Льюис Кэрролл и его мир.
1.
Тридцатилетний оксфордский преподаватель математики преподобный Чарлз Лютвидж Доджсон сменил белый прогулочный костюм и канотье на приличное его духовному званию платье и сделал педантичную запись в своем дневнике: «С Даквортом и тремя девочками Лидделл поднялись по реке до Годстоу, выпили чаю на берегу и домой добрались только в четверть девятого, пришли ко мне и показали девочкам коллекцию фотографий, а около девяти доставили их на квартиру декана».
Запись датирована 4 июля 1862 года.
Из последующей записи в дневнике выяснится, что одна из девочек, Алиса, попросила: «Расскажите нам, пожалуйста, сказку». А Дакворт припомнит, как перед расставанием в тот вечер малышка сказала: «Мистер Доджсон, как бы мне хотелось, чтобы вы записали для меня приключения Алисы».
«Льюис Кэрролл» и не выполни он просьбу маленькой Алисы Лидделл, написав «Алису в Стране Чудес».
На следующее утро, ожидая лондонского поезда 9. 02, он встретил на станции Алису со всем ее семейством. Ехали они, видимо, порознь, поскольку еще до Паддингтона 1 у него были «записаны заголовки» для сказки, которая первоначально называлась «Приключения Алисы под землей».
Восемь месяцев спустя, в феврале 1863 года, он вернулся к старой записи в дневнике и на левом развороте приписал: «Сказка... которую я взялся записать для Алисы... завершена (по части текста), но над рисунками еще работать и работать» 2.
Спустя двадцать пять лет этот давний эпизод предстанет в сказочном ореоле:
«Для начала я отправил свою героиню под землю по кроличьей норе, совершенно не думая о том, что с ней будет дальше... В процессе работы мне приходили новые идеи, которые, казалось, возникали сами собой, словно росли на необычном стволе; еще больше идей я добавил годы спустя, когда заново переписывал сказку, готовя ее к публикации.
Много лет протекло с того «золотого полудня», что дал тебе рождение, но я могу вспомнить его так же ясно, как вчерашний день: безоблачная голубизна неба, зеркало воды, лениво скользящая лодка, звон капель, падающих с сонных весел, и единственный проблеск жизни среди этой спячки — три напряженных личика, жадно внимающих сказочному повествованию, и та, кому не может быть отказа, с чьих уст сорвавшееся «Расскажите нам, пожалуйста, сказку» обернулось непреложностью Судьбы»3.
Тот «золотой полдень»! С самого начала он видел его в романтическом свете. Вот какими стихами открывалась книга:
Июльский полдень золотой
Сияет так светло,
Упрямится весло,
И нас теченьем далеко
От дома унесло.
А кончается вступление так:
Моей волшебной сказки,
К закату дело, наконец,
Доходит до развязки.
Идем домой. Вечерний луч
4
А может, он им пригрезился, этот «золотой полдень», может, их всех подвела восторженная память? В нашем веке благоговение, любопытство, скептицизм, педантизм и известная доля безумия ревностно служат культу Льюиса Кэрролла. И нет ничего удивительного в том, что некий исследователь его творчества отправился на метеорологическую станцию, переворошил старые сводки и выяснил, что в Оксфорде в тот полдень было «прохладно и хмуро».
С 10 часов утра 4 июля 1862 года за сутки выпало 1,17 дюйма осадков, причем основное количество с двух часов пополудни до двух часов утра 5 июля 1862 года.
Однако будущий каноник Робинсон Дакворт вспоминал «прекрасный летний день». Тридцать с лишним лет спустя и Алиса свидетельствовала: «„Приключения Алисы под землей" были почти целиком рассказаны в палящий летний день, когда под лучами дрожало знойное марево и мы сошли на берег неподалеку от Годстоу, чтобы переждать жару под стогом сена».
Итак, главные участники поддержали миф о летнем дне — о «золотом полдне», волею поэта ставшем отправной точкой рассказа. Что бы там ни писала метеорологическая станция, погоде после обеда следовало быть по меньшей мере обнадеживающей, чтобы заставить Кэрролла, развлекавшего своих гостей, переодеться и вывезти всю компанию на лоно природы.
«Я сидел в центре, он — ближе к носу... сказка рождалась буквально у меня под ухом, и Алиса Лидделл, ради которой это делалось, была у нас как бы рулевым». Позднее Кэрролл рассказал ему, что «просидел целую ночь, записывая в большую тетрадь все глупости, какие запомнились».
Хороши глупости! Сказка гуляет по всему свету, переведена едва ли не на пятьдесят языков, по сей день завоевывает все новые виды искусства, и редкий политик не процитирует ее. Кэрролл сам сделал первые рисунки к ней, признал их негодными и стал подлинным мучителем профессиональных иллюстраторов. Он требовал визуального воплощения своих стихов и прозы. Он горячо ратовал за инсценировку «Алисы». У него не вызвало протеста появление пишущих машинок, автоматических ручек и фонографа. В наши дни он, скорее всего, приветствовал бы звуковую запись, трансляцию по радио и экранизацию своих произведений, хотя наверняка отбил бы руки сценаристам, которые по заказу Уолта Диснея занимались переложением текста для экрана 5.
Но разумеется, Алиса продолжает жить отнюдь не благодаря новым средствам выражения и научным истолкованиям. За шесть лет до того, как сказка облеклась в слова, Кэрролл записал мысль, которая проясняет, но не раскрывает полностью вдохновенную тайну мира книг об Алисе:
«Вопрос: когда мы спим и, как часто бывает, смутно сознаем это и пытаемся проснуться, не говорим ли мы во сне таких вещей и не совершаем ли таких поступков, которые наяву заслуживают названия безумных? Нельзя ли в таком случае иногда определять безумие как неспособность отличать бодрствование от жизни во сне? Мы часто видим сон и ничуть не подозреваем, что он — нереальность. «Сон — это особый мир», и часто он так же правдоподобен, как сама жизнь».
Как все взрослые, оставшиеся в душе детьми, в юности он был, как говорится, занудой. Вот что пишет семнадцатилетний подросток:
«Купил новую шляпу, надеюсь, папа не будет возражать, поскольку старая очень истрепалась... Еще купил пару перчаток, поскольку летней пары, как выяснилось, у меня нет».
Помеченное маем 1849 года, письмо писалось в безрадостных стенах школы Регби. Незадолго до этого указанное заведение окончил Томас Хьюз (он был старше Доджсона на 10 лет), его анонимно опубликованная книга «Школьные годы Тома Брауна» на восемь лет опередила «Алису в Стране Чудес» Доджсона — в те годы уже Льюиса Кэрролла6.
Впервые «заочные» однокашники встретятся в 1876 году, их представят друг другу в конторе издателя Макмиллана, где Кэрролл подпишет восемьдесят подарочных экземпляров «Охоты на Снарка». Из дневника Кэрролла не явствует, чтобы в тот раз они беседовали о старушке-школе, но критическое отношение к ней Хьюза разделял и Кэрролл. Едва ли не единственное его замечание по адресу школы было таким: «Не могу сказать, чтобы школьные годы вызывали во мне приятные воспоминания, ни за какие блага не согласился бы я пережить снова эти три года». Он высказался несколько определеннее, когда много позже увидел школьное общежитие с одноместными комнатами: «... если бы в свое время я был таким же образом огражден от беспокойства по ночам, дневные мучения показались бы мне сущим пустяком».
Но какими бы ни были эти муки в классе и потом в спальне, как бы то ни было, в мае полагалось носить летние перчатки, и в письме домой школьник особенно тревожится на этот счет. «Дражайший сынок» миссис Доджсон, этот школяр, впоследствии ставший Льюисом Кэрроллом, был помешан, как это ни смешно, на том, что зимой и летом на улицу необходимо выходить в перчатках. Перчатки — деталь тщательно продуманного одеяния человека, чья жизнь в основном проходит в стенах колледжа, родительского дома, картинных галерей, театров, пассажирских вагонов. Выбраться наружу означало: здоровый моцион, взбадривающая прогулка по реке или вдоль морского побережья, игра в крокет по правилам, учрежденным самим Кэрроллом, хорошо подготовленная, с большим багажом поездка в южные графства, несколько вылазок на север и — как это ни удивительно — путешествие в Россию, единственная поездка Кэрролла за границу. Канотье надевалось только на реку, в остальных случаях на голове должен быть цилиндр, на руках — перчатки. Потерять цилиндр было вещью немыслимой, невозможность отыскать куда-то сунутые или где-то забытые перчатки повергала в панику, которая слышится в стенаниях Белого Кролика: «Где же я их обронил?»
Он вырос в среде, где, кроме сестер, было кому отыскивать затерянные вещи — имелись слуги. Переехав в деревню Крофт (это второй дом его детства), отец Кэрролла записал: «Теперь нет никакой надежды сократить хозяйственные расходы — совершенно необходимо взять еще одну служанку, наполовину горничную, наполовину кухарку». Для Белого Кролика совершенно естественно кричать: «Мэри-Энн! Мэри-Энн! Неси-ка сюда перчатки! Да поторапливайся!» И Алиса вправе думать: «Он, верно, принял меня за горничную. Вот удивится, когда узнает, кто я такая!»
автором в истории английской письменности. Пожалуй, даже рекордсменом. Когда ему исполнилось двадцать девять лет, он завел журнал, где вел учет (и кратко излагал содержание) всей приходящей и исходящей корреспонденции. «Я должен писать в год около 2000 писем», — подсчитывал он. За тридцать семь лет в журнале зафиксировано 98921 письмо, причем последнее он отправил незадолго до смерти в 1898 году 7. Он не только стремился приобрести разнообразные знания, но и спешил ими поделиться и потому сочинил брошюру под названием «Восемь-девять мудрых слов о том, как писать письма», где рекомендовал прежде надписать адрес и наклеить на конверт марку, а уж потом приниматься за письмо.
Предусмотрительно — да, более предусмотрительный человек и не садился за письменный стол (иногда, впрочем, он писал, стоя за конторкой). Это был человек добросовестный, щепетильный, привередливый и педантичный. Свои таланты и перо он эксплуатировал нещадно. «Справочник по Льюису Кэрроллу» приводит исчерпывающий список «всех изданий, напечатанных и выпущенных в свет Доджсоном с 1845 года по 1898-й». Это 255 публикаций 8. При его способностях и прилежании, не изведав тягот войны и революции, превратностей внешней политики и экономического спада, далекий от промышленности и даже от торговли, во многих своих сочинениях, надо признаться, наш оксфордский преподаватель-холостяк загорался не от божьей искры. Среди его публикаций «Соревнования по теннису: верные правила присуждения призов, с обоснованием ошибочности ныне действующих правил» (1883), «Элементарное руководство по теории детерминантов» (1867), «Принципы парламентского представительства» (1884), «Круглый бильярд» (1889). Зато в обеих сказках, написанных для детей, и в некоторых превосходных стихах он открыл такие грани фантазии и поэзии, которые по-новому осветили природу нашего воображения и мышления, раздвинув их возможности.
о своей страсти к другу и любимой, то Кэрролл исписал о себе горы бумаги. В неиссякаемом потоке писем, в тринадцати томах дневников, которые он пунктуально вел с 1854 года почти до самой смерти, в сумбурных предисловиях, в статьях и других литературных работах — всюду он выставлял себя напоказ, а все-таки тайных глубин не раскрыл. Может, нечего было и раскрывать? Может, и не было ничего таинственного за священническим облачением и пристойно академическим образом жизни? И не было ничего загадочного в его симпатиях? Его дневники представляют собой перегруженный деталями памятник уловок.
И понятно, что читатели, критики, поклонники и специалисты снова и снова исследуют и перетолковывают его прихотливые сооружения и даже площадки, которые он не стал застраивать. Когда задумываешься о море истолкований и гипотез, в центре внимания которых книги об Алисе и жизнь ее создателя, то невольно напрашивается мысль, что люди пытаются взять реванш за всепобеждающую магию Страны Чудес, Зазеркалья, Снарка. Что она такое, эта магия? Кто был этот человек? Чем он жил? Нельзя ли все это как-нибудь объяснить?
Нет сомнения в том, что подготовленные Мартином Гарднером «Аннотированная Алиса» и «Аннотированный Снарк» разделят судьбу бестселлеров 9— штука забавная, ведь даже на минуту не допускается, что «Алиса» и «Снарк» — детские книги. Требования разъяснить свою мысль порядочно досадили Кэрроллу, и он отвечал на них, как полагается поэту. В 1880 году он писал: «Я получил Ваше письмо... Вы спрашиваете: «Отчего Вы не объясните "Снарка"?» Отвечаю: «Оттого что не могу. Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?»
В 1896 году, спустя двадцать лет после напечатания поэмы, он снова пишет: «В чем смысл "Снарка"? Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица! Однако, как вы знаете, слова означают больше, нежели мы полагаем, пользуясь ими, и поэтому книга должна означать нечто большее, чем рассчитывал сказать автор. Поэтому, какой бы смысл ни находили в книге, я его приветствую — в этом ее назначение».
— только уловка, из подобных уловок соткан его характер. Человек совершенно особой душевной организации, он весьма заботился о своем общественном облике. То, что он неукоснительно исполнял роль оксфордского преподавателя, никак не уменьшало интереса окружающих к его персоне. Замечательна быстрота, с которой его племянник, Стюарт Доджсон Коллингвуд, менее чем через год после его смерти опубликовал первую из множества биографий Кэрролла, где писал: «Если эти Воспоминания помогут составить более полное представление о человеке, узнав которого нельзя было его не полюбить, то я трудился не зря» 10. В начале века интерес к Кэрроллу поувял, но затем как противоядие против кошмаров первой мировой войны он вновь ожил и более уже не угасал. О неослабевающей притягательности Кэрролла с изумительной проницательностью писала Вирджиния Вулф: «Если у оксфордской профессуры XIX века была некая суть, этой сутью был он. Он отличался такой добротой, что сестры его боготворили; такой чистотой и безупречностью, что его племяннику решительно нечего о нем сказать... Но за этой прозрачной чистотой был необычайно твердый кристалл. В нем было скрыто детство... Оно осталось в нем целиком, во всей полноте... он сумел сделать то, что больше никому не удалось, — он сумел вернуться в мир детства; сумел воссоздать его так, что и мы становимся детьми... обе книги об Алисе — книги не детские; это единственные книги, в которых мы становимся детьми».
«необычайно твердый кристалл», это утаенное детство и было его сокровенной жизнью, ее отразили обе книги об Алисе и некоторые поэмы, а питало ее постоянное общество маленьких друзей. Когда он говорил с ними, ему не мешало заикание. Он попросту становился одним из них, нравилось им это или нет — а очень многим нравилось. Это немеркнущее детство совокупно с фантазией и поэзией, время от времени обретавшими выражение, было реальностью. Сорок семь лет жизни и службы в Крайст-Черч (из них тридцать он прожил на одной квартире) были жизнью ради жизни, фантазия находилась в узде и доставляла материальное благополучие, но в духовном отношении это была сама нереальность.
Минута творения, святая минута слияния, после которой собранность сменяется расслаблением, а возможность рождает чудо, — вот поэтическая реальность. Таковой она была для Льюиса Кэрролла. И при надлежащем старании ему удавалось достичь ее. К ней побуждали его маленькие приятельницы. Эта реальность рождала мощной силы фантазию, которая кружила головы взрослым, а на многих детей наводила скуку и оторопь, притворяясь порождением детского ума.
ПРИМЕЧАНИЯ
— вокзал в Западном районе Лондона.
«Приключения Алисы под землей»), уничтоженный в 1864 г., когда Кэрролл подготовил второй, с тридцатью семью рисунками в тексте, который и подарил Алисе Лидделл. В 1865 г. для издания Кэрролл предложил третий, окончательно переработанный вариант сказки — под названием «Приключения Алисы в Стране Чудес».
3. Из статьи Кэрролла «Алиса на сцене» (журнал «Тиэтр», апрель 1887 г.).
4. Все переводы из книг об Алисе приводятся по изданию: Льюис Кэрролл, «Приключения Алисы в Стране Чудес». «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье». Издание подготовила Н. М. Демурова. Москва, «Наука», 1978.
5. Мультипликационный фильм Уолта Диснея вышел на экраны в 1951 г.
«Том Браун в Оксфорде» (1861).
7. В 1979 г. под редакцией М. Н. Коэна и при участии Р. Л. Грина вышел двухтомник писем Кэрролла («The letters of Lewis Carroll», ed. by Morton N. Cohen, with the assistance of Roger Lancelyn Green, vol. 1, 2, London, 1979). Здесь опубликовано 1305 писем (всего составители собрали свыше 4000). Предположительная цифра всех написанных Кэрроллом писем — 100000. Число, конечно, астрономическое. В глазах его старшего современника Диккенса огромной была переписка X. Уолпола, автора «Замка Отранто», чье посмертное издание «Писем» включало 2700 образцов эпистолярной прозы. Писем же самого Диккенса (недавно завершившееся четырнадцатитомное издание) — свыше 8000. В письме к Мэрион Терри (14 февраля 1887 г.) Кэрролл в шутливой форме предлагал определять «человека» как «животное, которое пишет письма».
8. Впервые изданный в 1931 г. «Справочник по Льюису Кэрроллу» С. X. Уильямса и Ф. Мэдана («The Lewis Carroll Handbook», by S. H. Williams and F. Madan) был затем переработан P. Л. Грином и вышел в 1962 г. и — вновь пересмотренное издание — в 1970 г. В 1979 г. эта классическая библиография кэрроллианы была дополнена и переиздана Д. Кратчем. Сейчас в ее корпусе 326 публикаций Кэрролла (из них 286 прижизненных), обширный мемуарный раздел.
9. Книги американского популяризатора науки М. Гарднера «Аннотированная Алиса"» ("The Annotated Alice", New York—London, 1960) и «Аннотированный Снарк» ("The Annotated Snark", New York, 1962) неоднократно переиздавались в общедоступных сериях. Обширный материал из книги «Аннотированная Алиса» приводится в русском издании книг об Алисе (см. прим. к стр. 15). На русский язык переведены и другие книги Гарднера.
«Жизнь и переписка Льюиса Кэрролла» ("The Life and Letters of Lewis Carroll") С. Д. Коллингвуда вышла в декабре того же года. Это основной источник биографических сведений о писателе. Некоторые материалы с тех пор утрачены и известны только в передаче Коллингвуда.