JOIE DE VIVRE
Мне кажется лишней каждая строчка, которая написана не для того, чтобы служить деятельной жизни.
Шпенглер
Можно жить только, покуда пьян жизнью.
Ницше
Рациональность родила меркантильность, систематичность привела к гигантизму Гегеля. Что оставалось делать? Тщетностью умозрительных построений был пропитан воздух: барочная лирика, романтики, Шопенгауэр, Датский Сократ, Гаман, Якоби - все они чувствовали: познание - созидание, а не здание, поиск, а не находка, взлеты духа, а не обломки материи.
Итак, философия жизни... Философия сомнения и беспокойства, отрицания и поиска. Философия-поэзия. Здесь все требует переопределений, но поскольку определения никого не спасали, мы будем полагаться на символы, на их многозначность. Через несколько слов проследуют "тело" и "дух", но это не будут слова в нашем их понимании, это будет нечто совсем иное... Итак, его девиз: "вера в тело лучше обоснована, чем вера в дух". Тело - большой разум, множество с одним сознанием, война и мир. Оно не говорит "я", но делает его. Почему тело? Потому, что оно шире разума-рассудка, убивающего порыв. Тело, жизнь, инстинкт, интуиция, воля - всё против разума, против здравого смысла. Подлинный философ - тиран, повелитель. Он знает, чего хочет его тело - бытия. "Поскольку мы верим в мораль, мы обсуждаем бытие". Ницше как никто осязал пропасть между этикой и жизнью и видел в себе избранника, отмеченного печатью Каина, коему дано разоблачить фальшь, познать свое истинное скрытое "я" и бескопромиссно следовать ему. "Мы живем в мире фантазии, в мире извращенном, вывернутом наизнанку, пустом, но полном ясных сновидений" - это Ницше, но уже без пяти минут Фрейд.
Против чего восставал Ницше как философ? Против нарастающей тенденции превращения философии в науку, против тартюфства научности - стремления тарантулов объективировать философскую истину. Отсюда - "ханжество старого Канта".
Предрассудки относительно философов. Смешение с человеком науки. Как будто ценности скрыты в вещах и все дело только в том, чтобы овладеть ими!
Философия субъективна: исповедь мудрецов, сознание наружу. Потому и дионисийское начало, что огромное множество, обилие форм, диатропика, энтропия.
Истину не добывают силлогизмом, любая философия, в известной мере, мессианство. Нет большей реальности, нежели фантастические видения провидцев. Важна не строгость, но гениальность. Философ - или оракул, или адепт красоты. Третьего не дано. Разумное сущее-абсурд, никаких ценностей вне творчества; категории, системы, построения - хлам философии...
Философия - сестра поэзии. Ее орудие проникновенность, а не методичность. Первоистоки философии не в мертвом бытии, которое она тщится объяснить, но в таинствах духа и жизни, постигающих себя. Жизнь, постигающая жизнь. Проникновенно расплывчатую трансцендентность, а не ясную рациональность ищет сытая прямолинейностью поэтичность в мифе жизни.
Мифологическое сознание... Для него нет двойственности, противоположности, взаимоисключительности, логики "да" - "нет". Ведь жизнь алогична. Символ, туманное видение, множественность интерпретаций - вот его язык.
С Отшельника из Сильс-Марии киркегоровский возврат от платоновского рационализма к гераклитовскои трансцендентности окончательно приобретает право на жизнь. Плюрализм из робких прорывов одиноких мечтателей становится передовой линией мудрости. Рядом с философией-логикой возникает философия-искусство, где истина является результатом не научных изысканий, а поэтического ясновидения. Праразумом интуиции, находящейся по ту сторону логики, постигает она жизнь - барочным мышлением, мистиками, романтиками, Шеллингом, Шопенгауэром, Ницше.
А была ли трансцендентность? иррациональность? интуитивность? Может быть, наоборот, - переизбыток сознательного? Может быть, тесная связь лирики, воли и анализа?
Как философ, Ницше предвосхитил некоторые моменты плюралистической теории перспективизма. Для него мир - это моя перспектива, моя интерпретация, моя точка зрения, мое личное видение. Мир имеет бесчисленное количество толкований и смыслов. Он может быть истолкован и на иной лад, у него нет единственного смысла - только "перспективы". Всякое влечение имеет свою перспективу.
Отличие от Ортеги лишь в том, что субъективность Ницше как бы возвышается над миром, она первична: мир как бы исчезает за ее смыслами. У Ортеги реальность первостепенна для создания перспективы, субъект и объект слитны: "я" определяю мир, который определяет "я".
Подобно тому как Толстой скрупулезно выискивал союзников в обосновании золотого правила морали, подобно этому Ницше искал их как цели для стрельбы. В основу философии жизни положено разоблачение ханжества культуры и морали, раз есть Христос, должен быть и Антихрист, раз есть Аполлон, должен быть Дионис.
ДионисиЙское - темное, природное, низовое начало, аполлонийское - светлое, духовное. Дионис - символ торжества жизни, бог избытка сил, оргии, экстаза, вечного возврата. Природа в сущности своей невинна, вина же надприродна - изобретение человека.
Но дикость - это не только и не столько апология насилия, сколько протест против духовной всеядности, терпимости, безволия, усталости человека-массы, боязнь этатизма, гегемонии общества, утверждение жизни без ограничений, даже к страданию, даже к вине.
Противопоставляя аполлонийскому интеллекту дионисийскую стихию, Ницше констатировал грядущий крах духа. Все его призывы к торжеству плоти - не просто эта констатация, но и "черный юмор". Сверхчеловек - это пародия на человека. Вне этой перспективы его не понять.
Но это - малая часть истины Ницше. Большая - отрицание разума ради инстинкта, совести ради своеволия. Прежние философы считали сознание высшей стадией развития человека, залогом совершенства, тогда как истина - тому противоположность. Мораль, препятствующая жизни, - зло, этика вопреки природе - кощунство. Не мораль над личностью - личность над моралью. Поэтому для него Кант - моральный фанатик а ля Руссо, Милль - болван.
Я ненавижу вульгарность этого человека, когда он говорит: что правильно для одного, то верно и для другого.
В сущности, как Джеймс или Бергсон, Ницше - прагматик, поборник естественного и целесообразного, для него истина - то, что полезно. Полезно же то, что жизненно. Жизненно же то, что сильно.
Его называли преступником, и он был им, если под преступником подразумевать пренебрежение массовым, традиционным, униформенным.
и разгоряченное тщеславие, в нем самом очень много от бегущего назад - к природе. Даже бегство у них - одно... Вот определите, кто из них сказал: О бытии можно судить только с точки зрения самой жизни, за ее пределами нет никакой точки опоры для подобных суждений, нет никакой инстанции, перед лицом которой жизнь могла бы стыдиться своих проявлений.
Руссо и Ницше - одно, Бесошвили и Бесноватый - одно, ГУЛАГ, Освенцим - одно.
Несмотря на то что сам Ницше не переносил ни Руссо, ни идею коммунизма, хотя они кажутся несовместимыми, Левинштейн, Лефевр, Грлич и многие другие находили у них много общего и даже объявляли Ницше союзником Мавра. Лучший диагноз этому феномену поставил, пожалуй, С. Н. Булгаков, предупредивший своих соотечественников, что вера в чудо преобразования мира и души человека может привести к особым разновидностям омассовляющей утопии и духовного аристократизма, надменно противопоставляющего себя плебсу.
В своем отношении к народу, служение которому ставит своей задачей интеллигенция, она постоянно и неизбежно колеблется между двумя крайностями - народопоклонничества и духовного аристократизма. Потребность народопоклонничества в той или другой форме вытекает из самих основ интеллигентской веры. Но из нее же с необходимостью вытекает и противоположное - высокомерное отношение к народу как к объекту спасительного воздействия, как к несовершеннолетнему, нуждающемуся в няньке для воспитания "сознательности", непросвещенному в интеллигентском смысле.
Даже гневные филиппики самого Ницше в адрес коммунизма являются свидетельством родства. Социализм, пишет Мифотворец, - бессильное безумие тиранов, одержимых безумным пламенем мести и маскирующих свои истинные стремления сладкими словами о равенстве, справедливости и добродетели. Разве не сверхчеловечно? Во всяком случае, весьма точно. Но еще провиденциальнее пророчества Ницше:
Социалисты могут во многих местах Европы перейти к насильственным актам и нападениям; грядущему столетию предстоит испытать то здесь, то там основательные "колики", и Парижская Коммуна окажется, пожалуй, только легким "несварением желудка" по сравнению с тем, что предстоит.
Путь от благоговения перед жизнью к апологии варварства почти всегда краток - одна жизнь. Жизнь ли то Гамлета, Отшельника из Сильс-Марии, наша. Гений зла, он попрал собственную природу: ни проникновенность, ни иррациональность, ни прагматизм не спасли его от преступного непонимания мира и себя. Ведь одно дело разоблачать несправедливость мира и совсем другое - ратовать за мир несправедливости.
Ницшеанство как апофеоз беспочвенности, скажет Шестов.
Возникшее в момент утраты ценностей, оно не нашло иных опор, кроме воли и стихии. Это была не свобода долженствования, а злокачественная свобода воления. Но обновление культуры варварством в варварском мире - самоистребляющаяся мудрость...
В злом мире торжествующего зла мудрецам вряд ли следует подстегивать его и ускорять это торжество. Жизнь невозможна без ущемления справедливости, но необходимо ли подстегивать силу?
Распятый - распявший самого себя, - не боявшийся многообразия жизни, отречения, отказа, был философом одной мысли, кстати, ему не принадлежавшей. Вот эта мысль: не интеллект порождает волю, но воля - интеллект. Притом не воля вообще, а злая воля: не воля к любви, а воля к власти, воля к насилию. Вся культура - вся! - как производная от стремления к господству.
Злое - лучшая сила человека. Человек должен стать лучше и злее - так учу я, - учит Заратустра.
Глашатай естественности бытия, жизни, какой бы она ни была, Ницше стал провозвестником темной, трагической, глубинной жизни. О, это был блистательный нигилизм: жизнеутверждение путем жизнеотрицания.
Но что значит нигилизм? - "То, что высшие ценности теряют свою ценность. Нет цели. Нет ответа на вопрос "зачем?"".
Нигилизм никогда не был конструктивным. Но теперь он становился опасным, он становился болезнью века, духовной пандемией, от которой почти не было спасения, недуг поражал, прежде всего, творцов. Это было коварное заболевание: инфицированные не ощущали себя пораженными. Создавая собственное нигилистическое учение, романтик зла объявлял нигилизмом, прежде всего, нигилизм масс, отрицание ими природной дифференциации, месть неудачников, инстинкт смертельной ненависти ко всему, "что стоит, что велико, что прочно, что обещает жизни будущность". Но нигилизмом было нечто худшее - отрицание тысячелетиями выстраданной культуры.
Ницше и Мавр завершили философию нигилизма, а Ильин, Коба и Бесноватый провели ее в жизнь. Идя к "решению" с противоположных позиций, они пришли к одинаковому результату: старая культура построена на неправильных принципах, и ее надо разрушить во имя сверхчеловека или сверхчеловечества - пролетариата. Из истории XX века мы должны вынести хотя бы один урок: все, кто хочет освободить человечество от старой культуры или начать новую историю, - скрытые фашисты...
Каждая эпоха имеет свой орфизм. Для орфиков Эллады жизнь есть зло, тело - могила души, цель - катарсис, очищение аскетизмом. Ницшеанский орфизм - тоже катарсис, но - очищение антигуманизмом. Человек здесь функционирует как живая клетка. Его функция - экспансия, подчинение, захват. Эксплуатация и подчинение как сущность живого. Очеловечивание как озверение.
Мерилом оценки различных форм общественного бытия служит ныне критерий, согласно которому мир есть нечто более ценное, чем война; подобный взгляд, однако, антибиологичен, он представляет собой уродливое порождение упадка жизни... Жизнь есть результат войны, общество - орудие войны.
И это пишет человек, побывавший на войне санитаром и вынесший из войны такой опыт: "Об этом не надо говорить, это ужасно, это невозможно; нужно гнать от себя эти воспоминания".
Почему же так случается? Почему человек, в котором мало "бронзы", вступая в область "по ту сторону добра и зла", считает себя обязанным быть непременно злым, злым во что бы то ни стало? Откуда это - у Ницше, Достоевского, Соловьёва?
Жестокость, суровость, лживость жизни - кто станет их отрицать? - будучи освященными, тотчас порождают еще большую и жестокую ложь, нежели ложь противопоставляемой жизни морали.
Если бы жизнь - человеческая жизнь - не признавала этики и всегда глумилась над ней, если бы она доверяла только зубам и мускулам, это был бы кошмарный бесчеловечный мир - еще хуже того, в котором живем мы. "Нет, за пределами этой жизни есть и точка опоры, и высшая инстанция, перед которой жизнь могла бы стыдиться своих проявлений. Эта опора и эта инстанция - человек". Мудрец обнаружил, что чем разумнее человек, тем более он находит вокруг себя интересных людей; люди ограниченные не замечают разницы между людьми.
Крайности обладают свойством провоцировать друг друга. Противопоставление - почти всегда результат дефицита мудрости. Имморализм и есть такое бесконечное противопоставление: культуры - знанию, искусства - морали, инстинкта - рассудку. Поляризация грязи, безумия или бессилия - в одних и творческой мощи и бронзовелости - в других - таково "обратное общее место" этой философии. Всё, что есть во всех, распявший себя разделил между "господами" и "рабами". Отсюда - из подсознательной произвольности и волюнтаризма такого разделения - вся эта исступленность, экстатичность, оргийность в отрицании всех "утешительных иллюзий": добра, справедливости, мира.
Прямолинейный имморализм не просто оскорбителен для масс, деля мир на две части - рабов и господ, - он наследует примитивизм и одномерность тех и других. Отсутствие переходов, двухцветность, агрессивность - вот его результаты. Как учил Гегель - единство противоположностей.
Да: единство... при всей абсурдности диалектики, при всем нашем безразличном негодовании Ницше и Мавр - одно, нет ничего ближе двух взаимоисключающих экстремизмов, двух крайностей, двух тоталитарностей, повязанных к тому же ужасами реализации философий-идеологий. Мы убеждаемся: вербальная противоположность охлофобии и казарменной "демократии" не препятствует их единоутробству.
историческому вопросу. Ответствен ли Низвергатель разума за безрассудство фашизма или же наши демиурги за нашу инквизицию? Были ли фашизм и коммунизм неизбежными следствиями самого реакционного и самого революционного учений? Должна ли была эволюция - бесноватым и бесошвили - опробовать все пути? Оставим пока все это и вдумаемся, чья правда лучше (если бывает лучшая из правд). - Правда апостолов равенства - все равны, народ правит - или правда самого последовательного ниспровергателя демократии - правит сила, воля, хитрость, изворотливость? Правда эвримена или творца? Правда декларируемого равенства или правда жизни? Правда тщедушного зла или правда мускулистого добра? (Заметили ошибку?)
Так чья?
Между прочим, это его идея: если природа зла ясна, то истоки добра металогичны.
Сколько бы громов и молний не метали наши одуевы, Ницше был не столько крестным отцом сил зла, освятившим их освобождение, сколько пророком, предугадавшим вакханалию жестокости и заблаговременно предупредившим человечество об опасности. Творец философии эмоций, он в сатанинском неистовстве Ессе Homo узрел грядущего хама и возопил: се человек!
Независимо от Киркегора он постиг все ту же идею грядущего обезличивания человека, которого омассовление делает вульгарным, стадным. В Человеческом, слишком человеческом Ницше писал: человек не видит и не знает себя таким, каков он есть; он оценивает себя глазами других; то, что думают о нем другие, для него важнее того, что он думает о себе сам, в итоге то, что он думает, есть представление о нем других, общественное представление; человек живет в маске шута, скрывающей его лицо. Он неподлинен. В Сумерках кумиров он добавит: даже общение фальшиво; даже язык - среднемассовый, изобретенный для среднего, посредственного, сообщаемого. Им уже вульгаризирует говорящий. Общество нивелирует людей, превращая их в общую посредственность; оно не терпит различий.
Будем откровенны: как бы мы ни относились к его Заратустре, многие его пророчества - сбылись!..
Что там, где господствует большинство, оно терроризирует исключения.
Что время мелкой политики прошло и впереди - борьба за мировое господство.
Что промышленная культура - наиподлейшая из всех существовавших ранее форм жизни.
Плюнь на город и поверни назад.
Что грядущее - это уравниловка, серость, конформизм. Отечество эврименов.
Что иерархия незыблема и в демократии принимает самые уродливые и извращенные формы.
Что последовательность - ловушка для дураков.
Что прогресс - не что иное, как вечное возвращение, кольцо возврата. Ixtov. "Я люблю тебя, о, вечность, и благославляю кольцо колец - кольцо возврата, обручившее меня с тобой".
Что человек иррационален и что его воля все еще сильнее силы воли.
Что пропаганда есть ширма, прикрывающая борьбу.
Что страдание творит новое, не имеющее себе равных.
Что...
искусство для масс, и трагизм повседневности, и всё, всё, всё, что сегодня нас окружает...
Меня поймут, пишет он пророчески, после европейской войны, которая развяжет все худшее в человеке. Предвосхищая грядущее, он пишет о "будущих рабочих": однажды придет время, когда рабочие будут жить так, как сейчас живет буржуазия. Он предвосхитил наступление новой эпохи, жестокой и беспощадной эпохи недосверхчеловеков.
Как там у Галлера?
Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры, две религии. Есть зазоры бытия, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность! Конечно, не все это чувствуют с одинаковой силой. Такой человек, как Ницше, выстрадал нынешнюю беду заранее, больше, чем на одно поколение раньше других, - то, что он вынес в одиночестве, никем не понятый, испытывают сегодня тысячи.
Трагедия эстетизма, говорим мы. Для него же искусство - единственное противоядие от воли и смерти, способ обоготворения бытия. Художник - учитель, не устрашившийся бездн, но черпающий из них силу. Предвосхищая Уайльда, Джойса, Адорно, Ортегу, Мальро с их искусством-антисудьбой, он пишет: "Бытие и мир оправданы лишь в качестве эстетического феномена". Грядущий век особенно нуждается в искусстве, чтобы защититься от апокалипсиса, от деяний "темной жизни".
в личности, что она не поддается размножению: нет героических эпох, есть только героические личности.
Ирония судьбы: то, чего он так опасался в тарантулах, переросло в то, что он предсказал в последних произведениях, - в новую, возможно, самую жестокую авторитарность, в реальный имморализм сверхчеловечного пекуса.
Оказалось, что не масса потенциально преступна, а "герои" делают ее таковой!
Нет методов, способных доказать, что Ганди или Швейцер выше Ницше. Если отталкиваться от бытия, то последний куда более реалистичен. Если руководствоваться реальной политикой, то первые - просто утописты. Преуспевающая государственность - даже прикрывающаяся принципами Ганди - зиждется на принципах Ницше. Логика, этика, гуманизм все еще бессильны перед жизнью.
Приятие или неприятие Ницше - дело эмоций и мироощущений. Немногим гуманистам, испытывающим страдания от чужой боли, он ненавистен. Немногим насильникам, поступающим по заветам Заратустры, он мил. А всем остальным? Всем остальным плевать на него, как и на все остальное...