он описывает, как Шелли расстался со своей первой женой. Если верить мистеру Пикоку, супруги разошлись не по обоюдному согласию и не потому, что брак их был несчастлив. Недалеко то время, когда подобные утверждения будут документально опровергнуты семьей Шелли, которая, не желая торопить события, пока что воздерживается от публикации семейных архивов. Пока решение о публикации еще не принято, позволю себе без всяких обиняков заявить, что история разрыва Шелли с первой женой, смысл которой мне вполне понятен и доказательства которой могут быть в случае необходимости представлены семьей поэта, самым решительным образом противоречит голословным заявлениям мистера Пикока".

Достаточно привести в хронологической последовательности всего несколько фактов из жизни поэта, чтобы доказать, что семья Шелли не только не располагает, но и не может располагать теми документами, о которых говорится в вышеприведенном отрывке.

приведенного в моей январской статье. Едва ли повторный брак был возможен при "несчастной супружеской жизни".

В начале апреля 1814 года Шелли и Харриет гостили у миссис Б. в Брэкнелле {63}. Эта дама и ее семья были в числе немногих ближайших друзей Шелли. 18 апреля она писала мистеру Хоггу: "Шелли опять овдовел. Его очаровательная половина отправилась в четверг в Лондон с мисс Вестбрук, которая, по всей вероятности, будет жить в Саутгемптоне" {Хогг Т. Д., "Жизнь Перси Биши Шелли", т. 11, с. 533. (Примеч. автора).}.

Следовательно, в то время Шелли и Харриет еще жили вместе, письмо миссис Б. доказывает, что она ровным счетом ничего не знает о размолвке между супругами, тем более о полном разрыве.

В своей январской статье я писал: "Пока Шелли, вскоре после повторного венчанья, не познакомился с женщиной, которой предстояло стать его второй женой, он и не помышлял о разрыве с Харриет".

Когда Шелли впервые увидел эту женщину, она только что вернулась из Шотландии, где гостила у каких-то своих знакомых, и была одета "в необычное для Лондона той поры платье из клетчатой шерстяной ткани" {Там же, с. 537-538. (Примеч. автора).}. Стало быть, в Лондоне она появилась недавно. Мистер Хогг впервые увидел Мэри Годвин 8 июня 1814 года, в первый день процесса лорда Кокрена {63}, когда отправился вместе с Шелли к мистеру Годвину.

"Мы поднялись на второй этаж в гостиную... Уильяма Годвина не было... Дверь бесшумно приоткрылась. "Шелли!" - позвал взволнованный голос. "Мэри!" - отозвался другой голос, не менее взволнованный. И Шелли стрелой вылетел из комнаты" {Там же. (Примеч. автора).}.

Стало быть, Шелли познакомился с мисс Годвин где-то между 18 апреля и 8 июня, причем, очевидно, ближе ко второй дате, хотя точное число я установить не могу.

7 июля 1814 года Харриет написала письмо их общему другу (он еще жив), в котором выражала уверенность в том, что ему известно, где находится Шелли, и просила уговорить его вернуться домой. Даже тогда она еще не догадывалась, что Шелли окончательно бросил ее.

28 числа того же месяца Шелли и мисс Годвин уехали из Англии в Швейцарию.

Промежуток между первым венчанием в Шотландии и вторым в Англии составляет два года и семь месяцев. Промежуток между вторым венчанием и отъездом в Швейцарию составляет четыре месяца и четыре дня. Если брать за точку отсчета письмо миссис Б. от 18 апреля, разъезд супругов по обоюдному согласию ограничивается 3 месяцами и тринадцатью днями; если же руководствоваться письмом Харриет от 7 июля, то на выяснение отношений ушло три недели. Следовательно, если семья Шелли и располагает каким-то письменным свидетельством, подтверждающим согласие Харриет на развод, этот документ должен доказать, что согласие было получено в один из этих дней. Между тем из моего последующего разговора с Харриет, суть которого я изложил в своей январской статье, мне стало известно, что она со своей стороны никакого согласия на развод не давала. Правда, поскольку наш разговор проходил без свидетелей, мистер Гарнетт может мне не поверить. Однако, если полагаться на свидетельства других очевидцев, все равно получается, что на "полюбовное соглашение" между супругами, - если таковое вообще имело место, - оставалось три недели.

заявления леди Шелли о том, что "к исходу 1813 года отчужденность, постепенно нараставшая между мистером и миссис Шелли, достигла предела, последовал разрыв, и Харриет вернулась в отцовский дом" {"Воспоминания о Шелли", с. 64-65. (Примеч. автора).}, со всей очевидностью можно заключить, что ни точная дата, ни обстоятельства разрыва родным поэта не известны. Леди Шелли не стала бы писать так, если бы знала дату повторного венчания или если бы обратилась к письму от 18 апреля 1814 года, опубликованному мистером Хоггом задолго до выхода ее собственной книги.

* * *

Предыдущую заметку я написал сразу же после появления статьи мистера Гарнетта, но отложил ее публикацию в надежде получить копии писем, представленные лорду Элдону в 1817 году. Я имею в виду девять писем Шелли к Харриет и одно письмо к мисс Вестбрук, написанное после смерти Харриет. Эти письма к делу подшиты не были, но на них в своих показаниях от 10 января 1817 года ссылается мисс Вестбрук.

Цитирую по архивной копии, снятой с ее показаний: "Элизабет Вестбрук, девица, проживающая на Чэпел-стрит, Гровнор-сквер, приход св. Георгия на Гановер-сквер, Миддлсекс, под присягой показывает, что хорошо знакома с почерком Перси Биши Шелли, эсквайра, одного из ответчиков, ибо часто видела, как тот пишет; свидетельница показала, что просмотрела предъявленные ей под присягой записи, помеченные соответственно 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9; свидетельница показала, что особа женского пола, которая в письмах, помеченных соответственно 2, 4, 6, 9, именуется Мэри, а в прочих письмах той, с которой ответчик связал или соединил свою судьбу, в действительности зовется Мэри Годвин, которую Перси Биши Шелли примерно в середине 1814 года, при жизни жены, взял в сожительницы и с которой продолжал и продолжает сожительствовать. Свидетельница показала, что просмотрела предъявленную ей при даче показаний под присягой другую запись, помеченную цифрой 10. Свидетельница показала, что запись сделана рукой ответчика Перси Биши - Шелли и адресована свидетельнице после кончины ее сестры, покойной жены упомянутого Перси Биши Шелли. Свидетельница показала, что особа, о которой в последнем письме говорится как о "женщине, чей союз с ответчиком свидетельница может считать причиной гибели своей сестры", также является упомянутой Мэри Годвин.

Другие показания касаются "Королевы Маб". Едва ли слова, взятые в кавычки, могли быть написаны Шелли, если его связь с мисс Годвин началась только после того, как он расстался с Харриет по обоюдному согласию.

что после рождения первого ребенка - Элизы Ианты, когда сестра была беременна вторым - Чарльзом Биши, Шелли оставил свою жену и сожительствовал с Мэри Годвин, из-за чего Харриет с первым ребенком вернулась в отцовский дом, где и родился второй ребенок; что дети всегда были на содержании у отца Харриет и что сама Харриет находилась на его попечении вплоть до своей кончины, последовавшей в декабре 1816 года. Совершенно очевидно, что мисс Вестбрук не могла бы сделать подобное заявление, если бы ее слова не подтверждались письмами, о которых говорилось выше; иными словами, если бы из писем не следовало, что разрыв произошел, во-первых, не по обоюдному согласию и, во-вторых, не до, а после знакомства с Мэри Годвин. Далее в своих показаниях мисс Вестбрук говорит о том, каким образом мистер Вестбрук позаботился о будущем детей Харриет. На долю Харриет выпало немало страданий, а потому она заслужила, чтобы к памяти ее относились уважительно. Я всегда говорил всем, кого это касается, что сделаю все от себя зависящее, чтобы защитить ее честь от кривотолков. Шелли в такого рода оправданиях не нуждается. Не лучше ли, как я уже говорил {"Фрейзерз мэгэзин", январь 1860 года, с. 102. (Примеч. автора).}, довольствоваться объяснениями, которые он сам дал по этому поводу.

"Ежеквартального обозрения" за 1861 год опубликована статья о жизни и личности Шелли, которая написана искренне и непредвзято, с явным стремлением взвесить факты и установить истину. В этой статье есть два отрывка, о которых я хотел бы высказать свои соображения, основываясь лишь на фактах.

"Хотя галлюцинации Шелли ни в коей мере не являются свидетельством его умопомешательства, со здравым рассудком они также никак не совместимы. Его видения были следствием чрезмерной чувствительности, которая при малейшем нервном перенапряжении могла напрочь заглушить голос разума. Говорят, смерть жены настолько потрясла его, что какое-то время он был просто невменяем. Леди Шелли ничего не пишет об этом, равно как и другие, наиболее авторитетные биографы поэта. Однако это еще ничего не значит" (с. 323). В действительности все обстояло иначе. В то время Шелли приобрел дом в Марло, где тогда жил и я. Пока дом приводился в порядок, поэт жил в Бате, а я, по его просьбе, присматривал за тем, как подвигается работа в доме и в парке. Не проходило дня, чтобы я не получал письма от него или от Мэри. Шелли первым известил меня о смерти Харриет и спрашивал, не кажется ли мне, что ему следовало бы, как того требуют приличия, отложить женитьбу на некоторое время. На это я отвечал, что? по моему мнению, раз уж они живут вместе, то чем скорее их связь будет узаконена, тем лучше. Он последовал моему совету, вскоре после свадьбы приехал ко мне в Марло и мы вместе отправились посмотреть, как обстоят дела в доме и в саду. В парке произошла забавная сценка, которая мне хорошо запомнилась. Раньше на лужайке рос чудесный раскидистый остролист, от которого оставался теперь всего один ствол, так как садовник продал ветки на рождественские украшения. Увидев голое дерево, Шелли спросил садовника, зачем он погубил такой прекрасный остролист. Садовник ответил, что, на его взгляд, дерево от этого только выиграло. "Надо же быть таким глупцом!" - возмутился Шелли. Теребя пальцами швы на брюках, провинившийся покорно выслушивал громогласные обвинения своего хозяина, который не замедлил его уволить, наняв более подходящего садовника и несколько помощников, чтобы посадить побольше кустарника. Шелли пробыл у меня несколько дней. Я никогда не видел его более спокойным и уравновешенным. За это время, если не считать истории с остролистом, он ни разу не вышел из себя. В Марло переживания поэта, связанные со смертью Харриет, были еще не так заметны, по-настоящему он ощутил всю тяжесть потери гораздо позже.

""Восстание Ислама" нельзя рассматривать только как произведение искусства. Вначале поэма увидела свет под названием "Лаон и Цитна", но "Лаон и Цитна" по мысли была гораздо откровеннее "Восстания Ислама"; поэму почти сразу же изъяли из продажи, после чего она появилась уже в измененном виде под своим теперешним названием. Есть в этом что-то недостойное имени Шелли. С одной стороны, из соображений обычного благоразумия и страха перед общественным негодованием Шелли не должен был бы замалчивать идеи, проповедовать которые он считал своим долгом перед человечеством. Впрочем, все, кто близко знал Шелли, никогда бы не стали приписывать ему такие мотивы. С другой стороны, если бы он из добрых побуждений не стал публиковать сочинение, заведомо оскорбительное для чувств большинства своих соотечественников, то и второй вариант поэмы надо было бы запретить, как и первый" (с. 314-315).

Долгое время он отказывался изменить хотя бы строку, но друзья в конце концов уговорили его пойти на уступки. И все же он не мог - или не хотел - собственноручно переделывать поэму, так что все изменения делались в ходе заседаний своего рода литературной комиссией. На каждое изменение поэт соглашался с большим трудом; что-то принимал, на гораздо чаще лишь смягчал первоначальный текст; заново же ничего сам не придумывал и постоянно повторял, что поэма его загублена.