Приглашаем посетить сайт

Мюллер-Кочеткова Т.: Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим.
На конгрессе в Брюсселе

III. НА КОНГРЕССЕ В БРЮССЕЛЕ

В 60-х—70-х годах стендалеведы начали проявлять интерес к вопросам, которые ранее оставались почти незамеченными: социально-экономические теории в восприятии Стендаля; отношение писателя к индустриализму.

Чем вызвано внимание к этим темам в наши дни?

В 1959 году вышло первое издание фундаментального труда Виктора дель Литто «Интеллектуальная жизнь Стендаля»A. Эта книга впервые осветила с такой полнотой многогранные умственные интересы Анри Бейля в период его становления как писателя; огромное количество книг в разных областях знания, которые он читал; разнообразие вопросов, изучение которых ему казалось полезным для развития своего таланта исследователя человеческих сердец, «живописца характеров».

Среди книг, занимавших молодого Бейля, были и сочинения в области социологии и политической экономии.

Интерес Стендаля к этой тематике не ограничивался годами «ученичества». Актуальные социально-экономические вопросы занимают важное место в творчестве писателя. Мимо его внимания не прошли и теоретические искания эпохи, идеи Сен-Симона и его последователей.

Уже в 1825 году Стендаль откликнулся на эти идеи в своем памфлете «О новом заговоре против промышленников».

Сен-Симону принадлежат знаменитые слова: «Золотой век, который слепое предание относило до сих пор к прошлому, находится впереди нас»309.

Последователь идеологов XVIII века, Стендаль тоже верил в прогресс. Но ему претила идея Сен-Симона о том, что руководство общественными интересами должно быть возложено на крупнейших промышленников, и что они должны вырабатывать «руководящие понятия для общественных сил», так как доказали, что они обладают наибольшими способностями к администрации310.

Признавая пользу, которую промышленники могут приносить в области экономики, Стендаль возражал против их власти над умами. «Разум — суровое божество; едва начинают служить ему, проповедуя заблуждение, как всемогучий разум перестает оказывать свое благодетельное влияние, и развитие культуры останавливается», — писал Стендаль, предвидя пагубные последствия власти промышленников311.

Писатель отвергал идеи Сен-Симона и его последователей о том, что «промышленная деятельность должна быть в первом ряду; она должна определять ценность всякой другой деятельности и направлять ее к наибольшей для себя выгоде»312. Стендаль понимал, что господство «класса промышленников» означает господство миллионеров, отнюдь не заинтересованных в общем благе.

Писатель предвидел также, что промышленность «прельстит исконных врагов свободы» — аристократов, которым она поможет увеличить их состояние. Дворянин же, заинтересованный в увеличении своего состояния, будет бояться «государственных переворотов»313.

Думая об общем благе, о счастье людей, Стендаль возлагал свои надежды на интеллигенцию: «Мыслящий класс уважает только то, что полезно большинству»314.

Как ни странно, но памфлет Стендаля «О новом заговоре против промышленников» оставался в тени вплоть до 60-х годов нашего века. Изучалось все, что угодно, даже малейшие детали биографии писателя, но не его отношение к такому актуальному в наши дни вопросу, как господство промышленности.

В 1963 году Виктор дель Литто впервые опубликовал письмо Стендаля к Мира, концессионеру балов в Парижской опере, имевшему связи с газетами.

же писатель высказывает свое мнение об индустриализме. В частности, он пишет: «Если индустриализм нас поглотит, мы станем еще большими варварами в отношении искусств»315.

Речь шла о брошюре «О новом заговоре против промышленников».

Эта публикация обратила внимание исследователей на памфлет Стендаля: его слова затронули болевую точку современной цивилизации.

В 1967 году в Париже вышла книга Фернанда Рюда «Стендаль и социальная мысль его времени»B, положившая начало исследованиям в этой области. В центре внимания автора, специалиста по истории рабочего движения во Франции в годы Реставрации и Июльской монархии, находится упомянутая брошюра СтендаляC.

В 1975—1977 годах Виктор дель Литто опубликовал неизданные заметки Стендаля на полях книг по политической экономии, принадлежавших писателю и теперь хранящихся в библиотеках Франции, а также пометки Стендаля на полях периодического издания сен-симонистов «le Producteur» (несколько томов этого издания оказались в фонде Буччи).

Эти публикации особенно заинтересовали стендалеведов критическим характером маргиналий писателя: он не только изучал экономические теории с пером в руке, он высказывал также свои взгляды, свое отношение к поднятым вопросам.

Так, например, в книге Адама Смита «Исследования о природе и причинах богатства народов», на странице, где английский экономист говорит о заработной плате, Стендаль отметил: «Не отвращение к ремеслу палача заставляет хорошо его оплачивать, не это определяет соображения платящего, он основывается попросту на том, что не находит палача»316.

Усиление интереса исследователей к социально-экономическим вопросам в литературном наследии Стендаля связано не только с новыми публикациями, но и с характерными явлениями современной действительности: массовая безработица, вытеснение подлинного искусства псевдоискусством, основанном на прибыли и др.

Слова Стендаля о том, что «без труда корабль человеческой жизни лишен балласта»317, получили в наши дни особенно острый смысл.

Поэтому отнюдь не случайно в центре внимания XII Международного стендалевского конгресса в Брюсселе в мае 1977 года были такие вопросы, как труд, деньги, экономика, индустриальная цивилизация в восприятии Стендаля. Главными же темами конгресса были: Стендаль, сен-симонизм и промышленники; Стендаль и Бельгия.

В Брюсселе, в зале конференций Королевской библиотеки Альберта I, собрались исследователи из пятнадцати стран, в том числе из США, Канады и Японии. Социалистические страны были представлены литературоведами из СССР, Польши, Чехословакии, Венгрии и Югославии. На конгрессе присутствовали также специалисты в области философии, истории, экономики и права.

Не случайно вышеупомянутые вопросы обсуждались именно в Брюсселе. Бельгия была первой индустриальной страной европейского континента. Здесь уже в 30-х годах XIX века начала развиваться сеть железных дорог — обстоятельство, тогда же замеченное Стендалем, как и то, что в Бельгии, этой маленькой стране, министр неизбежно должен был уйти со своего поста, если он не осуществлял реформы, требуемые промышленностью318.

Тема «Стендаль, сен-симонизм и промышленники» рассматривалась на конгрессе не только в связи с памфлетом «О новом заговоре против промышленников». Внимание привлекали и другие произведения писателя: его дневники, романы, «Записки туриста» и т. д.

Прослеживалось, например, как Стендаль судит о промышленниках в одном из предисловий к трактату «О любви». Писатель говорит здесь с глубокой иронией о «денежных людях», заработавших сто тысяч франков, которым лучше сразу же закрыть его книгу, не читая ее, особенно, если они банкиры или промышленники — люди с идеями, «в высшей степени позитивными»319.

Один из докладов был посвящен «экономическому прочтению» первых глав романа «Красное и черное», где описывается городок Верьер, в котором все решает один главный довод — «приносить доход»; мэр г-н де Реналь — владелец фабрики и др.

Что касается второй главной темы конгресса, Стендаль и Бельгия, то она обсуждалась не только с точки зрения экономики или политики. 1977 год был годом Рубенса. Фламандскому художнику был посвящен доклад, состоявшийся после того, как участники конгресса побывали в Королевском музее изящных искусств, который обладает одним из самых крупных собраний фламандской живописи.

Стендаль проявлял большой интерес к творчеству Рубенса, хотя многое в нем не было созвучно художественным вкусам писателя. Еще в молодости он противопоставлял мадонны Рафаэля мадоннам Рубенса, напоминавшим ему портреты толстых мещанок Антверпена. Но Стендаль не раз восхищался «блистательным» колоритом, «неистовой» композицией полотен Рубенса.

В июле 1838 года, во время непродолжительной поездки в Нидерланды, Стендаль остановился на день в Брюсселе, чтобы посмотреть картины фламандского художника. Кстати, в 1975 году впервые были опубликованы записи Стендаля на полях каталогов музеев, в том числе и брюссельского музея. Среди этих пометок, сделанных в 1838 году, имеются и высказывания о картинах Рубенса320

В связи с годом Рубенса состоялась очень интересная экскурсия участников конгресса в Антверпен. Мы побывали в Доме Рубенса и в музее Плантена—Моретуса — знаменитой типографии XVI—XVII веков, со старинным типографским оборудованием (хранитель музея, ученый-профессор, тут же напечатал для нас сонет Кристофа Плантена), с большим собранием редких изданий и др. В этом музее хранятся и медные пластины с гравюрами Рубенса. Печатник Бальтазар Моретус был другом художника; Рубенс создавал для него иллюстрации к книгам.

Жилой дом семьи Рубенса в старофламандском стиле и воздвигнутое рядом большое ателье художника в стиле итальянского барокко построены в десятых годах XVII века и реставрированы в 30-х—40-х годах XX века. В этом доме умерла Изабелла Брант, первая жена Рубенса; сюда он привел свою вторую жену, юную Елену Фаурмент; здесь художник скончался в мае 1640 года...

Обстановка этого красивого дома не сохранилась, но мебель, светильники, утварь той же эпохи воссоздают домашний быт семьи художника. Впрочем, по преданию, некоторые предметы все же принадлежали семье Рубенса: старинный кувшин, ожерелье, очень похожее на то, с которым Елена Фаурмент изображена на полотнах Рубенса, и др.

В доме много произведений фламандских художников, а в большом ателье — картины Рубенса и его учеников. С галереи гости художника могли наблюдать за его работой.

Внешние стены большого ателье украшены бюстами и скульптурами, как и портик, отделяющий внутренний двор от прекрасного сада с павильоном в виде маленького храма со статуями Геркулеса, Вакха и Венеры. Архитектура сада восстановлена по гравюрам эпохи и по картинам самого художника, в частности, по картине «Прогулка в саду», на которой Рубенс изобразил самого себя, Елену Фаурмент и сына в саду своего дома.

В дни конгресса состоялись и другие интересные экскурсии и встречи, торжественные приемы стендалеведов в старинных ратушах Брюсселя и Льежа.

Брюссельская ратуша на Гранд-Плас (Большая площадь) с ее девяносто шестиметровой центральной башней, прорезанной высокими узкими окнами и устремленной стрелой в небо — шедевр готической архитектуры XV века. Особенно сказочна ратуша вечером, ярко освещенная, на фоне темного неба.

Залы ратуши, по которым нас водил советник магистрата по изящным искусствам и культуре, поражают богатством украшений, высоким искусством фламандских мастеров. Здесь множество прекрасных гобеленов XVI—XVIII веков с изображением ремесел или на мифологические и исторические сюжеты — творения знаменитых брюссельских и других бельгийских мануфактур; искусная резьба по дереву, многочисленные картины, портреты, бюсты, статуи и т. д. Зал заседаний Муниципального Совета украшен позолотой, эмблемами сословий, гербами различных родов и городов, фресками и гобеленами...

Участники конгресса получили уникальную возможность побывать на поле битвы при Ватерлоо и встретиться с бельгийскими знатоками событий, происшедших здесь 18 июня 1815 года, когда Наполеон и его армия потерпели окончательное поражение.

Много на свете разных полей битв, и многие из них оставили неизгладимый след в памяти человечества. Вспомним Куликово поле, Бородино, Верден... Но Ватерлоо — это не только поле битвы. Это название стало нарицательным, обозначая сокрушительное поражение.

В Ватерлоо, небольшом селении в пятнадцати километрах от Брюсселя, у большой дороги из Брюсселя на юг, в Шарлеруа, в XVIII веке находилась почтовая станция, которая к концу века была превращена в постоялый двор.

В этом двухэтажном доме с мансардами с 17—19 июня 1815 года помещалась штаб-квартира герцога Веллингтона, главнокомандующего английскими и союзными войсками. На фасаде крупными буквами обозначено: «Headquarters. Wellington Museum». Металлическая решетка ворот изображает число «1815».

Открытие музея состоялось в 1955 году. Но тогда в нем содержались лишь экспонаты комнаты Веллингтона. После реставрационных работ музей был вновь открыт в 1975 году с значительно расширенной экспозицией.

Кроме английского отдела в музее представлены и другие страны — участницы битвы при Ватерлоо. Ярко освещены позиции армий на всех этапах битвы; представлены образцы вооружения и обмундирования войск (красные мундиры англичан, черные — брауншвейгской пехоты и т. д.).

Бюст Веллингтона из белого каррарского мрамора, личные вещи герцога, стол, за которым он писал свой рапорт английскому королю о победе над Наполеоном, кровать, на которой умер тяжелораненный молодой адъютант Веллингтона Александр Гордон, — эти и другие экспонаты посвящены событиям, происшедшим непосредственно здесь, в этом доме.

На месте захоронения сохранилась доска с пышной надписью: «Здесь похоронена Нога знаменитого, храброго и доблестного графа Аксбриджа» и т. д. Еще за три дня до битвы граф танцевал в Брюсселе на балу у герцогини Ричмонд...

Почти напротив музея Веллингтона, рядом с дорогой Брюссель—Шарлеруа, стоит Королевская часовня, воздвигнутая в конце XVII века и позже перестроенная в католический храм. Ее портик с шестью дорическими колоннами увенчан треугольным фронтоном. Над часовней возвышается купол с небольшой круглой колокольней. Этот храм служит теперь увековечению памяти погибших во время битвы при Ватерлоо. В нем много памятных досок.

Отсюда, из центра Ватерлоо, ведется счет километрам к отдельным местам битвы.

Нашими гидами были бывший бургомистр Ватерлоо Андре Коссен — президент общества Друзей музея Веллингтона (общество ведает этим музеем) и судья Жак Ложи, также знаток событий, происшедших здесь в июне 1815 года.

В трех километрах южнее Ватерлоо, у деревни Мон-Сен-Жан, дорога Брюссель—Шарлеруа под углом пересекается другой большой дорогой, идущей на юго-запад, на Нивель. Отсюда начинается территория, получившая название «поле битвы при Ватерлоо». В этом треугольнике происходили главные, решающие сражения.

«лежащую на земле громадную букву А» (роман «Отверженные», книга I, «Ватерлоо»).

но и проселочными. Эта территория охраняется законом. Здесь запрещено строить, производить раскопки.

Пятьсот метров южнее деревни Мон-Сен-Жан находится одноименная ферма — солидное замкнутое строение с внутренним двором и башней над воротами, принадлежавшее в XVIII веке Мальтийскому ордену. На этой ферме был размещен госпиталь англичан, главные позиции которых были несколько южнее, на плато, обрывавшемся крутым склоном.

С этой возвышенности обозревал Веллингтон поле битвы; и в сражении за плато Мон-Сен-Жан, которое он так и не занял, потерял Наполеон свои лучшие войска. Не случайно французы называли битву при Ватерлоо битвой за Мон-Сен-Жан (первое название, вошедшее в историю, придумано Веллингтоном).

О высоте упомянутого плато теперь можно судить лишь по оставшемуся небольшому участку, на котором в 1817 году был воздвигнут памятник Александру Гордону — семиметровая колонна на постаменте (если тоже учесть высоту постамента). Вся остальная земля этой возвышенности была снесена для огромного конусообразного холма, насыпанного в 20-х годах XIX века недалеко от памятника Гордону на месте, где был ранен принц Оранский.

«Мне подменили мое поле битвы!»

На вершине сорокаметрового искусственного холма, к которой ведут двести двадцать шесть ступенек, на высоком постаменте стоит чугунная фигура льва, смотрящего в сторону Франции.

Андре Коссен рассказал нам, что после 1830 года, когда Бельгия обрела независимость, кто-то из франкоязычных депутатов предложил повернуть льва лицом к Голландии. (После Ватерлоо решением Венского конгресса бельгийские провинции были присоединены к Голландии и вошли в состав Нидерландского королевства.) «Какую же часть покажет он тогда Франции?» — спросили у депутата. После этого вопрос больше не поднимался.

Юго-западнее плато Мон-Сен-Жан, недалеко от дороги на Нивель, расположена ферма Гумон (или Угумон). Здесь был и замок, разрушенный и сгоревший во время битвы. Эту позицию первоначально занимали англичане. Французы ожесточенно сражались за Угумон: отсюда открывались подступы к плато. В конце концов им удалось занять ферму ценою огромных потерь.

Виктор Гюго писал, что «на косяках ворот долго оставались следы окровавленных рук». Колодец фермы был набит скелетами. В 1861 году, когда писатель посетил эти места, на ферме еще жила женщина, помнившая эти страшные события, хотя в то время она была маленьким ребенком.

— единственные следы сражений, сохранившиеся до наших дней. О кровопролитных боях говорят надписи на памятных досках. В 1912 году здесь был установлен памятник французским воинам.

В пяти километрах от Ватерлоо, восточнее дороги на Шарлеруа, находится деревня Плансенуа, а недалеко от нее, у этой дороги, ферма Бель-Альянс.

Эта ферма первоначально была занята французами. Южнее, на высоте Россом, был наблюдательный пункт Наполеона. Там он отдал приказ начать атаку.

Вечером того же дня, 18 июня, на ферме Бель-Альянс встретились Веллингтон и фельдмаршал Блюхер, чтобы поздравить друг друга с победой над Наполеоном, совсем не ожидавшем прибытия прусских войск на поле битвы.

Название фермы не имеет ничего общего с альянсом Веллингтона и Блюхера. Оно придумано местными жителями задолго до событий 1815 года и иронически обозначает брачный союз старого хозяина фермы с молодой и красивой крестьянкой.

«Ла Сабреташ» в 1904 году был установлен памятник «Последним бойцам Великой Армии» — здесь погибли остатки императорской гвардии. Бронзовая фигура смертельно раненного орла, держащего склоненное знамя, покоится на каменном постаменте.

Кстати, это же общество опубликовало в 1913 году письма Стендаля из России, тексты которых были получены из русского архива.

Штаб-квартира Наполеона до начала битвы помещалась на ферме Кайю, южнее высоты Россом, у той же дороги на Шарлеруа. Солидные каменные стены фермы, построенной еще в середине XVIII века, частично пострадали от натиска прусских войск, преследовавших французов, бежавших на юг по этой дороге. В подсобных строениях фермы находились раненные французы, которые сгорели вместе с этими строениями.

На ферме Кайю бельгийским обществом наполеоновских исследований в 1951 году был открыт музей. С 1972 года он находится в ведении провинции Брабант, в которую входит эта территория. Здесь сохранились походная кровать Наполеона, два стола и стулья его штаб-квартиры и др. Среди экспонатов музея — несколько бюстов Наполеона, его посмертная маска, разные автографы, медали, гравюры, картины, образцы вооружения и др.

На поле битвы при Ватерлоо имеется и ряд других памятных мест и памятников: бельгийцам, ганноверцам, прусским воинам и т. д.

— это упомянутый холм со львом и рядом с ним — круглое здание панорамы битвы, созданной французскими художниками, кино, где с утра до вечера прокручивается фильм о битве при Ватерлоо, музей восковых фигур, представляющих главных действовавших лиц битвы, и кафе-ресторан под названием «Союзники».

В этом ресторане состоялась прощальная встреча стендалеведов с бельгийскими знатоками событий 1815 года, а также дискуссия, вызванная вопросом о топографии поля битвы, как она описана в романе «Пармская обитель». Кем-то этот вопрос был поднят, и тут же раздались протестующие возгласы.

На самом деле: Стендаль никогда не был в Ватерлоо и не ставил перед собой задачу детального описания поля битвы. Не случайно в исследованиях о военных сценах «Пармской обители» был отмечен «импрессионистский» характер описаний Стендаля. Если Виктор Гюго рассматривал поле битвы как бы сверху и описывал отдельные участки со знанием общей картины, то Стендаль смотрел на место действия глазами своего юного героя, замечающего лишь отдельные случайные моменты: луг, рощицу, канаву, вспаханное поле, бугор и т. д. Ни о какой конкретной топографии поля битвы при Ватерлоо в «Пармской обители» не может быть и речи.

«по колено грязи» — последние слова являются единственной достоверной деталью в этом описании.

Английский автор, участник битвы при Ватерлоо, рассказал в своей книге о том, как эта местность выглядела перед сражением: поля, покрытые прекрасными хлебами, овсом, клевером, картофелем, бобами, горохом и т. д. Отдельные участки были вспаханы321.

«Союзники» говорилось о том, что значение военных эпизодов «Пармской обители» не в описании поля битвы, а в правдивости описания войны. В этой связи были упомянуты слова Л. Н. Толстого об этом романе, процитированные выше.

Сейчас хочется упомянуть другой аспект событий 1815 года в восприятии Стендаля: Ватерлоо как исторический рубеж.

Если в 1817 году писатель еще склонен был оплакивать это поражение, то в 1825 году он утверждал: «Какое счастье, что французы проиграли сражение при Ватерлоо! Если бы Наполеон победил, мы остались бы такими же ослепленными военной славой тупицами, какими были в 1812 году. Теперь наши тираны — иезуиты; при Наполеоне это был бы какой-нибудь бригадный генерал. Но если тогда все французы были в восторге от солдата, то теперь они ненавидят иезуитов, и это великий шаг вперед»322.

Вместе с тем Стендаль уже в 1818 году понимал, что Ватерлоо укрепило союз аристократии и богатой буржуазии против народа: «После Ватерлоо аристократия и богачи всякого рода окончательно подписали наступательный договор против бедняков и рабочих»323.

Хотя это было сказано в связи с забастовкой рабочих в Англии, слова Стендаля оказались верными и по отношению к другим европейским странам. Впрочем, писатель любил из частных наблюдений делать общие выводы, как уже было замечено выше, и эти выводы часто оказывались весьма проницательными.

стран, лучшему взаимопониманию и обмену мнениями.

___________

A Del Litto V. La Vie intellectuelle de Stendhal. Genèse et évolution de ses idées. (1802—1821). Paris, Plon, 1959.

B Rude F. Stendhal et la pensée sociale de son temps. Paris, Plon, 1967.

C Книга Фернанда Рюда привлекла внимание Б. Г. Рензова, также посвятившего этой теме ряд страниц своего труда «Стендаль. Философия истории. Политика, Эстетика» (Л., 1974).

309. Сен-Симон А. де. Избранные сочинения. Т. 1. М.—Л., 1948, с. 25.

310. Там же. Т. 2. М— Л., 1948, с. 154—155.

311. Стендаль. Собрание сочинений. Т. 7, с. 263.

312. Сен-Симон А. де. Избранные сочинения. Т. 2, с. 153.

314. Там же, с. 253.

315. Del Litto V. Une lettre inédite de Stendhal à propos d' «Un nouveau complot contre les industriels». — Stendhal Club, N: 20, 1963, p. 271.

316. Del Litto V. L'étude de l'économie politique. Nouvelles notes inédites. (II). — Stendhal Club, N: 75, 1977, p. 198.

317. Стендаль. Собрание сочинений. Т. 13, с. 331.

— Dans: Stendhal, le saint-simonisme et les industriels. Stendhal et la Belgique. Actes du XH-e congrès international Stend-halien. Bruxelles, 1979, p. 161—162.

319. Stendhal. De l'amour. Paris, Garnier Frères, 1959, p. 323.

320. Del Litto V. Quand le «touriste» visitait les musées en 1838. Notes marginales. — Stendhal Club, N: 66, 1975, p. 152—188.

321. Cotton E. A Voice from Waterloo. Yorkshire, EP Publishing Limited, 1974, p. 26.

322. Реизов Б. Г. Стендаль. Философия истории. Политика. Эстетика. Л., 1974, с. 85.