V.
Іюльская революція (1830-1833).
Революція 1830 года и рожденіе инфанты Изабеллы, удалившее отъ престола Дона Карлоса, производятъ новый поворотъ въ направленіи общественной жизни: современныя идеи возрождаются, мысль уже не даетъ подавлять себя и всюду пробивается на свѣтъ. Благодѣтельная амнистія возвращаетъ эмигрантовъ на родину, и они спѣшатъ подѣлиться съ своими соотечественниками всѣмъ, что видѣли и изучили въ чужихъ краяхъ за время своего долгаго изгнанія. Скрытая до тѣхъ поръ оппозиція поднимаетъ голову, и дѣло 1808 и 1820 гг. возобновляется почти на глазахъ правительства, напрасно встревоженные министры воздвигаютъ ему преграды и упорно стараются поддержать старый режимъ. Они уже не имѣютъ прежней силы, a интриги духовенства въ пользу Дона Карлоса заставляютъ ихъ обращаться въ другую сторону и постоянно быть насторожѣ. Въ моментъ смерти Фердинанда VII для каждаго уже было очевидно, что нація не въ состояніи болѣе выносить невѣжественной власти правительства, такъ долго державшаго ее въ застоѣ. "Вино перебродило, какъ говорилъ король, -- и пробка готова выскочить". Дѣйствительно, въ самый годъ его кончины (1833) началась новая эра, но, къ сожалѣнію, нескончаемыя гражданскія войны разрушили впослѣдствіи много радужныхъ надеждъ.
Реакція противъ классической школы, возникшая во Франціи съ 1830 г., была встрѣчена съ полнымъ сочувствіемъ по ту сторону Пиренеевъ. Традиціонныя правила трагеліи въ сущности никогда не приходились по душѣ испанцу, -- онъ только мирился съ ними -- не болѣе. Къ тому-же въ странѣ, гдѣ форма преобладаетъ надъ содержаніемъ, не замедлило расплодиться множество бездарныхъ подражателей, до того надоѣвшихъ публикѣ своими снотворными произведеніями, что и сама трагедія подконецъ опротивѣла ей. Въ ущербъ жизненной правдѣ, выражающейся различно y каждаго народа, сообразно съ его религіей, темпераментомъ, климатомъ и степенью развитія, -- эти псевдоклассики проповѣдывали всюду одну и туже неизмѣнную форму, общую для всѣхъ націй, не обращая никакого вниманія на различіе ихъ характеровъ.
ѣлъ, что тѣ-же французы, навязавшіе Испаніи свою устарѣлую трагедію, теперь сами отрекаются отъ нея и съ увлеченіемъ принимаютъ новый родъ литературы, дающій полный просторъ для выраженія всякаго порыва страсти или энтузіазма.
и литература его должна быть иная, -- однако въ первое время лишь немногіе признали этотъ естественный законъ, большинство-же скорѣе видѣло въ немъ возвратъ къ стариннымъ романсамъ, или къ драмамъ XVI и XVII столѣтій. Уже не оды, не идилліи, не эклоги въ древнегреческомъ вкусѣ, не трагедіи, написанныя по правиламъ Аристотеля, Горація, Буало, увлекали публику, a только одни творенія Кальдерона и Лопе де-Вега, снова вознесенныя на прежнюю высоту.
Съ самаго начала 30-хъ годовъ, волненіе, поднятое романтической школой, заставляетъ писателей отрѣшиться отъ старыхъ законовъ творчества и принять совершенно иное направленіе, не существовавшее до тѣхъ поръ. Викторъ Гюго, Лордъ Байронъ, Ламартинъ, Вальтеръ-Скоттъ становятся образцами, ихъ читаютъ съ увлеченіемъ, анализируютъ, изучаютъ, и новый духъ широкой струей врывается въ испанскую литературу въ общемъ она не измѣняетъ своимъ древнимъ вѣрованіямъ, остается религіозной и патріотичной по прежнему, но вмѣстѣ съ тѣмъ реализмъ уже явно преобладаетъ въ ней. Гоненіе прежде всего воздвигается на миѳологію, противъ нея направлены всѣ стрѣлы, за то, въ ущербъ ясности и простотѣ, въ слогѣ снова является вычурность, -- чрезмѣрное обиліе фигуральныхъ украшеній. Несчастная склонность къ подражанію повредила и здѣсь: писатели непремѣнно желаютъ придать своихмъ произведеніямъ меланхолическій тонъ, что уже совсѣмъ не согласуется ни съ лучезарнымъ блескомъ ихъ южнаго солнца, ни съ ярко-звѣзднымъ небомъ ихъ ночей.
Таковъ общій характеръ, принятый романтизмомъ въ Испаніи. Мы должны были отмѣтить его, потому что съ той поры онъ отражается въ большей или меньшей степени уже на всѣхъ литераторахъ, дѣйствительно достойныхъ этого названія.
ѣ, какъ это всегда бываетъ, новое направленіе встрѣтило сильную оппозицію со стороны приверженцевъ statu quo, -- всѣхъ тѣхъ, которые, проникнувшись правилами Аристотеля и Буало, уже не могли допустить ничего иного, помимо того, что они сами усвоили и привыкли примѣнять. Листа, Эрмосиллья, Мартинесъ де-ля Роза и многіе изъ выдающихся умовъ того времени, составлявшихъ гордость Испаніи, напрягали всѣ силы, чтобы помѣшать новому теченію, направленному противъ нихъ; они смотрѣли на эту литературную революцію, какъ на стремленіе къ разнузданности, къ освобожденію отъ всякихъ правилъ, и, впослѣдствіи, вооруженные академической властью, съ удвоенной энергіей противодѣйствовали торжеству романтизма, но ихъ безсиліе становится очевиднымъ уже изъ того, что они ограничиваются въ этой борьбѣ лишь многословными полемическими статьями, тогда какъ противники, создавая одно произведеніе за другимъ, заручаются всѣми преимуществами художественнаго творчества надъ сухою критикой.
ѣ 1830 года -- проявляетъ лирическая поэзія. Крупныя перемѣны, происшедшія за послѣдніе годы царствованія Фердинанда VII, надежда на союзъ королевы Христины съ партіей прогрессистовъ, наконецъ, восторженныя чувства, вызванныя рожденіемъ инфанты Изабеллы, -- все это вдохновляетъ испанскихъ поэтовъ и заставляетъ изливать глубокую радость, переполняющую ихъ сердца.
ѣвалами въ этомъ хорѣ энтузіастовъ, a къ нимъ присоединялась вся нація, опьяненная своими свѣтлыми надеждами, она жадно упивалась этими стихами, читала и повторяла ихъ во всѣхъ салонахъ и кофейняхъ, раскупала нарасхватъ всѣ журналы и сборники, гдѣ они помѣщались. Каждое событіе служило поводомъ къ новымъ поэтическимъ созданіямъ: провозглашеніе амнистіи, рожденіе Изабеллы II, смерть герцогини де-Фріасъ -- супруги главнаго мецената этой блестящей когорты, -- все производило невыразимое одушевленіе и вызывало настоящіе литературные турниры.
Болѣе медленно поддавался новымъ теченіямъ испанскій театръ, хотя тамъ и знали o громадномъ успѣхѣ на парижскихъ сценахъ драмъ Виктора Гюго и Александра Дюма. Напрасно молодые писатели упрашивали первостепенныхъ актеровъ отрѣшиться отъ устарѣлыхъ трагедій, давно надоѣвшихъ публикѣ, и замѣнить ихъ современной драмой, театральные директора и ихъ труппы все еще упорно отстаивали свой прежній репертуаръ, несмотря на явное господство новой французской моды и въ самомъ обществѣ и въ его сценической литературѣ, a между тѣмъ эта мода была такъ сильна, что когда Хиль-и-Сарате, одинъ изъ немногихъ, желавшихъ остаться вѣрными классической школѣ, выступилъ съ своей Бланкой Бурбонской -- онъ подвергся дружнымъ свисткамъ всѣхъ обычныхъ посѣтителей театра del Principe. Теперь, вмѣсто переводовъ французскихъ трагедій, публика настойчиво требовала возобновленія старинныхъ драмъ Кальдерона и Морето, -- словно, принимая новое направленіе, испанское творчество хотѣло укрѣпить и освѣжитъ свои силы этими преданіями золотого вѣка.
ѣчена піеса одного кадикскаго поэта Кокетство и Тщеславіе -- побудило Бретона де-Лосъ Эрреросъ отступить отъ правилъ, завѣщанныхъ Моратиномъ, и написать въ иномъ духѣ и въ иной формѣ свою комедію Марцела, поставленную на сцену въ 1831 г., a ея блестящій успѣхъ разрушилъ послѣднія преграды, еще воздвигавшіяся въ испанскихъ театрахъ противъ вторженія романтизма.
Все это, повторяемъ, произошло не безъ борьбы, не безъ горячихъ, долгихъ пререканій въ области критики. Съ перемѣной общихъ понятій o литературномъ творчествѣ, должны были измѣниться и его законы, поэтому вопросъ объ искусствѣ самъ собою выдвинулся на очередь, и многіе журналы, руководимые крупными силами, занялись его рѣшеніемъ, отводя на своихъ страницахъ обширное мѣсто для критическихъ и полемическихъ статей. Именно къ этому времени относятся періодическія изданія. -- Corre Mercantil, la Abeja, el Artista, которыя теперь представляютъ уже библіографическую рѣдкость.
ѣненій въ законодательномъ порядкѣ, но, подъ вліяніемъ новыхъ вѣяній, она уклонялась отъ прежнихъ строгостей и значительно отпускала поводья рьянымъ конямъ, которыхъ такъ грубо сдерживала до тѣхъ поръ. Теперь уже безпрепятственно выходили въ свѣтъ даже такія произведенія, какъ Escenas Matritenses, Месонеро-Романоса, подъ псевдонимомъ El Curioso Parlante, -- эти живыя, яркія картины мадридскихъ нравовъ, напоминающія мастерствомъ обрисовки манеру Аддисона и Жуи. Въ томъ же духѣ, хотя съ меньшимъ успѣхомъ, подвизался другой писатель, донъ Серафино де Кальдеронъ, рисуя съ натуры обыденныя сцены изъ андалузской жизни. Но самымъ крупнымъ талантомъ того времени, обладавшимъ наибольшей оригинальностью и силой, является донъ Хосе Маріано де Ларра, уже знаменитый въ литературномъ мірѣ, съ самой ранней поры своей молодости, a именно къ нему-то цензура отнеслась далеко не благосклонно.
ѣлую серію сатиръ въ прозѣ -- подъ заглавіемъ Cartas del pobrecito Hablador -- настолько мощныхъ и по идеѣ, и по способу ея выраженія, что цензорскій либерализмъ не устоялъ, и не потому, чтобы Хосе де Ларра нарушалъ границы разумной критики, или слишкомъ язвительно и рѣзко высказывалъ правду. Нѣтъ, но онъ такъ мѣтко попадалъ въ цѣль, такъ характерно изображалъ современное общество съ его заблужденіями, пороками, недомысліемъ, и посредствомъ тонкой ироніи, такъ безпощадно выставлялъ на видъ всякое безобразіе, скрывающееся подъ обманчивой внѣшностью, что правительство усмотрѣло тутъ серьезную опасность и приняло свои мѣры. Всевозможными препятствіями и придирками къ изданію этихъ сатиръ оно принудило автора прекратить ихъ печатаніе, и такимъ образомъ испанская читающая публика была лишена одного изъ самыхъ благотворныхъ вліяній, какое ей только приходилось испытывать со временъ неподражаемаго Квеведо.
ѣхъ-же 30-хъ годовъ, громадный успѣхъ романовъ Вальтеръ-Скотта увлекъ нѣкоторыхъ испанскихъ писателей испробовать свои силы въ исторической области.
Эскозура первый выступаетъ на это поприще съ романомъ Графъ де Кондеспина, тогда какъ Ларра, вынужденный покинуть сатиру, пишетъ свою прекрасную, но, къ сожалѣнію, слишкомъ короткую повѣсть подъ заглавіемъ Don Enrique el Doliente, послужившую потомъ матеріаломъ для его драмы Маціасъ. Этотъ родъ литературы, при несомнѣнной живописности испанскихъ нравовъ, могъ-бы представить очень богатое содержаніе, a между тѣмъ онъ не далъ ничего крупнаго, вѣроятно потому, что минувшіе вѣка были еще слишкомъ мало изслѣдованы и разработаны національными историками.