В ряду романистов английской «блестящей плеяды» особое место занимает Элизабет Гаскелл конфликты эпохи стали материалом „ее романа «Мери Бартон». Они составляют фон ее нравоописательных романов «Кренфорд», «Север и Юг», «Жены и дочери», многочисленных рассказов, новелл, очерков. Э. Гаскелл, чье незаурядное дарование и личность привлекали к себе внимание крупнейших писателей и мыслителей эпохи - Диккенса, Ш. Бронте, Теккерея, Карлайля, находилась в самом центре литературно-художественной [602] жизни Англии, и ее творчество иллюстрирует важнейшие процессы, происходившие в английской литературе той поры,- борьбу Прогрессивных художников против социальной несправедливости, против догм «викторианской» морали, за углубление реалистических традиций в английской литературе. Гаскелл вошла в историю литературы и как автор жизнеописания Шарлотты Бронте, которое Л. Н. Толстой считал интереснейшим свидетельством взаимоотношений наиболее выдающихся английских писателей середины XIX в.
Элизабет Стивенсон родилась в Лондоне. Рано осиротев, она воспитывалась в семье родственников в провинциальном городке Натсфорде, послужившем впоследствии прототипом Кренфорда («Кренфорд») и Холлингфорда («Жены и дочери»). В конце 20-х годов Элизабет переехала в Шотландию, где в 1832 г. вышла замуж за священника Уильяма Гаскелла. Вскоре молодая семья переселилась в Манчестер, индустриальное сердце Англии, колыбель чартизма.
Широкая образованность, признанный литературный талант и человеческое обаяние супруги приходского священника сделали впоследствии манчестерский дом Гаскеллов центром литературной жизни не только Ланкашира, но и всей Англии.
Здесь же, посещая вместе с мужем кварталы манчестерских рабочих, будущая писательница впервые сталкивается с бедственным положением английского пролетариата, становится свидетелем ожесточенных классовых битв, центром которых Манчестер был в 30-40-е годы. Отныне образ «Вавилона Великого» - Манчестера, «Дантова ада», как вслед за Карлайлем называет этот город Гаскелл, становится одним из центральных в ее творчестве.
Общительная, абсолютно лишенная «викторианского» снобизма, Гаскелл быстро завоевывает доверие манчестерских рабочих. Она занимается благотворительностью, преподает в ежедневных и воскресных школах для рабочих, близко сходится с их семьями. Беседы с рабочими, сочувствие их бедственному положению - все это способствовало тому, что в конце 30-х годов Гаскелл была создана серия стихотворных очерков «Среди бедных». Эти очерки послужили своеобразной прелюдией к первому и самому известному произведению писательницы - роману «Мери Бартон», который вышел в свет в октябре 1848 г. и сразу поставил [603] начинающего писателя в один ряд с крупнейшими художниками слова середины века.
«Мери Бартон» - одно из первых произведений о судьбе рабочего класса в английской литературе XIX в. и наиболее полное художественное осмысление «политических и социальных истин», связанных с жизнью английского пролетариата. Причем, уведомляя читателя о том, что она не знакома с современными экономическими и политическими теориями, руководствуясь лишь безошибочным чутьем реалиста, Гаскелл «выходит» на самые острые и современные проблемы экономической и социальной жизни. В центре романа - процесс становления чартизма и борьба чартистов за свои социально-политические права. Зоркость Гаскелл-художника была подтверждена временем - в предисловии к роману она отмечает, что ее наблюдения над жизнью манчестерских рабочих вскоре подтвердились революционными событиями на континенте, в которых ведущую роль играли представители класса рабочих.
Первый вариант «манчестерской повести» Гаскелл назывался «Джон Бартон» и повествовал о горестной и героической судьбе рабочего, которого страдания и размышления о социальной несправедливости сделали «чартистом и коммунистом». По требованию издателей Гаскелл перерабатывает свое произведение - на первый план выдвигается история дочери чартиста Бартона, что осложняет повествование о чартизме введением любовно-приключенческого сюжета, психологизацией конфликта, а также морализаторскими тенденциями, идущими в английской литературе от Ричардсона и поэтов-сентименталистов XVIII столетия.
Роман обращен к событиям 1839-1842 гг., когда после краткого периода благополучия английскую промышленность начал сотрясать кризис. Сотнями закрываются фабрики, выбрасывая на улицу тысячи рабочих, обреченных на голодную смерть. Рабочие поднимаются на борьбу, кульминацией которой были апрельский поход на Лондон и августовская всеобщая стачка (1842). Эти события легли в основу первой части романа, связанной с социально-политической проблематикой. Авантюрно-психологический план романа связан с судьбой Мери Бартон, хорошенькой модистки, которой пытается вскружить голову молодой фабрикант Гарри Карсон, с нравственным становлением героини, которая [604] предпочитает ухаживаниям светского волокиты любовь и верность рабочего.
«Мери Бартон» - многоплановое, а порой и противоречивое произведение, отразившее как сложность рабочего движения в Англии, так и противоречия в мировоззрении писательницы. В ее сознании сострадание к неимущим, чьи горе и слезы она видела вокруг себя, уживалось с идеями христианского социализма и с отголосками «манчестерской доктрины», идеологи которой проповедовали идентичность интересов рабочих и предпринимателей. Но если Гаскелл и следовала в своих размышлениях идеям Оуэна, Бентама, Кобдена, Брайта, то объективно ее роман стал приговором носителям «манчестерской доктрины».
Воспринятые современниками как документ, свидетельствующий о бедственном положении рабочих и истоках их возмущения, лучшие страницы романа пронизаны болью и негодованием писательницы: «Не хватает только Данте, чтобы описать их страдания»,- восклицает она, рассказывая о зловонных манчестерских трущобах, где свирепствуют голод и тиф, где дети появляются на свет в сырых подвалах, куда стекает грязь из уличных канав, где отец, обезумев от отчаяния, может убить собственное дитя, лишь бы не видеть его страданий.
перед яркими витринами фешенебельных магазинов - голодных рабочих, у которых, как у Бартона, нет ни пенни, чтобы купить еды умирающим от голода детям.
Через систему контрастных противопоставлений раскрывается центральный конфликт эпохи - конфликт труда и капитала, рабочих и предпринимателей. Противостоящие силы воплощены в романе в образах фабрикантов отца и сына Карсонов и рабочего-чартиста Бартона. Причем симпатии писательницы явно на стороне рабочих. Убежденная, вслед за Бернсом и Шелли, в том, что именно простолюдин является носителем «ума и чести» нации, Гаскелл с любовью и сочувствием рисует образы рабочих - Бартона и его дочери, их друзей - Джоба Легга и его внучки Маргарет, влюбленного в Мери молодого механика Джема Уилсона. Обремененные [605] нуждой, эти люди сохранили в своих сердцах представления о долге и чести. Они талантливы и трудолюбивы. «Пусть зарабатывает себе на хлеб в поте лица своего, как сказано в писании; лучше есть его без масла, чем быть бездельницей»,- говорит о дочери суровый Бартон.
Но не хлебом единым живы рабочие. Среди них есть математики-самоучки, которые, «пробрасывая челнок между петлями основы», порой заглядывают в труды Ньютона, ботаники, знакомые с классификацией Линнея, талантливые поэты, певцы и музыканты. Таковы энтомолог Джоб Легг, певица Маргарет, ослепшая от непосильного труда в мастерской, изобретатель Джем Уилсон.
Главный же талант рабочих, по мнению Гаскелл, состоит в умении словом и делом оказать помощь ближнему, попавшему в беду. Спасая от голодной смерти семью рабочего Дейвенпорта, закладывает у ростовщика последнюю одежду Джон Бартон; рискуя жизнью, выносит из здания горящей фабрики незнакомого рабочего Джем Уилсон, выхаживает тяжело больную Мери семья ливерпульского лодочника Стэрджиса. В этом и проявляется моральное превосходство рабочих над фабрикантами, ибо хозяева не способны на бескорыстную помощь страдающим. Бартон ненавидит хозяев; ибо ни один из них не протянул ему руку помощи, когда умирал от голода его сын Том: «Разве богач поделится со мной своим достатком, как он должен был бы сделать, если б вера его не была притворством?» - заявляет он.
Социально-политический конфликт романа, таким образом, предстает как конфликт этический, причем для рабочих критерием нравственности становятся истины, которые они могли найти в единственно доступной им книге - Библии. Размышления и речь рабочих насыщены христианскими образами и фразеологией - здесь и притча о бедняке Лазаре, апокалиптический образ Всадника на бледном коне, который топчет и косит народ, и т. д.
«Во мне живет несколько „я",- пишет она в письме подруге. - Одно из них, я считаю,- подлинная христианка, только люди почему-то называют его во мне социалистическим и даже коммунистическим». Но не только и не столько убеждениями писательницы определяется [605] изображение рабочих в романе. Гаскелл сумела реалистически точно отразить специфические национальные особенности английского освободительного движения, которое, начиная с крестьянских восстаний и буржуазной революции 1640-х годов, в решении земных проблем пользуется лозунгами религиозными. Религиозная аргументация была характерна и для речей чартистских агитаторов в 30-40-е годы, часто они были основаны на материале Библии, а сами собрания чартистов проходили в церквях.
Тем не менее в трактовке образа Бартона Гаскелл выходит за узкие рамки идей христианского социализма. Критически и смело мыслящий Бартон видит несоответствие религиозных догм о божественном милосердии и несправедливости, царящей в мире. Через религиозный скепсис и отчаяние он подходит к отрицанию религии и атеизму.
Образ Джона Бартона - одно из лучших созданий литературы середины века, обращавшейся к теме чартизма. В ряду других героев - рабочих, появившихся в английском романе этой поры (Джеральд из романа Б. Дизраэли «Сибилла, или Две нации», Барракло из «Шерли» Ш. Бронте, Стивен Блэкпул из романа Ч. Диккенса «Тяжелые времена»), он выделяется своей убежденностью, последовательностью в защите интересов своего класса, психологической достоверностью.
В романе, раскрывающем своеобразие чартистской идеологии во всей ее сложности, впервые право голоса получают ранее безгласные «руки» (hands), как уничижительно называют рабочих предприниматели. Некоторые эпизоды романа читаются как политический роман-дискуссия. Так, отправляя своего делегата Бартона в Лондон, где должно состояться вручение Хартии парламенту, рабочие дают ему свой наказ. Среди них есть и методисты, уповающие на милосердие Господа, и луддиты, и трезво мыслящие рабочие, как Бартон, которые считают, что зло заключено не в машинах, а в хозяевах; высказываются и обсуждаются различные экономические проекты - от самых здравых до самых утопических.
Поездка Бартона в Лондон - кульминационный момент в развитии политического конфликта в романе. Рабочие обмануты в своих ожиданиях - их унижают полицейские, охраняющие съезд аристократов к королевскому дворцу, оскорбляют члены буржуазного парламента, [607] не внявшие просьбам о помощи и выставившие рабочих депутатов за дверь. Отчаявшись, манчестерские бедняки решают пойти на крайние меры. Поводом для открытого столкновения становится получение промышленниками выгодного заказа с континента. Стремясь к сохранению высоких прибылей, они предлагают рабочим «голодные ставки» и, получив отказ, нанимают штрейкбрехеров. Оскорбленные насмешками хозяев рабочие организуют террористический акт, жертвой которого становится молодой Гарри Карсон, а исполнителем, по жребию,- Джон Бартон.
Карсон, казалось бы, выступает как традиционный повеса-злодей сентиментально-нравоописательного романа. Но Гаскелл «ломает» традиционные законы жанра, делая убийцей Карсона не Джема, а Джона Бартона, даже не подозревающего об ухаживаниях молодого фабриканта. Подобный поворот сюжета позволяет писательнице раскрыть сложную психологическую коллизию: возлюбленному Мери, на которого падает подозрение, грозит гибель на виселице, в то время как оба они знают (и не могут выдать полиции и суду) имя истинного убийцы. Только доказав алиби Джема, Мери удается отвести от него опасность.
Явным диссонансом к общему обличительному тону романа «Мери Бартон» звучит его финал, в котором наиболее полно воплотились абстрактно-гуманистические, христианско-примирительные идеи Гаскелл. Бартон, по воле автора, не принимающего идеи революционного насилия, понял, что убил не врага, но «человека и брата», понял, что зло никогда не принесет добра даже тем страдальцам, чье дело он так слепо защищал. Сломленный нравственными муками, он открывает тайну убийства отцу своей жертвы, и Карсон-старший, ранее жаждавший мести, вполне в духе диккенсовской «рождественской философии» прощает убийцу у его смертного одра: «Богатый и бедный, хозяин и рабочий стали теперь братьями, ибо им равно было ведомо страдание». Страдания, по мысли автора, делают Карсона другим человеком - он меняет свое отношение к рабочим, вводит на своих фабриках новые, более гуманные условия найма рабочих, Так, предпочитая следовать не логике [608] жизни и характеров, но отвлеченной этической идее, Гаскелл в финале романа начинает изменять реализму.
Очевидно, осознавая утопичность подобного финала, писательница связывает судьбы Мери и Джема Уилсона, отправляя их в Канаду,- Англия не место для супружеской идиллии, которую она предлагает в награду своим героям.
«взрывную» силу романа, появившегося в год жестоких расправ над чартистами и их массовой ссылки в Австралию. На Гаскелл «обрушились» рецензенты реакционных «Манчестер Гардиан» и «Эдинбург ревю». Вместе с тем книга Гаскелл получила высокую оценку знаменитых современников Гаскелл. «Умной и печальной» книгой назвала «Мери Бартон» Ш. Бронте. Диккенс пригласил Гаскелл сотрудничать в его журнале «Домашнее слово», где до середины 50-х годов она публикует свои произведения. Но самое главное - роман нашел своего читателя в среде тех, о ком он был написан: гордясь «своим» автором, манчестерские рабочие показывали дом писательницы детям и внукам.
В романе «Мери Бартон» воплощены важнейшие темы, получившие развитие в более позднем творчестве Гаскелл в ее романах, повестях и новеллах.
подтекст, перешло затем в стойкую символическую антитезу: «промышленный север - сельский юг» (патриархальный Кренфорд и промышленный Драмбл в романе «Кренфорд», сельский Нью-Форест и Мильтон-северный в романе «Север и Юг»). Если город для Гаскелл - воплощение худших сторон современной цивилизации, то сельская Англия с ее чистыми травами - место, где живут прекрасные люди, цельные натуры, заслуживающие всеобщей симпатии (повесть «Коттедж среди вереска», 1850). В этом Гаскелл не только следует традиции Вордсворта, но и предвосхищает идеи, положенные в основу романов Т. Гарди, написанных в конце века.
Мир патриархальной идиллии, окрашенной легкой авторской иронией, воспроизведен в романе «Кренфорд», который с 1851 по 1853 г. печатался в «Домашнем [609] слове» Диккенса. Кренфорд - обиталище «амазонок» - чудаковатых вдов и старых дев, над чьими причудами и аристократическими претензиями иронизирует автор. Следуя правилам «элегантной экономности», кренфордская «аристократка» вдова миссис Форрестер, проведя полдня у плиты, за чаем делает вид, «что не знает, какие пирожные были принесены из кухни, хотя она знала, и мы знали, и она знала, что мы знаем, и мы знали, что она знала, что мы знали, как она все утро провела за изготовлением чайных хлебцев и бисквитных пирожков». Та же «экономность» заставляет миссис Форрестер дать слабительное кошке, проглотившей ее единственное украшение - кусок кремовых кружев, о чем «элегантно», с демонстрацией спасенного сокровища она повествует в кругу подруг-«аристократок». Каждому англичанину (а роман «Кренфорд» - хрестоматийное чтение в школах Англии) знакома история о несчастной корове, свалившейся в яму с известью и потерявшей там всю шерсть, после чего хозяйка, по совету лукавого шутника, шьет ей фланелевые панталоны и жилет, в которых она щеголяет в холодное время года. Писательница ясно видит смехотворность претензий кренфордских дам на «респектабельность» и аристократизм, но здесь нет и тени того резкого осуждения снобов, которое мы видим у Теккерея,- чудаковатые обитательницы Кренфорда бескорыстны и, более того, беззащитны перед суровой реальностью жизни; сюда, в патриархальный мир Кренфорда может прийти и горе и бедность. Так, на краю бедности оказывается одна из главных героинь романа мисс Мэтти Дженкинс, утратившая все свои сбережения в результате краха банка. Так утопические мотивы «Кренфорда» переплетаются с темой социально-политической, заявленной в «Мери Бартон».
«Жизнь в Манчестере» (1848), повестях «Сердце Джона Миддлтона» (1850), «Исчезновения» (1851), «Мор-тон Холл» (1853), романе «Север и Юг» (1855) и других произведениях, Гаскелл все более озабочена проблемой мирного решения социальных конфликтов, и решение это она ищет чаще всего в сфере христианской этики. Связано это с тем, что начиная с 50-х годов в идеологии освободительного движения все большую роль начинают играть идеи христианского социализма, воздействия которых не избежал даже Эрнст Джонс. [610]
«Сердце Джона Миддлтона» тяжелую судьбу безработного, силою обстоятельств поставленного на краю преступления и гибели, Гаскелл делает его членом христианской общины и заставляет отказаться от мести врагу (надсмотрщику) под влиянием религиозно настроенной жены-калеки.
Иной выход - нравственное совершенствование человека под облагораживающим воздействием любви предлагается в повести «Мортон Холл», где любовь молодой аристократки мисс Мортон «перевоспитывает» ставшего ее мужем молодого фабриканта.
«Север и Юг». Несмотря на то что фоном, на котором разыгрывается действие романа, становятся массовые выступления трудящихся, бунт в армии и на флоте, главное внимание Гаскелл уделяет раскрытию нравственно-психологического конфликта. Воспитанная в презрении к грубым «толстосумам» Маргарет Хейл влюбляется в фабриканта Торнтона, которому также стоит немалого труда преодолеть свои предубеждения против общества, к которому принадлежат Маргарет и ее отец. Под влиянием глубокого чувства к Маргарет, Торнтон меняется сам и меняет свое отношение к рабочим.
«Сердце Джона Миддлтона», написанная в жанре психологической исповеди, романы «Север и Юг», «Жены и дочери», некоторые другие повести и новеллы последнего периода творчества Гаскелл (как, например, повесть «Бедная Клэр», где, предвосхищая психологические находки Р. Л. Стивенсона в «Странной истории доктора Джекиля и мистера Хайда», Гаскелл разрабатывает тему двойничества) свидетельствуют об углублении психологического начала в прозе писательницы - процессе, характерном для английской литературы середины - конца XIX в. и отразившемся в творчестве позднего Диккенса, Дж. Элиот, Дж. Мередита и других писателей-реалистов.