ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Краснорѣчіе.
I. Олозага и Гонзалесъ Браво передъ Кортесами 1844 г. Антоніо де-Лосъ Ріосъ-и-Розасъ. -- II. Лонозо Кортесъ, маркизъ де-Вальдегамасъ. -- III. Opaторы демократической партіи. Эмиліе Кастеларъ.
Первый годъ царствованія Изабеллы II начался бурнымъ состязаніемъ между двумя наиболѣе выдающимися ораторами, изъ которыхъ первый уже извѣстенъ нашимъ читателямъ.
То были: Салюстіано де Олозага и донъ Люисъ Гонзалесъ Браво.
ѣ для политическаго дѣятеля.
Какъ вождь партіи прогрессистовъ, онъ агитировалъ противъ регентства Эспартеро и сильно содѣйствовалъ тому перевороту, что закончился провозглашеніемъ совершеннолѣтія Изабеллы, не достигшей тогда еще и пятнадцати лѣтъ. Вскорѣ Олозага сдѣлался президентомъ совѣта министровъ; но неудобство заключалось въ томъ, что министерство это было по необходимости коалиціонное, такъ какъ въ низверженіи регентства Эспартеро принимали дѣятельное участіе всѣ вожди умѣренныхъ -- Нарваесъ, Конча и проч. Борьба являлась неизбѣжной, но кто первый овладѣетъ умомъ и волей юной королевы, какая партія станетъ y кормила правленія, въ чью пользу послужитъ только что совершившійся переворотъ? Вотъ какіе вопросы волновали Мадридъ сверху до низу.
ѣ, президентомъ которой состоялъ маркизъ де-Пидалъ. Приверженцы этихъ ретроградныхъ идей дѣйствовали уже открыто, направляя всѣ силы къ тому, чтобы свергнуть господство прогрессистовъ и возсоздать систему конституціонной умѣренности, т. е. ту самую систему, что во время регентства Христины представляла прямую реставрацію прежней деспотической власти монарховъ, направленную при томъ въ исключительную пользу разныхъ интригановъ при дворѣ и въ администраціи.
Къ сожалѣнію, Олозага своимъ слишкомъ эгоистическимъ способомъ дѣйствій не внушалъ особаго довѣрія испанскимъ либераламъ; но, какъ человѣкъ умный и тонкій политикъ, онъ хорошо понималъ текущія событія, -- вѣрно разсчитывалъ, вѣрно соображалъ, -- прозрѣвалъ будущее и не думалъ безъ боя сдаваться своимъ противникамъ, уступая потоку честолюбивыхъ стремленій, готовыхъ ринуться на добычу.
ѣлый и рѣшительный шагъ, -- склонить юную королеву къ изданію указа o распущеніи кортесовъ. И если-бы этотъ планъ удался, если-бы прогрессисты получили возможность непосредственно обратиться къ націи, тогда все политическое положеніе страны навѣрное измѣнилось-бы до основанія. Облеченная властью, партія Олозаги, конечно, съ большей свободой могла-бы сгруппироваться y избирательныхъ урнъ, найти сторонниковъ въ самой націи и, обезпечивъ за собой парламентское большинство, предписать потомъ юной королевѣ направленіе, согласное съ своими принципами, т. е. заставить ее дѣйствовать въ духѣ прогресса, свободы и цивилизаціи.
Умѣренные были ошеломлены въ первую минуту ловкимъ маневромъ Олозаги; они, конечно, не могли подчинитъся ему безъ сопротивленія; но что предпринять, какъ помочь бѣдѣ, не прибѣгая снова къ насилію? Дѣло въ томъ, что Олозага, благодаря своему выдающемуся уму и таланту, имѣлъ уже нѣкоторое вліяніе на королеву и предупредилъ своихъ противниковъ, не давъ имъ времени пустить въ ходъ обычныя интриги, такъ что удивленію ихъ теперь не было границъ, когда они вдругъ узнали отъ нѣкоторыхъ придворныхъ дамъ, повѣренныхъ королевы, что Олозага имѣетъ уже въ рукахъ ея указъ o распущеніи кортесовъ, -- тѣхъ самыхъ кортесовъ, которые собственно и были главными творцами революціи 1843 года.
Испугъ и тревога тотчасъ-же распространились по всему дворцу: придворные, -- майордомы, кандидаты на министерскіе посты, высокородные гранды, окружавшіе когда-то королеву Христину, -- весь этотъ рой честолюбцевъ, такъ недавно еще мечтавшій o великихъ благахъ, теперь вдругъ повергся въ уныніе и смущенный, взволнованный, сталъ собираться на совѣщанія. Противъ Олозаги всюду слышались обвиненія въ томъ, что онъ обманулъ королеву и насильно заставилъ ее подписать декретъ o распущеніи кортесовъ, поэтому всѣ, кто только имѣлъ возможность дѣйствовать на неокрѣпшій еще умъ Изабеллы, соединили усилія и въ одинъ голосъ старались увѣрить ее, что она приняла свое рѣшеніе несвободно, a подъ вліяніемъ насильственныхъ мѣръ.
ѣ подписанія декрета, была такъ миролюбиво-настроена, что сама вручила Олозагѣ коробку конфектъ для его жены и дѣтей. Внимая совѣтамъ своей главной камеристки, подговоренной въ свою очередъ вожаками умѣренной партіи, Изабелла даетъ обѣщаніе разыграть самую возмутительную комедію, какая когда-либо происходила при дворѣ.
ѣшаетъ Олозагу отъ занимаемаго имъ поста; затѣмъ, особымъ актомъ, скрѣпленнымъ ея собственноручной подписью и прочитаннымъ публично въ собраніи высшихъ сановниковъ, разумѣется, принадлежавшихъ къ придворной партіи умѣренныхъ, и въ присутствіи новаго президента министровъ -- дона Люиса-Гонзалеса Браво, она объявляетъ, что декретъ былъ исторгнутъ y нея насиліемъ. Вотъ подлинный текстъ этой деклараціи:
"28-го ноября 1843 года Олозага явился ко мнѣ съ предложеніемъ подписать указъ o распущеніи кортесовъ. Я отвѣчала, что не могу на это согласиться, и привела одною изъ главныхъ причинъ своего отказа то, что эти самые кортесы провозгласили мое совершеннолѣтіе. Олозага продолжалъ настаивать, но я не склонялась на его убѣжденія и, наконецъ, встала, чтобы удалиться, направляясь къ той двери, что находится влѣво отъ моего кабинетнаго стола. Тогда Олозага бросился впередъ, сталъ передо мною такъ, что преградилъ мнѣ выходъ, тутъ-же заперъ дверь на замокъ и, схвативъ меня за платье, принудилъ сѣсть, потомъ взялъ мою руку и заставилъ подписать. Взволнованная и возмущенная, я поспѣшно удалилась въ свои внутренніе аппартаменты, лишь только онъ предоставилъ мнѣ свободу".
Первымъ слѣдствіемъ этого заявленія была отставка другихъ министровъ, принадлежавшихъ къ партіи Олозаги, a затѣмъ полное обращеніе королевской власти въ пользу умѣренной партіи и окончательный разрывъ съ идеями прогресса и демократіи за весь періодъ царствованія Изабеллы II.
Однако, ради достоинства самой монархіи, являлось необходимымъ, чтобы обвиненіе, такъ рѣшительно и громко заявленное юной королевой противъ ея перваго министфа, было оправдано передъ общественнымъ мнѣніемъ и передъ всей удивленной Европой, a такимъ противникомъ, какъ Олозага, нельзя было пренебрегать: онъ могъ постоять за себя, могъ представить неопровержимыя доказательства своей правоты и вмѣстѣ съ тѣмъ обнаружить все безстыдство лжи, направленнои противъ него.
ѣдительностью слова, но гдѣ?
Наконецъ, послѣ долгихъ колебаній, выборъ остановился на человѣкѣ, вполнѣ подходящемъ къ данному случаю: это былъ одинъ изъ бойцовъ на аренѣ журналистики, -- горячій, страстный, честолюбивый, способный на все, ради быстраго успѣха. Въ 1839 году онъ печаталъ ядовитые памфлеты противъ регентши Христины; въ 1840 ораторствовалъ противъ нея-же съ трибуны; въ 1843 являлся однимъ изъ главныхъ вожаковъ возстанія противъ регентства Эспартеро. Всѣ знали, что онъ ни передъ чѣмъ не остановится, ничѣмъ не смутится, лишь-бы достигнуть какой нибудь честолюбивой цѣли, -- высокаго положенія, напримѣръ, перваго мѣста подъ сенью новаго царствованія, -- что для этого онъ все сдѣлаетъ, на все пойдетъ, все скажетъ, не щадя никого, даже своихъ лучшихъ друзей.
Дѣйствительно, никргда еще не выступалъ на защиту завѣдомо неправаго дѣла человѣкъ болѣе ловкій, болѣе находчивый, предпріимчивый и смѣлый. Все было пущено въ ходъ, чтобы придать вѣроятіе этой вымышленной комедіи и заставить даже самую совѣсть приверженцевъ монархическаго принципа склониться передъ необходимостью спасти его честь, -- не допустить, чтобы юная королева, съ первыхъ-же дней своего царствованія, оказалась виновной во лжи и клеветѣ.
Нельзя также представить себѣ и болѣе пристрастнаго трибунала: судили тѣ-же самые кортесы, которымъ Олозага угрожалъ распущеніемъ, поэтому обвиненіе было заранѣе рѣшено, и подсудимый былъ осужденъ еще прежде, чѣмъ могъ приступить къ своей защитѣ.
ѣятелей, и для политиковъ, и для литераторовъ всякаго рода; они составляютъ такое-же законченное произведеніе, какъ рѣчи Цицерона противъ Катилины и Верреса.
ѣятельности, теперь-же его частная жизнь была затронута не менѣе общественной, a потому все, что только могло возбудить въ немъ природную страстную энергію, почувствовалось въ этотъ роковой день съ особенной силой. Вѣдь отъ того или другого исхода борьбы зависѣла вся его будущность: и первенствующее положеніе среди единомышленной партіи, и доброе имя, и добрая слава, -- наконецъ, вся нація совмѣщалась въ немъ въ эту торжественную минуту, черезъ него она могла выразить cвое негодованіе и бросить въ лицо монархіи съ ея клевретами обвиненіе въ самомъ постыдномъ, самомъ низкомъ преступленіи.
И онъ не измѣнилъ своему призванію. Когда, по прошествіи столькихъ лѣтъ, перечитываешь его защитительную рѣчь, остается только удивляться умственной силѣ этого человѣка, тому неподражаемому умѣнію, съ какимъ онъ пользовался всѣми средствами ораторскаго искусства.
Мы приведемъ здѣсь хотя одинъ отрывокъ изъ его рѣчи, -- именно тотъ ея моментъ, когда, преисполненный негодованія, Олозага защищалъ свою честь и права справедливости, съ такимъ неподдѣльно искреннимъ чувствомъ, что противники его съ трудомъ скрывали свое смущеніе подъ видомъ холоднаго достоинства. Да и могъ-ли этотъ потрясающій крикъ, вырвавшійся прямо изъ сердца, не отозваться въ душѣ соотечественниковъ Кальдерона и не заставить ихъ содрогнуться?
"Господа, вѣдь это политическое кощунство! Я готовъ простить своимъ противникамъ, каковъ-бы ни былъ ихъ образъ мыслей; готовъ повѣрить, что они не взвѣсили, какъ слѣдуетъ, всей преступности своихъ дѣйствій. При другихъ условіяхъ я покорно склонился-бы передъ высшей властью, не задумываясь принесъ-бы ей въ жертву себя, отдалъ-бы свою голову и отдалъ-бы съ радостью, еслибъ этимъ могъ сохранить своей странѣ истинно-конституціонную власть, необходимую для ея спасенія отъ смутъ и неурядицъ, отдалъ-бы и свою репутацію, насколько она относится къ моимъ умственнымъ качествамъ, къ моей роли министра и государственнаго дѣятеля; но отречься отъ своей нравственной личности, отъ того, что составляетъ всю мою жизнь, -- никогда! Моя жизнь, -- это моя совѣсть, съ которой я никогда не нарушалъ согласія, никогда еще не измѣнялъ ей; моя жизнь, господа, заключается въ томъ, чѣмъ я обязанъ своему честному отцу... (въ этомъ мѣстѣ голосъ измѣняетъ Олозагѣ, -- въ немъ помимо воли прорываются сдерживаемыя рыданія). Моя жизнь, это то, что я раздѣлялъ съ своей любимой семьей, -- съ женой, дочерью, съ своими друзьями, родными по душѣ, которые всегда считали меня человѣкомъ честнымъ, не способнымъ измѣнить своему долгу... И вотъ этимъ-то всѣмъ, господа, я не могу пожертвовать ни королевѣ, ни Богу, ни даже цѣлому міру!... Да, я останусь честнымъ человѣкомъ и передъ собственной совѣстью, и въ глазахъ всего міра; клевета не помрачитъ моей чести, если даже взведетъ меня на эшафотъ".
ѣчь оратора зазвучала съ прежней силой: овладѣвъ аудиторіей, онъ снова овладѣлъ и своими чувствами. Болѣе сильнаго, болѣе блестящаго успѣха нельзя и представитъ себѣ: несмотря на торжественную серьезность минуты, несмотря на то, что большинство собранія состояло изъ монархистовъ, всякаго рода правительственныхъ агентовъ, шпіоновъ, военныхъ, душой и тѣломъ преданныхъ трону, то-есть, изъ людей, враждебно настроенныхъ противъ Олозаги, -- въ залѣ вдругъ разразился оглушительный громъ рукоплесканій Голосъ правды и справедливости все-таки отозвался во многихъ сердцахъ.
Да, въ принципѣ это было полное торжество истины. Можно сказать навѣрное, что клевета была доказана, и ложь королевы стала несомнѣнной для каждаго въ глубинѣ его души.
ѣнія всего величія этого нравственнаго торжества, надо еще представить себѣ рядомъ съ Олозагой фигуру Гонзалеса Браво, со всей его горячей, сосредоточенной, непоколебимой энергіей. Не теряясь въ потокѣ своихъ фразъ, направляя ихъ дѣйствіе не на чувство и совѣсть, a исключительно на благоразуміе слушателей; онъ ставитъ передъ ними достоинство королевской власти выше всѣхъ требованій чести и справедливости, доказываетъ необходимость защитить и поддержать эту власть, во чтобы то ни стало, не отрицая даже и не оправдывая ея преступности.
Еще до рѣшенія своего дѣла, Олозага покинулъ Мадридъ и потомъ, въ продолженіи многихъ лѣтъ, вынужденъ былъ оставаться въ чужихъ краяхъ, вдали отъ своей родины. Сначала его разыскивали, но не особенно усердно, болѣе, кажется, для соблюденія формальности, потому что едва-ли было бы выгодно торжествующей партіи вернуть такого опаснаго эмигранта; къ тому-же, при тогдашнихъ обостренныхъ обстоятельствахъ, первоначальная клевета могла-бы привести къ необходимости убійства, a это новое преступленіе несомнѣнно произвело-бы окончательный взрывъ общественнаго негодованія и, можетъ быть, не осталось-бы безнаказаннымъ.
Въ отсутствіе Олозаги, за все время долголѣтняго преобладанія умѣренныхъ, Гонзалесъ Браво постоянно сталкивался, въ самой средѣ своей партіи съ другимъ, не менѣе опасныыъ противникомъ, -- Антоніо де Лосъ Ріосъ-и-Розасъ.
партіи -- этотъ замѣчательный человѣкъ сумѣлъ пріобрѣсти всеобщее уваженіе своей безукоризненной честностью. Недоступный никакимъ соблазнамъ, онъ всегда оставался чистымъ, какъ въ поступкахъ своихъ, такъ и въ самыхъ намѣреніяхъ; не искалъ ни высокаго положенія въ администраціи, ни отличій -- въ видѣ орденовъ и денежныхъ наградъ, свято сохранялъ свое достоинство и полную независимость, при всей ограниченности матеріальныхъ средствъ. Красиорѣчіе его было поистинѣ неисчерпаемымъ источникомъ; онъ не пропускалъ ни одного засѣданія и часто въ продолженіи двухъ-трехъ часовъ держалъ всю Палату подъ обаяніемъ своихъ ясныхъ, точныхъ, полныхъ разнообразія, изящныхъ рѣчей. Среди парламентскихъ бурь и разгара страстей, онъ всегда оставался человѣкомъ твердыхъ принциповъ, строго-безпристрастнымъ, всесторонне обдумывающимъ всякое дѣло, иниціаторомъ благихъ начинаній, ведущихъ къ торжеству прогресса и правды. Воспоминаніе, оставленное имъ по себѣ, принадлежитъ къ числу тѣхъ, что поддерживаютъ въ насъ уваженіе къ человѣческой природѣ вообще; на этомъ свѣтломъ образѣ можно отдохнуть душою отъ всего, что было жалкаго и мрачнаго въ той смутной эпохѣ.
ѣ, такъ характеризуетъ этого талантливаго дѣятеля:
"На лицѣ его словно начертанъ девизъ: никакихъ сдѣлокъ съ совѣстью, никакихъ послабленій. Ни разу не уклонился онъ отъ своихъ неизмѣнныхъ правилъ, какъ-будто предначертанныхъ имъ самому себѣ съ самаго начала поприща, ни разу не поступился ни однимъ изъ своихъ убѣжденій ради чего-бы то ни было. Это -- отъявленный врагъ всякихъ палліативовъ, полумѣръ, невыясненныхъ цѣлей, всего умышленно-затемненнаго, недосказаннаго, a собственные помыслы его и поступки всегда ясны, открыты для всѣхъ. Сердце и совѣсть -- вотъ его единственные руководители, что подскажутъ они. то и вѣрно, что одобрятъ, то и хорошо; a если хорошо, онъ ужъ приведетъ въ исполненіе, какія-бы преграды ни воздвигались, какія-бы опасности ни угрожали въ борьбѣ. Всякое честное стремленіе найдетъ отзывъ въ его душѣ, всякая неправда возбудитъ негодованіе, и онъ ополчится противъ нея такъ-же горячо, какъ и на защиту правды; если одно вызываетъ въ немъ страстное сочувствіе, зато другое сурово и безпощадно преслѣдуется имъ. Никакіе софизмы не укроютъ отъ него врага, онъ разобьетъ ихъ и доберется до иетины; побѣжденному еще поможетъ встать, но ужъ не дастъ восторжествовать ему и впослѣдствіи: на вызовъ онъ снова отвѣтитъ мѣткимъ ударомъ, на скрытую ненависть -- гордымъ презрѣніемъ.
"Бывали случаи, когда сотни двѣ депутатовъ разомъ ополчались на этого вдохновеннаго трибуна, чтобы смирить его и заставить умолкнуть. Тогда-то надо было видѣть Ріоса-Розасъ во всеоружіи гнѣва и геніальныхъ способностейі Впалая грудь выпрямлялась, простертыя руки нервно дрожали, тусклый взглядъ зажигался огнемъ, блѣдное лицо вспыхивало румянцемъ; съ громовой силой звучалъ его голосъ, короткія, отрывистыя, но мощныя, энергичныя, грозныя фразы поражали аудиторію, и она смолкала, затаивъ дыханіе, -- побѣжденная, подавленная".
Ріосъ-Розасъ является въ Испаніи представителемъ той части умѣренной партіи, которая, вооружаясь противъ стремленія къ абсолютизму въ высшихъ придворныхъ классахъ общества, въ то же время желала соединиться съ фракціей прогрессистовъ и, такимъ образомъ, основать новую партію подъ именемъ Союза либераловъ. Кастеларъ въ своей книгѣ La Formula del Progreso разсказываетъ, какое впечатлѣніе произвелъ этотъ ораторъ на своихъ слушателей, когда, въ живой и сильной рѣчи представилъ яркую характеристику различныхъ партій и съ очевидностью докавалъ, что всѣ онѣ враждуютъ и борются между собою только изъ-за преобладающаго положенія въ Испаніи, выяснилъ необходимость образовать новую партію, соединивъ въ ней лишь лучшіе элементы всѣхъ прежнихъ. Приведемъ здѣсъ отрывокъ изъ этой книги:
"Когда, послѣ революціи 1854 года, состоялось первое засѣданіе уполномоченныхъ кортесовъ, одинъ изъ депутатовъ сталъ утверждать, что старыя партіи не только существуютъ бъ Испаніи, но и полны еще жизненныхъ силъ. Затѣмъ, порывисто поднявшись,взошелъ на трибуну донъ Антоніо Ріосъ Розасъ. День уже склонялся къ вечеру, неопредѣленный сумрачный свѣтъ, падавшій сверху сквозь стеклянный куполъ Палаты, тускло освѣщалъ всѣ предметы и увеличивалъ тѣни. Ораторъ встряхнулъ головой, какъ левъ своей гривой, глубоко вдохнулъ въ себя воздухъ, и этотъ вздохъ, казалось, былъ предвѣстникомъ близкой грозы; слегка наклонившись, онъ подался впередъ, какъ магнитизеръ, готовящійся зачароватъ все собраніе, руки его судорожно сжимались, губы вздрагивали и шевелились, бурная рѣчь видимо порывалась наружу, какъ паръ изъ закрытаго шипящаго котла; наконецъ, она зазвучала, выливаясь могучимъ потокомъ, и стали тонуть въ немъ одна за другой всѣ старыя партіи. Онѣ проходили передъ нашими глазами, словно грѣшныя души въ Дантовомъ Адѣ, -- съ тяжелыми свинцовымя мантіями на плечахъ, съ унылыми, мрачными лицами безнадежно отверженныхъ. Рѣчь дона Ріоса Розасъ, какъ небесная молнія, поражала ихъ, обращая въ пепелъ".
II.
Донозо Кортесъ (маркизъ де Вальдегамасъ).
Упомянутые нами ораторы -- Олозага, Гонзалесъ Браво и Ріосъ-Розасъ -- были прежде всего государственными дѣятелями, принимавшими непосредственное участіе въ борьбѣ политическихъ партій; но Донозо Кортесъ (род. въ 1809 г., ум. въ 1853) не подходитъ къ этой категоріи и потому намъ слѣдуетъ взглянуть на него совершенно съ иной точки зрѣнія.
Извѣстностъ среди испанскаго общества онъ пріобрѣлъ главнымъ образомъ своими лекціями въ Атенеѣ, на той самой каѳедрѣ, которую долго занималъ Гальяно. Одаренный большимъ ораторскимъ талантомъ, какимъ-то внушительнымъ величіемъ рѣчи, онъ прошелъ свой не долгій жизненный путь, оставивъ по себѣ довольно громкую славу, но, говоря безпристрастно, она далеко не оправдывается его произведеніями, собранными теперь въ печати.
ѣмъ моментомъ, когда смерть Фердинанда ТІІ повергла Испанію во всѣ ужасы междоусобной гражданской войны. Сначала онъ поддался было либеральнымъ стремленіямъ, ратуя въ пользу регентства королевы Христины, но потомъ сталъ уклоняться мало-по-малу инаконецъ перешелъ на сторону католической реакціи, сдѣлавшись горячимъ поклонникомъ такихъ французскихъ писателей, какъ Боналъдъ, де-Местръ и другіе, которые, не задумываясь, готовы были все прршести въ жертву римской церкви, -- и разумъ и науку. Попавъ на этотъ старый, засоренный путь, Донозо Кортесъ, съ увлеченіемъ, достойнымъ лучшей участи, напрягалъ всѣ силы своего изощреннаго ума на борьбу съ тѣмъ, что онъ называлъ "злымъ духомъ революціи".
ѣе его не содѣйствовалъ обращенію правительства Изабеллы II отъ первоначальнаго антиультрамонтанскаго направленія къ нео-католическому, которое особенно сильно проявляется въ послѣдній періодъ ея царствованія. Провозглашеніе республики во Франціи послѣ переворота 1848 года, очевидно, возмутило выше всякой мѣры эту пылкую натуру, проникнутую стремленіемъ къ порядку, къ умственной дисциплинѣ, къ неуклонной правильности взаимныхъ отношеній, -- неосуществимымъ желаніемъ провести всѣхъ людей подъ одинъ общій типъ.
Онъ даже никогда и не думалъ искать примиряющаго начала между старымъ религіознымъ чувствомъ и новымъ міровоззрѣніемъ, созданнымъ открытіями науки. Среди своихъ довѣрчивыхъ слушателей, не особенно глубоко изучившихъ законы природы и болѣе склонныхъ къ воспріятію сильныхъ впечатлѣній, чѣмъ логичныхъ доводовъ, Донозо Кортесъ рѣшился, при полномъ свѣтѣ идей XIX столѣтія, выступить явнымъ, систематическимъ противникомъ человѣческаго разума, находя его слишкомъ несовершеннымъ и ненадежнымъ критеріемъ для распознанія истины: онъ говорилъ и часто повторялъ, что между разумомъ и заблужденіемъ существуетъ неразрывная связь.
За то Донозо Кортесъ можетъ считатъся однимъ изъ глав ныхъ и самыхъ горячихъ иниціаторовъ того католическаго движенія, что привело къ Силлабусу и признанію непогрѣшимости папы.
ѣкъ, проникнутый такими идеями, во всю свою жизнь могъ оставаться неизмѣннымъ приверженцемъ королевы матери, находясь при ней въ качествѣ секретаря. Его настоящее мѣсто скорѣе-бы должно быть среди карлистовъ, королева-же Христина, волей-неволей, постоянно являлась выразительницей либерализма, потому что и самымъ трономъ своимъ была обязана сильной поддержкѣ людей, преданныхъ свободѣ и прогрессу. Слѣдовательно, продолжать служитъ ей оффіщіалъно и въ тоже время открещпватъся отъ всѣхъ идей революціи, ратовать противъ либерализма во всѣхъ его проявленіяхъ, объявлять себя врагомъ демократическихъ доктринъ, -- не значило ли это противорѣчить своимъ убѣжденіямъ, создаватъ себѣ разладъ меж ду словомъ и дѣломъ?
Испаніи вообще труднѣе, чѣмъ всякой другой странѣ освободиться отъ ига католицизма, угнетавшаго ее въ теченіе столькихъ вѣковъ; воспитанная инквизиціей, она отучилась отъ серьезнаго мышленія, и современныя идеи представляются ей лишь красивыми фразами, которыми можно играть, не проникаясь ихъ внутреннимъ значеніемъ. Поэтому для нея особенно опасны всѣ эти туманные ораторы, что стараются своими восхваленіями прошлаго снова завербовать ее въ ряды воинствующей Церкви, поставить подъ знамя св. Терезы и Лойолы.
ѣннаго ораторскаго таланта, имѣлъ очень сильное и вредное вліяніе на испанскую націю; онъ создалъ цѣлую школу, -- ему долго подчинялись даже и такіе умы, какъ, напримѣръ, Кастеларъ, извѣстный впослѣдствіи за самаго яраго поборника демократическихъ идей, нарождавшихся въ Испаніи. Книга Донозо Кортеса, озаглавленная Опытъ изслѣдованія католицизма, либерализма и соціализма {Ensayo sobre el catolicismo, el liberalismo y el socialismo, considerados en sus principios fundamentales. Barcelona, 1851 r.} представляетъ нѣчто совершенно непереваримое для всякаго, кто хоть сколько-нибудь причастенъ прогрессивному движенію современной науки. J
Что-же можно сказать вообще объ ораторѣ, который отвергаетъ въ самомъ принципѣ человѣческій разумъ, обрекая его на вѣчное, безнадежное безсиліе въ дѣлѣ распознаванія истины?
ѣнію, пожалуй можетъ увлечь, очаровать величавой красотою, образностью выраженій, изяществомъ и богатствомъ языка, возвышенностью чувства, но убѣдить, доказать, удовлетворить требованіямъ здравой логики, -- это ужъ не въ его силахъ.
Когда, въ тиши кабинета, вы станете глубже проникать въ это риторическое творчество, отбрасывая всѣ его внѣшнія уіфашенія, передъ вами возстанетъ давно извѣстный, несимпатичный образъ, -- образъ Игнатія Лойолы, стремящагося, при помощи своего іезуитскаго ордена, подчинить своей мертвящей власти все живое, привести всѣхъ людей къ неподвижности труповъ, -- perinde ac cadaver.
III.
Ораторы демократической партіи.
ѣ опредѣленное понятіе o тѣхъ людяхъ, что наиболѣе способствовали повороту къ новому порядку вещей и вывели наконецъ свою націю изъ того заколдованнаго круга, куда вовлекъ ее одряхлѣвшій теперь доктринаризмъ.
ѣть въ Эмиліо Кастеларѣ не только главнаго, но чуть-ли не единственнаго иниціатора всего этого умственнаго движенія испанской націи, дѣйствительно, онъ какъ-то особенно ярко выдѣляется своішъ талантомъ, a потому и обращаетъ на себя такое исключителъное вниманіе всѣхъ странъ; но, какъ бы ни были велики заслуги Кастелара, справедливость все-таки требуетъ упомянуть и o другихъ дѣятеляхъ, помогавшихъ, или предшествовавшихъ ему.
Прежде всего мы укажемъ на дона Николаса Маріа Риверо, -- человѣка просвѣщеннаго, съ высокимъ умственнымъ развитіемъ. который задолго еще до выступленія Кастелара на политическое поприще, т. е. до 26-го сентября 1854 года, открыто отдѣлился отъ партіи прогрессистовъ и приступилъ къ организаціи новой, названной имъ партіей дѣйствія. Смѣлый, энергичный, всегда готовый ратовать и словомъ, и перомъ, онъ первый поколебалъ довѣріе народныхъ массъ (зачеркнуто: къ старымъ партіямъ, которыхъ постянно отталкивали съ презрѣніемъ даже сама королева и ея приближенные.) къ тѣмъ старымъ <нрзб.> (santons), и видимо тяготѣли не прогрессу, а къ трону, хотя королева и ея приближенныя постоянно отталкивали ихъ съ отвращеніемъ. Когда же день торжества насталъ наконецъ въ 1868 году, Ривегро, со всею добросовѣстностью, немедленно приступилъ къ осуществленію въ Испаніи тѣхъ реформъ, какія считалъ необходимыми, нисколько не заботясь o томъ, чтобы плѣнить толпу, выставляя на видъ свои заслуги; поэтому-то, можетъ быть, онѣ остались не только неоцѣненными по справедливости, но почти и незамѣченными. Впослѣдствіи даже возникло предубѣжденіе противъ него, чему не мало способствовалъ онъ самъ чрезмѣрной нетерпимостью къ тѣмъ изъ своихъ сотрудниковъ по административной дѣятельности, которыхъ считалъ неспособными или бездарными. Впрочемъ, когда мы перейдемъ къ обзору періодической прессы, намъ придется еще возвратиться. къ характеристикѣ Риверо, говоря o значеніи его журнала La Discussion и o тѣхъ неоцѣнимыхъ услугахъ, какія онъ оказалъ (народу) . Какъ парламентскій ораторъ, Риверо слѣдовалъ традиціямъ Аргуэллеса, Лопеса, Ріоса-Розасъ и другихъ пропагандистовъ, дѣйствовавшихъ въ пользу демократическаго принципа
ѣе способныхъ и энергичныхъ дѣятелей, a именно: Рюиса де Соррилья, занимавшаго министерскій постъ въ моментъ отреченія цринца Амедея Савойскаго и бывшаго однимъ изъ главныхъ вождей революціи; его ссылка достаточно свидѣтельствуетъ, насколько онъ казался опаснымъ установившемуся потомъ правительству Альфонса XII. За нимъ слѣдуютъ: Эстанислао Фигуэрасъ, адвокатъ по профессіи и юрисконсультъ, умѣвшій всегда во время вступиться въ пренія, чтобы или окончательно добить побѣжденнаго противника, или предупредить опасность междоусобія среди своихъ единомышленниковъ; донъ Николасъ Сальмеронъ, -- профессоръ университета, горячо стоявшій за отмѣну смертной казни и добровольно отказавшійся отъ диктатуры, чтобы продолжать служеніе тѣмъ принципамъ, которымъ не измѣнялъ во всю свою жизнь. Наконецъ послѣдній и самый замѣчательный изъ всѣхъ поименованныхъ -- Пи-и-Маргалль, человѣкъ мысли и дѣла, съ твердой волей и непреклоннымъ характеромъ, можетъ-быть, болѣе сильный въ логикѣ, чѣмъ въ политикѣ, но имѣющій за собой то огромное достоинство, что никогда не поддавался обману лживой реакціи, какой-бы сладкозвучной риторикой она ни прикрывалась, и, самъ не ограничиваясь одними словами, неуклонно шелъ къ намѣченной цѣли, сдерживая при этомъ слишкомъ нетерпѣливыхъ и забѣгающихъ впередъ.
ѣ эти дѣятели послѣднихъ событій живы и теперь, они могутъ еще оказывать вліяніе на испанское общество, ѣ законное, заслуженное ихъ трудами и честными убежденіями. Власть уже была въ ихъ рукахъ. и если-бы она снова возвратилась къ нимъ, то нѣтъ сомнѣнія, что они стали-бы дѣйствовать еще съ большей прозорливостью, пріобрѣтенной опытомъ.
ѣ Эмиліо Кастелара. Должны-ли мы видѣть въ немъ главнаго Leader'a, -- вождя отмѣченной нами фаланги? Дѣйствительно-ли онъ является ея умственнымъ центромъ и можетъ-ли сказать ей рѣшающее слово? Самъ онъ, очевидно, раздѣлялъ преувеличенное мнѣніе o немъ окружавшихъ его льстецовъ и глубоко вѣрилъ въ свое высокое значеніе; но общество напрасно стало бы ждать отъ него иниціативы въ дѣлѣ прогрессивной политики. A между тѣмъ для всякой націи особенно важно видѣть въ настоящемъ свѣтѣ тѣхъ изъ своихъ дѣятелей, кого она ставитъ во главѣ, потому что недоразумѣнія и ошибки въ такихъ случаяхъ ведутъ къ самымъ печальнымъ результатамъ: когда отъ человѣка, хотя бы и одареннаго крупнымъ талантомъ, требуютъ того, что не отвѣчаетъ ни его темпераменту, ни способностямъ, ни индивидуальному складу ума, -- онъ не приноситъ и сотой доли той пользы, какую могъ-бы принести въ иной, сродной ему сферѣ.
ѣкомъ по своимъ преобладающимъ качествамъ, или только ораторомъ и поэтомъ?
ѣшить этотъ вопросъ, надо обратиться къ фактамъ. Кастелару пришлось проявитъ себя на дѣлѣ въ самую важную, критическую минуту, когда властъ была въ его pyкахъ, когда всѣ надежды испанской націи соередоточивались на немъ. И что-же онъ сдѣлалъ тогда? Прежде всего предоставилъ враждебной партіи занять высшія должности въ государствѣ, потомъ, не принявъ никакихъ мѣръ противъ развитія недовольства, далъ перейти ему въ возстаніе именно среди тѣхъ людей, на которыхъ долженъ былъ разсчитывать, какъ на самую крѣпкую свою опору. Вообще онъ не только не оправдалъ возложенныхъ на него надеждъ, но обнаружилъ полное безсиліе, не сумѣвъ ни дисциплинировать армію, ни подавить окончательно карлизмъ, a этого-то послѣдняго удара и ожидала отъ него нація.
Итакъ, исторія ничего не можетъ сказать въ пользу политической дѣяіельности Кастелара, ей остается только привести ему въ извиненіе, что онъ не нашелъ достаточной поддержки въ республиканской Палатѣ, что и въ самыхъ условіяхъ того времени не находилось средствъ для осуществленія намѣченныхъ имъ цѣлей; но никакими оправданіями не сниметъ онъ съ себя отвѣтственности въ томъ, что добровольно отдалъ власть въ руки генерала Павіа и тѣмъ обратилъ ее впослѣдствіи противъ той республиканской системы, которую самъ-же защищалъ.
ѣшимся отъ политической точки зрѣнія и взглянемъ на Кастелара, исключительно какъ на оратора и поэта, наше сужденіе o немъ будетъ совершенно иное. Прежде всего нельзя не призать, что со стороны внѣшней формы своихъ рѣчей, -- изящности, граціи, богатства и величія стиля, -- онъ заслуживаетъ безусловной похвалы; относительно же ихъ внутренняго содержанія можно сказать одно: Кастеларъ, очевидно, никогда не забывалъ, что аудиторія его состоитъ изъ уроженцевъ юга; поэтому, хотя онъ не пренебрегаетъ научными выводами и часто обращается къ требованіямъ разума, но чувство, идеалъ, сознаніе безконечнаго -- всюду проявляются y него на первомъ планѣ.
"Присмотритесь и прислушайтесь къ проявленіямъ нашей религіи! Вотъ деревянный, или каменный крестъ, воздвигнутый y лѣсной тропинки; эта убогая святыня возвѣщаетъ путнику o близости деревни; на закатѣ солнца разливается въ воздухѣ унылый перезвонъ колоколовъ, торжественное церковное пѣніе раздается въ храмѣ и призываетъ къ молитвѣ; алтарь съ изображеніемъ Святой Дѣвы -- пречистой Матери Божіей, весной украшенъ розами, ночью озаренъ мерцающимъ свѣтомъ лампады, и въ этой полутьмѣ, среди благоговѣйнаго безмолвія, сильнѣе чувствуется общеніе съ вѣчностью; далеко разносится по Средиземному морю дружный гимнъ моряковъ Ave Maria Stella, когда лазурная гладь воды отражаетъ синее небо, когда вечерняя заря окрашиваетъ алымъ отблескомъ край горизонта, когда на землю спускаются тѣни, и зажигаются первыя звѣзды въ небесной вышинѣ.
"Всѣ эти внѣшнія выраженія религіознаго чувства кажутся протестантамъ ребяческой наивностью, идолопоклонствомъ, но для насъ они полны глубокаго смысла и значенія: съ алтаря намъ сіяетъ небесный свѣтъ, въ церковномъ пѣніи слышатся отзвуки Божественнаго слова, надъ челомъ Мадонны чудится бѣлый голубь -- Духъ Святой во всей Его чистотѣ; умиленіе и экстазъ овладѣваютъ нами: мы видимъ разверзтое небо, и пламенная идеальная любовь разливается въ сердцѣ, переполняетъ его..."
ѣ естественно, что испанскій политикъ, обращаясь къ своимъ соотечественникамъ, ведетъ рѣчь не въ духѣ Вольтера, или Прудона, a прежде всего старается подѣйствовать на то чувство, которое живо во всѣхъ сердцахъ по ту сторону Пиренейскихъ горъ. Эстетическія требованія вообще присущи всякой религіи, гдѣ главную роль играетъ фантазія, и наши свободные мыслители напрасно не придаютъ имъ значенія, a если бы испанскіе республиканцы пренебрегли этимъ существеннымъ элементомъ своей націи, имъ никогда не удалось бы увлечь за собой народныя массы. Вопросъ только въ томъ, слѣдовало-ли говорить именно такъ, какъ говорилъ Кастеларъ? натурa женская, почти дѣтская, -- не останавливающаяся ни передъ какими противорѣчіями, даже не замѣчающая ихъ. Онъ съ величайшей легкостью переходитъ отъ одного заключенія къ другому, совершенно противоположному, не задумываясь надъ тѣмъ, что различные выводы обязываютъ къ различнымъ дѣйствіямъ. Поэтому, ратуя, напримѣръ, противъ конскрипціи, въ силу глубокаго соболѣзнованія тяжелой участи солдата, оторваннаго отъ родной семьи, онъ въ то же время, съ полной искренностью и увлеченіемъ, настаиваетъ на усмиреніи огнемъ и мечомъ острова Кубы, такъ какъ его освобожденіе можетъ повредить могуществу Испаніи.
ѣемъ въ виду умалятъ достоинства и значеніе Кастелара, a только хотимъ представить ихъ въ настоящемъ свѣтѣ. Конечно, было-бы лучше, еслибъ онъ отрѣшился отъ политической борьбы и отдался всецѣло искусству и литературѣ, какъ сферамъ, несравненно болѣе соотвѣтствующимъ его призванію. Строгая послѣдовательность, необходимая для всякаго политическаго дѣятеля, очевидно, не свойственна ему, a чего нѣтъ въ самой натурѣ человѣка, того нельзя отъ него и требовать.
Въ чемъ-же проявилось творчество Кастелара помимо его парламентскаго ораторства, помимо полемическихъ етатей: въ журналѣ la Democracia и безчисленныхъ рѣчей, произносимыхъ имъ всюду, гдѣ только соберутся его соотечественники, всегда готовые внимать ему съ увлеченіемъ?
ѣ, какъ Новая Франція Прэво Парадоля; но вмѣсто философскихъ обобщеній и точныхъ выводовъ, какихъ можно-бы ожидать по заглавію, онъ весь переполненъ одними лишь рассужденіями объ историческомъ движеніи испанскихъ партій. Эта книга, имѣвшая въ 1858 году значеніе манифестаціи со стороны республиканцевъ, подверглась ожесточеннымъ нападкамъ: на нее одновременно возстали и поэтъ Кампоаморъ во имя умѣренныхъ, и журналистъ Карлосъ Рубіе во имя прогрессистовъ, что побудило автора написать еще другой томъ подъ заглавіемъ Защита Формулы Прогресса. Кастеларъ стоялъ тогда на твердой почвѣ: онъ предлагалъ сформированіе демократической партіи, опираясь на всеобщую подачу голосовъ, имѣя полное основаніе разсчитывать на поддержку національнаго большинства; поэтому ему не трудно было восторжествовать надъ своими противниками. Приходится пожалѣть лишь o томъ, что, чрезмѣрно превознося sеlfgovernment экономистовъ, онъ въ эту пору своей дѣятельности слишкомъ пренебрегъ полезнымъ участіемъ государства въ общественномъ устройствѣ. Впрочемъ, это было общей ошибкой его соотечественниковъ, за которую имъ пришлось жестоко поплатиться послѣ революціи 1868 года.
ѣхъ беллетристическихъ произведеніяхъ Кастелара, особенно же въ относящихся къ порѣ его первой молодости, замѣчается сильное вліяніе нашего Ламартина. Въ Эрнестѣ, въ Сестрѣ Милосердія мы встрѣчаемъ то же элегическое настроеніе, тѣ же утонченныя чувства, тѣ же стремленія къ безконечному, какими проникнуты Женевьева, Граціелла, Жосленъ, Сэнъ-Пуантскій Портной.
Это преобладающее вліяніе видимо отражается и на его историческихъ сочиненіяхъ, изданныхъ въ четырехъ томахъ, гдѣ, подъ общимъ заглавіемъ Цивилизація въ первые вѣка христіанства, совмѣщены всѣ лекціи, читанныя имъ въ Мадридскомъ Атенеѣ. Здѣсь, хотя и не проявляется въ сущности прямого подражанія Ламартину, или Пеллетану, но форма ихъ, манера усвоены вполнѣ. Вообще, въ историческихъ событіяхъ Кастеларъ прежде всего ищетъ не общихъ законовъ, a разнообразныхъ темъ для своихъ музыкально-поэтическихъ варіацій. Очевидно также, что всѣ лекціи, написанныя имъ въ періодъ отъ 1858 до 1861 г., были для него не способомъ сообщать свои научныя изученія въ тиши кабинета, a только предлогомъ для политическихъ аттакъ, направленныхъ противъ господствовавшей тогда нео-католической партіи.
Изъ своихъ болѣе спеціальныхъ литературно-художественныхъ трудовъ Кастеларъ составилъ отдѣльный сборникъ, куда вошли нѣкоторыя его статьи по исторіи, политикѣ, искусству, Біографія Лорда Байрона и Воспоминамія объ Италіи. Мы оставляемъ всторонѣ его Галерею Современныхъ Портретовъ, изданную въ Гаваннѣ; въ ней довольно живо обрисованы лица, которыя до сихъ поръ еще не сошли со сцены и занимаютъ видное мѣсто въ нашихъ интересахъ дня; но трудъ этотъ скорѣе спекулятивный, разсчитанный на выгоду издателя, и совсѣмъ почти не выясняетъ ни идей, ни направленія автора.
ѣсколько словъ o Воспоминаніяхъ объ Италіи, гдѣ Кастеларъ является намъ въ своей настоящей сферѣ, съ дѣтства освоенный матерью итальянкой съ религіей и обычаями этой классической страны, онъ глубоко воспринимаетъ каждое впечатлѣніе: синее небо, необъятное Средиземное море, Неаполь, Римъ, Флоренція, Венеція съ ихъ дивными памятниками искусства, величественные соборы, статуи, -- всѣ эти чудеса цивилизаціи и драгоцѣнные остатки античнаго міра приводятъ его въ восторгъ, и онъ горячо изливаетъ свои чувства въ яркомъ, картинномъ изображеніи.
ѣщаетъ своихъ соотечественниковъ силою вдохновеннаго слова и поэтическаго творчества: но онъ не рожденъ быть государственныагь человѣкомъ, борцомъ на политической аренѣ, рѣшителемъ историческихъ судебъ жарода. Да, пусть онъ грезитъ, поетъ и говоритъ свои страстныя, увлекательныя рѣчи, -- въ этомъ его сила, его назначеніе, его миссія -- и только въ этомъ. Исполняя ее, онъ всегда останется на должной высотѣ.