Приглашаем посетить сайт

Гюббар Гюстав. История современной литературы в Испании
Глава первая

КНИГА ПЕРВАЯ.

Литература въ Испаніи со времени революціи 1808 года до смерти Фердинанда ѴІІ.

1808--1833.

I.

Революція 1808-1814.

ѣ пониманія его, какой былъ издавна усвоенъ испанцами, привела націю къ самымъ печальнымъ результатамъ, -- къ подавленію въ ней всякой живой, самостоятельной мысли. Мы уже видѣли, что даже величайшіе писатели этой страны стремятся дѣйствовать не на умъ, a исключительно на чувство и воображеніе своихъ читателей, мысль въ теченіе многихъ вѣковъ упорно отклоняется отъ всякой прогрессивной дѣятельности, она не участвуетъ въ рѣшеніи великихъ вопросовъ, выдвинутыхъ эпохой возрожденія, религіозныя бури, пронесшіяся по западной Европѣ, только раздражаютъ испанца и вызываютъ въ немъ глубокое отвращеніе ко всякому новшеству. При такихъ условіяхъ просвѣтительныя идеи конца XVIII вѣка не только не могли пробудить энергіи въ испанскомъ. обществѣ, но даже и проникнутъ въ него. Правда, благодаря содѣйствію друзей Карла III, творенія Вольтера, Ж. Ж. Руссо и нашихъ энциклопедистовъ еще находятъ себѣ прозелитовъ среди аристократовъ, сановниковъ и вообще людей обезпеченныхъ, имѣвшихъ возможность побывать заграницей и освободиться отъ своихъ вѣковыхъ предразсудковъ; но вліяніе этихъ немногихъ было такъ ограничено, что совершенно терялось въ общей массѣ невѣжества и обскурантизма. Къ тому-же страхъ передъ инквизиціей не дозволялъ и самымъ передовымъ открыто исповѣдывать свои новые принципы, или измѣнять свой образъ жизни и свои традиціонныя привычки, поэтому они разсуждали, какъ философы-вольнодумцы, но исповѣдывались и причащались, какъ истые католики, и ни одинъ изъ нихъ не дерзнулъ-бы всенародно возстать противъ того чудовищнаго идолопоклонства, что и понынѣ еще въ полной силѣ господствуетъ въ Испаніи. Свободныя убѣжденія простого честнаго гражданина, руководящагося лишь требованіями разума и высшей справедливости, только едва-едва проглядываютъ въ твореніяхъ Моратина и Ховельяноса, народныя-же массы безъ всякаго протеста всецѣло подчиняются игу невѣжества, наложеннаго на нихъ всевластной клерикальной силой.

Только послѣ движенія 2-го мая 1808 года, почти отновременно съ восшествіемъ на престолъ Фердинанда VII, новыя теченія впервые вырываются наружу и быстро распространяются потомъ по всему Пиренейскому полуострову. Съ той поры въ испанской націи умы пробудились, и жизнь, полная одушевленія, забила въ ней ключомъ.

Если-бы условія дѣйствительности не были такъ безъисходно тяжелы, a всѣ помыслы народа такъ исключительно поглощены ожесточенной борьбой за независимость, -- Испанія навѣрное ознаменовала-бы этотъ періодъ какими нибудь крупными созданіями въ области науки, искусства и литературы, но, къ сожалѣнію, всѣ лучшія молодыя силы должны были прежде всего посвятить себя спасенію страны, и въ націи, захваченной врасплохъ, не успѣло созрѣть ни одного изъ тѣхъ мощныхъ твореній, что создаютъ эпоху въ исторической жизни народовъ.

И что всего хуже, что вреднѣе всего отразилось на послѣдующихъ поколѣніяхъ и сдѣлало движеніе 2-го мая почти безплоднымъ, это ненормальность самой борьбы: Испанія принуждена была отстаивать свою свободу противъ страны, служившей до тѣхъ поръ провозвѣстницей свободы. Отсюда реакція, полная ненависти ко всему французскому: Вайонская конституція и честныя реформаціонныя попытки Іосифа Бонапарта не толъко энергично отвергаются, но не удостоиваются даже обсужденія, въ тоже время произведенія Мелендеса и Моратина разомъ теряютъ всякую цѣну и остаются въ пренебреженіи, потому только, что въ нихъ видятъ подражаніе нашимъ великимъ классикамъ. Сторонники Фердинанда VII не замедлили воспользоваться этимъ новымъ направленіемъ націи, выставляя всѣми ненавидимаго Годоя главнымъ виновникомъ введенія французскихъ нравовъ; они вдругъ воспылали страстью къ чисто-національнымъ произведеніямъ золотого вѣка, и если-бы этотъ реакціонный духъ не встрѣтилъ сильнаго отпора, испанская литература легко могла-бы совершить добровольное самоубійство.

Но въ то время, какъ она мнила себя свободной отъ подражанія, свергая съ своихъ произведеній устарѣлое иго нашихъ аббатовъ петиметровъ и разнузданныхъ версальцевъ, -- философскія идеи, распространенныя нашими мыслителями ХVІІІ вѣка, сами собою проникали въ лучшіе умы, создавая въ нихъ цѣлый міръ новыхъ принциповъ, которые рано или поздно должны были возродить Испанію къ новой жизни. Глубокое потрясеніе, вызванное нашествіемъ Наполеона, имѣло по крайней мѣрѣ ту хорошую сторону, что оно дало возможность лучшимъ людямъ овладѣть общественнымъ мнѣніемъ и заставить себя выслушать, не опасаясь противодѣйствія клерикаловъ.

ѣмъ не менѣе трудная задача предстояла этимъ людямъ: нужно было создавать цѣлую новую школу, примирять и сливать воедино философскія идеи XVIII вѣка съ исконными традиціями и стремленіями испанскаго народа, -- съ его національной гордостью, любовью къ славѣ, глубокимъ чувствомъ независимости, съ его рыцарскими преданіями, съ потребностью вѣрованія и постоянной наклонностыо къ самому необузданному энтузіазму. Пока дѣло было только въ пробужденіи патріотизма, въ возстаніи противъ общаго врага, -- испанскіе поэты находили въ себѣ неотразимую силу; ихъ пламенныя рѣчи, словно звуки боевой призывной трубы, соединяли потомковъ Пелайо вокругъ общаго знамени. Ода на 2-е мая Никазіо Галлего останется вѣчнымъ памятникомъ и самымъ рельефнымъ выраженіемъ того негодованія, какое только можетъ испытывать свободный народъ, оскорбленный въ своей національной гордости грубой попыткой порабощенія при посредствѣ предательства и вѣроломства.

Но прошла минута первой вспышки, національныя струны, напряженныя до крайней степени, начали ослабѣвать, наступала пора дѣятельности разума, a не чувства. Чтобы новыя соціальныя идеи могли проникнуть въ жизнь и получить конкретное существованіе, надо было согласить ихъ съ старыми традиціями народа, и тутъ-то испанскіе писатели оказались далеко не на высотѣ своего призванія; они не сумѣли во время порвать съ отжившими идеалами и, защищая ихъ, сами становили себя внѣ европейской цивилизаціи. Слишкомъ ревностное охраненіе превосходства своей расы, боязнь съ потерей Америки лишиться источниковъ своихъ богатствъ, какая-то вялая нерѣшительность въ борьбѣ съ укоренившимися предразсудками, -- все это вмѣстѣ заставляетъ ихъ входитъ въ сдѣлку со многими нелѣпостями. Безусловное восхваленіе прошлаго величія Испаніи подъ игомъ католицизма должно было возбуждать въ народѣ еще большую привязанность къ прежнимъ порядкамъ, соединяя въ его понятіи идею національности съ фанатическимъ вѣрованіемъ. Слѣдя внимательно за всѣмъ, что говорилось и писалось главными вожаками общественнаго мнѣнія въ періодъ отъ 1808 до 1814 года, неволъно поражаешься тѣмъ ложнымъ положеніемъ, въ какое они ставили себя передъ своими современниками: фанатики по религіозной нетерпимости, они находились въ постоянномъ противорѣчіи не только съ окружающимъ, но и съ самими собой въ нихъ происходилъ тотъ нравственный разладъ, что и понынѣ тяготѣетъ надъ Испаніей, все еще ожидающей какого нибудь исхода. A какъ было найти его въ то время, когда большинство самыхъ иросвѣщенныхъ людей не переступало границъ своего отечества и не могло даже имѣть понятія о тѣхъ смертельныхъ ударахъ, какіе давно уже наносятся положительными науками средневѣковой теологіи (зачеркнуто: му мышленію.) Несомнѣнно, что желанія этихъ передовыхъ дѣятелей были честны, что они всѣ были проникнуты горячимъ патріотизмомъ, искреннимъ стремленіемъ къ свободѣ и прогрессу, но лишь только неумолимая логика доводитъ ихъ до необходимости пожертвовать своими исконными вѣрованіями, отрѣшиться отъ мечты o всемірномъ преобладаніи, отъ страсти къ завоеваніямъ и замѣнить все это царствомъ мира и труда, -- y нихъ не хватаетъ рѣшимости, они колеблются, отступаютъ передъ заключительными выводами и попрежнему предоставляютъ свою націю на волю страстей.

Изъ всѣхъ наиболѣе вліятельныхъ писателей той эпохи ни одинъ такъ близко не подошелъ къ цѣли и не пріобрѣлъ такой блестящей славы, какъ Квинтана, этотъ вѣрнѣйшій отголосокъ мыслей и чувствъ своихъ современниковъ. Онъ укрѣплялъ ихъ энергію въ борьбѣ противъ общаго угнетателя, торжествовалъ вмѣстѣ съ ними послѣ каждаго успѣха, страдалъ послѣ неудачъ, и въ тоже время передъ его вдохновеннымъ взоромъ неизмѣнно рисовался излюбленный образъ испанскаго рыцаря-гидальго, вѣрнаго своему Богу и своему королю. Очевидно, онъ желалъ примирить это дорогое его сердцу величіе съ новыми вѣяніями, съ идеями справедливости, , царство которыхъ провидѣлъ въ будущемъ. Въ своей хвалебной одѣ Вальмису поэтъ превозноситъ распространеніе оспопрививанія въ Америкѣ, глубоко негодуетъ на жестокость ея прежнихъ завоевателей, но въ тоже время старается оправдать ихъ и не приходитъ къ сознанію необходимости отмѣны рабства и дарованія свободы новому континенту.

Я не виню тебя, родная сторона,

Въ твоей жестокости, въ насильѣ противъ брата:

Нѣтъ, время лишь одно въ томъ было виновато, --

Только гораздо позднѣе, послѣ многихъ разочарованій, понесенныхъ испанскими революціонерами, Квинтана рѣшается наконецъ на горячій протестъ противъ папства. Вотъ какъ онъ называетъ Капитолій въ своей одѣ на книгопечатаніе:

И безнаказанно въ немъ разсѣваетъ зло.

строя, помимо того, какой давалъ ей нѣкогда мишурное благоденствіе. Люди, подобные Квинтанѣ, хорошо знакомые съ исторіей своего отечества, казалось, должны-бы различать въ этой блестящей картинѣ прошлаго много темныхъ, неприглядныхъ пятенъ: поголовную нищету такъ называемой черни, ея невѣжество и пагубныя послѣдствія неправедно пріобрѣтенныхъ богатствъ, отразившіяся на всей странѣ. Но это совсѣмъ не входило въ ихъ задачу: стремясь подвинуть народъ на усиленную борьбу съ Наполеономъ, они берутъ орудіемъ для пробужденія энтузіазма воспоминаніе o славномъ прошломъ и вполнѣ достигаютъ своей цѣли. Прекрасный дифирамбъ Квинтаны въ честь старой Испаніи ни что иное, какъ военный кличъ, призывъ къ оружію и борьбѣ:

ѣхъ временъ,

Когда Испанія, отчизна дорогая,

Народы подъ свою державу покоряя,

Когда толпы ея воинственныхъ сыновъ

ѣдомыя страны, --

Не страшны были имъ морскіе ураганы,

ѣвственныхъ лѣсовъ.

Америку въ ея дремотѣ вѣковой.

Пустыни Африки и Азіи долины, --

ѣнъ гидальго-исполины

И суши, и моря сокровища свои,

Что въ темныхъ глубинахъ таилися вѣками,

Открыли для того, чтобъ этими дарами

ѣтствовать ее -- владычицу земли.

Но годы протекли, и грозная судьба

Ей свѣтлое чело позоромъ омрачила:

Гдядитъ она впередъ задумчиво, уныло,

ѣ оковъ, какъ жалкая раба {*}.

ón que un dia

Reina del mundo proclamo el destino,

La que á todas las zonas extendía

Volabase á Ocidente,

ántico sembrado

Se hallaba de su gloria y fortuna.

ña; en el preciado seno

De America, en el Asia, en los confines

Del África, alli España. El soberano

ía

La tierra sus minêros le rendiá,

Sus perlas y coral el Ocêano;

Y donde quier que revolver sus olas

ê, á quebrantar su furia

Siempre encontraba costas Españolas.

Ora en el ciêno del oprobrio hundida,

Abandonada a la insolencia agena,

ѣчаетъ своимъ поэтамъ, какъ хорошо понимаетъ ихъ мысль, она не только рукоплещетъ имъ, но прямо идетъ на призывъ, полная восторженнаго героизма.

Литературная жизиь испанцевъ въ періодъ войны покидаетъ свои обычные центры, ея нѣтъ ни въ Мадридѣ, ни въ другихъ городахъ, занятыхъ французами. Въ Севильѣ, Гранадѣ и Валенсіи жрецы науки и литературы смолкли на время, не рѣшаясь высказывать своихъ мыслей, не впадающихъ въ тонъ минутнаго общественнаго настроенія, многіе изъ нихъ, чуждые страстей, волновавшихъ народъ, терпѣливо ожидали затишья послѣ бури, когда можно будетъ снова возвысить голосъ. Севильская академія прекратила свои блестящія собранія, еще недавно такія шумныя, оживленныя; прежній саламанкскій литературный центръ, имѣвшій въ своей средѣ не мало талантливыхъ людей, разсѣялся самъ собой за отсутствіемъ главныхъ членовъ и уже не возрождался болѣе.

ѣ -- военномъ лагерѣ; лучшая молодежь стекалась туда со всѣхъ концовъ Испаніи, пополняя ряды правительственныхъ войскъ и воодушевляя ихъ своимъ патріотическимъ энтузіазмомъ. Однимъ изъ такихъ волонтеровъ былъ молодой Анжело Сааведра, получившій громкую извѣстность подъ именемъ герцога де Ривасъ. Ставъ подъ знамя Кастаньоса на другой же день послѣ 2-го мая, онъ учаетвовалъ въ битвахъ при Туделѣ, Уклесѣ и Оканьѣ. Другіе, чувствуя себя достаточно созрѣвшими для политической иниціативы, тоже стремились въ Кадиксъ, чтобы вступить сначала въ Хунту, потомъ въ Кортесы. Здѣсь-то Аргуэллесъ и Торенно впервые возвышаютъ свой голосъ на новой трибунѣ, являя кастильской расѣ образцы парламентскаго краснорѣчія и стараясь внушить ей понятіе объ иномъ величіи, чуждомъ разрушительнаго духа завоеванія. Гибкій, красивый и звучный испанскій языкъ, такъ легко поддающійся выраженію страстныхъ порывовъ, способный болѣе, чѣмъ всякій другой, производить возбуждающее дѣйствіе на массы, являлся могучимъ орудіемъ не только для крупныхъ ораторовъ, но и для ловкихъ говоруновъ, такъ что публика стекалась слушать эти пренія, какъ лучшую музыку. Гармоничность звуковъ, стройность періодовъ, наконецъ самая новизна удовольствія -- въ первое время до такой степени увлекали народъ, что онъ даже ие замѣчалъ и пустоты содержанія, увѣнчивая наименованіемъ ,,божественнаго" какого нибудь зауряднаго оратора за его туманныя, часто неудобопонятныя рѣчи.

Но не одна только честь возникновенія національной трибуны выпадаетъ на долю Кадикса, въ стѣнахъ его впервые зарождается иепанская пресса съ ея могучимъ политическимъ вліяніемъ. Гальяно, двадцатилѣтній юноша, заставляетъ бояться своего рѣзкаго, язвительнаго пера и регентовъ, и всѣхъ членовъ великой Хунты, a Бартоломей Гальярдо своими ѣдкими сатирами возбуждаетъ къ себѣ ненависть всей партіи раболѣпныхъ.

ѣренность въ своемъ превосходствѣ давали испанцамъ возможность не только противостоять врагу, но и относиться къ нему съ явнымъ презрѣніемъ. Такъ, когда французская армія обложила прекрасный городъ Гадитану, -- Серебряную чашу, какъ называютъ его андалузцы, -- осажденные жители съ удвоенной энергіей предаются эстетическимъ удовольствіямъ. Театры переполняются зрителями, хотя нерѣдко представленія должны прерываться отъ неожиданнаго вторженія непріятельскаго ядра. Именно въ то время Мартинесъ де-ля Роза вызывалъ рукоплесканія своими первыми піесами и тѣмъ не мало содѣйствовалъ реакціи противъ французскаго вкуса.