СААВЕДРА. ЭСПРОНСЕДА
Подобно многим испанским романтикам, Анхель Сааведра, герцог Ривас (1791—1865) был активным участником всех общественных событий того времени: юный воин, тяжело раненный в битве под Байленом, либерал-заговорщик, эмигрант, потом парламентарий, в 40-е годы «поправевший» вместе с испанским либерализмом. Параллельно общественной деятельности шла его литературная работа. Он начал с лирических и героических стихов в классицистическом вкусе, но очень рано в его поэзии проступили черты новой эстетики. Поэма «Перекресток чести» (1812) еще написана размеренным стихом («королевской октавой»), но выбором сюжета, заимствованного из средневековой хроники, характером героя, бросающего дерзкий вызов сразу всему рыцарству, обстановкой действия уже предвещает романтическую поэзию. Точно так же его ранние драмы («Альятар», 1816; «Лануса», 1822; «Ариас Гонсало», 1826—1827) говорят о настойчивом стремлении перейти от классицистической трагедии к романтической драме. С 1823 по 1834 г. он жил в эмиграции в Англии, Франции и на Мальте, где сблизился со многими писателями-романтиками, хорошо узнал новейшие течения европейской романтической литературы. Еще в эмиграции он написал многие из стихов и первый вариант драмы «Дон Альваро, или Сила рока», свидетельствующие о решительном переходе на позиции романтизма. Есть предположение, что с первым вариантом драмы познакомился тогда же Мериме, это объясняет определенное сходство сюжетных ситуаций «Дона Альваро» и новеллы Мериме «Души чистилища».
Одно из лучших стихотворений Сааведры — «Мальтийский маяк» (1828) — открывается великолепной картиной бури на море, заставляющей вспомнить «Плот «Медузы»» Жерико. Гибель ждала бы безрассудных гребцов, рискнувших помериться силами с разбушевавшейся стихией, если бы не мальтийский маяк, «царь хаоса», чья огненная корона указывает моряку верный путь: «Вот так же пылает факел разума в яростном вихре страстей».
с драмами Мартинеса де ла Росы). Однако и «Мальтийский маяк», и другие произведения конца 20-х — начала 30-х годов знаменуют полную победу романтизма, хотя, как и испанский романтизм в целом, Сааведра не порывает полностью с классицистической традицией. Мысль, что порывы страстей прекрасны до величественности, но гибельны и что только разум спасает человека, звучит и в других произведениях Сааведры, в том числе и в его лучшей драме «Дон Альваро, или Сила рока».
«Мавр-подкидыш, или Кордова и Бургос в X веке», немедленно признанная программным произведением национальной романтической школы. Сюжет заимствован из средневекового предания: герой поэмы Мударра, сын испанского воина и мусульманки, воспитанный при дворе халифа в Кордове, но возвращающийся в христианский Бургос, чтобы отомстить за отца и погубленных злодеем братьев, являет собой первый, еще эскизно намеченный и не вполне выдержанный романтический характер, о котором шла речь выше.
С поразительной энергией и последовательностью этот характер воплощен в образе дона Альваро из одноименной драмы. Здесь наиболее детально разработан основной конфликт героя — столкновение с обществом. Сословные предрассудки, законы чести, требующие мщения, и пылкость самого героя, не сносящего угроз и оскорблений, влекут его от катастрофы к катастрофе. Раскрытие тайны рождения Альваро — он сын вице-короля Перу и инкской принцессы — подготовлено мотивом солнца, часто звучащим в монологах героя. Кажущийся привычной метафорой, этот образ неожиданно выявляет скрытый смысл: ведь инки поклонялись солнцу и считали своего короля сыном солнца. Воспользовавшись войной за испанское наследство (действие драмы происходит в середине XVIII в.), отец Альваро «бежал в горы к диким индейцам и богохульственно поднял знамя предательства и мятежа». Драма была написана менее чем через десять лет после окончания войны за независимость в американских колониях Испании. Герой драмы, родившийся «под знаменем мятежа», воплощал реальную стихию борьбы за свободу.
Акт королевского прощения в драме Гюго, решительно меняющий характер и социальное положение Эрнани при сходной фабульной ситуации, здесь оказывается иллюзорным. Индейская кровь инков обрекает Альваро на вечное отщепенство. Альваро терпит сокрушительное поражение от испанского общества, фанатично охраняющего привилегии крови, отметающего и сострадание, и доводы рассудка, когда колеблются вековые устои. Как и в других романтических произведениях, невыносимыми узами для героев оказываются церковные обеты, данные в минуту слабости и отчаяния. И Альваро, и его возлюбленная Леонор готовы их нарушить — стеснения свободы непосильны для их страстных натур. «Весь этот мир — какая тесная темница!» — восклицает дон Альваро, имея в виду не только социальную, но и метафизическую несвободу человека. «Да обрушится небо! Да сгинет род людской! Истребление, разрушение...» — таковы последние слова отчаявшегося Альваро.
— центральные персонажи, ведущие интригу. Толпа: торговцы, цыганки, солдаты, нищие — комментирует события, ее поддержка — всегда на стороне Альваро. Герой как бы окружен народным хором, поднят им на авансцену. И если все связанные с церковью персонажи (каноник, брат Мелитон и отец Гуардиан) — на стороне «устоев» и самобытность личности Альваро их пугает, то продавец воды Пако утверждает гуманистический лозунг: «Каждый — сын своих дел».
Близки к Альваро и персонажи первого выпуска «Исторических романсов» Сааведры (1841): король Педро Жестокий, граф Вильямедиана и др. Это такие же неукротимые личности, бросающие вызов власти, правосудию, богу, судьбе. Даже исповедуя патриархальные добродетели, они утверждают их с безоглядной и разрушительной неукротимостью, так что превращают саму верность в гордыню и своеволие («Верный кастилец»).
«Разочарование во сне» (1842). Написанная на сюжет, давно известный испанскому театру, о вызванном магией поучительном сне, эта пьеса Сааведры выдает глубокое влияние Кальдерона, очевидное, впрочем, уже и в «Доне Альваро», где монологи героя, написанные десимами, развивают центральную мысль первого монолога Сехисмундо из драмы Кальдерона «Жизнь есть сон». «Разочарование во сне» — это притча о романтике, о романтическом отношении к жизни. В волшебном сне Лисардо переживает романтическую судьбу, испытывает и победы и поражения, влекомый максималистскими претензиями к жизни. Но если конечный вывод Альваро — это сопротивление до предела, а когда все возможности борьбы и мщения исчерпаны — последнее проклятие человечеству и самоуничтожение, то вывод Лисардо — отказ от борьбы, бегство в блаженное убежище мечты и искусства. Так в творчестве Анхеля Сааведры заканчивается развитие ведущей темы испанского романтизма.
Хосе Эспронседа-и-Дельгадо (1808—1842) не только в творчестве, но и в жизни был воплощением романтического бунтарства. В 15 лет он стал одним из организаторов тайного политического общества, был арестован и осужден, а после освобождения решительно вступил на путь революционной борьбы с тиранией. Длительная эмиграция, заговоры, аресты, ссылки, участие в уличных боях, революционная публицистика — вот его жизнь вплоть до безвременной смерти. Как политический мыслитель (брошюра «Правительство Мендисабаля», ряд статей) Эспронседа эволюционировал к последовательным революционно-демократическим, республиканским взглядам. В брошюре, посвященной анализу буржуазных реформ правительства Мендисабаля, Эспронседа обвиняет правительство в том, что оно покровительствует «капиталу богатых, но увеличивает при этом число и нищету пролетариев». Гибельной слабостью всех испанских революций Эспронседа считал неучастие в них «тех, кого называют грубым или низким народом».
— грандиозная метафора его бунтарства. Хорошо узнав за годы эмиграции европейское романтическое движение, Эспронседа развивал чуть ли не все жанровые формы (исторический роман, фантастическая новелла, драма, философская поэма, политическая и философская лирика), связывая их с комплексом идейных и образных мотивов испанского романтизма. Деятельнее, чем кто-либо из испанских романтиков, Эспронседа создавал пугающе-таинственный и мрачный образ героя — мятежного отщепенца, не способного и не желающего совладать со своими страстями и требующего от жизни абсолютной свободы и абсолютной полноты самоосуществления. Таковы персонажи «ролевой лирики» («Песня пирата», «Песня казака» и др.), таков совершивший множество преступлений, но в душе жаждущий чистой красоты и любви Санчо Салданья из исторического романа в вальтер-скоттовском вкусе «Санчо Салданья, или Кастилец из Куэльяра» (1833—1834). Рыцарь XIII в., Санчо Салданья предстает затем в поэме «Саламанкский студент» (1837—1840) в облике дона Феликса де Монтемара, одного из дон хуанов XVII в. В этой поэме первые главы, в которых герой тщится превзойти всех смертных в своеволии и цинизме, — лишь краткая экспозиция к центральному эпизоду преследования ускользающего видения, когда все небесные силы разгневанно ополчаются против дерзкого человека. Белая тень — мираж счастья, «обещанная радость» — оборачивается скелетом, рассыпается в прах. И отчаяние «саламанкского студента» перекликается с заключительной строкой стихотворения Эспронседы «Солнце. Гимн»: поэт предсказывает, что «наш взорвется мир и рухнет в бездну» с его несправедливым родом людским и глухим к страданию богом.
Философски обобщенный, символический характер обретает схема романтического бунта в поэме «Мир-дьявол» (1839—1840). Во вступлении к поэме в фантастических образах, напоминающих Вальпургиеву ночь Гёте или шабаш ведьм Гойи, в видениях войн и оргий, идиллий и вакханалий история рисуется как вихревое сплетение добра и зла, насилия и любви. Поэт хочет познать «правду бытия», «тайны смерти и существования», понять и оценить пути человеческого духа. Сюжет поэмы отдаленно напоминает историю Фауста. Старик на пороге смерти вновь обретает юность, приходит в мир «новым Адамом». Ему предстоит оказаться в Мадриде в «год сороковой столетья, что зовем мы меркантильным», встретиться с мадридскими обывателями, с толпой, бурлящей, как в дни восстания, побывать в тюрьме, в притонах, в аристократическом особняке... Человеческая «фауна» в поэме напоминает испанский плутовской роман. Однако путь Адама лишь внешне повторяет путь пикаро. Постановка проблемы у Эспронседы не столько социально-этическая, сколько философская. Адам — не естественный человек, испорченный средой, но Человек, вместилище духа, «гордого разума». Становясь заключенным, беглецом, разбойником, Адам не меняется по глубинной сути. Между навязанной ему социальной ролью и его духовностью зияет провал. В последней песне над телом юной покойницы в публичном доме стоит и посылает проклятие богу не плут, не прожженный циник, не буржуазный эгоист, но мятежник, отмеченный каиновой печатью бунта, Человек, против которого объединились социальная и божественная несправедливость.
К песне второй, посвященной Тересе Манча, первой возлюбленной поэта, Эспронседа сделал примечание: «Эта песнь — крик моей души; пусть тот, кто не захочет, не читает ее, ведь она ничем не связана с поэмой». По-видимому, поэт был несколько смущен непривычным для тогдашней испанской литературы открытым биографизмом своего творения. Но исповедальный лиризм песни не исключает высокой символической обобщенности. В этом лирическом отступлении сжато повторен весь замысел поэмы, только не в параболическом, а в реальном плане.
— та же история столкновения Адама с дьявольским миром. Тереса сама — вечный скиталец, преследующий «белую тень» счастья и обреченный на гибель. Ее душа сосредоточена на ожидании полной и беззаветной любви. Тереса — двойник Пирата и героических персонажей политической лирики Эспронседы. Те готовы купить ценой жизни свободу — она платит жизнью за недосягаемую полноту любви.
«саламанкского студента», и развращенного обществом Адама. Анонимный автор статьи, опубликованной в 1834 г. в газете «Эль Сигло» и приписываемой ныне Эспронседе, писал: «В противоположность холодным доктринам XVIII в., которые сводят нравственного человека к машине, управляемой точными математическими законами, которые презирают воображение и высмеивают высокие порывы человеческого сердца, мы верим, что чувства человека выше его интересов, желания — больше потребностей, а воображение — шире реальности».
Но стремления духа — не ложный призрак, у них есть опора в жизни, превращающая бесплотную мечту в предощущение должного. Для Эспронседы такая опора — чувственная красота мира, весеннее цветение земли, — пышной картиной его начинаются и заканчиваются и песнь, посвященная Тересе, и поэма «Саламанкский студент».
«Мир-дьявол» остался незаконченным. Посмертно были опубликованы два фрагмента. В одном из них, названном при публикации «Ангел и Поэт», Эспронседа как бы подводит итог своим поэтическим поискам: стих его в этом фрагменте звенит от страстного напряжения, изливая скорбь поэта, ведь он «так и не нашел ни слова, ни крика, ни жалобы, чтобы передать этот тайный голос мысли, это непрерывное смятение души...».