ЛИТЕРАТУРНОЕ ДВИЖЕНИЕ
В ПЕРВЫЕ ТРИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ XIX в.
Испания вошла в XIX век чрезвычайно отсталой в экономическом, социальном и культурном отношении страной. Бесстыдный фаворитизм, интриги и заговоры придворной камарильи, повседневный инквизиционный надзор над всеми видами интеллектуальной деятельности, нравственный упадок испанской знати, самой богатой и могущественной в Европе, — все это создавало впечатление, что Испания Бурбонов находилась в состоянии безнадежного разложения. Наполеон счел ее легкой добычей. Но видимость была обманчивой. Хорошо известны слова К. Маркса о том, что «Наполеон, который — подобно всем людям своего времени — считал Испанию безжизненным трупом, был весьма поражен, убедившись, что если испанское государство мертво, то испанское общество полно жизни, и в каждой его части бьют через край силы сопротивления». Маркс назвал все то, что Испания свершила и претерпела с момента захвата ее Наполеоном, — почти пятидесятилетний период трагических эпизодов и героических усилий, — «поистине, одной из самых волнующих и поучительных глав современной истории» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 10. С. 433).
Речь идет не только о том, что в Мадриде в 1808 г., в то время как королевская семья и гранды униженно оспаривали милости французского императора, вспыхнуло восстание, вылившееся в народную войну — герилью — против захватчиков. Речь идет также и о том подспудном идеологическом движении, начавшемся еще в конце XVIII в., в результате которого в ходе антинаполеоновской войны и первой революции (1808—1814) была выработана первая испанская конституция (1812) — один из самых смелых политических документов в Европе той эпохи. Пять буржуазных революций в течение XIX в. безуспешно пытались осуществить положения конституции 1812 г. Слова Маркса о том, что конституция «представляет собой самобытное и оригинальное порождение умственной жизни Испании, возрождающее древние и национальные учреждения, вводящее преобразования, которых громким голосом требовали наиболее видные писатели и государственные деятели XVIII века, и делающее необходимые уступки народным предрассудкам» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 10. С. 467), могут быть отнесены ко всему значительному, что породила духовная жизнь Испании в первой половине XIX столетия.
— таков идейно-художественный комплекс, определивший и великое искусство Гойи, и литературные достижения романтиков.
Условия, в которых развивалась общественная и художественная мысль Испании в первой половине XIX в., были исключительно тяжелыми.
Испания пережила изнурительную войну с захватчиком, две имевшие большой международный резонанс буржуазно-демократические революции (1808—1814 и 1820—1823) и вслед за каждой из них два периода самой изуверской реакции, самого безжалостного контрреволюционного террора. Трудно найти испанского писателя, который не перенес бы эмиграции, тюремного заключения или иных преследований. К тому же в годы антинаполеоновской войны испанская интеллигенция претерпела мучительный раскол: некоторые видные писатели из просветительского лагеря, связывая с французами надежды на преобразования в стране, поддержали режим короля Хосе (Жозефа Бонапарта) и вынуждены были бежать вместе с разгромленными оккупантами. В изгнании, во Франции, закончилась жизнь крупнейшего поэта XVIII в. Мелендеса Вальдеса и крупнейшего драматурга той эпохи Фернандеса де Моратина.
В 1833 г. Испания вступила в третью буржуазную революцию, сопровождавшуюся длительной гражданской войной между ультраправой феодально-клерикальной партией (карлистами) и либерально-консервативной буржуазно-дворянской коалицией. Карлисты были побеждены, а борьба между либералами и консерваторами продолжалась до 1843 г., когда в результате очередного военного переворота были отменены или приостановлены те половинчатые буржуазные реформы, которым Испания была обязана заметным экономическим и культурным подъемом конца 30-х — начала 40-х годов. Цикличность социального развития Испании, чередование революционных вспышек и периодов реакции, спада и медленного накопления сил, отразилась и в литературном движении.
Принято считать, что в первые десятилетия XIX в. в Испании длится еще предшествовавшая литературная эпоха. И в годы войны за независимость, и в годы второй революции циркулирует множество памфлетов, брошюр, издаются боевые сатирические журналы. Литературные формы сатирической публицистики восходят в основном к просветительской сатире: это «письма», «словари», пародийные «апологии» и т. п. Выделяются в потоке этих злых и остроумных обличений «Критический и бурлескный словарь» Бартоломе Хосе Гальярдо (1811) и анонимная серия памфлетов «Письма бездельника» (1820), автором которых был Себастьян Миньяно. Хотя эти произведения разделяет десятилетие, но цель у них общая — осмеяние тех сил старого режима, что злобным воем встретили как первую, так и вторую революции. Так же как в философской публицистике Просвещения, здесь широко используется бытовой факт. Миньяно рисует десятки достоверных сценок, выводит множество фигур: священников, монахов, судейских, фискалов, служителей святейшей инквизиции и т. п., заставляет читателя услышать их голоса, посмеяться над их самооправданиями.
—1857). Он культивировал и элегию, и послание, и анакреонтическую поэзию, но излюбленным его жанром была возвышенная героическая ода. Кинтана посвящал свои оды успехам науки («На изобретение книгопечатания», 1800; «На посылку испанской экспедиции с вакциной против оспы в Америку», 1806), восхвалению человеколюбия («К маленькой негритянке, взятой под покровительство герцогиней Альбой»), обличению деспотизма и прославлению самопожертвования борцов за свободу («К Хуану де Падилье», «Пантеон Эскориала»). Но самые пылкие оды Кинтаны вызваны угрозой французского нашествия («На Трафальгарскую битву»). Уже накануне антинаполеоновской войны Кинтана понял, какое значение обретает патриотическая тема обороны страны от иноземных захватчиков. В 1805 г. он поставил трагедию «Пелайо» — о легендарном астурийском вожде, первым вступившем в борьбу с арабами. Трагедия была написана с соблюдением всех классицистических «единств» (об их пользе Кинтана говорит в стихотворном трактате «Правила драмы»).
В годы войны Кинтана стал одним из самых энергичных пропагандистов либерально-революционного лагеря. Он сочиняет «Патриотические стихи», издает журнал «Семанарио патриотико», составляет манифесты и прокламации Центральной хунты, участвует в заседаниях кортесов в Кадисе. По возвращении на трон Фернандо VII поэт был подвергнут инквизиционному суду и длительному тюремному заключению. Освобожденный революцией 1820 г., он принял в ней участие как журналист, а на подавление революции откликнулся ярким антибурбоновским памфлетом «Письма к лорду Холланду». На этот раз Кинтана был сослан. Вернувшись в Мадрид лишь в 1828 г., он возобновил работу над начатой им еще в 1807 г. серией «Жизнеописаний знаменитых испанцев». В конце жизни Кинтана был окружен официальным признанием и даже публично увенчан королевой как поэт-лауреат.
идеала: в речи при вступлении в Академию в 1814 г. он подчеркнул, что бурные исторические события повлекли за собой бо́льшую свободу, смелость и страстность литературного языка. «Критик, который требует от писателя правильности, упорядоченности и уравновешенности, станет ли требовать подобной умеренности от моряка, необузданными криками побуждающего товарищей спасать корабль во время бури?».
Это заявление Кинтаны, свидетельствующее о том, что и писатель, приверженный к эстетике предыдущего этапа, осознавал необходимость перемен в художественном мышлении, вплотную подводит к вопросу о генезисе романтизма в Испании. По устоявшейся точке зрения, романтизм в испанской литературе утверждается в начале 30-х годов; в первые же десятилетия века налицо лишь теоретические предпосылки романтизма: первые статьи, пропагандирующие европейские романтические доктрины, полемика сторонников и противников новой литературы. Начало этой пропаганде было положено в 1814 г. Иоганном Николасом Бель де Фабером, пересказавшим для испанцев «Лекции о драматическом искусстве и литературе» Шлегеля. Вслед за Шлегелем Бель де Фабер требовал пересмотреть отношение испанцев к драме Золотого века и в особенности к Кальдерону. Он считал классицизм, осуждавший испанскую драму как «неправдоподобную» и «варварскую», временным отклонением от столбовой дороги европейской и, уж во всяком случае, испанской литературы. Бель де Фабер ценил в искусстве героическое, коллективное начало, но связывал его с христианством и средневековым рыцарским духом. По своим политическим установкам Бель де Фабер был консерватором, сторонником традиционной католической монархии. Возражал ему Хоакин де Мора, защищавший установления классицистической эстетики как соответствующие веку разума и прогресса. Эта полемика тянулась несколько лет. Когда в 1820 г. Бель де Фабер собрал свои выступления по этому поводу (статьи, памфлеты, пародии, переводы) в книжку под названием «Защита Кальдерона и старого испанского театра против офранцуженных в литературе», то выявилось, что наряду с обновленной трактовкой испанской классики Бель де Фабер вел широкую пропаганду романтической эстетики, отнюдь не сводившуюся к переводам и пересказам из Шлегеля. Он ссылается на Скотта, Вордсворта, Байрона, особенно часто на де Сталь; возражая против обвинений в ненависти к просвещению и энциклопедистам, он в то же время протестует против «механистической морали», «тирании разума», не считающегося с особенностями национальной действительности. Искусству необходимо, заключает Бель де Фабер, «живое и всеобъемлющее воображение, способное воссоздать давние времена и самые далекие от нас нравы».
Знакомство с романтической доктриной продолжилось благодаря выступлениям других критиков. Наиболее значительным было «Рассуждение о влиянии современной критики на упадок испанского театра» Агустина Дурана (1828). Возможности пропагандистов европейского опыта были ограничены цензурными запретами: ведь до конца 1820-х годов в Испании не могли быть изданы даже романы Скотта. Конечно, некоторые писатели знали их в подлиннике или во французском переводе. Рафаэль Умара, автор первого романтического романа на историческую тему «Рамиро, граф Лусены» (1823), в прологе говорит, что его задачей было приспособить к запросам испанской публики опыт Скотта и других, еще неизвестных в Испании европейских романистов.
исключительное значение манифестам, полемике и т. п. — это искажает облик испанского романтизма, связывая его изначально с антипросветительской и реакционной (если иметь в виду идеологическую позицию Бель де Фабера) мыслью. На самом деле в те же годы романтическое миросозерцание самозарождалось в творчестве ряда испанских художников в момент кризиса просветительских иллюзий. При этом, однако, не происходило решительного разрыва с идеологией Просвещения. Так, еще в 1800 г. в Париже на испанском языке вышел роман в письмах «Корнелия Бороркия, или Жертвы инквизиции», автор которого укрылся под инициалами А. К. Г. Книга была запрещена цензурой, но печаталась в Испании в годы революции 1808—1814 гг. и вновь в 1820—1823 гг. Неизвестный автор был воспитан в духе просветительской идеологии. Но в поступках и монологах персонажей, оказывающихся бессильными перед громадой старого режима, в их отчаянной и безуспешной защите права на личную свободу и счастье, в победе общего порядка над отдельным человеком уже угадывается образ новой коллизии, силуэт нового героя.
пересмотреть теорию, по которой возникновение романтизма в Испании ставилось в зависимость от проникновения извне отдельных романтических идей, в частности эстетики братьев Шлегелей.
Прежде всего романтизм рождается уже на рубеже веков в творчестве Франсиско Гойи, а к 1814 г., т. е. в момент завершения картин «Атака мамелюков 2 мая 1808 г.» и «Расстрел на холме принца Пия 3 мая 1808 г.», выражается художником с такой полнотой и экспрессией, как, может быть, нигде в Европе. Даже при том, что «Черные картины из Дома Глухого», эти настоящие романтические мифы, созданные Гойей в начале 1820-х годов, не были известны современникам, все же воздействия полотен о мадридском восстании, «Бедствий войны», рисунков и портретов тех лет достаточно, чтобы в духовной атмосфере страны почувствовать могучее дыхание романтического искусства.
Замечательна в этом плане и личность Хосе Марии Бланко Уайта (1775—1841), журналиста, поэта и прозаика, участника войны за независимость, либерала, сбросившего священнический сан и вынужденного окончить жизнь в изгнании. Еще в 1803 г. он прочитал в Экономическом обществе Севильи «Речь о поэзии», содержащую некоторые постулаты романтической эстетики. В начале 1820-х годов в эмигрантских изданиях Бланко Уайт опубликовал несколько очерков в романтическом духе и статью «О наслаждении невероятным вымыслом» — замечательный манифест романтической эстетики. Как и Бель де Фабер, Бланко Уайт нападает на просветительскую рассудочность: «Напрасно тщатся те, кого именуют философами, искоренить самую способность нашего ума рисовать неведомые миры и воображать себя их частью. В этих созданиях воображения содержится высшая поэзия. Без них не может существовать романтический жанр в стихе или в прозе — источник всего лучшего, что уже дала или даст современная поэзия». При этом он отнюдь не разделяет политических взглядов Бель де Фабера. В 1821—1822 гг. Бланко Уайт печатает в Лондоне на английском языке «Письма из Испании» (в Испании полностью опубликованы лишь в наше время). Их можно рассматривать в ряду, начатом книгой Ж. де Сталь «О Германии», как вклад в национальную типологию культур, которую стали разрабатывать романтики.
Таким образом, уже в первые десятилетия XIX в. испанский романтизм существует как влиятельное духовное движение, хотя собственно литературные его достижения еще невелики. Но последовавшее затем подобно взрыву утверждение нового литературного направления было бы невозможно, если бы новые художественные идеи, новый вкус не укоренились бы уже в умах широкого круга образованных испанцев.