5
Маркс и Энгельс считали Бальзака величайшим романистом мира, бесспорным победителем в состязании с профессиональными историками. Приведем знаменитую характеристику Энгельса из письма к М. Гаркнесс: "Бальзак, которого я считаю гораздо более крупным мастером реализма, чем всех Золя прошлого, настоящего и будущего, в "Человеческой комедии" дает нам самую замечательную реалистическую историю французского "общества", особенно "парижского света", описывая в виде хроники, почти год за годом с 1816 по 1848 г., усиливающееся проникновение поднимающейся буржуазии в дворянское общество, которое после 1815 г. перестроило свои ряды и снова, насколько это было возможно, показало образец старинной французской изысканности. Он описывает, как последние остатки этого образцового, для него, общества либо постепенно уступали натиску вульгарного богача-выскочки, либо были им развращены; как на место великосветской дамы, супружеские измены которой были лишь способом отстоять себя и вполне отвечали положению, отведенному ей в браке, пришла буржуазная женщина, наставляющая мужу рога ради денег или нарядов. Вокруг этой центральной картины Бальзак сосредоточивает всю историю французского общества, из которой я даже в смысле экономических деталей узнал больше (например, о перераспределении движимого и недвижимого имущества после революции), чем из книг всех специалистов - историков, экономистов, статистиков этого периода, вместе взятых".
Однако самые интересные экономические детали не составляют еще художественного произведения. Между тем в "Человеческой комедии" эти детали отнюдь не являются внешним прибавлением. Они живут, представляя собой неотъемлемую часть драматического действия, и нередко сами образуют запутанный узел интриги. Таковы, например, спекулятивные опыты Цезаря Бирото, история наследства графа де Ресто, похождения "короля коммивояжеров" Годиссара. Как можно извлечь поэтическое обаяние из таких обыденных, прозаических отношений? В этом и заключается особенность искусства Бальзака. Приняв мир таким, каков он есть - лишенным поэтического ореола и утратившим прочные понятия о добре и зле, - Бальзак извлекает из этого состояния могучую и своеобразную поэзию. Здесь раскрывается перед нами вторая черта "Человеческой комедии". Убивая своим анализом и без того вялую патриархальную романтику прошлого, Бальзак находит в происходящей революции нравов, которую он отражает, источник великого чувства - чувства возвышенного. Чтобы пояснить это эстетическое состояние, напомним пушкинского "Скупого рыцаря". Что может быть отвратительнее скупости? Но скупость, которая приводит к обладанию сокровищем, заключающим в себе концентраты власти и всех человеческих чувств - "обманов, слез, молений и проклятий", - эта скупость становится величественной. Эмоциональная основа новеллы о Гобсеке близко подходит к пафосу "Скупого рыцаря". Деньги рассеивают поэтический ореол вокруг отношений людей друг к другу, и все-таки в своей демонической власти они являются источником суровой, специфически новой поэзии.
Бальзак хорошо понимал внутреннюю ложность положения художника в буржуазном мире. Об этом свидетельствуют многочисленные замечания в его статьях и романах. В то же время, ощущая неполноценность своей эпохи с точки зрения идеальной поэзии, он инстинктивно чувствовал большую историческую трагедию, заложенную в современном ему состоянии. И, несомненно, подобная трагедия также может служить источником поэтического чувства, несовершенного - в силу прозаического характера жизненного материала буржуазного общества, - но не лишенного духовной энергии и величия. В противном случае, как могла бы существовать классическая литература XIX века? Она находит свою идею в изображении великой социальной болезни, ее художественный пафос - в победе реализма, правды над всякой иллюзией, хотя бы и самой заманчивой, самой прекрасной.
В сущности говоря, образы Бальзака - это "цветы зла". Главный эффект "Человеческой комедии" состоит в удивлении перед контрастами парижской жизни, перед моральными чудовищами, которые шевелятся на дне большого города. Поэзия Бальзака - это поэзия отрицательных величин: "Порок более заметен; он изобилен и, как говорят торговцы о шали, очень выигрышен; добродетель, напротив, являет для кисти лишь необычайно тонкие линии. Добродетель абсолютна, она едина и неделима, как была Республика; порок же многообразен, многоцветен, неровен, причудлив" (169).
пренебрежительно-насмешливым, если в изображении братьев Куэнте чувствуется действительная ненависть к пошлости и преступлению, то центральные образы "Человеческой комедии" - Гобсек, Вотрен, Растиньяк - пользуются уважением и даже любовью автора, несмотря на то что они отнюдь не являются героями добродетели. Всякое эпическое произведение привлекает сочувствие к главным действующим лицам - это справедливо и для романа. Вместе с тем именно это условие здесь порождает наибольшие трудности. Роман - эпопея буржуазного мира, по выражению Гегеля. Хотя Бальзак имеет таких предшественников, как Гёте и Стендаль, он все же является действительным основателем социального романа XIX века. Никто из его великих современников и продолжателей не сумел вложить столько жизни в самые прозаические обстоятельства. "Исследование" (etude) для него равнозначно выявлению поэзии. Рядом с живописным методом Бальзака создания Золя кажутся результатом мертвого, механического наблюдения.
Художественный опыт Бальзака в этом отношении очень показателен. Трудно обвинить его в идеализации героев, подобных Гобсеку, а между тем старый ростовщик, фигура уродливая до чрезвычайности, по-своему прекрасен. Он как будто сошел с картины какого-либо голландца XVII века, с портрета школы Рембрандта. Несмотря на чудовищное своекорыстие, в нем проявляются и симпатичные черты, как об этом рассказывает в новелле душеприказчик Гобсека честный поверенный Дервиль.
У Бальзака расчеты промотавшегося денди - героико-комическая поэма, банкротство - целая "Одиссея", несчастья обоих Бирото, священника и парфюмера, - несчастья всего человечества. В этом отношении он также напоминает художников эпохи Возрождения.
"Что за удивительная вещь перспектива!" - воскликнул однажды Паоло Учелло. Кажется странным, что такие живописцы этого времени, как Учелло, Пьеро делла Франческа и другие, могли фанатически увлекаться начертательной геометрией, теорией света, анатомией. Но чертежи итальянских художников содержат больше настоящей поэзии, чем принципиально-поэтические создания Бёклина. Это не удивительно. Возрождение в Европе было периодом юности естественных и точных наук. Для человека XV - XVI столетий цифры и линии не заключали в себе ничего сухого, враждебного искусству. Напротив, открытие правильных пропорций человеческого тела, законов перспективы, количественных отношений света и тени внушало энтузиазм, преклонение перед чувственной гармонией мироздания.
Время Бальзака было годами юности общественной науки. Философия истории, утопические прогнозы будущего, экономический анализ - все это породило в начале XIX века немало вдохновенных, насыщенных высокой поэзией страниц. Французские историки эпохи Реставрации следуют за Вальтером Скоттом, открывшим прелесть исторического колорита, внутреннее богатство обычных отношений ("нравов"). Огюстен Тьерри пишет "Рассказы из времен Меровингов", Сисмонди соединяет в себе историка литературы и экономиста. Читая описание сорока двух способов банкротства у Фурье, мы как бы находимся в преддверии "Человеческой комедии". И обратно - в таких произведениях, как "Банкирский дом Нусингена", невозможно отделить экономический трактат от драматической истории и остроумного диалога. Умение найти поэзию в прозе, разумное начало в действительной жизни - отличительный признак классического реализма конца XVIII и первой половины XIX века. Особенно ярко эта черта сказалась в романах Бальзака. Нигде в мировой литературе мы не найдем такого свободного и живого переплетения экономического анализа и трогательной иль возвышенной повести о человеческих отношениях. В романах Бальзака всеобщая борьба интересов образует эпический фон для волнующего повествования. Социальная драма становится источником оригинальной поэзии, по-новому освещает историю личного чувства, семейные сцены, провинциальные странности, тайны прилавка и конторы, деревенские добродетели и светские пороки - короче, весь небольшой запас контрастов и положений, способных вызвать интересное действие на почве буржуазного общества, широко использованный предшествующими романистами от Голдсмита до г жи Коттен.
закона обстоятельств и разнообразия случайностей, статистики и авантюры - таков художественный синтез "Человеческой комедии". Еще несколько шагов в сторону чистой социологии, вычисления средних общественных типов - и перед нами натурализм Золя. Немного меньше реального наполнения - и обнажится традиционный остов увлекательного романа: сеть неоправданных случайностей, искусственных совпадений, необычайных поступков, каприциозных живописных деталей, иначе говоря - вся совокупность элементов выродившегося героического эпоса, перенесенная на почву современной прозы и чуждая ей. В лучших произведениях Бальзака фантастика вырастает из вещественной реальности, в более слабых или незрелых вещах эти элементы распадаются или с самого начала выступают раздельно. Так, например, Гобсек - реальная фигура, несмотря на свою фантастичность, наоборот, Феррагюс и разочарованные мстители из общества тринадцати - искусственная фантастика, несмотря на множество прекрасных деталей, обаятельных в своей реальности. В целом "Человеческая комедия" Бальзака занимает в истории романа то благодарное положение, которое можно назвать классическим. Она отражает развитие капитализма в его период "бури и натиска", когда могущественные противоречия буржуазного строя уже внесли в застойную жизнь, миллионов лихорадочную энергию, а мрачная давящая сила монополий еще не отравила общество своей мертвящей скукой. Бальзак рисует общественное состояние, в котором слепые безличные силы выступают в индивидуальной форме как личности и личные отношения. Капитализм непосредственно является в образе денег - силы, уравновешивающей все различия и текучей, но не лишенной исторических традиций, не абсолютно бесформенной и абстрактной, как более сложные (и более простые) явления товарного мира, рассеивающие поэтический ореол вокруг человеческих отношений", которые вместе с тем в своей демонической власти становятся важным источником специфически новой поэзии, эти деньги в изображении Бальзака - не отвлеченное богатство современных банков, а непосредственно золото (см., напр., "Фачино Кане"), рождающее священную жажду aura sacra fames. Богатство не потеряло еще своей эстетической формы, наоборот, ему сопутствует роскошь, внешнее великолепие, оргия обладания, стремление "угодить одному органу чувств, самому жадному и развращенному, - органу, который развивался у человека со времен римского общества и чьи потребности стали безграничными благодаря усилиям утонченной цивилизации. Этот орган - глаз парижанина" (230 - 231).
Бедность также не является еще рутиной, как в "Жерминале" Золя. Это гнойная, кровоточащая рана, результат чрезмерных претензий общества, бедность от избытка. Само преступление, на котором основано господство имущих классов, выступает в своей непосредственной уголовной форме. Отсюда сближение финансового мира с преступным в "Человеческой комедии", возрождение босячества на вершине общественной пирамиды. "Медицина и хирургия, - говорит Бальзак, - наперсницы эксцессов, вызванных страстями, как слуги закона - свидетели эксцессов, порожденных столкновением интересов. Весь драматизм и комизм нашего времени - в госпитале или в изучении служителей закона" (280).
Естественным основанием для этой картины буржуазного общества является французская история с присущим ей видимым преобладанием политики и финансов над промышленным производством, и особенно эпоха Луи-Филиппа - период господства финансовой олигархии. В этой исторической и национальной основе коренятся условия, которые позволили великому французскому писателю преодолеть сопротивление жизненного материала, враждебного поэзии. Здесь он нашел источник живого движения, необходимого для возрождения эпоса в прозаической форме романа. Отсюда замечательные литературные достоинства "Человеческой комедии". Отсюда также и многие мелкие слабости гениального романиста, тесно связанные с достоинствами и вытекающие из тех же исторических условий. Бальзак хорошо понимал сложность своего положения, и все же он должен был подчиниться объективному закону: без поэтического освещения не бывает картины.
Однако, рисуя уродство даже самого поэтического свойства, художник невольно переносит в свое произведение ложность изображаемого предмета. Нечто подобное можно наблюдать в позднейшей натуралистической и декадентской литературе, которая стремится передать все отвратительные, жестокие, грязные стороны жизни, но при этом сама становится жестокой и грязной.
"Человеческая комедия" еще далека от подобной ступени. Изучая общественную болезнь, Бальзак не заражается ею сам: он представляет вниманию читателя наблюдения врача, а не бред больного. Между тем опасность все же велика. Бальзак не хочет, чтобы изображение сильных личностей, пренебрегающих узким горизонтом буржуазного права, было воспринято как апология зла. Поэтому он постоянно оправдывается от обвинения в безнравственности и делает это не только из страха перед официальным общественным мнением, но и по собственному внутреннему убеждению. Отсюда морализующие авторские вставки, которые должны ослабить сильное впечатление, производимое личностью какого-нибудь Вотрена. Бальзак убеждает читателя подождать с окончательным суждением, обещая сохранить превосходство положительного над отрицательным в общих пропорциях "Человеческой комедии". И действительно: он создает романы, в которых возвещается победа доброго начала над злым - в таких романах, как "Сельский врач" или "Сельский священник", далеко не лучших его произведениях. И, наконец, Бальзак занимается статистикой, для того чтобы доказать, что количество созданных им положительных героев превышает количество отрицательных. Плохое утешение! Ибо достаточно одного Гобсека, чтобы перевесить всех добродетельных действующих лиц "Человеческой комедии".
"Человеческой комедии". Гобсек, Растиньяк, Вотрен, конечно, не могут быть названы положительными героями. Правда, не менее ошибочно было бы видеть в этих фигурах только воплощение злого начала. Центральные образы "Человеческой комедии" символизируют исторические силы буржуазного общества, раскованные французской революцией. Эти силы, разумеется, чудовищны и безмерны; они стихийны и потому содержат в себе отчетливые признаки внутреннего антагонизма, грядущего кризиса и катастрофы. Но эти силы делают прогрессивное дело в объективном историческом смысле слова.
движение. Буржуазия разрушает все патриархальные отношения, превращает личное достоинство человека в меновую стоимость и вместе с тем впервые показывает, чего может достигнуть человеческая деятельность.
Такова жизненная основа реализма "Человеческой комедии". Вполне естественно, что изображение оригинальных характеров новой эпохи отличается у Бальзака объективной двойственностью. Мы не можем симпатизировать таким человеческим типам, как Гобсек, и в то же время не можем судить их с точки зрения идиллических отношений, которые они разрушают. В этом реальном противоречии - источник художественного обаяния "Человеческой комедии", игра светотени, которая придает фигурам Бальзака такую рельефность. Центральные образы его произведений - это искаженные, уродливые формы развития могучих, объективно революционных общественных сил. В описании таких характеров концентрируется общее восприятие революции нравов, лежащее в основе "Человеческой комедии". Вотрен, Гобсек, Растиньяк, подобно кондотьерам эпохи Возрождения, представляют собой фигуры глубокого нравственного напряжения, хотя итогом их общественной деятельности является разложение всякой устойчивой нравственности. Их оправдание - в узости общественных норм, которые им приходится нарушать. Невольно вспоминается характеристика одного из действующих лиц "Парижских тайн", данная Марксом в "Святом семействе": "Мастак - преступник геркулесовского сложения и большой духовной энергии. По воспитанию своему он образованный и знающий человек. Он, страстный атлет, приходит в столкновение с законами и привычками буржуазного общества, для которого общей меркой служит посредственность, хрупкая мораль и тихая торговля. Он становится убийцей и предается всем излишествам, на какие только способен сильный темперамент, нигде не находящий для себя соответствующей человеческой деятельности".
В центральных образах "Человеческой комедии" личное начало доведено до такой виртуозности, что они становятся почти безличными воплощениями принципов или страстей, которые служат движущим мотивом общественного развития в капиталистическую эпоху. И подобно тому как во всех областях общественной жизни капитализм не может создать ничего устойчивого и постоянно работает против самого себя, разоблачая низость своих собственных отношений, так в области нравственной жизни характеры, созданные гением Бальзака, являются воплощением общественной бури, предвещающей новые горизонты человеческой деятельности. В них есть величие, устремленное к будущему, свобода от местной, патриархальной, сословной, мещанской ограниченности. Сама история соединила в этих фигурах разрушение и творчество, положительное и отрицательное, духовную энергию и нравственный маразм.
Поэтическая основа "Человеческой комедии" заложена в чувстве возвышенного, которое возникает при виде распада всех устойчивых общественных форм и лихорадочного развития буржуазного строя навстречу неведомой, но неизбежной социальной катастрофе. В этой поэтической основе мы различаем два элемента. Прежде всего, как заметил Энгельс в письме к М. Гаркнесс, произведения Бальзака - непрестанная элегия по поводу разрушения старого общественного порядка. Не следует рассматривать этот элегический тон (поражающий читателя не только в "Музее древностей", но и в "Крестьянах" и даже в "Цезаре Бирото") как нечто относящееся только к ограниченной стороне произведений Бальзака; по крайней мере было бы неправильно отрицать глубокое чувство возмущения нечистым господством буржуазии, заложенное в этой бальзаковской элегии. Свое элегическое настроение Бальзак разделяет с такими писателями, как Вальтер Скотт. Особенно близок он в этом отношении к романтической школе в области поэзии, исторической науки, политической экономии. Элегия выражает непосредственно острое чувство противоречия, дисгармонии в мире, которое отделяет Бальзака от грубых апологетов буржуазного строя. Без элегического оттенка в изображении победы расчета над патриархальной наивностью "Человеческая комедия" превратилась бы в апофеоз Растиньяков, Вербрустов и дю Тийе.
элегия посредством самоотрицания развивается в широкую реалистическую картину действительной жизни. Художественный синтез "Человеческой комедии" состоит в том, что элегия осложняется новым, не менее важным элементом художественной манеры Бальзака, элементом иронии. Именно ирония, характерное сопоставление иллюзии и реальности, в котором умирает всякая наивность "и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения", эта изумительная бальзаковская ирония создает свободный всемирно-исторический горизонт его произведений. Особенность Бальзака - в реалистической трактовке иронии, которая была известна романтикам и все же терялась у них в чисто субъективной игре. Достаточно вспомнить новеллу "Прощенный Мельмот", в которой Бальзак рассказывает забавную историю о том, как средневековый договор с чертом попадает на биржу и обесценивается благодаря перевесу предложения над спросом. Этот оборот романтической традиции сближает Бальзака с Гейне. Однако в силу национальных условий развития Гейне остается превосходным лириком, между тем как в образах "Человеческой комедии" раскрывается многообразие объективного общественного мира.
- трагикомедия как определяющая форма восприятия действительности. В статьях и предисловиях к своим произведениям Бальзак нередко указывает на неизбежность развития драматической формы в романе XIX века. Победа драматической композиции отражает колоссальное напряжение общественных противоречий в период 1789 - 1848 годов. Но из этих противоречий не было еще реального исхода.
Рабочий класс уже появился в качестве самостоятельной силы на арене истории. И все-таки не следует забывать, что Коммунистический манифест Маркса и Энгельса вышел из печати незадолго до смерти Бальзака. Кругозор гениального романиста ограничен теми условиями, которые создали и великие непреходящие достоинства его произведений. Бальзак не раз пытался раздвинуть границы намеченной им трагикомической формы повествования. В некоторых случаях он поднимается до трагизма, очищенного от всякой насмешки. Но здесь, на этом пути, его подстерегает опасность. Едва возвышенное чувство освобождается от умеряющей трезвой иронии, как возникают абстрактные, искусственные создания фантазии. Бальзак неизменно попадает в невыгодное положение, стремясь передать наиболее крайнее развитие социальных противоречий и обнажить борьбу общественных сил в непосредственно личной форме. Это ему не удается. В похождениях Феррагюса и всех тринадцати разочарованных мстителей много общего с бульварно-филантропической романистикой 1830 - 1840 х годов. Художественный синтез "Человеческой комедии" здесь распадается, искусственные ужасы, сенсационные контрасты дворцов и подвалов ведут обратно в юношескую лабораторию Бальзака, создателя "Пирата Аргоу" и "Жана Луи".
В других случаях мы видим, наоборот, попытки расширить художественный кругозор "Комедии" усилением иронического элемента. Отсюда у Бальзака рождается другая опасность - специфически парижское балагурство "Физиологии брака" и некоторых новелл. Здесь также распадается высокий синтез "Человеческой комедии". Новелла переходит в очерк, фельетон, восстанавливается традиция "Кодексов" Рессона, буржуазный материал теряет возвышенно-поэтическое освещение, которое способно сделать его интересным для читателя.
"Человеческой комедии". Вообще говоря, язык Бальзака превосходен, полон воодушевления и драматизма, несмотря на перегруженность, лишние отступления и другие изъяны (обычно упоминаемые авторами историко-литературных исследований). И все же у Бальзака встречаются страницы, которые так же трудно переносимы, как некоторые места из "Воскресения" или "Крейцеровой сонаты" Толстого. Таковы в "Человеческой комедии" необыкновенные совершенства светской жизни, описываемые языком изумленного плебея, лазурные, розовые тона в изображении идеальных предметов и, наоборот, чрезмерная чернота a la Гверчино, которая необходима писателю, для того чтобы выставить на свет лохмотья его крестьян. Все эти элементы барочной грубости и маньеризма - неизбежная дань общественным условиям его творчества.