Париж — столица больших возможностей
«Путешествие, чтобы быть познавательным, должно сопровождаться рассуждениями о самых разных предметах, которые встречаются по пути. Когда я приехал в Италию, то совсем не знал Франции. Мои путешествия, следовательно, не могут быть для меня полезны, пока я не узнаю Францию или любую другую страну, — чтобы я мог проводить сравнения», — заметил Анри в своем «Журнале». Словно начисто забыв о своем недавнем военном прошлом, выздоравливающий младший лейтенант проявляет полную глухоту к политической напряженности и военным действиям в Европе и решает серьезно продолжить свое интеллектуальное самообразование.
После трех месяцев, проведенных в Гренобле среди танцев и карнавальных развлечений, а также в беседах о Шекспире и карточной игре с Альфонсом Перье и Феликсом Фором, он поспешно отправился в столицу. Сбылась наконец его мечта: он в Париже и при этом — молод и свободен. Его положение тем более приятно, что он теперь получает жалованье, соответствующее его чину. Верно говорят, что все познается в сравнении. Этот ранее чуждый Анри большой город теперь стал для него гостеприимным и, оказывается, «имеет тысячу преимуществ. Здесь столько произведений искусства; здесь великолепный театр, где можно общаться с замечательными людьми всех возрастов, здесь в свете больше здравого смысла, чем где-либо в другом месте; женщины здесь — в отличие от провинциальных болтушек — умеют серьезно рассуждать».
Что касается сердечных дел, то Анри еще в Гренобле познакомился с Викториной Мунье, старшей дочерью бывшего депутата Генеральных штатов Жозефа Мунье, который только что был назначен префектом в Иль-э-Вилен. Он был сражен ею как ударом молнии — он собирался даже последовать за нею в Ренн, куда она отправилась вслед за отцом. Маневры, которые он предпринимал для сближения с ней, были, однако, несколько необычны. Вместо того чтобы открыто объясниться с молодой женщиной, он описывал свои чувства к ней — в более или менее завуалированной форме — в письмах ее брату Эдуарду, надеясь, что тот передаст сестре его послания. В ожидании благоприятного поворота событий — а он так и не наступит — юный ловелас, чтобы не терять времени даром, предался нежным чувствам к своей кузине Адели Ребюффель, которая была то очаровательно фамильярна с ним, то совершенно к нему безразлична. Он проявлял упорство в желании нравиться ей, а она умела весьма искусно раздувать искры в неостывшем пепле его чувств. Он добился-таки взаимности, но не ее, а ее матери, Мадлены Ребюффель, которая занялась его любовным воспитанием, — это случилось в конце августа 1802 года.
— мадам де Сталь назвала это вторым шагом к монархии. Наполеон энергично делал карьеру. Бывшие товарищи Анри по Центральной школе тоже делали карьеры в коммерции и банковском деле, а он сам был полон решимости продолжать свое образование — причем во всем сразу. Он жаждет знаний и посвящает свое время прежде всего воспитанию ума. Опасаясь, что целые годы могут исчезнуть из жизни безвозвратно, он торопливо поглощает древних и современных авторов в Коллеж де Франс и в Национальной библиотеке — интересуется Гоббсом, Дестутом де Траси, Вовенаргом и Гольдони; он также берет уроки танцев, начинает изучать английский язык, затем еще греческий и особенно старательно оттачивает свой театральный вкус, не пропуская ни одного спектакля в те дни, когда светское общество бывает в театре в полном составе. В общем, Париж — это именно тот город, в котором он может по-настоящему заняться своим образованием.
По ходу чтения Анри делает многочисленные заметки, записывает интересные мысли — и обрушивает всю эту интеллектуальную и культурную манну на свою сестру Полину. Во времена своих ломбардских перипетий он в изобилии давал ей советы в письмах — теперь к ним прибавляются рассуждения, сентенции и целые страницы философии. Брат беседует с ней о многих вещах, чтобы научить рассуждать и ее: они говорят о смехе и смешном, о тщеславии и душевных противоречиях; Анри настаивает на необходимости постоянно учиться — и обнаруживает себя гораздо более серьезным мыслителем, чем прежде. Он полагает, что единственными достойными целями, к которым нужно стремиться, являются счастье и правда, и выражает эти мысли с такой силой и последовательностью, что у Полины входит в привычку возражать семейству бесконечными «так считает Анри». Если ему и не удается в полной мере исполнить свою миссию просветителя, то Полина, во всяком случае, изо всех сил старается разделять взгляды брата: она верит ему безгранично. Сестра становится его собеседницей, домашним шпионом и посредником. Анри, уже отчаявшийся найти настоящую дружбу, не мог и мечтать о более преданной подруге. «Мне приходится мириться с тем, что те качества, которые я хотел бы видеть в одном друге, оказываются распределены по разным моим друзьям. Но я не смог бы общаться со многими».
Молодой человек познает мир и мечтает о славе. Вот только набросок первой же его комедии — «Два человека» — остается неоконченным. Тщетно ищет он «la vis comica[2]… без которой нет комедии», понимает, что невозможно комично описывать страсти и что нужно глубже изучать нравы современников. Но, несмотря на его упорство, другие попытки написать комедию — «Доброе намерение», переименованное затем в «Какой ужас! или Друг деспотизма-извратителя общественного мнения», как и сатира «Летелье» — также не увенчаются успехом. Эти амбициозные намерения так и не будут воплощены в жизнь. Зато его мысль — в постоянном движении, он работает жадно, оттачивает ум, страстно интересуется общественными процессами, но остерегается подпасть под влияние какой-либо интеллектуальной группировки: «Любой человек, кто верит во что-либо только потому, что кто-то с ним рядом говорит „верь“, — тупица».
Его любознательность беспредельна. Заседания Трибунала, чтение философских и научных книг, жаркие споры в модных кафе, театральные представления — все дает ему пищу для размышлений. Он наблюдает — и никогда не хитрит с самим собой. Стараться понять истинную природу вещей — вот его главный принцип. Он придерживается его в любых обстоятельствах: будь то в образе актера-трагика, когда читает стихи в салоне любовницы, или игрока, когда пытает свою удачу в лотерее. Это постоянное бурление жизни сопровождается переездами: в апреле он снимал комнату на улице Нев-де-Огюстен, где жил и Феликс Фор; в ноябре переехал в пансион — на седьмой этаж отеля Руан, что на улице Анжевилье, — отсюда открывается чудесный вид на колоннаду Лувра. Два года спустя он уже в отеле на улице Луа, а затем снимал и опять-таки покинул квартиру на улице Менар. Укореняться в привычках — явно не в его натуре.
Письмом от 1 термидора Десятого года (20 июля 1802 года) на имя военного министра младший лейтенант Анри Бейль подал в отставку с должности младшего лейтенанта. Дело было не только в его непостоянном характере: военная карьера никогда его не привлекала, а теперь откровенно стала помехой. Два месяца спустя он был отчислен из армии и снова стал обычным гражданином — без содержания от военного ведомства, разумеется.
у него большие расходы на одежду: черные шелковые панталоны, бархатные панталоны, галстуки из тонкого батиста — этого требуют его светские привычки. В результате светский франт весь в долгах. Зато его наряд являет собой «ту изящную небрежность, которая отличает молодого человека, привыкшего всегда отлично выглядеть, — как принято у нас в хорошем обществе». Такой образ жизни ему явно не по средствам, и он все чаще посылает сестре письма с просьбами об увеличении суммы отцовского содержания. Шерубен увеличивает сумму до 200 ливров. Анри отдает должное его великодушию: «Я глубоко чувствую, как я тебе обязан, и каждый день мысленно благодарю за то, что ты позволяешь мне употреблять на мое образование то время, которое другие молодые люди тратят на приобретение состояния». Однако он напоминает о себе с такой регулярностью, что навлекает на себя гнев даже своего терпеливого дедушки. Тот возмущается: «Что происходит, в конце концов? Отец дает сыну 200 ливров в месяц. И с какой целью? Чтобы сделать состояние? Нет — чтобы развлекаться в Париже и, равняя себя с богатыми людьми, стараться удовлетворять такие же, как у них, запросы — что для тебя весьма затруднительно. Ты просишь отца дать тебе 20 000 ливров на осуществление проектов, о которых ты ничего не рассказываешь. Где он может их взять? Ему нужна зимняя одежда, но он отказывает себе в этом. Твоим сестрам нужны были платья, но они почувствовали затруднения отца — и отказали себе в них. Он ничего не тратит на себя, а расходы на содержание поместья необходимы и в один прекрасный день утроят твое же состояние. Я мог бы сказать тебе еще многое, что ты и сам должен был бы понимать — без моих объяснений. Час разговора был бы полезнее десяти писем. Подумай о своем будущем сам и не полагай себя таким уж обездоленным».
Зачем думать о будущем, если имеет значение только «здесь» и «сейчас»? Анри затаил обиду. Тем более что мучительный недостаток уверенности в себе он объясняет именно привычной нехваткой денег.
неспокойный город и отправился обратно в Гренобль, где его ждали приятные встречи с друзьями. Вдали от парижских соблазнов он ведет экономный образ жизни, затем возвращается в столицу проездом через Женеву, посетив заодно ситцевую фабрику в компании с земляками Альфонсом Перье, Александром Малеэном и Феликсом Пане. В Париж он вернулся 20 марта 1804 года — накануне принятия Гражданского кодекса, который укрепил власть буржуазии, утвердил семью как скрепляющий элемент общества и провозгласил незыблемой частную собственность. Анри мало интересуется всем этим — как и большими строительными работами, развернувшимися в Париже, и новой городской планировкой. Он посетил своих кузин Ребюффель, как только узнал о смерти мужа Мадлены, но осудил их за неуместную веселость. Было ли это воспоминанием о смерти матери? Особенно Адель показалась ему ужасающе бесчувственной.
Анри возобновляет интеллектуальные дебаты с Фортюне Мантом, Луи Крозе, Луи де Барралем и идеологом Жозефом Рэем; встречается с военным медиком Урбеном Филиппом Сальмоном, чьи суждения имеют на него влияние, — он даже выглядит более рассудительным, чем прежде. К списку посещаемых им библиотек добавляет библиотеку Пантеона — ныне библиотека Сен-Женевьев — и библиотеку Медицинской школы. Его интеллектуальные аппетиты по-прежнему безграничны. Поскольку он намерен стать «простым, естественным и настоящим в этом мире», то читает Альфьери «как противоядие от зловония низости»: он полагает, что слишком часто бывает ею окружен. Он страдает от периодических приступов лихорадки, но его парижская жизнь входит в свою обычную колею. В театре он с восторгом наблюдает, как самые некрасивые актеры могут преображаться под воздействием чувств и страстей — становиться по-настоящему красивыми. Он не любит театр Лувуа: «…все в нем плохо — пьесы, актеры и зрители»; не слишком жалует театр Монтансье (он будет переименован в 1807 году в Театр варьете), зато преданность знаменитому «Комеди Франсез» награждает его возможностью восторгаться самыми великими актерами того времени. Это мадемуазель Конта — известная в недавно ушедшем веке своими любовными связями с графом д’Артуа, графом де Нарбонн, герцогом Лихтенштейном и маркизом де Money; это мадемуазель Марс — равно обольстительная и как трагическая любовница, и как бунтарка, будущая эгерия романтической эпохи; это Флери; это Франсуа-Жозеф Тальма — любимый актер революционного Парижа, и еще якобинец Анри Гурго по прозвищу Дюгазон. Почти наизусть зная репертуар, Анри начинает уже разбираться в театральных тонкостях, но при этом не отказывается от сложившихся предпочтений. Он превозносит «Баязета», скучает на «Ифигении в Авлиде», дает высшую оценку представлению мольеровского «Тартюфа», на котором актеры превзошли сами себя, и при этом всегда остро реагирует — и свистками, и аплодисментами.
В начале XIX века театральные представления вообще были бурными: они разыгрывались не только на сцене, но и в зрительном зале. Публика не скупилась как на шум и насмешливые свистки, так и на искренний восторг. Когда случилось возникнуть полемике между двумя лагерями поклонников двух трагических актрис-соперниц мадемуазель Дюшенуа (Катрина Жозефина Рафуэн) и мадемуазель Жорж (Маргерита Жозефина Веймер), оркестр бывал опрокинут, а кулисы взяты приступом. Вот один из типичных эпизодов тех театральных войн: «Как в битвах, описанных Гомером, сначала один из „воинов“ бросился в одиночку на сцену и, прорвавшись к кулисам, под изумленными взглядами машинистов сцены взялся диктовать актерам волю партера. Его схватила полиция. Тогда на помощь этому герою ринулись и остальные». Но вот конфликт остался в прошлом — теперь можно было узнать, на какие же роли будут приняты эти две актрисы в «Комеди Франсез». Первая триумфально выступает в ролях Федры, Андромахи, Роксаны — ее поклонники неистовствуют в зрительном зале. Вторая, которой покровительствует влиятельная мадемуазель Рокур, дебютирует в роли Клитемнестры — и пользуется больше поддержкой критиков. Анри, для которого существовала только мадемуазель Дюшенуа, включился в борьбу. Под псевдонимом Жуниус он направил свое мстительное перо против Жюльена (Луи Жоффруа) — знаменитого автора театральных фельетонов в «Журналь де Деба». В конечном счете обе актрисы, удостоенные членства в театральном обществе 17 марта 1804 года, получили одни и те же роли. Страсти утихают. Крозе представил Анри — своего друга детства — обожаемой им мадемуазель Дюшенуа. Принятый сначала в ее ложе, Анри вскоре становится завсегдатаем в ее доме. Их отношения, впрочем, не выходят за рамки дружбы: в жизни актрисы не столь блистательны, как в огнях рампы, а театральные восторги — святы.
— возник интересный исторический казус. Был также восстановлен титул маршала — чин, упраздненный Конвентом 21 февраля 1793 года. Четырнадцать действующих генералов были представлены к этому званию уже на следующий день. Времена Консульства закончились: Генерал революции преобразился в монарха. Анри уже более не восторгается Бонапартом, которого изредка видит в Тюильри, — он называет императора лицемером: «Он приветствует и улыбается. Но это театральная улыбка: зубы видны, а глаза не улыбаются…» В далекое прошлое кануло то время, когда Анри гордился своей принадлежностью к армии, совершившей Итальянский поход.
«Есть одно дело, за которое никогда не хвалят мертвых, и в то же время это единственное, из-за чего им возносят хвалы, — то, что они мертвы». Отдавая дань обычаям, Анри присутствует на заупокойной службе в церкви Сен-Тома-д’Акен и отмечает: «У священников выражение лица низменное, иногда даже злое. В лучшем случае — просто глупое».
21 августа вместе со своим кузеном Марсиалем он берет первый урок декламации у актера Ла Рива (Жан Модюи): «Вообще, чтобы хорошо делать что-то большее, надо сначала научиться хорошо делать меньшее. Так, чтобы красиво ходить, надо уметь танцевать; чтобы красиво произносить слова в разговоре, надо уметь петь; так же, чтобы хорошо читать стихи, надо немного уметь декламировать». Эти уроки были для него наиболее удобным способом приблизиться к миру кулис. На уроках Ла Рив призывал его всегда быть естественным: «В вас уже есть что-то, что заранее располагает к вам, привлекает к вам внимание, стоит вам только войти».
2 декабря Анри присутствовал при торжественном прохождении императорского кортежа. «В воскресенье 11 фримера, в день коронации, случилось так, что ни у меня, ни у Манта не было в карманах ни единого су. Он зашел за мной в половине восьмого, и мы пошли — просто так — на улицу Сент-Оноре к кафе „Франсе“; там мы случайно встретили депутацию Национальной гвардии от Изера… так что мы, заодно с ними, видели процессию целиком: сначала, в четверть одиннадцатого, маленького болвана, который нес папский крест, затем самого папу, а часа через полтора — кортеж императора и самого императора… Весь день потом я размышлял об этом — столь очевидном — союзе шарлатанов всех мастей между собой: религия берется освящать тиранию, и все это делается, конечно, во имя счастья людей. Чтобы отбить дурной запах, я затем немного почитал Альфьери».
Таким образом, к двадцать первому году своей жизни Анри окончательно становится убежденным противником как монархии, так и церковных кропильниц.
на дому у актера — в проезде Виган. Там Анри и познакомился с начинающей актрисой Мелани Гильбер (по сценическому псевдониму — Луазон). Она была на три года старше его. Между ними возникают серьезные отношения: они рассуждают даже о «близости больших душ, понимающих друг друга с полуслова». Впрочем, пока ее мысли заняты только предстоящим театральным дебютом и она не торопится обременить себя любовником. Анри сдерживает свое нетерпение и привязывается к ней с каждым днем все более. У нее есть дочь, но это нимало его не смущает.
— обездоленном, по его мнению, — он более не согласен. Почему бы не попытаться сколотить состояние, работая в банке, как многие другие? Амбициозный прожект, ничего не скажешь, особенно для светского молодого человека, у которого нет для этого ни нужного образования, ни призвания. Внезапно на него наваливается усталость от большого света и от всех этих развлечений, которые более его не развлекают. Он мечтает стать «Бейлем, эпикурейцем, богатым банкиром, балующимся сочинением стихов». Феликс Фор, который к этому времени вернулся в свои владения в Сент-Изнье, узнав об этом, нисколько не заблуждается на его счет: «Так, значит, ты хочешь сделаться банкиром? Это сказки, мой дорогой, которыми ты можешь убаюкивать своего отца. Что касается меня — а я хорошо тебя знаю, — ты не заставишь меня поверить, что думаешь об этом всерьез».
Другой его приятель, Фортюне Мант, который только что вступил в компанию с марсельским негоциантом Шарлем Менье, наоборот, всячески предлагает ему свою поддержку в делах коммерции. Вместе они строят самые фантастические планы. И тут еще Мелани объявила своему вздыхателю, что получила ангажемент в «Гран-Театр» в Марселе (ныне муниципальная Опера). Все сошлось так, что нельзя было этим не воспользоваться: одним выстрелом можно было убить двух зайцев. Анри заказал два места в дилижансе. 8 мая 1805 года они вдвоем с Мелани доехали до Лиона, откуда он один отправился пока в Гренобль. Немного удачи, побольше красноречия — и Шерубен не должен остаться глух к его просьбам о деньгах.
Примечания.