DER UBERMENSCH: ТОЛКНИ ПАДАЮЩЕГО?
Трагическая вина Ницше в том, что он не уверовал в бога, которого сам открыл миру.
Вяч. Иванов
Место, занимаемое человеком на иерархической лестнице, определяется теми страданиями, которые он может вынести.
Ницше
Макиавелли. Лучше, чтоб тебя боялись, чем любили. Монтень. Лучше, чтоб меня любили, чем боялись. А вас? А тебя? А меня?
Или так: приносить себя в жертву, желать собственной гибели - вот награда! - Приемлемо ли это для тебя, для меня, для вас?
Но и здесь его исказили. Оплодотворенный собственными взаимоисключающими противоречиями, он никогда не был ближе к собственной сущности, чем когда в Веселой науке говорил: "Лучше погибнуть, чем бояться и ненавидеть, и вдвойне лучше погибнуть, чем допустить, чтобы тебя боялись и ненавидели".
Но почему я не слышу этого мотива в Веселой науке, положенной на музыку Малером?
Еще вопрос - из другой оперы: почему нас так возмущает сверхчеловек, если мы с такой симпатией относимся к макиавеллиевскому государю, который руководствовался прежде всего правилами общения "диких животных"?
Да ведь наша партия и есть коллективный сверхчеловек Ницше! Разве все, что мы пишем о партии, не является парафразой к текстам Ницше о сверхчеловеке? Разве партия - как она есть - не ближе к заветам Макиавелли, чем к фаланге эврименов? Вот и получается: Мавр и Ницше - одно!
Marginalia, черновые заметки, необработанное. Вульгаризм: общественное, тождественно равное стадному. Человеку важно не то, что он думает о себе сам, но то, что думают о нем другие. Социальное - буффонада, спектакль, фарс, шоу. Человек неподлинен. Лицедей. (Даже речь изобретена для среднего, посредственного, сообщаемого. Ею уже вульгаризуется говорящий.) А Китс? Гонгора? Марино? Бодлер? Рембо? Верлен? Малларме? Шар? Валери? Белый? Платонов? Джойс? Элиот?
Люди по природе неравны - бесконечный континуум: от идиотии до гениальности, две крайности (две болезни?). Но безличное, анонимное, общество не терпит различий, оно превращает всех в средних, в усредненную посредственность. Люди - дроби, приведенные нами к единому знаменателю.
Сверхчеловек освобождает себя от прессинга массы. За что общество платит ему ненавистью, изоляцией, именует преступником (или пресмыкается, если он - вождь). Но он выше такой морали, он единственно подлинен и, следовательно, человечен, морален. Кто - Ильин? Коба? Бесноватый?
Как стать сверхчеловеком? - Превозмочь человека в себе: человек есть нечто, что должно превозмочь.
Вот тут-то и ошибка: подлинная сверхчеловечность не разглагольствует о себе и не подогревает свою силу увещеваниями - она действует!
Слова... слова... слова... А кто сказал эти:
Мы отнеслись бы с предубеждением к человеку, если бы услышали, что ему нужны особые основания, чтобы оставаться порядочным.
Это сказал Ницше!
Ослепленность сверхчеловеком застила ему собственные откровения о бесплодности и бесполезности действия. Трагедия активизма в том и состоит, что деятель знает цену действия и жаждет действием изменить мир, который не желает меняться.
В своем отношении к действительности дионисийский человек являет сходство с Гамлетом: оба заглянули в истинную суть вещей, оба познали, и с тех пор им претит действовать, ибо их действие ничего не может изменить в вечной сущности вещей: познание убивает действие, - чтобы действовать, нужно быть окутанным покрывалом иллюзии...
Вячеслав Иванов подытожит: дионисийский человек познал невозможность действием изменить вечную суть вещей.
А что если вся эта исступленная одержимость певца единственной идеи - сверхчеловека - есть травести, эпатаж, вызов? Ведь по натуре Ницше - издеватель, полный сарказма и иронии по отношению к лубочному здоровью и активизму эвримена, к его галопирующему энтузиазму и к его вере в свои одноцветные дали. Не издевался ли он над нами? Вот была бы шутка!
Тяга к исключительному, невиданному, диковинному - признак незрелости, слабости, инфантильности духа. Величие раскрывается не в великом, а в повседневном. Когда великолепие сверхчеловеческого обращается в манию, где уж тут до травести? (О чем я говорю? Чего требую? - безучастия, спокойствия, гессеанского олимпийства? Я - спокойствия? Но можно ли создать великое, оставаясь невозмутимым? Ведь мы не Олимпийцы из Веймара!..)
Как бы он сам того не отрицал, ему не удалось преодолеть инфантилизм, это "благородное ребячество начинающих - догматизирование".
Во мне нет ничего напоминающего основателя религии. Религия - дело черни.
Нет, есть! Он - типичный, ярко выраженный, талантливый евангелист, идеолог, кликуша, фанатик собственной религии и ее поэт, собравший под своими хоругвями еще какое воинство! Даже его эстетизм, "философия как искусство", - ангажирован, даже его экстатическое ясновидение служит мессианству. Ведь религия, пусть самая изуверская, обязательно страстна и самозабвенна, бескомпромиссна и непримирима, заразительна и общедоступна.
Разве его не такова?
СВИДЕТЕЛЬСТВО Т. МАННА
Если изучать духовное развитие Ницше с естественнонаучной, медицинской точки зрения, то здесь можно увидеть процесс паралитического растормаживания и перерождения различных функций, иначе говоря, - процесс подъема от уровня нормальной одаренности в холодную сферу кошмарного гротеска, смертоносного познания и нравственного одиночества, к тем высотам страшного проникновения в сущность вещей, когда человек преступает дозволенные границы; нежной и доброй натуре Ницше было в высшей степени свойственно сострадание к людям, для такого "преступления" он вовсе не был создан от природы, а разве что, подобно Гамлету, призван обстоятельствами.
Нет, здесь что-то не так... Ницше - воплощение человеческой неоднозначности, живой пример и доказательство того, что что бы мы о нем ни сказали - ложь.
Что жило в тех глубинах его сознания, которые он не обнажил? Что служило столь мощным источником духовного подъема?
Оммо открыл это в своем Леверкюне: если надежда на добро тщетна, то не следует ли положиться на зло, если все надежды на Бога и идеалы попраны, то нельзя ли использовать энергию дьявола? Вот почему Леверкюн вступает в сделку с чёртом, а Мифотворец - с насилием. Верую, ибо нелепо.
Апокалипсис безнадежности, будь то пессимизм Леопарди или оптимизм Ницше, имеет один корень: глубокое недовольство существующим, безоглядное отрицание, страстную тягу к высоким жизненным и духовным нормам. Не биологический аристократизм, а духовная ориентация на человечность - у столь несхожих Киркегора, Эмерсона, Ницше, Ибсена, Джойса.
Питающей средой Мифотворца было предощущение омассовления, тоталитаризма, кризиса культуры, прогресса бездуховности и фарисейства, грядущего торжества скотской компоненты человеческого.
Раз мир не имеет ни цели, ни смысла, попытки приписать ему исконную значительность обречены на провал. Раз нет цели, каждый себе цель. Раз старое погибает, а новое никуда не годится, необходимо сверхновое. И вот, дабы обуздать бытие, несвоевременный философ сулит миру спасение - сверхчеловека.
Мистическое учение о господах земли - всего лишь мост от античного культа героя к "гармонической личности". Шаткий мост, вступать на который опасно - он висит над бездной. Герой, повелитель, варвар, насильник, экспериментатор, созидатель, игрок, гегемон, убийца - вот гармония!..
Главная идея Рождения трагедии - эстетическое оправдание бытия: только красота оправдывает мир, жизнь же всегда остается неправой. Вечную, рану существования можно залечить лишь силой духа, трагическое ощущение - лишь страстным желанием прекрасного. Что сказано в Веселой науке? - "Мы, эстетики высшего ранга, не можем обойтись без порока, мучений души и заблуждений".
Страдая от несправедливости и зла мира, он страстно стремится к чистоте. За его волюнтаризмом кроется тяга к красоте человека и трагическое ощущение ее дефицита. За гипертрофией зла - также как и у Бодлера - правдивость и понимание невозможности победить зло добром, потому, в частности, что они неотделимы. За сверхчеловеком - строжайшая нравственная дисциплина.
Да, Ницше волюнтарист, но сущность его экстремизма - нонконформизм.
Можно ли эстетикой заменить - жизнь? Можно ли превратить культуру - в политику? Да, культура и красота служат политике, но политика - культуре? Считая себя аполитичным, Ницше исподволь готовил трансформацию аполитичной философии в мировоззрение министров культуры.
Провозвестник фельетонической эпохи измельчания, он скорбит о героических временах Божественной комедии и готики, Моцарта и Баха, кватроченто и барокко. Ницше восхищается творениями Леонардо, Рафаэля и Микеланджело, его содрогает Шекспир, которому он многократно уподобляет Бетховена. Он крайне чуток к художникам, отвергнутым их средой. Клейст и "дивный" Гёльдерлин близки ему духом протеста, Гейне - жизнелюбием. Вслед за гуманистами Возрождения он мечтает о совершенном человеке. И сверхчеловек его поначалу - симбиоз гения, страдания и красоты. И противопоставление расы духовной аристократии толстокожей массе расы демократической - только реакция на бездуховность филистерства.
Истоки сверхчеловека: презрение к каторжникам наживы, к духу торгашества, вызов бюрократии, казарме, ранжиру.
Это потом человечество станет для него материалом для опыта, колоссальным излишком неудавшегося, полем обломков.
Что велико в человеке, это - то, что он мост, а не цель; что можно любить в человеке, это то, что он - переход и гибель.
Мифотворчество - непрерывный поиск истины - поиск причины падения человека - и неистовая жажда спасения. Сверхчеловек - плод исканий, плод, рожденный страданием. Отсюда: "Здесь лучше, потому что здесь больше страдают".
Но переоценка всех ценностей должна быть непрерывной, единственный источник прогресса - движение. Остановка даже на самой глубокой, самой привлекательной, самой гуманной идее - начало вырождения.
Осознание бесцельности бытия уже есть ценность, вложенная им в сверхчеловека.
А, может быть, сверхчеловек - вовсе не фантазия, не бред, не эпатаж, не травести, а, наоборот, глубочайшая реальность, к которой он прикоснулся?
Главный вопрос, что его волнует: что может человек? Его ужасает мысль, что человек сам погребает себя, успокаиваясь и довольствуясь данным. "Человек, который желает, но не действует, является очагом заразы", - вопит в нем анти-Плотин.
Мыслящий космическими, сверхчеловеческими, надысторическими категориями, Ницше действительно считает личное ничтожным. Отсюда - презрение к рефлексии, морализированию и личному чувству. Он - за яростную борьбу с собой, за преодоление себя. Кристальная любовь героев Штифтера занимает его лишь ее суровостью, справедливая ненависть Жюльена Сореля - разрывом с обществом. Благородство культуры - в ее трагичности. Таков масштаб.
Такой далекий и такой... близкий.
Уникальный феномен: сверхчеловек - квинтэссенция культуры и насилие. Полубог-полузверь. Бетховен и вандал, Микеланджело и варвар, страдающий мыслитель и ликующее чудовище, после всех своих варварских подвигов гордо и с легкой совестью возвращающееся домой, даже не вспоминая, как оно резало, жгло, пытало, насиловало.
Нет, это не мания душевнобольного и не буйная фантазия мифотворца, не имеющего понятия о том, что такое война, - это нечто невиданное, что мы еще не в состоянии постичь...
Так кто же ты - сверхчеловек?
Подвижник бесконечного преодоления, превозмогший себя?
Сверхжизнь или сверхразрушение?
Интеллектуальная высь или цинизм разума?
Абсолютная ответственность или отсутствие ограничений?
Вариант спасения мира красотой или абсолютное зло?
Отчуждение или презрение?
Новый миф или последний отголосок старых? Завершенная полнота личности или голое насилие? Правдолюб, не желающий утонуть в массе, или гангстер:
Любовь к жизни или бесчеловечность?
Чем удобен сверхчеловек? - Тем, что в него можно вложить - ВСЁ...
Мастер множественной интерпретации, Ницше развил и соответствующий стиль, фрагментарный, прихотливый, недомолвками и недосказанностями открывающий беспредельные возможности вольных толкований. Но разве дело в стиле?
Дело в мифологичности сверхчеловека. Он ориентирует на безграничное, учит мыслить взаимоисключающее, умеет желать и знает тщету желаний. Его отрицание неотделимо от утверждения, а утверждение устремлено ввысь. Он философ сомнения, которое для него... "стимул, наполненный позитивным содержанием: любовь к благородной сущности человека, которую приводят в отчаяние все реально существовавшие типы людей, непреклонная серьезность правдивости, ставящая под вопрос саму истину, наполненность историческими образами, терпящая крушение из-за бессмысленности и бесцельности истории".
Заратустра - смесь фанфар и наива, столь удачно переданная Рихардом Штраусом в музыкальном его варианте. (Сознательно? Интуитивно?)
"Ибо только в трагизме героя познаем мы свою глубину. И только безмерный укажет человеку его последнюю меру".
скотом и, чтобы не стать им, становится или вожаком, или отшельником-Заратустрой.
Идея сверхчеловека - в том числе и этическая идея. Если определить добро как слабую жизнеустойчивость, а зло как жизнеустойчивость сильную, биологически сильную, то этичность сверхчеловека окажется его природностью. Но допустимо ли подменять этичность природностью? Нет, недопустимо, ибо тогда наиболее последовательный сверхчеловек - крокодил.
Сверхчеловек - это зубы, это власть, прежде всего власть силы. Чего ему не хватает? Цельности. Для него жизнь - только завоевание, победа страсти над трусостью (Роберт Хэнд!). Но жизнь - куда шире: это и Ричард Роувен, экзистенциальный выбор.
Сам Ницше нигде не мог найти своего гомункулюса - живое воплощение сконструированной им морали господ. Куда бы не обращался его взгляд - везде были только одномерные представители "морали рабов":
Чужды мне современники, предмет насмешки моей!
Для этих человеков сегодняшнего дня я не хочу быть светом. Их - я хочу ослепить: молния мудрости моей! выжги им глаза!
"Если я когда-либо и думал о читателе, то как о разбросанных единицах, засеянных через целые столетия".
И почти как у Кафки: человек - это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над бездной.
Нет, автор Заката Европы не прав: мораль господ не стала реальностью, ибо восторжествовала как раз "мораль рабов", ибо энергичный политик борджианского толка, денежный мешок, бюрократ-организатор - в понимании Ницше еще большие недочеловеки, чем эвримены, которыми они управляют.
воспоминание о сильном самце первобытной орды.
Но человеку заказана дорога к зверю. При всей видимой легкости обратного пути, эволюция не позволит. Человек может вообразить себя стихией, но это корчи болезни, а не сила. Человеку не дано стать голой обезьяной, даже если это будет горилла с атомной бомбой в руках. Маньяком - можно, шимпанзе - никак.
Сверхчеловек - понятие биологическое, а не этическое. К нему можно прийти путем эволюции, а не в результате волевого акта. Но в том-то и дело, что, создав в рекордные сроки человека, природа остановилась в своем творческом порыве, как бы раздумывая, а надо ли еще и - сверх?..
Впрочем, наука дает объяснение тому факту, что произошедшее миллион лет тому назад уникально быстрое увеличение размера мозга гоминида так же быстро остановилось.
Возможно, отказ от полигамии, при которой основную роль играли качества вождя, способности и инициатива, явился в истории человечества событием, имевшим наибольшее дисгеническое (противоевгеническое) значение. Чем больше популяционная группа, тем относительно меньше будут влиять гены вождя на генофонд потомства. Успех размножения в таких больших группах не будет тесно связан с генетическим превосходством. В последующем селективная ценность признаков, которые раньше в ходе эволюции человека были благоприятными, еще более уменьшилась. При социальной структуре современного общества превосходство более не вознаграждается успехами в размножении. (Соломонов больше нет!) Развитие культуры и коммуникации сильно ослабили давление отбора. Все члены сообщества одинаково выигрывают от технологических и иных достижений наиболее выдающихся индивидуумов. Таким образом, любой может размножаться так же успешно, как некогда вождь.
Но в этом и суть его утопии: процесс необратим, феномены Иакова и Соломона неповторимы.
Ницше, видимо, не задумывался о том, что воля к власти, которой он наделял человека, порождена страхом. Люди, победившие страх, лишены неронического желания искать наслаждения в крови. Крах сверхчеловека, столь тонко подмеченный Ибсеном в Строителе Сольнесе и Манном в Леверкюне, - результат этой роковой ошибки Ницше. Правда, джойсовский Улисс тоже терпит крах, но по обстоятельствам прямо противоположным, - он слишком человечен - в том смысле, который обычно вкладывают в слово "недочеловек".
Человеку надо оставаться самим собой, не претендуя на сверхчеловеческое.
Цена морали героев сегодня ни на один пункт не выше морали трусов.
И если и сегодня масса чудовищна и посредственность преуспевает, то вовсе не из-за недостатка сверхчеловеческого: сверхчеловеческое - ее суть!
"народ - творец истории". Теоретики увидели в истории не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека, а практики объявили сверхчеловеками себя - "ум, совесть и честь" этого самого народа-творца.
Вот и пойми, где же на самом деле обитает белокурая бестия, которой Вотан вложил в грудь каменное сердце.
Смыкание экстремизмов: сверхчеловек как плод страха перед тотальным омассовлением и обезличиванием - и фюреры из подворотен, недалекие супермены фельетонической эпохи "равенства", ничтожные партбонзы, ублюдочные диктаторы, параноидальные жрецы идеи, просто некрофилы.
Ницше не предвидел, что богемная философия сверхчеловека создана им для анонимных выходцев из толпы. Слабость как компенсация неполноценности, она и стала силой для ущербных, страдающих манией величия.
"торжествующая жизненная сила" и "белокурая бестия". Трудно понять, почему носителем имморализма стал человек, столь чуждый насилию. Так случилось с Мавром в отношении коммунизма, так случилось с Ницше в отношении фашизма. Оба оторвались от реальности, и реальность отомстила... Она показала, что строить мир по человеческому произволу не просто опасно - трагично.
Сверхчеловек бесчеловечен - вот чего не понял Ницше. Эвримен безжизнен - вот чего не уразумел Мавр. Низведя жизнь до симулируемого героизма или тотальной уравниловки, ликвидировав разнообразие, они превратили ее в абсурд.
Опять эта мистика совпадений... Я тоже подвергся вирусной атаке: какой-то мерцающий мозг, дрожание, слабость. Не соображаю - уже не от усталости, а от вирусной интоксикации. И именно сейчас, когда пишу о нем. То, что пишу, тоже поражено вирусом: не мой почерк, не мой стиль, не моя мысль... Может быть, это и есть тот галопирующий галлюцинаторный реализм, к которому я тщетно стремился, здоровый. Нет, не буду причесывать. Может быть, там было так надо...