ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Исторія.
I. Модесто Лафуэнте. -- II. Амадоръ де Лосъ-Ріосъ и главные источники исторіи испанской литературы. -- III. Маркизъ де Пидалъ, Маркизъ де Мира-Флоресъ, Эваристо Санъ-Мигуэль. -- ІV. Ферреръ дэль Ріо, Антоніо Пирала, Бофарулль, семья Алькантара, Эженіо Тапіа.
ѣсто между современными испанскими историками неоспоримо принадлежитъ дону Модесто Лафуэнте, автору Всеобщей исторіи Испаніи, занимающей 28 томовъ.
Это капитальный трудъ,возможный только для такихъ неутомимыхъ дѣятелей, какъ Лафуэнте: въ теченіе цѣлыхъ двадцати лѣтъ онъ посвящалъ ему непрерывно всѣ свои силы, и за все это долгое время энергія ни разу не покидала его.
ѣкѣ: до сихъ поръ она почти совсѣмъ не имѣла своей исторіи, т. е. у нея не было ни одного сколько нибудь связнаго и систематическаго изложенія событій, совершавшихея на ея территоріи со временъ первыхъ нашествій карѳагенянъ и римлянъ и до нашихъ дней. Единственнымъ источникомъ достовѣрныхъ свѣдѣній o жизни испанской націи служили до настоящаго времени лѣтописныя сказанія іезуита Маріаны и Ферререса, изданныя еще въ XVI столѣтіи. Эти произведенія, правда, изобилуютъ массою фактовъ, собранныхъ съ большимъ стараніемъ, но безъ всякаго разбора и связи. Къ тому же главная цѣль почтенныхъ авторовъ, очевидно, заключалась въ томъ, чтобы оттѣнить для испанцевъ благодѣтельное вліяніе католической церкви и, на основаніи прошедшаго, упрочить ея преобладаніе въ будущемъ; поэтому людямъ, воспитаннымъ въ традиціяхъ настоящаго вѣка, ѣтелями революціи 1808 год, -- <нрзб>, живущимъ и полномъ свѣтѣ идей свободы равенства и братства, ѣщенія фактовъ своей исторіи въ понятіяхъ и сужденіяхъ среднихъ вѣковъ.
Во Франціи давно обратили вниманіе на этотъ существенный пробѣлъ въ испанской литературѣ, и вотъ нѣкоторые изъ нашихъ писателей, въ томъ числѣ Шарль Ромей и Сэнтъ-Илеръ рѣшились восполнить его no мѣрѣ силъ. Они смѣло принялись за дѣло и довели свои изданія уже до нѣсколькихъ томовъ, когда въ Мадридѣ узнали наконецъ объ этомъ предпріятіи, и оно не замедлило пробудить тамъ горячее патріотическое соревнованіе. Первый воодушевился донъ Модесто Лафуэнте. Это былъ одинъ изъ талантливыхъ публицистовъ того времени, извѣстный испанской публикѣ въ особенности своей популярной газетой, выходившей подъ заглавіемъ Fray Grerunclio; онъ занималъ также довольно видное положеніе въ административномъ и политическомъ мірѣ, такъ что въ будущемъ передъ нимъ несомнѣнно открывался широкій доступъ къ высшимъ государственнымъ должностямъ. Но всему этому донъ Лафуэнте предпочелъ скромное поприще исторіографа; далъ себѣ слово, не смотря на всѣ ожидаемыя трудности, выполнить предположенную задачу и, какъ истый кастильянецъ, сдержалъ его. Онъ умеръ въ 1866 г., обогативъ свою страну обширной исторіей, полной точныхъ фактовъ, интересныхъ подробностей, здравыхъ, разумныхъ оцѣнокъ и добросовѣстныхъ изслѣдованій. Причину всѣхъ событій Лафуэнте относитъ еще ѣ Провидѣнія, но уже вникаетъ въ ихъ внутренній смыслъ, ищетъ между ними послѣдовательной связи и порою старается обнять ихъ чисто-философскимъ взглядомъ.
Вообще, и складомъ своего ума, и самой манерой изложенія онъ очень напоминаетъ нашего почтеннаго историка Анри Мартена. Такихъ людей не всегда оцѣниваютъ по достоинству при ихъ жизни; за то сколько поколѣній съ благодарностъю вспомнятъ потомъ эти мужественныя безкорыстныя усилія, это добровольное отреченіе отъ всѣхъ житейскихъ приманокъ, -- почестей, славы, богатства, этотъ благородный, возвышенный патріотизмъ, соединенный съ глубокимъ изученіемъ родной страны, -- вспомнятъ и благословятъ ихъ. Вотъ и мнѣ отрадно уже то, что я могу здѣсь, хотя мимоходомъ, выразить свое безпредѣльное уваженіе памяти Анри Мартена, одного изъ такихъ скромныхъ свѣточей, потрудившагося на пользу моего отечества.
Нельзя сказать, чтобы донъ Лафуэнте былъ человѣкъ предвзятой системы, -- напротивъ, это вполнѣ самостоятельный, независимый характеръ, съ большимъ запасомъ здраваго смысла и прочно установившимся взглядомъ на вещи; просвѣщенный разумъ его твердъ и нелегко поддается увлеченіямъ страсти; онъ не рѣдко угадываетъ настоящія причины событій, распознаетъ дѣйствительныя недостатки своихъ соотечественниковъ, но, какъ единокровный сынъ своей схраны, невольно раздѣляетъ ея заблужденія. Такъ онъ видитъ, напримѣръ, что католицизмъ сдѣлалъ много зла испанскому народу, что преобладаніе церкви губительно дѣйствуетъ на развитіе жизненныхъ силъ государства, a потому и самъ не протестуетъ противъ ослабленія ея путемъ конфискаціи церковныхъ имуществъ, но въ то-же время глубоко вѣритъ, что будущность Испаніи неразрывно связана съ торжествомъ католицизма во всемъ мірѣ. Эта идея, ложная въ своемъ основаніи естественно приводитъ его къ самымъ нелогичнымъ заключеніямъ; благодаря ей, онъ уже не можетъ безъ предубежденія отнестись къ другимъ религіямъ -- протестантской, еврейской, мусульманской, и ради преобладанія своей вѣры даже готовъ поддерживать духовную власть римскаго двора, хотя знаетъ, что впослѣдствіи пришлось-бы вѣчно бороться противъ нея. Нѣтъ y него также надлежащаго безпристрастія къ другимъ народамъ, духъ и условія жизни которыхъ ему мало извѣстны, за то очень много національнаго тщеславія, основаннаго на воспоминаніи o прошломъ величіи, o той блестящей роли, какую Испанія играла въ мірѣ, въ нѣкоторыя эпохи своей исторіи. Все это, конечно, довольно важные и существенные недостатки, но если они отчасти умаляютъ достоинства Лафуэнте, то во всякомъ случаѣ не уничтожаютъ ихъ.
ѣчи, помѣщенная въ видѣ предисловія къ первому тому его Исторіи, можетъ ознакомить отчасти и съ пріемами автора, и съ общимъ его направленіемъ. Мы увидимъ также, что при всѣхъ своихъ національныхъ предразсудкахъ, это человѣкъ вполнѣ способный анализировать факты, здраво обсуждать pro и contra каждаго вопроса.
"Несмотря на точныя границы, рѣзко обозначенныя самой природой, никогда ни одной націи въ мірѣ не приходилось выносить столько непріятельскихъ нашествіий, какъ испанской. Востокъ, югъ и сѣверъ, Европа и Африка послѣдовательно заполоняли ея страну соединенными силами, но за то какой-же другой народъ могъ бы дать болѣе сильный и болѣе энергичеекій отпоръ? Терпѣніемъ и стойкостью онъ утомляетъ своихъ враговъ, изводитъ, такъ сказать, по частямъ и въ концѣ концовъ всякій разъ переживаетъ ихъ. Беззавѣтная храбрость, возведенная въ первѣйшую добродѣтель, какой-то врожденный консерватизмъ, обусловливающій привязанность къ своему прошлому, вѣра въ своего Бога, любовъ къ своей религіи, мужество въ бѣдствіяхъ, выносливость въ несчастіяхъ, то чрезмѣрная пылкость, то умѣренность въ желаніяхъ, равно ведущія къ пренебреженію трудомъ, самоуваженіе доходящее порой до заносчивой гордости, безумная отвага, не признающая правильной дисциплины, -- вотъ въ чемъ заключается счастіе и несчастіе испанской націи, такъ рѣзко отличающейся своими типичными чертами отъ всѣхъ другихъ народовъ. Сильно развитое въ ней чувство собственнаго достоинства и стремленіе къ личной, индивидуальной независимости, полезныя съ одной стороны и вредныя съ другой, -- постоянно являлись источникомъ безчисленныхъ героическихъ подвиговъ, но въ то-же время и тормазомъ при выполненіи общихъ плановъ, гдѣ строгая послѣдовательность и единство дѣйствія требуются прежде всего. Потому то, можетъ быть, Испанія, образуя превосходныхъ воиновъ, никогда не давала хорошихъ полководцевъ.
Привязанность ея къ прошлому, однако, не исключаетъ въ ней способности къ совершенствованію; медленнымъ шагомъ, но твердо и безостановочно идетъ она по пути всеобщаго прогресса; изъ каждаго удара, изъ каждаго испытанія, посылаемаго ей Провидѣніемъ, выноситъ полезный урокъ, обогащаетъ себя драгоцѣннымъ наслѣдіемъ, если и не особенно замѣтнымъ на первый взглядъ, за то прочно сохраняющимся въ ея языкѣ, религіи, законодательствѣ и обычаяхъ.
ѣдовательно разноплеменные элементы, испанскій народъ вносилъ въ свою дикую, первобытную жизнъ тѣ задатки цивилизаціи, которыми обладали его побѣдители. Впослѣдствіи, въ эпоху великаго броженія народовъ, при образованіи ими новыхъ общественныхъ формъ, Испанія не остается безучастной зрительницей: мы увидимъ, съ какой энергіей отстаиваетъ она свои права, свои демократическія вольности отъ притязаній усиливающейся сеньоріи и какъ, наконецъ, вооружаясь противъ деспотической монархіи и феодализма, поддерживаетъ теократію и всецѣло отдается религіознымъ вліяніямъ.
Мы увидимъ, какъ испанскій народъ, свергнувъ съ себя чужеземное иго, добровольно становится рабомъ своего короля, имъ-же самимъ избраннаго; какъ онъ завоевываетъ себѣ матеріальное единство и теряетъ гражданскую свободу, съ торжествомъ проноситъ по всему міру знамя своей вѣры и допускаетъ y себя воцареніе фанатизма. Но мы увидимъ также, что впослѣдствіи, умудренный горькимъ опытомъ, онъ дѣлаетъ огромный шагъ по пути прогресса, съ рѣдкимъ политическимъ тактомъ соединяя въ своей жизни элементы, считавшіеся до тѣхъ поръ несовмѣстимыми: монархію и народное представительство, единство вѣры и полную вѣротерпимость, чисто-христіанскіе догматы и философскія идеи свободы. Созданная имъ общественная организація открываетъ широкій просторъ для всѣхъ разумныхъ стремленій, для всѣхъ справедливыхъ правъ, и по сравненію съ прошедшимъ является дѣйствительнымъ благомъ: она представляетъ полное сліяніе въ единомъ политическомъ символѣ всѣхъ характерныхъ чертъ и особенностей испанской націи, какъ прирожденныхъ, такъ и унаслѣдованныхъ ею, частію отъ своихъ завоевателей, частію отъ прогрессивнаго движенія каждой эпохи, но этого, конечно, далеко еще недостаточно для того будущаго, къ какому должны стремиться всѣ народы по пути, предначертанному самимъ Провидѣніемъ и Его закономъ непрерывнаго совершенствованія".
ѣнія дона Модеста Лафуэнте: онъ предвидитъ уже общіе законы, по которымъ совершается прогрессивное развитіе народовъ, скопляетъ даже матеріалы для открытія ихъ, но y него недостаетъ (зачеркнуто: рѣшимости формулировать эти законы.) ѣшимости совершенно отвергнуть участіе въ событіяхъ высшей, сверхъестественной силе.
Точно такая-же двойственность замѣчается въ немъ и по отношенію къ католицизму: онъ не закрываетъ глазъ на его прискорбныя дѣйствія, смѣло констатируетъ ихъ и все-таки не дерзаетъ произнести окончательнаго приговора, не хочетъ, хотя въ чемъ-бы то ни было, измѣнить вѣрѣ своихъ отцовъ.
Это, впрочемъ, общій недостатокъ всѣхъ испанскихъ писателей, и если мы особенно подчеркиваемъ его y Лафуэнте, такъ это потому, что онъ по самому характеру своей литературной работы имѣлъ возможность ближе и яснѣе разглядѣть губительное дѣйствіе гангрены, разъѣдающей самое сердце Испаніи. Читая его, постоянно испытываешь какую-то невольную досаду: зачѣмъ онъ не договариваетъ? За то, если Лафуэнте самъ не приходитъ ни къ какимъ положительнымъ заключеніямъ, онъ приводитъ къ нимъ другихъ.
ѣннымъ вкладомъ въ отечественную литературу, и нація справедляво можетъ гордиться имъ.
II.
Если въ настоящее время имѣется возможность составить себѣ доволъио точное понятіе обо всѣхъ фазисахъ развитія испанской литературы, то мы обязаны этимъ не одному какому либо изслѣдователю, не одному даже народу, a соединеннымъ усиліямъ всѣхъ просвѣщенныхъ націй; каждая изъ нихъ, сознавъ, какой ботатый матеріалъ хранится здѣсь для изученія, горячо принялась за трудъ и положила свой камень въ общее зданіе.
ѣ великаго литературнаго движенія, возникшаго тамъ на исходѣ XVIІІ столѣтія, она имѣла уже добросовѣстныхъ переводчиковъ и коментаторовъ лучшихъ испанскихъ писателей. Бутервекъ выступаетъ первымъ: изданные имъ два тома O прозаической и поэтической литературѣ Испаніи хотя не отличаются особенной глубиной, но, помимо своей добросовѣстности, имѣютъ за собой уже ту заслугу, что они послужили началомъ или, такъ сказать, импульсомъ для другихъ талантливыхъ писателей, какъ, напр., Шлегелъ, Тикъ и проч.
ѣмецкій языки, a впослѣдствіи Людвигъ Тикъ, въ своемъ переводѣ, познакомилъ съ нимъ публику на театральной сценѣ.
Гёте, Гердеръ и особенно Генрихъ Гейне усердно занимались изученіемъ древнихъ испанскихъ романсовъ, глубоко проникая въ ихъ духъ, уясняя своеобразныя красоты.
ѣе, берлинскій писатель Шакъ,слѣдуя примѣру Бутервека, издалъ исторію испанской сценической литературы, собравъ съ большимъ стараніемъ множество интересныхъ фактовъ и точныхъ свѣдѣній; въ то-же время другіе соотечественники ого занимались изысканіями въ Симанкскомъ и Эскуріальскомъ архивахъ. И вотъ, благодаря всѣмъ этимъ трудамъ, Германія теперь имѣетъ полную исторію не только свѣтской, но и духовной литературы Испаніи.
Объ этой послѣдней Роудонъ-Броунъ, въ своемъ Сборникѣ тайныхъ дипломатическихъ нотъ венеціанскихъ посланниковъ, говоритъ слѣдующее:
"Печальную картину представляетъ неистовая литература учениковъ Лойолы! Допустить, чтобы этотъ тусклый свѣтъ, выходящій изъ могилъ, могъ отразиться на будущей исторіи человѣчества, значило-бы отрицать значеніе истиннаго свѣта".
ѣе Испанія политическая, и преимущественно современная. Въ началѣ текущаго столѣтія, прекрасное патріотическое движеніе 1808 года увлекло англійскій народъ, и съ той поры его печать стала усердно выискивать въ исторіи все, что только могло поднять испанскую націю, хотя прежде, и еще не задолго передъ тѣмъ также горячо старалась унизить ее, вслѣдствіе религіозныхъ антипатій.
Лордъ Голландъ, другъ поэта Квинтаны, написалъ превосходную біографію Лопе де Вега, a Соути съ такимъ мастерствомъ осмыслилъ свою хронику Сида, что за строфами древней поэмы чувствуется кипучая жизнь цѣлаго народа. обреченнаго въ теченіе нѣсколькихъ вѣковъ быть и пѣвцомъ и героемъ своей собственной эпопеи.
ѣ пока незначительно, она ничего не можетъ противопоставить серьезнымъ работамъ Бутервека и Шака, или Сисмонди, Тикнора и Амадора де Лосъ-Ріосъ o которыхъ намъ егце предстоитъ упомянуть. Вообще, французскіе писатели какъ-то неохотно берутся за произведенія, требующія сосредоточеннаго вниманія; можетъ быть, это потому, что непрерывный водоворотъ собственной жизни мѣшаетъ имъ на долго отдаться одному дѣлу, a можетъ быть также и потому, что такія книги не подходятъ ко вкусамъ и требованіямъ нашихъ подвижныхъ и легкомысленныхъ читателей. Какъ-бы то ни было, но кромѣ изслѣдованій Эжена Барэ да Сравнительной исторіи литературы въ Испаніи и во Франціи Пюибюска, y насъ нѣтъ ничего сколько нибудь капитальнаго по этой части, за то наша печать изобилуетъ монографіями, отрывочными этюдами, переводами лучшихъ произведеній испанской литературы и характеристиками ея выдающихся дѣятелей. Мы не можемъ не упомянуть здѣсь съ благодарностью o біографическихъ работахъ Ампера и Маньена, o художественныхъ переводахъ Луи Віардо, Жермона де Лавинь, Дама-Гинара и Шарля Габенека, o критическихъ этюдахъ Филарета Шаля и o ревностномъ стараніи Альфонса Ройе, Иполита Люкаса, Фелисьена де Мальфиль популяризировать во Франціи испанскую драму, такъ высоко цѣнимую по ту сторону Рейна.
ѣлѣ, за то много заестрѣльщиковъ, и, безъ сомнѣнія, ихъ было-бы гораздо больше, еслибъ наша мода удостоила принять подъ свое покровительство испанскій языкъ; но, къ сожалѣнію, этого не могло быть уже въ силу сложившихся обстоятелъствъ: конечно, не событія 1808 года, не экспедиція 1823 могли расположить французовъ къ изученію Кальдерона, Сервантеса, Квеведо, и проч. Человѣкъ вообще не любитъ заниматъся тѣми, кому онъ причиняетъ зло, очевидно, тутъ сказывается нѣкоторое угрызеніе совѣсти, и, вѣроятно, именно это чувство было причиной y насъ того незаслуженнаго презрѣнія, съ какимъ мы такъ долго относились къ испанской литературѣ.
Теперь очередъ Италіи, откуда мы имѣемъ капитальное произведеніе Сисмонди (1773--1842); въ своей книгѣ Картина южной европейской литературы онъ первый развернулъ передъ нами непрерывный рядъ всѣхъ выдающихся произведеній на испанскомъ языкѣ. Впослѣдствіи его трудъ былъ дополненъ и продолженъ двумя другими авторами, изъ которыхъ одинъ -- американецъ, другой -- испанецъ, и въ настоящее время ихъ изслѣдованія служатъ самымъ полнымъ и драгоцѣннымъ иеточникомъ для желающихъ изучить литературу Испаніи въ ея цѣломъ.
Первый, -- Тикноръ, уроженецъ Бостона, другъ и товарищъ великаго историка Прескотта, -- посвятилъ всю свою жизнь на изученіе южноевропейской литературы. Съ 1818 года онъ предпринимаетъ долгое путешествіе по Испаніи съ цѣлью усвоить языкъ страны и глубже проникнуть въ духовный міръ ея народа, породившій героевъ древняго romancero, a въ 1835 году возвращается туда снова, чтобы положить послѣдніе штрихи своей Исторіи испанской литературы, сдѣлать окончательную провѣрку всѣхъ документовъ, цитатъ и другихъ подробностей. Вся эта сложная работа производилась Тикноромъ такъ тщательно, съ такимъ стараніемъ и глубокимъ знаніемъ дѣла, что ему можно довѣриться безо всякихъ сомнѣній.
ѣнный, что онъ сразу уравниваетъ въ этомъ отношеніи новый свѣтъ со старымъ. Не даромъ одинъ изъ нашихъ лучшихъ критиковъ, Филаретъ Шаль, отзывается o Тикнорѣ съ такой восторженной похвалой. {Это произведеніе Тикнора недавно появилось на русскомъ языкѣ въ прекрасномъ переводѣ Н. И. Стороженка. Прим. перевод.}
"Исторія испанской литературы Тикнора, -- говоритъ онъ, -- совмѣщаетъ въ себѣ важнѣйшіе результаты предшествующихъ изысканій на всѣхъ языкахъ, -- главную суть всего, что было написано объ умственной жизни Испаніи до настоящаго времени, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ не мало даетъ и отъ себя: примѣчанія его многочисленны, цитаты вѣрны, хронологическія указанія точны, подробности неисчерпаемы. Это не только увлекательное чтеніе, но цѣлый историческій музеумъ, и при томъ такъ хорошо расположенный, что вы сразу находите то, съ чѣмъ желаете ознакомиться. Добросовѣстность царитъ здѣсь, a это много значитъ. Всякое заимствованіе, все, чѣмъ можетъ быть обязанъ авторъ своимъ предшественникамъ, онъ отмѣчаетъ съ пунктуальной точностью, нѣтъ y него ни отступленій, ни лишнихъ разглагольствованій, ни искусственности; вездѣ простая, честная работа, и никакихъ прикрасъ. Естественно, что, вслѣдствіе этой безупречной добросовѣстности, перспективы y него недостаточно эффектны, -- горизонты и планы нѣсколько туманны, а главныя фигуры, т. е., лица, особенно замѣчательныя въ интеллектуальномъ мірѣ, очень мало выдѣляются изъ ряда другихъ." {Philarête Chasles Voyages d'un critique á travers la vie.}
Наиболѣе обильный источникъ изслѣдованій по тому-же предмету явился изъ нѣдръ самой Испаніи. Профессоръ мадридскаго университета, Амадоръ де Лосъ-Ріосъ, задался грандіозной мыслью собратъ въ одно цѣлое всѣ матеріалы и свѣдѣнія, относящіеся къ исторіи испанской литературы, и посвящаетъ выполненію этой задачи всю свою жизнь. Его не страшитъ колоссальность задуманнаго, какъ истый гидальго, онъ смѣло беретъ на себя одного то, съ чѣмъ едва-ли могли-бы справиться и двадцать равносильныхъ ему работниковъ. Имъ уже издано шесть объемистыхъ томовъ, заключающихъ въ себѣ самыя подробныя изслѣдованія испанской литературы до того времени, которое извѣстно подъ названіемъ золотого вѣка. Но развѣ есть какая нибудь возможиность, въ теченіе одной человѣческой жизни, выполнить такую гигантскую работу? Если донъ Ріосъ и при дальнѣйшемъ развитіи своего труда, будетъ держаться все тѣхъ-же широкихъ размѣровъ, то нельзя даже представить себѣ, -- какое количество томовъ ему еще остается написать? Неужели онъ не боится, наконецъ, подавить своего читателя такою массою нагроможденныхъ фактовъ и подробностей? Лишнее всегда будетъ лишнимъ, a здѣсь мѣра по истинѣ переполнена: останавливаясь съ такимъ напряженнымъ усердіемъ на эпохахъ, предшествующихъ XV вѣку, Амадоръ де Лосъ-Ріосъ рискуетъ потратить всѣ свои силы прежде, чѣмъ дойдетъ до послѣдующихъ столѣтій, т. е. до лучшихъ временъ испанской литературы.
ѣятельности и преслѣдуемымъ задачамъ, онъ гораздо болѣе подходитъ къ Лафуэнте чѣмъ къ сонму блестящихъ, во, въ большинствѣ, поверхностныхъ критиковъ, o которыхъ придется еще говорить въ особомъ отдѣлѣ. Амадоръ де Лосъ-Ріосъ представляетъ намъ суровую, внушительную, строговеличавую фигуру; это серьезный и добросовѣстный труженикъ, -- онъ работаетъ много, тщательно изслѣдуетъ, анализируетъ каждый предметъ, и весь погруженъ въ свою работу; ни политика, ни общественныя и частныя удовольствія не отвлекаютъ его. Націю, среди которой появляются такіе люди, какъ Лафуэнте и Амадоръ де Лосъ-Ріосъ, нельзя упрекнуть въ недостаткѣ энергіи, пытливости и трудолюбія. Оба они вполнѣ обладали этими качествами, и признать ихъ за ними -- значитъ только отдать имъ должную справедливость.
III.
Маркизъ де Пидаль, Маркизъ де Мира-Флоресъ, Эваристо де Санъ-Мигуэль.
ѣятельныхъ представителей партіи умѣренныхъ. Избранный въ президенты конгресса вслѣдъ за провозглашеніемъ совершеннолѣтія королевы Изабеллы II, онъ съ той поры и до самой смерти (1865) не выходилъ изъ состава министровъ и всегда игралъ первенствующую роль въ политической жизни своей страны. Онъ принималъ дѣятельное участіе въ учрежденіи конституціи 1845 г., когда монархическая власть, возстановленная почти во всей своей силѣ, могла однимъ простымъ декретомъ присвоить себѣ право и верховнаго законодательства, ему также обязана испанская нація реформою своего университетскаго преподаванія въ направленіи, соотвѣтствующемъ современнымъ требованіямъ науки и разума. Человѣкъ строгихъ правилъ, искренно убѣжденный, послѣдовательный и глубоко честный, онъ во все время своей долгой политической дѣятельности пользовался огромнымъ вліяніемъ въ рядахъ консерваторовъ. Это доктринеръ школы Гизо, a своей книгой Исторія Арагонскаго возстанія онъ доказалъ, во первыхъ, что превосходно владѣетъ роднымъ языкомъ, и, во вторыхъ, что понимаетъ исторію именно такъ, какъ понимаютъ ее наши великіе историки, составляющіе гордость современной Франціи. Онъ умѣетъ различать существенныя стремленія и характеръ націи отъ случайныхъ фактовъ и, какъ серьезный мыслитель, умудренный долголѣтнимъ опытомъ, безошибочно даетъ тому или другому лицу, тому или другому событію именно то значеніе, какое они дѣйствительно имѣли въ общемъ развитіи исторической жизни народа. Если-бы этотъ человѣкъ посвятилъ литературѣ все то время, какое отдавалъ политикѣ, то навѣрное онъ не мало содѣйствовалъ-бы умственному обогащенію своей страны.
ѣятеля, настолько-же достойнаго уваженія, хотя и менѣе талантливаго. Это маркизъ де Мира-Флоресъ, -- одинъ изъ первыхъ испанскихъ вельможъ, чье имя часто упоминается во время регентства королевы Христины и въ первые годы царствованія Изабеллы II. Онъ преимущественно занимался описаніемъ тѣхъ событій, въ которыхъ или самъ принималъ непосредственное участіе, или былъ свидѣтелемъ-очевидцемъ. Поэтому, изданныя имъ книги могутъ оказать значительную услугу всякому, кто пожелаетъ ознакомиться съ исторіей современной Испаніи.
Одна изъ этихъ книгъ, первая по времени, изданная еще въ 1834 году, носитъ слѣдующее заглавіе: Историко-критическій опытъ изслѣдованія періода испанской революціи отъ 1820 до 1823 года.
Здѣсь подробно изложены всѣ событія, совершившіяся на Пиринейскомъ полуостровѣ отъ начала проявленія заговора Ріего до взятія Трокадеро, -- и въ общемъ эта книга полна интереса; но, къ сожалѣнію, авторъ почти всюду ограничивается сообщеніемъ однихъ оффиціальныхъ фактовъ, совсѣмъ не проникая во внутреннюю жизнь народа, т. е. въ его мысли, чувства и стремленія.
ѣ послѣ того, онъ написалъ еще два тома, гдѣ собраны въ систематическомъ порядкѣ всѣ главнѣйшіе документы, могущія пролить истинный свѣтъ на событія отъ 1810 до 1823 г. Это очень цѣнный подарокъ со стороны испанскаго гранда всѣмъ, кто захотѣлъ-бы заняться серьезнымъ изученіемъ упомянутой эпохи. Собрать матеріалы для будущаго зданія -- уже само по себѣ большая заслуга, и большого уваженія достоинъ человѣкъ, такъ безкорыстно и великодушно принимавшій на себя неблагодарный трудъ черно рабочаго.
Въ 1843 году маркизъ де Мира-Флоресъ снова издалъ два тома подъ заглавіемъ: Матеріалы для исторіи семи первыхъ лѣтъ царствованія королевы Изабеллы II. Цѣль этого труда отчастй личная, потому что авторъ слишкомъ очевидно старается оттѣнять ту долю участія, какую онъ принималъ въ большинствѣ событій за время регентства королевы Христины; но это участіе имѣетъ дѣйствительное значеніе и для насъ, такъ какъ, находясь постоянно y кормила правленія, въ качествѣ то министра, то посланника, то сенатора, маркизъ де Мира-Флоресъ могъ достовѣрно сообщить не мало такихъ фактовъ, такихъ интимныхъ подробностей, какихъ мы напрасно стали-бы искать y историковъ изъ иной сферы. Жаль только, что и здѣсь онъ не покидаетъ своего сухого оффиціальнаго тона, что за администраторомъ и политикомъ почти никогда не видно человѣка; не видно также и способности проникать въ тотъ внутренній міръ, гдѣ кроются причины и двигатели всѣхъ внѣшнихъ дѣйствій, -- словомъ, на каждомъ шагу ощущается въ авторѣ этой книги огромная разница съ нашимъ герцогомъ де Сэнъ-Симонъ.
ѣ изложенія читателямъ всѣхъ классовъ. Подъ заглавіемъ Историко-критическій обзоръ участія различныхъ партій въ политическихъ событіяхь Испаніи XIX вѣка, -- онъ представляетъ подробный конспектъ всѣхъ предыдущихъ работъ того-же автора по тому-же предмету, такъ что съ помощью его можно безъ труда составить довольно точное понятіе o политическихъ движеніяхъ въ Испаніи за весь періодъ отъ 1810 до 1865 года. ѣнія, маркизъ тут слишкомъ пристрастно склоняется въ пользу умѣренныхъ и монархіи, безотчетно боится демократіи, очевидно, даже не выяснивъ себѣ ея стремленій и цѣлей. Онъ вполнѣ ѣхъ людей, которые думаютъ, что прогрессъ долженъ исходить отъ власти, и недостаточно полгаютъ его въ свободномъ развитіи личности и распространеніи просвѣщенія въ массахъ.
Мы не можемъ также не упомянуть здѣсь o трудахъ дона Эваристо де Санъ-Мигуэль, одного изъ главныхъ корифеевъ партіи прогрессистовъ. Въ жизни этого честнаго гражданнна былъ моментъ (1856 г.), когда его сѣдая голова увѣнчалась тѣмъ-же ореоломъ популярности, какой стяжалъ себѣ въ 1830 году нашъ старый Лафайэтъ. Уже незадолго до смерти, Санъ-Мигуэль вздумалъ разсказать o революціонномъ движеніи въ Испаніи и освѣтить его въ цѣломъ съ точки зрѣнія своей партіи, для чего постарался сгруппировать всѣ главные факты данной эпохи вокругъ одного лица, принимавшаго въ нихъ наибольшее участіе, -- дона Августина Аргуэллеса. Но, къ сожалѣнію, самый планъ всего сочиненія оченъ нестроенъ: съ одной стороны, чтобы уяснить событія, автору слѣдовало сказать o нихъ все существенно-важное, a съ другой -- онъ не могъ распространяться, не выступая изъ намѣченныхъ рамокъ. Вслѣдствіе этого, спеціальный интересъ его книги теряется въ массѣ различныхъ инцидентовъ, гдѣ партіи смѣшиваются съ цѣлой націей, такъ что уже трудно выдѣлить характеръ дѣйствія каждой.
ѣмъ, что политика является здѣсь не въ общемъ очертаніи, a въ послѣдовательномъ ходѣ ея день за день. Если-бы авторъ сообщилъ намъ только интимную сторону тѣхъ событій, въ которыхъ принималъ непосредственное участіе, тогда его трудъ, при условіи, конечно, самой добросовѣстной исторической точности, былъ-бы несравненно полѣзнѣе для потомства и долговѣчнѣе въ литературѣ.
ѣхъ смѣлыхъ, симпатичныхъ дѣятелей либеральной партіи, память o которыхъ должна глубоко и прочно сохранятьея въ сердцѣ Испаніи. Это одинъ изъ борцовъ 2 мая 1808 года, одинъ изъ первыхъ сподвижниковъ Ріего; онъ два раза былъ министромъ; два раза посланникомъ, нѣсколько разъ подвергался всѣмъ бѣдствіямъ изгнанія и тюремнаго заключенія. Помимо упомянутой нами біографіи Аргуэллеса онъ написалъ еще Исторію Филиппа II, свидѣтельствующую o трудолюбивомъ научномъ изслѣдованіи и не лишенную литературныхъ достоинствъ. Затѣмъ Санъ-Мигуэль является издателемъ журнала Военное Обозрѣніе, предпринятаго съ цѣлью поднять хоть сколько нибудь умственный уровень Офицеровъ испанской арміи. Эта необходимостъ чувствуется, впрочемъ, не въ одной Исцаніи: y насъ тоже военные люди не обнаруживаютъ большого интеллектуальнаго развитія, но всѣ попытки содѣйствовать ему до сихъ поръ остаются неудачными; поэтому неудивительно, что Военное Обозрѣніе дона Мигуэля не встрѣтило въ Испанской арміи того сочувствія, на какое онъ въ правѣ былъ разсчитывать.
V.
ѣтіяхъ, принадлежатъ къ разряду историковъ-аристократовъ, исключительно повѣствующихъ o тѣхъ событіяхъ, гдѣ они сами были главными дѣйствующими лицами. Теперь намъ предстоитъ упомянуть o категоріи писателей иного характера, -- o тѣхъ, которые ставили историческія изслѣдованія цѣлью всей своей жизни и не безъ успѣха подвизались на этомъ поприщѣ.
ѣднихъ выдѣляется особенгой плодовитостью донъ Ферреръ дэль Ріо, авторъ, одаренный изяществомъ и легкостью изложенія, но неустойчивый въ своихъ убѣжденіяхъ и слишкомъ поверхностный во взглядахъ. Его многочисленныя монографіи читаются вообще съ большимъ интересомъ, a нѣкоторыя и съ большою пользой, -- какъ напр. Критическій обзоръ царствованія Педро Жестокаго, Царствованіе Карла III, Возстаніе Кастильскихъ общинъ, Галерея испанской литературы, -- хотя отсутствіе глубины мысли и недостаточность разработки порою чувствуются и здѣсь. Неоспоримымъ достоинствомъ, и въ общемъ и въ частностяхъ, обладаетъ только второе изъ названныхъ нами произведеній, но и оно одно, независимо отъ всѣхъ прочихъ, могло-бы дать автору то видное мѣсто, какое онъ занимаетъ среди испанскихъ историковъ.
Донъ Антоніо Пирала не имѣетъ ни одного изъ блестящихъ качествъ Феррера дэль Pio. Его Исторія гражданской войны (1833--1840) до такой степени загромождена безсвязными фактами и подробностями, что, несмотря на всю полезность заключающихся въ ней свѣдѣній, ея нельзя читать безъ утомленія, и главная ошибка тутъ заключается въ самомъ начертаніи первоначальнаго плана: вѣдь всего сказать невозможно, a потому дѣло историка разобраться въ фактахъ, привести ихъ въ стройный порядокъ и представить читателю только то, что дѣйствительно заслуживаетъ вниманія, не сдѣлавъ-же этого труднаго выбора, онъ обрекаетъ свою книгу остатъся не прочитанной вслѣдствіе чрезмѣрнаго обилія въ ней сырого матеріала. Такъ и здѣсъ: если-бы авторъ ограничился менѣе обширной задачей, тогда его трудъ, конечно, потерялъ-бы въ объемѣ, но за то значительно выигралъ-бы въ качествѣ и принесъ-бы (зачеркнуто: большую пользу.ѣмъ большую пользу, что донъ Антоніо Пирала былъ онимъ изъ самыхъ горячихъ приверженцевъ свободы и принадлежалъ къ той фракціи прогрессистовъ, которая искренне сочувствовала демократіи и всегда готова была протянуть ей руку.
Упомянемъ также, хотя мимоходомъ, объ ученомъ изслѣдователѣ аррагонскаго архива -- донѣ Бофарулль, вся жизнь котораго прошла въ разборѣ различныхъ документовъ. Этотъ человѣкъ обдадалъ огромной эрудиціей, и ему одному мы обязаны почти полными современными свѣдѣніями объ исторіи графовъ Барселонскихъ.
ѣетъ въ своей средѣ одного изъ членовъ того даровитаго семейства, которое съ неутомимымъ усердіемъ посвящало себя изслѣдованіямъ испанской исторіи. Мы разумѣемъ семью Алькантара; не упомявуть o ней въ настоящемъ обзорѣ было-бы такъ-же несправедливо, какъ обойти молчаніемъ, говоря o живописжи, имена Мадрасо, Риверо и проч. Донъ Мигуэль Алькантара, умершій еще въ цвѣтущемъ возрастѣ, написалъ исторію Гранады, полную живого интереса, патріотическаго энтузіазма и такой увлекательной поэзіи, что это произведеніе сразу открыло ему двери академіи. Другой членъ того-же семейства, Эмиліо, занимался разборомъ арабскихъ текстовъ съ цѣлью составить точную генеалогію всѣхъ представителей династій, царствовавшихъ ва Пиренейскомъ полуостровѣ. Онъ перевелъ также сборникъ арабскихъ легендъ, извѣстный подъ заглавіемъ Aybar Machmuá и старательно собралъ въ одну книгу Cancionero popular множество народныхъ пѣсенъ, разсѣянныхъ до тѣхъ поръ по разнымъ изданіямъ, или совсѣмъ неизвѣстныхъ въ печати. Эмиліо такъ-же, какъ и его братъ, къ сожалѣнію, былъ отнятъ y избранной имъ науки преждевременной смертью. Въ настоящее время представителемъ этой почтенной фамиліи въ мадридской исторической академіи является донъ Хосе-Годой Алькантара, авторъ изслѣдованія o рыцарскомъ орденѣ Алькантара и Исторіи лѣтопистй лжи -- труда, начатаго еще въ XVII вѣкѣ двумя учеными и продолженнаго въ XVIII вѣкѣ двумя другими. Только такой писатель, какъ Годой Алькантара, -- обладающій большой эрудиціей и глубокой проницательностью въ сужденіяхъ, могъ предпринять завершеніе этой капитальной работы, нетерпѣливо ожидаемое всѣми, кто съ истинной любовью посвящаетъ себя изученію исторіи.
ѣ текущаго столѣтія, и лекціями, читанными позднѣе по тому-же предмету въ мадридскомъ университетѣ дономъ Эмиліо Кастеларомъ, -- относится сочиненіе, теперь нѣсколько забытое, но котораго никогда не слѣдовало-бы забывать: это Исторія испанской цивилизаціи, со временъ арабскаго нашествія и до нашихъ дней, дона Эженіо Тапіа, въ 4-хъ томахъ. Не много вообще является произведеній, отличающихся такой добросовѣстностью, такимъ талантомъ и знаніемъ, a между тѣмъ пріемъ, оказанный этой книгѣ поверхностной и легкомысленной публикой, могъ-бы сразу охладить самое горячее авторское усердіе, если-бы человѣкъ въ самомъ себѣ, въ собственномъ сознаніи цѣнности и пользы своего труда, не находилъ ему достаточнаго вознагражденія.