Артюр Рембо (1854 - 1891) - "самый удивительный поэтический гений Франции" (Э. Клансье) - оказал наиболее заметное воздействие на французскую поэзию XX века. Его творчество, заложившее основы символизма, в то же время далеко выходит за рамки символистских идей и построений, являясь своеобразным прорывом к поэзии будущего.
Вся короткая жизнь этого "Шекспир-дитя", как назвал Рембо В. Гюго, была побегом от пошлости буржуазного существования, анархическим вызовом устоявшимся нормам и правилам, уходом в созданный им самим зыбкий мир "ясновидения".
Рембо родился в провинциальном городе Шарлевиле, расположенном неподалеку от бельгийской границы, в семье офицера и состоятельной крестьянки. Родители вскоре разошлись, и четверых детей воспитывала властная и суровая мать. Школьное образование Рембо получает в коллеже Шарлевиля, где поражает преподавателей ранними и разносторонними способностями: уже в восемь лет он пишет первые стихи и прозу, свободно переводит с нескольких языков, легко импровизирует на латыни. Деспотизм матери, созданная ею в доме гнетущая атмосфера, неприятие "идиотизма" мещанского окружения побуждают подростка неоднократно бежать из [50] родного города. Но всякий раз по требованию матери полиция возвращает его домой. 2 ноября 1870 г., после очередного побега, он пишет своему бывшему учителю:
"Я погибаю, я гнию в мире пошлом, злом, сером. Что вы от меня хотите, я упорствую в своем обожании свободной свободы... Я хотел бы бежать вновь и вновь..."
В марте 1871 г. в Париже провозглашена Коммуна, и юный поэт восторженно приветствует ее как предвестницу нового мира. Предполагают, что во время восстания он находился в столице и даже некоторое время служил в частях Национальной гвардии. Еще красноречивее о политических настроениях и симпатиях Рембо свидетельствуют стихотворения, написанные им в дни Коммуны: "Парижская оргия, или Париж заселяется вновь", "Руки Жанны-Мари", "Парижская военная песня".
Разгром Коммуны воспринимается им как величайшая социальная катастрофа и глубоко личная трагедия. Он порывает все социальные связи и заявляет о своей полной свободе от общества и его морали. Наиболее точно умонастроение Рембо в этот период, его анархическое ниспровержение всех и вся выражены в стихотворении "Что нам, душа моя...":
В огне все, вмести, в ужасе гори!
Мой дух! Не слушай совести. За тьмой
Сокройтесь вы, республики, цари,
Полки, рабы, народы, все долой!
Пер. Ф. Сологуба
Теперь он связывает все свои надежды с поэзией "ясновидения", развернутая программа которой содержится в его письмах 1871 г.: "Я говорю, надо стать ясновидцем... Поэт превращает себя в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия... он становится самым больным из всех, самым преступным, самым проклятым - и ученым из ученых! Ибо он достиг неведомого". Со всей решительностью и последовательностью Рембо начинает претворять свои эстетические принципы в практику жизни. Он знакомится с Верденом, скитается с ним по Европе, [51] подвергая себя систематическим истязаниям (бессоница, алкоголь, наркотики, голодовки) в надежде получить материал для поэзии "ясновидения". Позднее этот период жизни Рембо назовет "порой в аду" и решительно осудит себя. После разрыва с Верленом он возвращается на короткое время в Шарлевиль, где работает на ферме матери за кусок хлеба, а затем начинаются его систематические побеги из дома.
Безо всяких средств, голодая, существуя на случайные заработки (грузчик в порту, переводчик в бродячем цирке, подрядчик на строительстве, наемник в колониальной армии), часто болея, этот "человек с подметками из ветра" (Верлен) исходит пешком почти всю Европу, так и не найдя себе пристанища. Теперь он мечтает навсегда покинуть Европу, представляющуюся ему огромным Шарлевнлем, и приобщиться к иной, здоровой и естественной, цивилизации, какой видится ему Восток. В своей прощальной книге "Пора в аду" он напишет: "Мой день подошел к концу, я покидаю Европу. Морской воздух прожжет мне легкие, солнце неведомых широт выдубит кожу... Когда я вернусь, у меня будут стальные мышцы, загорелая кожа, неистовый взор... У меня будет золото; я буду праздным и жестоким... Я ввяжусь в политические интриги. Буду спасен. Д пока я проклят, родина ужасает меня".
Десять лет (1880 - 1891) в невыносимо трудных условиях Рембо служит торговым агентом сначала в Адене, а затем в Эфиопии. И за это время им не написано ни одной стихотворной строки: только несколько статей для географического общества и деловые письма. Его мечте о богатстве и свободе не суждено было сбыться: гениальней поэт не смог стать преуспевающим буржуа.
Весной 1891 г. у Рембо обнаруживают злокачественную опухоль правого колена, с большими трудностями его переправляют в марсельский госпиталь, где ампутируют ногу и где 10 ноября этого же года он, одинокий и никому не известный, умирает.
Не менее драматична и литературная судьба Рембо: 4 года стремительного поэтического взлета, когда было создано [52] все, что впоследствии составило его мировую славу, за которыми последовали 18 лет полного молчания.
В литературу он вступает как романтик, и его самое заметное стихотворение первого периода творчества (1869 - весна 1871 гг.) "Кузнец" по своей образности и стилистике следует традиции В. Гюго. В нем реальное событие Французской революции соотносится поэтом с современной ему эпохой, идущей к большим социальным потрясениям. В центре стихотворения - символический образ кузнеца, пророчески прозревающего будущее, свободное и справедливое:
Прочь шляпы, буржуа, и поклонитесь людям!
Да, мы рабочие. Рабочие! Мы будем
Господствовать, когда наступит новый век.
И сутра до ночи кующий Человек,
Он вещи укротит, и повода натянет,
И оседлает мир, как своего коня
О слава кузнецов, могучий сноп огня!
Все неизвестное страшит. Не надо страха!
Пер. П. Антокольского
В лирике Рембо в этот период рядом с романтическими произведениями, прославляющими героическое прошлое, соседствуют стихотворения резко сатирические, порой гротескные, направленные против всего общественного уклада II Империи ("Наказание Тартюфа", "Сидящие", "Буфет", "Ярость цезарей" и др.). Так, в стихотворении "На музыке" дается выразительная зарисовка провинциального общества, этого "мира цвета плесени", к которому поэт испытывает ненависть и отвращение:
На чахлом скверике (о, до чего он весь
Прилизан, точно взят из благонравной книжки!)
Мещане рыхлые, страдая от одышки.
По четвергам свою прогуливают спесь.
Пер. Б. Лившица
"Спящий [53] в ложбине", например, она раскрывается через контраст изображения пробуждающейся природы, "зеленого звона весны" и молодого солдата, на груди которого алеют "кровавых два пятна". В своих разоблачительных стихах Рембо нарочито груб-. Он вводит в них натуралистические, отталкивающие бытовые детали; соединяет в одном образе возвышенное и низменное, конкретное и обобщенное; широко использует вульгаризмы, диалектизмы в смешении с книжной, научной лексикой; нарушает привычный ритм александрийского стиха, делая его разорванным, скачкообразным; разрушает устоявшиеся жанровые формы поэзии.
Так, даже сонет, содержанием которого традиционно являлись высокие чувства и переживания, у Рембо превращается в рассказ об "искательницах вшей" или затруднениях человека, злоупотребившего пивом. В этом отразились бунтарские настроения поэта, тот вызов, который он бросает старому обществу и его искусству.
Стихотворения Рембо о Коммуне, составляющие ее поэтическую летопись, явились замечательным образцом французской гражданской лирики. В "Парижской военной песне" он дает уничтожительные характеристики Тьера и Пикара, политических деятелей, возглавивших реакцию, и призывает к расправе над ними.
В стихотворении "Руки Жанны-Марии", случайно найденном в 1919 г., поэт рисует возвышенный образ парижской работницы, участницы баррикадных боев, противопоставляя ее "богачкам злобным". Самое известное стихотворение этого цикла - "Парижская оргия, или Париж заселяется вновь". В нем Рембо изображает грандиозную панораму поверженного города, в который возвращаются "победители" - торжествующие буржуа. Поэт бросает им в лицо слова ненависти и презрения:
О грязные сердца! О рты невероятной
И вылейте на стол, что выпито, обратно, -
О победители, чьи животы бурчат!
Пер. П. Антокольского
Рядом с этими гневными, полными сарказма строками соседствуют [54] другие, согретые глубокой любовью к Парижу и проникнутые уверенностью в его возрождение:
Кинь в грядущее плечи и головы крыш, -
Твое темное прошлое благословенно!..
Ты покрылся паршою, цветут гнойники.
Слушай! Я прорицаю, воздев кулаки:
В нимбе пуль ты воскреснешь когда-нибудь снова!
Пер. Э. Багрицкого и А. Штейнберга
Началом нового периода его творчества (лето 1871 - весна 1873) следует признать стихотворения "Пьяный корабль" и "Гласные", ставшие впоследствии манифестом символизма.
"Пьяный корабль", написанный 17-летним юношей, без сомнения, одно из самых великих и загадочных созданий европейской лирики, не поддающееся исчерпывающему и окончательному истолкованию. В его центре - символический образ корабля-человека, отождествляемого с самим поэтом, стремительно несущегося "без руля и ветрил" по безбрежным "погостам морским" навстречу Неизвестному, быть может, собственной гибели. По пути перед ним возникают удивительные пейзажи, встают причудливые картины, и читателю трудно понять, являются ли они реальными или это только плод больного воображения:
Я узнал, как гниет непомерная туша,
Содрогается в неводе Левиафан, [55]
Как волна за волною вгрызается в сушу,
Как таращит слепые белки океан,
Как в заливах, в лимонной грязи, на мели,
Змеи вяло свисают с ветвей преисподней
И грызут их клопы в перегное земли.
Пер. П. Антокольского
Слишком долго я плавал! Как юность горька мне,
Как луна беспощадна, как солнце черно!
Пусть мой киль разобьет о подводные камни,
В "Пьяном корабле" формируется новая поэтическая система, которую характеризуют прежде всего усиление метафоричности, появление "зашифрованных" образов, призванных не столько изображать конкретные явления и впечатления от них. сколько "представлять несказанное".
Я запомнил свеченье течений глубинных,
Пляску молний, сплетенную, как решето,
Вечера - восхитительней стай голубиных,
Я узнал, как в отливах таинственной меди
Меркнет день и расплавленный запад лилов,
Как, подобно развязкам античных трагедий,
Потрясает раскат океанских валов.
Здесь предметы теряют четкость и превращаются в цветовые пятна ("dévorant les azurs verts" - "я жрал зеленую лазурь"; "fermentent les rousseurs ameres de l'amour" - "бродилища любви рыжеет горькота"; "la nuit verte aux neiges é" - "в снегах и зелени ночных видений" и др.)- Словарь насыщается неологизмами ("cataractant" - низвергающийся водопад; "nacreux" -перламутрового цвета; "ailer" - окрылять; "derade"- срывание с якоря и др.). одна метафора сменяет другую, непосредственные впечатления соединяются с абстрактными понятиями.
Эмоциональная сила, удивительное богатство образов и лексики, многообразие цветовой палитры, необычайная музыкальность, наконец, внутренний динамизм стихотворения Рембо привлекали к нему внимание многих поколений читателей и переводчиков. На русский язык "Пьяный корабль" в разное время переводили Б. Лившиц, П. Антокольский, Л. Мартынов, Д. Самойлов, М. Кудинов и др.; на белорусский - М. Федюкович.
В сонете "Гласные" Рембо вслед за Бодлером пытается установить соответствия "звуков" и "цветов" и связать с ними ряды свободных ассоциаций: [57]
А - черный; белый-Е; И- красный; У-зеленый
О - синий; тайну их скажу я в свой черед.
Которые жужжат над смрадом нечистот.
Блеск горных ледников и хрупких опахал.
И - пурпурная кровь, сочащаяся рана
Пер. Кублицкой-Пиоттух
Здесь слово, разложенное на "звуки" и "цвета" и переставшее быть смысловой единицей, утрачивает свою коммуникативную роль и приобретает функцию непосредственного внушения, "суггестивности", становится символом загадочных видений поэта. Написанная позднее глава "Алхимия слов", вошедшая в книгу "Пора в аду", дает представление о характере поисков Рембо в момент создания "Гласных": "Я придумал цвет гласных!.. Я установил движение и форму каждой согласной и льстил себя надеждой, что с помощью инстинктивных ритмов я изобрел такую поэзию, которая когда-нибудь станет доступной для всех пяти чувств... Я писал молчанье и ночь, выражал невыразимое, запечатлевал головокружительные мгновенья".
Художественные принципы, провозглашенные Рембо в сонете "Гласные", нашли дальнейшее развитие в "Последних стихотворениях" (1872) и "Озарениях" (1872 - 1873). В них поэт, следуя своему тезису о том, что надо "о неясном говорить неясно", окончательно разрывает логические связи между образами и их реальными прототипами, превращает стихотворения в своеобразные поэтические ребусы. Их назначние - намекнуть на нечто "загадочное", "неизвестное", которое нельзя постичь разумом, но на которое можно музыкально настроиться.
Эта завораживающие, мелодичные 'тексты" лучше не читать, а слушать. Заменяя рифму ассонансом, используя вместо двенадцатисложной строки одиннадцати-, десяти-, восьмисложную, [58] ослабляя синтаксические связи, не соблюдая правила пунктуации, Рембо разрушает традиционную систему французского стихосложения, открывает дорогу верлибру ("'свободному стиху"). Яркий пример тому - стихотворение "Движение", входящее в "Озарения", - классический образец ритмической прозы:
Пучина за ахтерштевнем,
Проворство борта,
Неистовый рывок потока
Влекут сквозь неслыханную премудрость
Пассажиров меж: смерчами
И рокочущими водоворотами.
Они - покорители мира,
Искатели личной химической выгоды;
[59]
Они прихватили и воспитание
Рас, классов, животных на этот корабль,
Головокруженъе и отдых
В свеченье потопа,
Пер. И. Кузнецовой
Завершает творчество Рембо книга "Пора в аду" (лето 1873 г.), в которой он подводит итог своим символистским исканиям, назвав их "историей одного из моих безумств", утверждает их полную несостоятельность и навсегда отрекается от поэтической деятельности. Это произведение совсем еще молодого человека проникнуто безмерной горечью и безысходным отчаянием, ибо отказ от поэзии значил для него отказ от самой жизни.
Рембо справедливо называют "преждевременным ребенком двадцатого столетия". Действительно, он предвосхитил своим творчеством существенные черты современной поэзии: интенсивность лирического переживания, изощренную метафоричность, особую музыкальность и цветовую выразительность, верлибр. В полной мере значение Рембо раскрылось лишь в XX веке, когда французские поэты заговорили на образном языке, им созданном. "Рембо-это евангелие каждого поэта", - с полным основанием утверждал польский писатель Мечислав Яструн.