I. Общие соображения об историческом романе.
События и люди французской революции были предметом не только исторического изучения, публицистического обсуждения и философского размышления, но и художественного воспроизведения — в живописи и в литературе, разумея под первою не только картины, но, например, и иллюстрации в книгах, говорящих о революции. В литературе существует большое количество произведений художественного творчества, изображающих события и людей французской революции как в драматической1, так и особенно в повествовательной форме, именно целый ряд романов, повестей и рассказов.
Как раз в новейшее время, которое принято начинать с французской революции, в XIX веке, роман сделался самой популярной и наиболее богатою, по содержанию своему, формою литературных произведений, причем в эту форму стали облекаться изображения не только современной жизни, но и жизни прошлых времен.
романа мы различаем романы приключений и нравов, романы психологические и социальные, чисто художественные и дидактические (нравоучительные, тенденциозные). Как по современным романам, отражающим жизнь переживаемой эпохи, мы знакомимся с самою этою жизнью, так и исторический роман является для очень многих главным источником их исторического образования. С течением времени настоящее все более уходит в прошлое, и то, что было когда-то современностью, превращается в историю, но это не значит, чтобы с течением времени каждый современный роман превращался в исторический, хотя бы и мог служить целям исторического образования 2.
Автор современного романа изображает окружающую его среду, жизнь своей эпохи, тогда как исторический романист всегда является уже историком, т. е. изобразителем более или менее далекого от него прошлого.
Между историей и историческим романом существует тесное родство. Еще сто лет тому назад было в обычае рассматривать историю не в ряду других наук, а в ряду других искусств, именно искусств изобразительных, воспроизводящих действительность в образах, т. е. ставить историю недалеко от живописи и скульптуры и совсем близко к поэзии. Разница между историей и поэзией полагалась в том, что последняя изображает действительность, как она могла бы или должна была бы быть, а первая — так, как она была на самом деле. Другими словами, в истории подчеркивалась возможность художественного воспроизведения прошлого и отодвигались на задний план научное его объяснение и философское понимание. В настоящее время история мыслится шире, чем сто лет тому назад, не в смысле творчества образов, а в смысле созидания адэкватных, т. е. вполне соответственных прошлой действительности понятий, формул и схем. Это не упраздняет, конечно, художественной истории и не вырывает пропасти между историческим романом и ею. Оба вида литературы занимаются воспроизведением прошлого, но если история должна передавать лишь реальную правду, то, что было, как оно было, то самая сущность исторического романа заключается в сочинительстве, в выдумке того, чего не было, но что могло бы быть по условиям времени и места. Нужно только, чтобы вымышленные образы, положения, происшествия были правдоподобны, чтобы не сочинялись исторические события, которых не было, чтобы историческим деятелям не приписывались деяния, созданные фантазией романиста, т. е., одним словом, чтобы научный историк не имел права сказать романисту: « А здесь вы, милостивый государь, сочинили сами».
Хороший исторический роман не может не быть плодом тщательного изучения самой воспроизводимой в нем эпохи. Он должен как можно дальше отстоять от сказки, действие которой совершается «в некотором царстве, в некотором государстве» и «когда-то». Самая пылкая фантазия в историческом романе должна обуздываться данными прошлой действительности, фактами данной эпохи, данной среды. И лучше, когда история является только фоном для вымышленного сюжета, а не главным его содержанием, и когда героями романа выступают не известные исторические деятели, могущие в нем появляться только эпизодически, а обыкновенные, так сказать, люди, простые смертные. В историческом романе, по самой его сущности, неизбежно очень и очень многое и самое даже главное присочиняется к истории, но это не значит, чтобы было дозволительно присочинять самое историю. Прототипом исторического романа считается, как известно, бывший столь популярным в средние века роман об Александре Великом, но это именно была сказка, а не реалистический роман.
Исторические романы находят обыкновенно самый широкий круг читателей. Вероятно, вообще наибольшее число почитателей находит так называемый роман приключений, дающий наибольшую возможность разыграться фантазии автора и заражающий воображение читателя. Сказочный элемент иногда в таком романе заглушает все остальное, и сама история становится здесь только «гвоздем, на который вешается картина», как выразился о своих собственных исторических романах Александр Дюма, бывший великим мастером в писании занимательнейших произведений с самыми удивительными приключениями. Почерпать исторические знания из таких романов — последнее дело, как бы романы эти ни были набиты внешними историческими подробностями. Другое дело — исторические романы с нравоописательным содержанием, в которых на первом плане повседневная жизнь эпохи, быт в широком смысле слова, даже с уклоном в сторону археологических подробностей, как в романах ученого египтолога Эберса, в которых они играют роль тяжеловатых привесков к интересным бытовым картинам. Если приключения в историческом романе неизбежно являются продуктами художественного творчества, то бытовые подробности можно сочинять разве только о временах, о которых мы ничего не знаем.
— общественные отношения эпохи с их политикой, с их классовыми противоречиями и столкновениями. В категории современного романа социальный роман, как его разновидность, зародился в первой половине XIX века, главным образом в тридцатых и сороковых годах, к каковому времени нужно отнести и проникновение его и в историческую романистику. На почве социальной истории только и развивается история нравов. Центр тяжести исторического романа — в романе социально-историческом.
Психологическому роману, в котором на первом плане изображение внутренних переживаний людей, их характеров, чувств, настроений, стремлений, также, конечно, есть место в историческом романе. Поступки и судьбы героев определяются в большей или меньшей мере их психикой, которая, в свою очередь, определяется в известной степени их жизненной обстановкой, нравами окружающей культурной среды, отношениями данного общественного уклада. Психология во всяком романе, т. е. и в современном, и в историческом, — будет ли он романом приключений нравов или социальным, — всегда в нем является желательным, даже необходимым элементом, но иногда главным в романе бывает именно психологический анализ. У каждой нации, у каждого общественного. класса, у представителей каждой профессии есть своя психика, и она также своя у любой эпохи: каждый человек— сын своего времени, и одна из задач исторического романа — изображать разные типы людей прошлого, людей определенных эпох, событий, культурных и социальных состояний разных эпох.
Таковы серьезные требования, которые должно применять к историческому роману, если он только написан не для праздной забавы. По хорошим историческим романам даже можно учиться истории, конечно, имея в виду известные оговорки. Наш великий критик В. Г. Белинский, бывший способным сильно увлекаться, прямо как-то высказал мысль, что историческому роману предстоит вытеснить самое историю,— мысль, которая лет пятьдесят тому назад мне, гимназисту, учившемуся истории по чрезвычайно сухому учебнику, очень понравилась. Теперь для меня это, конечно, наивность, но как бы далеко ни ушла историческая наука от беллетристической истории, исторический роман всегда будет иметь ценность не только с литературной точки зрения, но и в смысле одного из способов популяризации исторических знаний.
Французская революция—эпоха весьма благодарная для исторического романа, который берет из нее свой сюжет. Это — эпоха героическая, эпоха грандиозной борьбы, необычайных событий, потрясающих сцен, на фоне которой легко создавать творческим воображением самые удивительные приключения героев полусказочного характера. Для романа, изображающего нравы, для бытового романа это тоже необычайно красочная эпоха, а уже о более серьезной, социальной ее стороне и говорить нечего: это было время перестройки всех общественных отношений. Наконец, какая масса во французской революции было внутренних переживаний трагического характера, сколько сильных человеческих фигур, интересных с точки зрения психологической. Весьма естественно, что за обработку сюжетов из этой эпохи брались и самые крупные литературные таланты, среди которых мы встречаем таких глубоких писателей, как Виктор Гюго, Диккенс, Анатоль Франс и т. д.
Случайное обстоятельство позволило мне однажды в течение двух или около того месяцев сразу перечесть вторично или в первый раз прочитать несколько произведений этого рода: живя летом 1917 года в одном поместье, где была большая библиотека, я нашел в ней ряд романов из эпохи великой революции и стал читать их один за другим, а потом и в Петербурге дополнил это чтение кое-какими еще подобными произведениями. И вот у меня явилась мысль написать о них небольшой общий этюд, тем более, что в последние годы я работал над книгой об историках французской революции, которая, надеюсь, скоро появится в печати.
то, что вообще существует по данному предмету в литературе и что в частности в ней можно считать наилучшим, в этом же наилучшем обратить внимание читателя на самое существенное с точки зрения историка. Я буду говорить о романах из эпохи французской революции не так, как стал бы говорить литературный критик, а именно как историк, имея в виду не форму, а содержание этих романов, взятое притом со стороны его соответствия с действительностью. Понятно, что меркою здесь может быть только научное понимание французской революции, и чем менее тот или другой исторический роман — сказка, тем более он должен считаться со стороны историка достойным прочтения. Свое же понимание я выработал в долгом процессе изучения этой истории. 3 Независимо от талантливости авторов, литературных достоинств их сочинений и занимательности чтения последних, можно найти некоторую мерку для оправдания известного выбора между ними. Мерка эта — в большей или меньшей исторической идейности изображения бытовой (нравоописательной), социальной и психологической сторон французской революции.
Я, ограниченный определенным размером настоящей книжки, не имею возможности рассмотреть всю литературу исторических романов о революции, а поэтому остановлюсь лишь на немногих, включение которых в этот обзор пусть служит читателю в качестве рекомендации. За основной признак, по которому одно я включаю, другое исключаю, я принимаю, хочется мне или нет еще раз пересмотреть тот или другой роман для освежения его в своей памяти во время писания настоящего этюда, и вот откровенно скажу, что мне совсем не захотелось еще раз обратиться к романам Дюма о французской революции, хотя чтение их весьма занимательно.
1) Вроде произведений Ромэна Роллана, в двух трилогиях которого имеются части, относящиеся к французской революции. В одной из трилогий, озаглавленной «Трагедии веры» (1893—1897), есть драма «Торжеетво Разума»; другая трилогия, названная автором «Театр революции», заключает в себе три пьесы: «Взятие Бастилии», «Дантон» и «Волки». Обе трилогии существуют в русском переводе. Они включены в наш обзор(см. главу XII).
на наиболее популярные и не особенно большие труды о ней. Самым старым, но еще не вполне устарелым, является «История французской революции» Минье, вышедшая в свет в 1824 году. Еще более короткие книжки принадлежат Карно (1870), Рамбо (1883), Олару (у которого есть и очень большой труд), Блосу (книги двух последних более поздние) и др. Более новое изложение на основании свежих данных науки представляет собою изданная в 1918 год, в приложении к иллюстрированному журналу «Нива», моя книга под заглавием «Великая французская революция»
3) См. том III моей «Истории Западной Европы в новое время» и особенно книгу мою «Великая французская революция> (приложение к журналу «Нива» за 1918 год).