Приглашаем посетить сайт

Луков Вл. А.: Французский неоромантизм.
§ 5. Символизм Стефана Малларме: эстетско-эзотерическая модель неоромантического движения

§ 5. Символизм Стефана Малларме: эстетско-эзотерическая модель неоромантического движения

Стефан Малларме (1842-1898) — французский поэт, наиболее последовательный из крупных символистов, глава символистской школы 1880-1890-х годов. Он может рассматриваться как крупнейший французский представитель эзотерической модели неоромантического движения, но не в мистическом, сакральном, а в эстетическом смысле, где сама сакральность придается не божеству, а поэзии, слову, символу, что сближает Малларме с эстетизмом. Мы поэтому определяет эту модель как эстетско-эзотерическую.

Малларме родился в Париже, в семье чиновника, учился в Англии, затем во Франции, с 1863 г. преподавал английский язык в различных городах Франции (с 1871 г. — в Париже). Начал печататься в 1862 г. 1860-е годы — «парнасский» период творчества Малларме. В 1866 г. ряд его стихов был напечатан в сборнике «Современный Парнас». Наиболее значительное произведение этого периода — эклога «Послеполуденный отдых фавна» (1865-1866), которая легла в основу одноименной симфонической прелюдии Клода Дебюсси (1892).

Уже в 1860-е годы намечается переход Малларме на позиции символизма. В 1864 г. он пишет: «Я изобретаю язык, который бы проистекал из совершенно новой поэтики: рисовать не вещь, но производимый ею эффект. Стихотворение в таком случае не должно состоять из слов, но из намерений». Первым собственно символистским опытом стали фрагменты драматической поэмы «Иродиада» (1867-1869).

Малларме окунулся в революционную атмосферу, в дни Парижской Коммуны он остается в Париже, оказывается среди сторонников коммунаров. После разгрома Коммуны характерной для Малларме становится «темная» поэзия, отмеченная разочарованием в реальности и тягой к потустороннему. Таков известный сонет «Гробница Эдгара По» (1875).

С 1880 г., когда Малларме организовал «вторники», на которые собирались молодые поэты символистской ориентации, он, по существу, начал формирование символистской школы.

В 1880-1890-е годы в творчестве Малларме сосуществуют две противоречивые тенденции: он создает трудные для понимания (собственно эзотерические) символистские стихи (сб. «Стихи», 1887) и одновременно пишет ясные по форме, злободневные и демократические «Стихотворения на случай» (1880-1898, изд. 1920 г.). Это противоречие поэт выразил в лучшем из поздних стихотворений — сонете «Лебедь» (1885):

ЛЕБЕДЬ

Могучий, девственный, в красе извивных линий,

Он озеро мечты, где скрыл узорный иней
Полетов скованных прозрачно-синий лед.

И Лебедь прежних дней, в порыве гордой муки,
Он знает, что ему не взвиться, не запеть:

Когда придет зима в сиянье белой скуки.

Он шеей отряхнет смертельное бессилье,
Которым вольного теперь неволит даль,
Но не позор земли, что приморозил крылья,


И стынет в гордых снах ненужного изгнанья,
Окутанный в надменную печаль.

(Перевод М. Волошина)

В формировании эстетики символизма, в осмыслении идей неоромантического движения важную роль сыграли теоретические статьи Малларме (сб. «Отклонения», 1897).

«О литературном развитии» было включено в Собрание сочинений Малларме в качестве теоретического труда поэта.

В интервью Малларме утверждал, что происходит переход к новому этапу развития поэзии:

«Мы присутствуем в данный момент на поистине необычном спектакле, уникальном во всей истории поэзии: каждый поэт избирает свой уголок, откуда собирается играть на флейте любые арии, какие ему заблагорассудится; впервые с начала времен поэты не поют больше в хоре. До сих пор, не правда ли, чтобы выступить под аккомпанемент, нужен был мощный орган, каковым выступал официальный глава школы. И что же! На нем слишком много играли, и его устали слушать. Умирая, великий Гюго, в чем я ничуть не сомневаюсь, был убежден, что он похоронил всю поэзию на целый век; и, однако, Поль Верлен тогда уже написал "Мудрость"...».

Для Малларме характерен оригинальный взгляд на поэзию:

«Стихи существуют в языке повсеместно, где есть ритм, везде, за исключением афиш и четвертой страницы газет. В жанре, называемом прозой, обнаруживаются стихи, подчас восхитительные, всех ритмов. Да, по правде говоря, никакой прозы нет: есть алфавит, а затем стихи, в той или иной степени сжатые, в той или иной степени растянутые. Всякий раз, когда возникает стремление к стилю, появляется и версификация».

«Мне представляется <...>, что, если касаться содержания, молодые поэты ближе к поэтическому идеалу, чем парнасцы, которые все еще излагают свои сюжеты в манере старых философов и старых риторов, представляя предметы непосредственно. Я же, напротив, думаю, что нужно давать только намек. Созерцание предметов, неуловимый образ, этот плод разбуженной ими способности мечтать — это и есть песня: парнасцы берут вещь целиком и выставляют ее на обозрение; тем самым они изгоняют тайну; они лишают читателя восхитительной радости самостоятельного творчества. Назвать предмет— это утратить три четверти наслаждения поэтическим произведением, проистекающего из счастливой возможности постепенного угадывания; внушить представление о нем — вот мечта. Глубокое постижение этой тайны и составляет символ: мало-помалу воскрешать в памяти предмет, чтобы раскрыть состояние души, или, наоборот, выбирать предмет и в нем найти выражение состояния души путем многократного расшифровывания. <...> В поэзии всегда должна быть загадка, и цель искусства — других и не существует — заключается в том, чтобы воскрешать предметы».

Раскрывая вопрос о взаимоотношении поэта и общества, Малларме отмечал:

«С моей точки зрения, положение поэта в этом обществе, которое не позволяет ему жить, — это положение человека, уединившегося для того, чтобы соорудить свою собственную гробницу. <...> А в сущности, видите ли, <...> мир создан для того, чтобы появилась одна хорошая книга». {Перевод Вл. А. Лукова)

В последние годы жизни поэт продолжает утверждать, что поэзия — это «тайна, ключ от которой должен отыскать читатель». В программной статье «Тайна в поэзии» (1896) и других работах он уподобляет поэзию музыке. Полный отрыв поэзии от ее социальных задач обнаруживается в утверждении Малларме, согласно которому высшая поэзия заключена в полном отсутствии слов, в молчании. И одновременно в статье «Конфликт» (1895) поэт выражает мечту о том, чтобы его понимали простые люди.

«королем поэтов». Но именно в этот момент Малларме отходит от символизма. Крупнейшее произведение последнего, постсимволистского периода его творчества — поэма «Удача никогда не упразднит случая» (1897). Тот эксперимент, который предпринят в поэме, состоящей из одной фразы без знаков препинания, расположенной на листе особым образом («лестницей») и напечатанной разными шрифтами (создание текста-«партитуры»), поэт следующим образом истолковывает в «Предисловии»: «Здесь нет больше... соразмерных с правилом звучащих отрезков, нет стихов, это скорее спектральный анализ идей». Это вершина эзотеризма Малларме (не в религиозном значении, а в эстетическом).

Эта поэма, как и остальное творчество Малларме, в дальнейшем оказывает влияние и на модернистов (футуристов, кубистов, сюрреалистов), и на представителей французской поэзии XX века, сблизившихся с реализмом (Арагон, Элюар и др.).