ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Право и политическая экономія.
I. Юристы: Пачеко. -- Кановасъ дэль Кастильо. II. Послѣдователи Ховельяноса: Ферминъ Кавальеро. -- Паскваль Мадосъ. -- III. Англійская школа свободнаго обмѣна: Люисъ-Маріа Пасторъ. -- Морэтъ-и-Прендергастъ. -- Габріэль Родригесъ. -- Санъ Рона. -- Братья Бона. -- Кольмеиро. -- IV. Соціализмъ: Пи-и-Маргалль.
ѣнія, его юстиція. Съ какой-бы точки зрѣнія мы ни взглянули на нее, и въ общихъ установленіяхъ, и въ частной организаціи судовъ, -- намъ всюду представится рядомъ съ возвышенными стремленіями самое печальное примѣненіе ихъ на практикѣ.
Горе тому наивному иностранцу, который, по какимъ нибудь случайностямъ, вздумаетъ на свое несчастіе обратиться къ покровительству испанскаго суда. Онъ никогда не найдетъ въ немъ справедливаго удовлетворенія; чѣмъ важнѣе его дѣло, чѣмъ больше требуеть оно вниманія и тщательнаго изслѣдованія, тѣмъ меньше y него шансовъ добиться когда нибудь правды. И что всего хуже, -- зло заключается здѣсь не столько въ несовершенствѣ самыхъ законовъ или небрежности судей, рѣшающихъ дѣла, сколько въ открытомъ и нагломъ корыстолюбіи всего чиновничьяго міра, живущаго исключительио на счетъ истцовъ и отвѣтчиковъ. Это цѣлая стая голодныхъ хищниковъ, всегда готовыхъ броситься на свою добычу и растерзать ее на законномъ основаніи: кто ищетъ правды и свѣта, тотъ ихъ личный врагъ, потому что раскрытіе истины неминуемо ведетъ къ скорому и правильному рѣшенію дѣла, a этого-то именно они больше всего и желаютъ избѣжать. Вѣдь, количество кліентовъ сравнительно мало или не настолько велико, чтобы прокормить досыта всѣхъ тѣхъ, y кого средства къ жизни зависятъ отъ судебныхъ тяжбъ, -- и вотъ, ради своего благосостоянія, они положили себѣ за правило не выпускать изъ рукъ попавшейся имъ жертвы до тѣхъ поръ, пока не выжмутъ изъ нея всѣхъ соковъ. Тутъ существуетъ словно какой-то общій заговоръ: всякій служащій въ судѣ, отъ escribano до procurador'a всѣми силами старается противодѣйствоватъ адвокатамъ (аbogados), естественно стремящимся къ скорому окончанію дѣлъ, -- къ возможному сокращенію всѣхъ этяхъ дознаній, отношеній, отзывовъ, контръ-отзывовъ и другихъ проволочекъ, неизбѣжно сопровождающихъ въ Испаніи каждый судебвый процессъ. Интересы казны при такихъ порядкахъ только выигрываютъ, интересы чиновниковъ -- и того больше, поэтому распутывать дѣло -- считается чуть-ли не преступленіемъ, a умѣть запутать его -- высокоцѣнимый талантъ.
ѣсто того, чтобы уменьшиться въ XIX вѣкѣ, оно возрасло до громадныхъ размѣровъ, особенно когда послѣ 1856 года необычайное развитіе промышленной и коммерческой дѣятельности умножило число предпріятій. Можно сказать безъ преувеличенія, что большая часть иностранцевъ, въ томъ числѣ и французовъ, поселившихся тогда въ Испаніи, разорились единственно потому, что, для защиты своихъ интересовъ, принуждены были обращаться къ мѣстнымъ судамъ.
ѣлила уроженцевъ юга краснорѣчіе съ такимъ-же блескомъ развертывается въ залахъ суда, какъ и въ палатѣ кортесовъ, но, къ сожалѣнію, y защитниковъ и y обвинителей вошло въ какую-то привычку наполнять судебныя пренія рѣчами, совершенно не идущими къ дѣлу, такъ что и публика, и судьи никакъ не могутъ предугадать того момента, когда имъ слѣдуетъ сосредоточить вниманіе. А кому-же охота добровольно наводнять свои мозги этимъ потокомъ хотя красивыхъ, но пустыхъ и безполезныхъ словъ? И вотъ, чтобы избѣжать такой опасности, судьи предпочитаютъ не слушатъ совсѣмъ. Они совершенно безучастно предоставляютъ ораторамъ изливать свои сладкозвучныя рѣчи, зная заранѣе, что это нисколько не послужитъ къ уясненію главной сути вопроса, и спокойно, терпѣливо выжидаютъ конца. Съ такою-же небрежностью они просматриваютъ судебные акты, протоколы, всегда слишкомъ объемистые, слишкомъ формалистичные, a между тѣмъ только здѣсь-то и дается возможность судьѣ получить необходимыя свѣдѣнія обо всѣхъ обстоятельствахъ дѣла.
ѣ опоры не въ буквѣ закона, a въ его духѣ, но отмѣченное нами зло такъ глубоко вкоренилось въ обычаи испанскихъ судовъ, что съ нимъ уже трудно бороться единичнымъ силамъ. Тамъ въ теченіи цѣлыхъ вѣковъ послѣдній эскрибано, ничтожнѣйшій алгвазилъ -- могли безнаказанно злоупотреблять частичкою данной имъ власти, и никто не видѣлъ въ этомъ ничего ненормальнаго, каждый привыкъ смотрѣть на юриспруденцію, какъ на старый арсеналъ, гдѣ всегда можно найти подходящее оружіе для того или другого процесса; поэтому и теперь еще рѣдки, очень рѣдки тѣ случаи, когда она дѣйствительно исполняетъ свое серьезное и разумное назначеніе подъ руководствомъ истинныхъ служителей закона.
За весь обозрѣваемый нами періодъ особенно выдѣляются только два человѣка, возведенные своими юридическими познаніями на высшія должности въ государствѣ. Это -- донъ Іоакимъ Франциско Пачеко и донъ Антоніо Кановасъ дэль Кастильо.
ѣйшихъ событій царствованія Изабеллы II; какъ журналистъ и государственный дѣятель, онъ постоянно остается на первомъ планѣ во всѣхъ министерскихъ кризисахъ, происходившихъ до и послѣ движенія 1854 года; является также главнымъ пособникомъ Ріоса Розасъ въ образованіи новаго Союза либераловъ, a его серьезныя литературныя работы по разнымъ предметамъ свидѣтельствуютъ o недюжинной силѣ ума, способнаго обнять однимъ взглядомъ и политику, и Исторію, и право, и литературу. Вообще, это одинъ изъ тѣхъ немногихъ людей царствованія Изабеллы II, которые сумѣли устоять и не споткнуться даже въ такія времена, когда наиболѣе богато одаренныя натуры легко поддавались увлеченію всѣми крайностями распущенныхъ нравовъ.
Іоакимъ Франциско Пачеко оставилъ много серьезныхъ изслѣдованій древняго и новаго законодательства, лекціи-же его по уголовному праву, читанныя имъ въ мадридскомъ Атенеѣ, были приняты потомъ за руководство въ большинствѣ испанскихъ республикъ южной Америки. Въ молодости онъ писалъ даже стихи; сочинилъ трагедію въ прозѣ Альфредъ, появившуюся на сценѣ въ 1835 году, и двѣ драмы, никогда, однако, не игранныя. Все это было перепечано въ 1864 г. вмѣстѣ съ другими произведеніями Пачеко, подъ общимъ заглавіемъ: Литература, Исторія и Политика. Съ его-же дѣятельнымъ участіемъ издавался журналъ, имѣвшій заслуженный успѣхъ: Дневникъ Юриспруденціи.
Можно-бы, пожалуй, не безъ основанія причислить Пачеко и къ историкамъ: онъ написалъ между прочимъ Введеніе къ исторіи нашего времени, O Готской монархіи и кодексѣ Fuero Juzgo, O развитіи либеральныхъ идей въ Испаніи и проч. Но во всѣхъ этихъ произведеніяхъ видно, что главнымъ стремленіемъ автора было расположить общественное мнѣніе въ пользу политической системы доктринеровъ 1830 г. Онъ не столько изучаетъ факты, сколько старается приноровить ихъ къ своимъ цѣлямъ; словомъ, -- объектъ его крайне ограниченъ, что много отнимаетъ интереса и цѣнности y этихъ историческихъ работъ. Вотъ почему мы прежде всего видимъ въ Пачеко юриста, a не историка, хотя самъ онъ, какъ это нерѣдко случается, придавалъ наибольшее значеніе своимъ опытамъ именно въ томъ родѣ, гдѣ оказывался наименѣе сильнымъ. Такое ошибочное честолюбіе невольно напоминаетъ намъ автора Духа Законовъ, который тоже особенно гордился тѣмъ, что написалъ свой Temple de Gnide.
ѣта министровъ короля Альфонса XII, -- не обладаетъ ни серьезностью Пачеко, ни его литературнымъ дарованіемъ; онъ менѣе знакомъ съ наукою права, но за то несравненно болѣе способенъ къ политической борьбѣ. По своимъ, такъ сказать, оффиціалънымъ воззрѣніямъ, онъ также считался сторонникомъ парламентскаго и конституціоннаго доктринаризма, хотя; въ дѣйствительности никогда не держался никакого опредѣленнаго направленія, ни къ одному не примыкалъ открыто, опасаясь повредить себѣ въ общественномъ мнѣніи.
ѣ и просвѣщеніи народа, сколько o томъ, чтобы сохранить за собой положеніе правящаго имъ, a для этого избралъ самый удобный и легкій способъ: служить интересамъ привиллегированныхъ классовъ, прибѣгая въ то-же время къ лже-либеральнымъ пріемамъ. Это типъ, давно, извѣстный во Франціи и особенно процвѣтавшій въ срединѣ текущаго столѣтія. Прибавьте еще къ такимъ умственнымъ и моральнымъ качествамъ постоянную изысканность формы, и вы получите довольно точное понятіе o государственномъ дѣятелѣ, который наиболѣе способствовалъ возстановленію конституціонной монархіи въ Испаніи, послѣ удаленія изъ нея принца Амедея Савойскаго. Сочиненія Кановаса дэль Кастильо (Ліитературные этюды, Рѣчи, произнесенныя въ Исторической Академіи и проч.) точно также могутъ свидѣтельствовать объ отсутствіи y автора строго-опредѣленнаго характера. Онъ не принадлежитъ къ числу тѣхъ стойкихъ, непоколебимыхъ натуръ, которыя работаютъ безъ затаенныхъ цѣлей, ничего не имѣя въ виду, кромѣ торжества своихъ идей. Кановасъ владѣетъ блестящимъ, неизсякаемымъ краснорѣчіемъ, наклоненъ къ терпимости и горячо стремится пріобрѣсти всеобщее одобреніе, это все-таки, пожалуй, недюжинныя качества, но легко понять, что при настоящихъ критическихъ обстоятельствахъ Испаніи нужны иные государственные дѣятели, болѣе энергичные и болѣе крѣпкаго закала.
II.
Ученики Ховельяноса: Форминъ Кавальеро. -- Паскваль Мадосъ.
ѣзко выдѣляющая его изъ ряда другихъ испанскихъ писателей, занимавшихся соціальной наукой, заключается, по нашему мнѣнію, въ томъ, что онъ обладалъ всѣми свѣдѣніями, какія только можно было имѣтъ въ то время объ экономическпхъ, историческихъ и географическихъ условіяхъ своего отечества. Дальнѣйшее преуспѣяніе страны тѣсно соединялось въ его понятіяхъ съ основательнымъ изученіемъ всѣхъ предшествовавшихъ изслѣдованій самой почвы, ея производительныхъ силъ и законовъ земельнаго распредѣленія.
Но мы увидимъ сейчасъ, что въ XIX столѣтіи эти воззрѣнія значительно измѣнились. Въ Мадридѣ образовалась цѣлая школа мыслителей, которая вѣрила въ возможностъ абсолютной экономической истины и принимала на себя смѣлость утверждать, что всѣ вопросы :политической экономіи должны быть рѣшаемы на основаніи чисто-абстрактныхъ, метафизическихъ началъ. Школа эта ничего не имѣетъ общаго съ ученіемъ Ховельяноса и съ его плодотворными стремленіями вывести свою страну изъ того крайняго экономическаго упадка, въ которомъ она изнывала. Воодушевляясь идеями англійской школы и той группы французскихъ писателей, что по справедливости могутъ быть названы фанатиками свободнаго обмѣна, -- представители новыхъ теорій въ Испаніи отвергали необходимость внимательнаго изученія фактовъ и ограничивались однимъ лишь проповѣдываніемъ самодѣятельности, свободной иниціативы и выгоды конкуренціи.
ѣстной доли пользы, принесенной Испаніи этой школой, но вмѣстѣ съ тѣмъ не можемъ не констатировать причиненнаго ею-же значительнаго вреда. Если съ одной стороны она заслуживаетъ полной благодарности за то ,что стремилась пробудить любовь къ честному и правильному труду въ своихъ соотечественникахъ. зараженныхъ авантюризмомъ, то съ другой стороны ей непростительно было подвергать борьбѣ во всемірной конкуренціи народъ отсталый, обѣднѣвшій, обезсиленный; экономическія условія котораго требовали не борьбы, a самаго осторожнаго, заботливаго ухода.
ѣ обработывающая промышленность стоитъ на верху процвѣтанія, все-таки нашла необходимымъ защититься отъ англійскаго производства, то въ положеніи испанскаго народа было просто нелѣпо открыть безпошлинно свои границы иностранному ввозу и тѣмъ окончательно подавить развитіе собственной индустріи. Нація, желающая достигнуть экономическаго благосостоянія, не можетъ оставаться исключительно земледѣльческой. или торговой, она должна быть также и промышленной.
Въ этотъ періодъ крайняго увлеченія индивидуалистическими теоріями свободнаго обмѣна, немногіе сумѣли удержаться въ предѣлахъ благоразумной осторожности, сохранить самостоятельное сужденіе и не поддаться несчастной маніи легкомысленно примѣнять къ своему отечеству невѣрно понятые абстрактные принципы. Къ числу этихъ немногихъ мы должны отнести двухъ писателей.
Одинъ изъ нихъ -- Ферминъ Кавальеро, другъ и бывшій товарищъ по министерству великаго трибуна Іоакима-Маріа де Лопецъ. Испанская литература обязана ему превосходной книгой Fomento de la poblacion rural (Прогрессъ земледѣльческаго класса), которую по справедливости можно назвать лучшимъ произведеніемъ современной Испаніи въ области экономическихъ вопросовъ. Она содержитъ подробное изслѣдованіе земледѣльческой культуры въ различныхъ частяхъ Пиренейскаго полуострова и даетъ самое точное понятіе o степени производительности каждой отдѣльной провинціи и каждаго въ ней округа, со всѣми особенностями, отличающими его отъ другихъ. Всѣ послѣдствія раздѣловъ земли и переходовъ ея по праву наслѣдства такъ тщательно отмѣчены и такъ глубоко обсуждены, что мы не находимъ словъ для достаточной хвалы почтенному автору. Кромѣ того книга написана яснымъ, изящнымъ языкомъ, не лишеннымъ въ то-же время научной серьезности тона, величіемъ слога она напоминаетъ Бюффона, точностью -- Тацита, поэтичностью -- Бернардена де Сэнъ-Пьеръ. Молодая школа не безъ намѣренія воздерживалась отъ похвалъ этому во всѣхъ отношеніяхъ прекрасному произведенію, но потомство навѣрное будетъ справедливѣе къ нему; когда испанцы научатся судить самостоятельно и перестанутъ наконецъ вѣрить въ возможность дедуктивной и чисто-метафизической политико-экономіи, тогда они соединятъ въ своей глубокой благодарности имена Ховельяноса и Фермина Кавальеро.
ѣ это былъ одинъ изъ самыхъ искреннихъ выразителей чувствъ и предразсудковъ партіи, такъ называемыхъ прогрессистовъ, со всѣми ея противорѣчіями. Защищая прогрессъ, онъ въ то-же время отстаивалъ и религіозное единство, служилъ то общенаціональнымъ, то исключительно каталонскимъ интересамъ, -- словомъ, принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые въ своемъ стремленіи къ благу все-таки не могутъ освободиться отъ предразсудковъ, привитыхъ воспитаніемъ. Онъ не принялъ теоріи свободнаго обмѣна, но за то увлекся другою крайностью и сдѣлался ярымъ сторонникомъ той узкой формы протекціонизма, что при извѣстныхъ условіяхъ легко можетъ повести къ запретительной системѣ.
ѣмъ, что не придавалъ надлежащаго значенія духу свободы, мы все-таки должны поставить ему въ не малую заслугу ту добросовѣстность и то неутомимое стараніе, съ какими онъ во всю свою жизнь, доискивался правды фактовъ. Его книга o національяой статистикѣ, его географическій словарь, наконецъ, то покровительство, какое онъ, въ качествѣ администратора, оказывалъ всякому точному изслѣдованію, всякому выясненію существующей дѣйствительности, отводятъ ему почетное мѣсто среди испанскихъ экономистовъ. Какъ писатель, онъ не обладаетъ ни изяществомъ, ни художественностью, ни поэтичностью Фермина Кавальеро, но за то всегда говоритъ опредѣленно, что желаетъ сказать, и нигдѣ, ни при какихъ условіяхъ, не измѣняетъ своимъ главнымъ достоинствамъ -- искренности и добросовѣстности. Никто болѣе его не способствовалъ развитію въ Испаніи статистическихъ работъ и накопленію тѣхъ положительныхъ данныхъ, съ помощью которыхъ мы въ настоящее время имѣемъ возможность составить вѣрное и точное понятіе объ этой странѣ. Фактъ, достойный замѣчанія: Испанія, по преимуществу, страна воображенія, a между тѣмъ за послѣднее столѣтіе она не уступаетъ самымъ передовымъ своимъ соперницамъ въ кропотливой разработкѣ тѣхъ точныхъ наукъ, что помогаютъ ей познавать самое себя, т. е. географіи, статистики, почвовѣдѣнія и проч. Это хорошій признакъ, дающій надежду, что несчастная нація поднимется наконецъ и не всегда будетъ несчастной.
III.
Англійская школа свободнаго обмена: Люисъ-Маріа Пасторъ. -- Моротъ-и-Прендергастъ. -- Габріэль Родригесъ. Санъ-Рома. -- Братья Бона. -- Кольмеиро.
ѣбныхъ законовъ, политическіе успѣхи Кобдена, торговые трактаты 1860 г. во Франціи, -- все это вмѣстѣ произвело крайнее возбужденіе умовъ въ одной части испанской молодежи. Между студентами математическаго и юридическаго факультетовъ образовалась цѣлая партія; со всею горячностью, со всѣмъ легкомысліемъ юности, она приняла за догматы абсолютныя теоріи свободнаго обмѣна, установленныя манчестерской школой, и сочла ихъ примѣнимыми ко всѣмъ странамъ, ко всѣмъ различнымъ условіямъ экономической жизни народовъ. Увлеченная духомъ прозелитизма, этимъ исконнымъ свойствомъ характера испанской націи, она усердно и настойчиво стала проводить воспринятыя теоріи во всѣ классы общества.
ѣе воспламенили эти горячія головы: вѣдь такъ удобно и такъ соблазнительно получить возможность рѣшать, какъ простую геометрическую задачу, самые сложные и трудные вопросы соціальной науки. Со всѣмъ, что требуетъ обширныхъ знаній, полной научной подготовки, эти юноши, еще не сойдя со школьныхъ скамей, думали разомъ покончитъ однимъ повтореніемъ заключительныхъ выводовъ Экономической Гармоніи, и однимъ словомъ Свобода отвѣтить на всѣ вопросы и застраховать себя отъ всякихъ возраженій.
Они, конечно, еще не знали, насколько важно для каждой націи быть не только земледѣльческой, или торговой, но и промышленной, a вслѣдствіи такого недоразумѣнія, смѣло отрицали всякое покровительство государства, въ чемъ-бы оно ни проявлялось: въ развитіи-ли національныхъ мануфактуръ, въ улучшеніи-ли путей сообщенія, или въ необходимой помощи самымъ многочисленнымъ и обездоленнымъ классамъ населенія, -- во всякомъ случаѣ оно было имъ ненавистно. Въ своемъ крайнемъ увлеченіи либерализмомъ, оня забывали невѣжество и нищету своихъ соотечественниковъ, не хотѣли принять во вниманіе, что этотъ бѣдный, слабый народъ не можетъ еще вступить въ борьбу съ своими сосѣдями, опередившими его во всѣхъ отношеніяхъ, болѣе сильными, болѣе богатыми и съ лучшими орудіями въ рукахъ.
ѣ этой молодежи стали двое вполнѣ уже зрѣлыхъ людей, изъ которыхъ одинъ, донъ Люисъ-Маріа Пасторъ, занималъ вліятельный постъ министра финансовъ въ умѣренномъ кабинетѣ, a другой, Оренсе, маркизъ д'Альбанда, хотя и потомокъ древняго аристократическаго рода, во всю свою жизнь боролся въ рядахъ республиканской партіи; подъ ихъ-то предводительствомъ, эта маленькая армія, въ продолженіе цѣлыхъ восьми лѣтъ (отъ 1860 до 1868 г.), не переставала дѣйствовать на общественное мнѣніе Испаніи и возбуждать его.
Многія изъ распространенныхъ ею теорій представляли для испанской націи особенную прелесть новизны и несомнѣнно имѣли хорошее вліяніе. Пробуждать любовь къ честному труду тамъ, гдѣ люди искони вѣковъ привыкли искать своего счастія въ авантюризмѣ да во всякаго рода азартѣ, конечно, было дѣломъ полезнымъ и плодотворнымъ, но впадать при этомъ въ крайности, -- отрицать всякое значеніе государства, предписывать истощенной и обезсиленной націи то, что только возможно для богатой и сильной, подводить всѣ заключенія подъ одну излюбленную формулу, -- это значило идти опаснымъ и ложнымъ путемъ.
ѣйствительно, сами того не подозрѣвая, эти легкомысленные экономисты, подъ прикрытіемъ либеральной пропаганды, въ сущности стремились водворить въ своемъ отечествѣ финансовый феодализмъ.
ѣятельной власти многихъ изъ той группы молодыхъ людей, которую можно бы назватъ партіей свободнаго обмѣна. Нѣкоторые изъ нихъ были не лишены таланта, такъ, напр., -- Моретъ, Эчегарай и Габріэль Родригесъ, (первый -- адвокатъ, два другіе инженеры) каждый на своемъ поприщѣ, могли бы замѣтно выдѣлиться во всякой странѣ, но ужъ навѣрное нигдѣ, кромѣ Испаніи, имъ не поручили бы сразу такой важной и отвѣтственной административной роли въ государствѣ. Ошибочность этого выбора и не замедлила проявиться: лишь только власть перешла въ ихъ руки, они тотчасъ же стали примѣнять къ дѣлу свои несостоятельныя теоріи и, вмѣсто того, чтобы способствовать преуспѣянію страны, тормозили его болѣе, чѣмъ кто-либо. Ни Эчегарай, ни Фигуэрола не сумѣли урегулировать испанскихъ финансовъ, дать надлежащее направленіе общественнымъ работамъ; они не только не смогли предотвратить того упадка, къ которому давно уже шло ихъ несчастное отечество, но еще ускорили его своими неудачными экспериментами. Все дѣло въ томъ,. что Испанія совсѣмъ не нуждается въ двигателяхъ, подобныхъ Кобдену, -- ей нуженъ свой Кольберъ.
Въ заключеніе мы должны упомянуть здѣсь o другихъ выдающихся членахъ той же экономической партіи: Кольмеиро, Санъ-Рома, братья Войа -- такъ же горячо и неутомимо ратовали подъ знаменемъ свободнаго обмѣна; если они и не занимали такихъ высокихъ постовъ, за то, можетъ быть, еще съ большимъ усердіемъ старались распространять въ испанскомъ обществѣ то, что называли своей истинной вѣрой.
ѣстныхъ экономистовъ, т. е. того ученія, какое наиболѣе подходило къ его излюбленнымъ теоріямъ: онъ из. далъ нѣсколько руководствъ къ политической экономіи, составленныхъ по плану французскихъ и съ точнымъ соблюденіемъ ихъ программы. Санъ-Рома имѣлъ отъ природы всѣ задатки, чтобы успѣшно подвизаться на ряду съ самыми блестящими ораторами своего времени, но принятое имъ направленіе помѣшало ему принести дѣйствительную пользу въ роли трибуна: нападать на пошлины въ странѣ, прежде всего нуждающейся въ покровительствѣ своей слабой мануфактурѣ, ратовать противъ несуществующихъ фабрикантовъ, -- это значило изображать изъ себя Донъ-Кихота, воюющаго съ вѣтряными мельницами.
ѣмъ пріобрѣли возможность примѣнить свои теоріи къ дѣлу. Это наилучшій способъ пропагандированія всякой идеи и наиболѣе полезный для испанской націи. Если опытъ имѣетъ огромное значеніе вообще, то въ Испаніи онъ является прямой необходимостью, и каждый писатель ея, трактующій o соціальныхъ вопросахъ, долженъ бы представлять наглядный примѣръ того или другого ихъ рѣшенія.
IV.
Соціализмъ: Пи-и-Маргалль.
ѣдовавшій за революціей 1868 года, рядомъ съ крайностями свободнаго обмѣна, появились такія же крайности соціализма. Въ то время, какъ одни, поддерживая неограниченный индивидуализмъ, вели къ разрушенію принциповъ государства, другіе, напротивъ, преувеличивая права общественной власти, готовы были водворить такой же неограниченный коммунизмъ.
ѣ, какъ во Франціи, или Англіи, слѣдовательно и самая боръба труда съ капиталомъ не можетъ тамъ принять того характера, какой она имѣетъ въ другихъ странахъ. Эти вопросы только въ одной развѣ Барселонѣ могутъ возбуждать умы, но во всей остальной Испаніи, не исключая даже Мадрида, они еще не составляютъ существеннаго интереса для массъ. Не надо забывать, что испанская столица, въ промышленномъ отношеніи, не имѣетъ ничего общаго съ Парижемъ, или Лондономъ, никакое дѣйствительно важное, крупное, производство ве могло до сихъ поръ акллиматизироваться тамъ, и въ общемъ составѣ населенія мелкій торговецъ и чиновникъ постоянно преобладали наъ хозяиномъ-мануфактуристомъ и рабочимъ въ точномъ значеніи этого слова.
ѣ въ Мадридѣ особенно ревностныхъ послѣдователей. Хотя произведенія французской соціалистической школы усердно пересаживались на испанскую почву многочисленными переводчиками, но они туго прививались къ ней, потому что не отвѣчали въ данное время дѣйствительнымъ потребностямъ націи.
Вслѣдствіе такого слабаго развитія этого философскаго направленія, мы могли бы совсѣмъ обойти его молчаніемъ, если бы здѣсь не выдѣлялся Пи-и-Маргалль.