ПЬЕР ДЮПОН
Сороковые годы XIX в. были временем дальнейшего подъема рабочего класса. Отказываясь от новых восстаний после неудачи бланкистского заговора 1839 г., рабочие были поглощены теперь вопросами социальными — осознанием своих классовых стремлений, своего места в обществе, своих насущнейших требований; прежняя их революционность таилась под спудом, но дала себя знать в волнениях 1846 и 1847 гг.
Плеяда поэтов-рабочих пополнилась рядом новых талантливых имен. Здесь надо сказать о Гюставе Леруа (1818—1860), щеточном мастере, начавшем выступать в 1840-х годах на гогеттах1, где он пел свои песни. Дошли они до нас в очень небольшом числе: реакция 1840-х годов мешала поэту печататься, а своего сборника песен ему издать вовсе не удалось. Между тем накануне революции 1848 г. и в ее пору он создал целый ряд выразительных, боевых песен: «Мертвецы», «Аристократы», «Бойцы отчаяния»2, «Французская республика», «Народ и буржуазия» и др. За песню «Бал и гильотина», противопоставляющую казнь двух повстанцев 1849 г. балу, происходившему в тот же день в Елисейском дворце, поэт был приговорен к шестимесячному тюремному заключению и значительному денежному штрафу. При Второй империи Леруа не имел никакой возможности печататься, да и погиб как-то странно — упал с лесов строившегося дома.
Другим крупным талантом политической поэзии народного лагеря оказался Пьер Дюпон (1821—1870)3. Современники высоко оценивали его песенное мастерство. Шарль Бодлер посвятил его творчеству очерк, проникнутый любовью и уважением к поэту. Композитор Шарль Гуно, друг молодости Дюпона, восхищался музыкальной стороной его песен: музыку для них поэт сочинял сам4 (в отличие от Беранже, слагавшего свои песни на мотивы популярных старых песен). Много и других литературных друзей было у Дюпона — его учитель Беранже, соратники-шансонье Гюстав Матьё, Эжен Потье, Гюстав Надо и др. Светлые стороны человеческого облика Дюпона пленили при знакомстве с ним в 1857 г. Льва Толстого, отозвавшегося так: «Красный и славная натура»5.
Дюпон родился в семье деревенского ткача-ремесленника. Развитие машинного производства еще не ликвидировало в ту пору ткачей-надомников, но неизменно вело их к обнищанию. Бедность семьи Дюпона была причиной того, что, рано лишившись матери, будущий поэт воспитывался у своего крестного отца, священника, - жившего в Провене. По окончании духовной семинарии Пьер Дюпон одно время был учеником ткача, затем служил в банкирской конторе, но влекло его лишь одно — писать стихи.
В начале 1840-х годов Дюпон приехал в Париж, рассчитывая жить литературным трудом, но потерпел полную неудачу: журналы и газеты отказывались от его стихотворений. Поэт голодал, а кроме того, до смерти боялся быть призванным на военную службу. Чтобы избавиться от нее, по тогдашним обычаям нужно было нанять заместителя, но это стоило целых две тысячи франков. Дюпону помог один его родственник, на средства которого был издан первый сборник стихотворений поэта, «Два ангела» (1841). Распространению сборника в большой степени содействовал Пьер Лебрен, выхлопотавший вдобавок автору премию Академии наук.
В этом сборнике ранних стихотворений давали себя знать влияния Ламартина, но далее Дюпон решил работать только в песенном жанре. Тут его первыми учителями стали земляк Эжезипп Моро и Беранже, которого Дюпон трогательно воспел в песне «К Беранже» как знаменитого шансонье и вождя всех поэтов из народа:
О Беранже, наш предводитель древний!
Мы каждою строкой ему должны...
Пер. С. Заяицкого
В этой песне он воссоздавал образ Беранже как неустанного борца за все, что было дорого народным массам его времени,— за преданную память о революции 1789 г., за национальную славу Франции (тема, оказавшая на Дюпона особенно сильное воздействие), за ненависть Беранже к Реставрации, ко всем тартюфам католицизма и за кровную близость к простым людям.
Наступательная и жизнерадостная сила песен Беранже восхищала Дюпона. Однако песенное творчество молодого поэта развивалось поначалу в особом плане: он стал певцом деревни, ее природы и мирного крестьянского труда, затронув тему, мало присущую песням Беранже и Моро.
С бесконечной нежностью пишет Дюпон о зелени полей, виноградников и лесов, о земле, на которой так сладко лежать, слушая веселый треск кузнечиков, хрустальный звон ручейка, пение славки в густом орешнике («Песнь полей»). Он полон любви к полям, где всходит, зеленеет, колосится хлеб, который с таким трудом посеял крестьянин и с такой радостью будет убирать («Песенка ржи»). В песне «Волы», обратившей на себя особенное внимание, молодой поэт любовно и реалистически описал этих добрых помощников землепашца, которые неторопливой походкой в любую погоду ведут ровную борозду, вспахивая поле, и которых крестьянин ни за что не отдаст в приданое за дочерью и не сведет на бойню: это его верные друзья, и ему легче перенести смерть жены, чем их утрату.
С любовью описывает Дюпон и деревенскую мельницу, куда влюбленный паренек мечтает привести жену, красавицу мельничиху: она озарит такой радостью его работу, что он набьет мешками с мукой все закрома бедняков («Паренек с мельницы»). А когда Дюпон слагает песню в честь красивой девушки, то она мила ему, как неустанная труженица деревенского мира («Солнечный луч»); милы и ее подруги, так пленительно танцующие на лужайке («Девичий хоровод»).
Романтически мечтательная идилличность этих песен сочеталась у молодого поэта с некоторыми реалистическими тенденциями. Песни Дюпона уже не имели ничего общего с прежним «пейзанским» изображением деревни: они правдиво воспроизводили многие черты сельского быта, грустную монотонность деревенской жизни, а наряду с картинами богатой красками природы и прелестью девушек обрисовывали мир неустанного человеческого труда. Так подойти к деревенской теме — большая новаторская заслуга Дюпона, и его сборник «Крестьяне» (1846) оказал впоследствии немалое воздействие на ранние крестьянские песни Жана-Батиста Клемана, хотя последний останавливал уже внимание на внутренних противоречиях деревни, наличии кулаков и деревенской бедноты. Но если реализм Дюпона был неглубок и если поэт по своей душевной мягкости больше пленялся у Эжезиппа Моро песней «Ферма и фермерша» и полной любви и грусти элегией «Вульзи», чем гневной сатирической песней «Г-н Пайяр»6, то сборник «Крестьяне» имел немало художественных достижений и был хорошо встречен читателями. Лебрен, полюбивший молодого поэта, устроил его на необременительную службу по составлению Словаря французского языка, издаваемого Академией наук.
В Париже Дюпон не замедлил сблизиться с рабочими. Его тянуло к ним не только потому, что он был сыном ткача и одно время сам ткачом, но и по его впечатлениям подростка и семейным воспоминаниям о кроваво подавленных восстаниях лионских ткачей в 1831 и в 1834 гг. В среде парижских рабочих эти воспоминания оживали при виде возмущения рабочих своим бесправным положением и их ненависти к Июльской монархии. Но мировоззрению Дюпона отвечали и другие настроения рабочих той поры — мирные и религиозные утопические надежды.
В предшествовавших Дюпону поэзии, драматургии и романе, где речь шла о рабочих, чаще всего появлялись образы кузнеца, столяра и углекопов. В сборник «Крестьяне» и в последующих песнях (недатированных Дюпон создал и другие образы трудового, обычно деревенского, люда. Таковы песни «Прачечная», «Девушка и кабачка», «Паренек с мельницы» и т. д. — бытовые картинки, обрисовывающие персонажей в их труде, а главное — в мечтах о личном счастье. Несколько расширяет тема в «Ткаче», где подчеркнута радость ремесленника создающего столь нужные людям паруса, простыни платья, а также в «Машинисте паровоза», где персонал восхищен победами технического прогресса, своим паровозом, так легко мчащимся по горам и долам.
«Песне рабочих» (1846) принесшей ему мировую известность. Обычные жалобы рабочих на несправедливость их жизненного удела, на нищету и тяжкие бытовые условия их, создателей бесчисленных материальных ценностей, не сочетались в этой песне с какими-либо ярко и определенно выраженными революционными призывами. Однако эти жалобы высказаны были уже тоном решительным, мужественным, без следа сентиментальной слезливости, которая была присуща иным поэтам-утопистам из народа в 1830—1840-х гг. Сильным, звучным, образным, богато инструментованным стихом славит Дюпон в этой хоровой песне трудовую мощь рабочих:
При лампе утром мы встаем
На петушиный оклик дальний.
Мы спозаранок спины гнем —
За черствый хлеб — над наковальней
Руками, телом день-деньской
Мы с нашей боремся судьбою,
Но холод старости седой
Грозит нам завтра нищетою.
В борьбе с морскою глубиной
Никто из нас не отдыхает,
Все у земли берем скупой,
Что кормит нас и украшает:
Металл, и жемчуг, и алмаз,
Плоды земных произрастаний!
Пер. С. Заяицкого
В последних строфах песня негодующе говорила об эксплуатации рабочих, которые по воле хозяйчика — «всего лишь машины» и которых он выгоняет, «как только пчелы перестают приносить мед». Поэт рассказывал о том, что рабочие нищи, одеты в лохмотья, живут в ямах, а их дочери вынуждены продаваться за кусок хлеба. Часть этой пятой строфы процитировал Маркс в «Капитале»7:
В лохмотья кутаясь, идем
Мы спать в сараи, под заборы,
Там с нами совы делят дом
И братья тьмы полночной — воры.
В финальной строфе поэт затрагивал обычную антимилитаристическую тему поэтов-рабочих. Если до сих пор кровь народа лилась потоками, то всегда лишь к выгоде какого-нибудь тирана. «Побережем же ее впредь, любовь сильнее войны!» — восклицает Дюпон. И в рефрене песни говорится: «Будем же любить друг друга, и когда мы сумеем объединиться и выпить в круговую», то — будут ли молчать или грохотать пушки, — «мы станем пить за мировую свободу!» (à I' indépendance du monde)8.
В этом-то призыве к объединению, который звучал столь же энергично и волнующе, как описание труда и горестей рабочей массы, и был секрет быстрой популярности песни Дюпона. Она призывала положить конец прежней разобщенности рабочих, частью завещанной прежними раздорами компаньонажей (старинных, еще со средневековья, союзов ремесленных подмастерьев) и их отдельных цехов. Труженики должны объединиться во имя всего, что им дорого, а дорога им не только «мировая свобода», но и сознание того «более благостного дуновения с небес», которое поможет улучшить жизнь на земле. Дюпон постоянно надеялся на помощь трудовым массам со стороны бога или правительства и высших классов.
«Песня рабочих» переполошила консервативных академиков, и Дюпон потерял свое место и заработок в «Словаре». Отдавшись снова одному только творчеству, он стал политическим поэтом в накаленную пору конца Июльской монархии. Годы 1846-й и 1847-й ознаменовались неурожаями, обнищанием масс, бегством крестьян в города, стачками рабочих, народными волнениями. Особенно нашумело крестьянское восстание в Бюзансе, подавленное силой оружия и увековеченное впоследствии Жюлем Валлесом в повести «Голод в Бюзансе».
Муза Дюпона не могла не откликнуться на это событие. В «Песне о хлебе» (1847), тоже получившей мгновенную известность, звучит не только голос народных страданий, но и угрожающая готовность народа схватиться за оружие в ответ на правительственные репрессии. Резкий контраст народных нужд и интересов правящих кругов Июльской монархии обрисован Дюпоном особенно сильно.
Что ваших армий злая воля?
Находит ваш голодный враг
Свое оружье в диком поле,
На нивах, фермах и лугах —
Косу, и серп, и вилы злые!
А в городах гремит набат
И даже девы молодые
Из ружей яростно палят.
Не задушить мятеж народа
И вопль: «О хлебе я кричу!»
Рыдает в нем сама природа:
«Я есть хочу!»
Несмотря на весь революционный пафос этой строфы, Дюпон еще верит в возможность помощи голодным со стороны высших классов, и он призывает правителей вооружать «циклопические руки народа» не для войн, а для возделывания земли. «Страшитесь приливов и отливов вздымающегося народного океана, отдайте землю плуту — и хлеба будет хватать!» Дюпон хочет сказать, что на возделывание заброшенных полей нужно обратить все силы, а чтобы вести эту работу «со всею любовью», нужно «перековать оружие войны на рабочие орудия». Так революционные мотивы этой песни уживаются с самыми миролюбивыми пожеланиями — противоречие, очень характерное для Дюпона.
«Мы никогда не умели ненавидеть», — скажет впоследствии о рабочих Эжен Потье. Яркий тому пример — Дюпон, душа которого была полна мягкости, нежности и переполнена любовью ко всему на свете. Любовь была для Дюпона законом жизни и основой человеческих отношений; неудивительно, что поэт с легкостью усваивал влияния утопистов.
Утверждаясь на позициях политической поэзии, Дюпон стал одним из крупнейших лириков революции 1848 г., но на свой, характерный лад. Маркс подчеркивал, что революции в ее начале было присуще «... идиллическое отвлечение от классовых противоречий..., сентиментальное примирение противоположных классовых интересов..., мечтательное стремление возвыситься над классовой борьбой...» и что «парижский пролетариат упивался этим великодушным порывом всеобщего братства»9. Все эти утопические надежды нашли своего вдохновенного певца в лице Дюпона. В «Республиканской песне», в «Юной республике» он восторгался победой революции, а провозглашенную Вторую республику уподоблял не более, не менее, как воскресшему Христу: посланница небес, грозная и нежная, она обещала, в представлении поэта, осуществить всеобщее братство, счастье, всеобщий радостный труд, возрождающий и обогащающий Францию. «Искать ли нам лучшую долю на небе, когда она тут?» — ликующе восклицал поэт. Ему вторил на первых порах и ряд других шансонье, одни из которых тоже удовлетворялись завоеваниями республики (В. Драпье), другие были полны упований на ее будущие реформы (Гюстав Леруа), третьи со всем пылом воспевали наступившую, казалось, эру братства (Луи Фесто).
Но в отличие от Дюпона у них были и конкретные требования к революции, требования не только права на труд, но и прав общегражданских. Эти поэты не забывали, как был обманут народ после Июльской революции. Дюпон тоже не был лишен таких опасений, но, увлекаясь по обыкновению, приходил к чрезмерной переоценке народного могущества. Он веровал в якобы уже наступившую полную победу пролетариата и только советовал ему избирать в депутаты «самых достойных людей», которые прошли «испытание пули и тюрьмы», а не каких-либо лжерабочих. Обо всем этом говорится в песне «Два подмастерья» с ее ликующим припевом: «Куда ты, веселый товарищ? — Я иду покорять землю; я пришел заместить Наполеона; мне имя — пролетарий!»
Мелькнувшие было в этой песне нотки недоверия к интригам врагов республики и народа не получили у Дюпона углубленного развития. С гораздо большей силой и увлеченностью воспевал он другие народные настроения — гордое сознание того, что революционная Франция опять несет свободу всему свету, что ее армии готовы перейти рубежи, чтобы утвердить в Европе всемирную республику, изгнав всех королей. Здесь оживала беранжеровская национально-патриотическая тема, по обстоятельствам момента, пожалуй, и неизбежная, но отвлекавшая Дюпора от других вопросов реальной действительности.
С великой гордостью звучал рефрен «Песни солдат» Дюпона: «Народы — это наши братья, а тираны — наши враги!» Эта же тема была основной и в «Песне студентов»: студент и рабочий прокладывают дорогу социализму, студенты сделают науку достоянием всего народа и будут защищать дело революции во всем мире против всех Аттил реакции.
Песни Дюпона начала революции 1848 г. не только не превзошли «Песню рабочих» и «Песню о хлебе», но даже отступили от их социального драматизма к более легкой задаче — к дифирамбическому и чуть ли не официальному воспеванию революции и принесенных ею надежд. Громадная одаренность Дюпона, музыкальность и напевность его песен, отличная сформулированность их лозунговых положений, их великолепно сделанные, выразительные и доходчивые рефрены в своем роде маскировали идейную неглубокость его революционного романтизма 1848 г.
Но за эти три месяца нарастания новых противоречий, активизации «партии порядка», наконец, первых выборов, определивших буржуазный характер Второй республики, для многих революционных поэтов наступил период отрезвления, разочарования в первоначальных надеждах, опасений, что народ снова обманут, что Второй республике нет дела до участи рабочих. Недовольные, желчные, протестующие, мятежные интонации все более нарастали в песнях Гюстава Леруа, Эжена Бейе, Шарля Трувера, Эжена Потье, в песнях и баснях Пьера Лашамбоди. И только один Дюпон витал в облаках своих утопических упований.
были у Дюпона эти связи. В «похоронной песне» «Июньские дни» он осудил восстание, видя в нем теперь, после его разгрома, лишь роковое нарушение социального мира, печальную гражданскую междоусобицу. Он одинаково оплакивал тяжелые жертвы, понесенные обоими борющимися лагерями, в том числе и смерть парижского архиепископа, убитого при попытке примирить враждующих. Поэт допустил и грубейшую политическую бестактность, заявив, что рабочих, у которых не было хлеба, повело к восстанию «золото, посеянное во мраке» (намек на интриги монархистов). И уже просто ужасны строки о том, что «по милости пушек порядок восстановлен и дикий зверь попал в облаву». В рефрене этой песни оживал прежний утопический призыв к классовому миру:
Господней воле предадим
Мы крови жертвенные реки,
Да скроем камнем гробовым
Раздор и ненависть навеки!
Совсем по-другому, с глубокой скорбью за расстрелянных рабочих, со страстной верой в то возмездие, которое обязательно выпадет на долю их палачей от разгневанных небес или сыновей павших бойцов, откликнулись на июньское восстание подлинные революционно-демократические поэты 1848 г. — Шарль Жилль, Луи Менар, Эжен Потье, Гюстав Леруа, Адриан Делэр.
Испуганная растерянность Дюпона заставила его на время замолчать. Однако поэт не чувствовал себя откупившимся от всех тревог призывами к классовому миру. В обстановке наступления буржуазной реакции, осадного положения, полицейского произвола и всякого рода репрессий, обрушившихся на многострадальный рабочий класс, Дюпон не мог не ощущать себя на стороне гонимых и репрессируемых. В «Песне ссыльных» (1849) он оплакивает страдания ссыльных повстанцев июня 1848 г. и ратует за амнистию для них, ибо именно они — убежденные республиканцы и опора неласковой к ним Второй республики. «Где же твоя обетованная земля, бог любви и свободы?» — этими разочарованными строками заканчивается песня. Они говорят о мучительном кризисе, переживавшемся в 1849 г. Дюпоном, о пересмотре им ряда своих взглядов, о тревоге за существование самой республики, в которой он все еще заставляет себя видеть «идеал, воплощенный на земле всеобщим голосованием» («Песня о выборах», 1849)», «властительный разум, который главенствует в каждой партии и удушает ненависть в сердцах» («Боже, спаси республику!»).
Можно подумать, что в этих, уже явно вымученных надеждах на Вторую республику Дюпон отрывается от всего революционно-демократического движения. Но было не так, пока еще не так. Определившееся лицо буржуазной республики, торжество сил реакции, глумление «партии порядка» над народом, разгром европейских революций, подавленность городских рабочих масс, обостряющаяся вражда ко Второй республике со стороны крестьян из-за роста налогов — все эти стороны действительности, ярко отраженные в песнях Гюстава Леруа, Виктора Рабино, Эжена Потье, Шарля Венсана, Шарля Жилля, заставляли и Дюпона напряженно искать выход. Эти поиски привели поэта к созданию «Песни крестьян», напечатанной в газете «Пёпль» 16 апреля 1849 г. Поэт поднялся здесь на подлинную высоту революционного романтизма. В «Песне крестьян» с большой и страстной силой прозвучал голос революционных народных масс, и она вошла в золотой фонд французской революционной поэзии XIX в.
Песня ставит важный вопрос: Вторая республика себя дискредитировала, упрочив враждебные и непримиримые социальные противоречия. Возможно ли устранение их? Возможен ли приход социального мира? Возможна ли, наконец, та «настоящая» республика, которая способна осуществить все эти мечты?
«переделом», имеется и огромная мелкособственническая или даже неимущая масса крестьян. Эта масса особенно страдает от наступившего экономического кризиса, от возрастающих налогов, от неизбывной нужды, от всякого рода эксплуататоров, и она тянется к городской революционной демократии, к рабочим, призывая их включиться в общую борьбу против реакции, против монархической «партии порядка». Вот что говорят эти крестьяне:
Что нужно черно-белой своре?—
Нас натравить на парижан,
Пролить, как в Польше, крови море,
Закабалить опять крестьян.
Ростовщики! Ваш минул час!
Стать властелинами пора нам,
С рабочими объединясь.
Пер. В. Дмитриева
«Песня крестьян» — одно из самых выдающихся произведений поэзии революции 1848 г. 10 Будущая социальная революция и ее победа мыслятся Дюпоном как победа объединившихся крестьян и рабочих. Но руководящая роль в этом братском союзе должна принадлежать, по-видимому, крестьянам, а не рабочим. «Приди, республика крестьян!» — говорится в рефрене. Почему же в тружениках деревни видит Дюпон инициаторов новой борьбы? Вероятно, все дело в овладевших парижским рабочим классом настроениях разочарования и апатии после июньских дней 1848 г., когда погибли наиболее стойкие и отважные баррикадные бойцы.
боевого объединения сил трудового народа. Эта мысль — плодотворнейший порыв в будущее — была подхвачена и реалистически углублена последующими поэтами Парижской Коммуны.
Победа крестьян и рабочих должна была означать для Дюпона приход того гармонического общественного строя, где торжествуют отношения подлинного социального мира — залог процветающего труда, покоряемой человеком природы, прекращения войн, изобилия, счастья. И «Песня крестьян» завершается величественной строфой, славящей мечту поэта о будущем радостном царстве труда, полную манящего романтического очарования:
Земля, ты сбросишь рабства цепи,
Преобразит холмы и степи
Наш общий труд... Ему хвала!
Впервые он на пир обильный
Зовет голодных бедняков.
И хлеб для каждого готов!
Эта песня, запрещенная при Второй империи, стала своего рода молитвой политических ссыльных и была горячо любима коммунарами, прощавшими за нее Дюпону всякие его грехи.
Но и эта песня не отвлекла Дюпона от его обычных тем. Воспевая ведущую роль Франции в европейском революционном движении, поэт все острее переживал повсеместный его разгром в Германии, в Вене, в Венгрии, в Италии. Когда президентом Второй республики стал Луи Наполеон Бонапарт, он предпринял в 1849 г. по воле буржуазно-клерикальной реакции поход против Римской республики для восстановления свергнутого ею папского трона. На это решение Луи Наполеона, глубоко возмутившее французскую демократию, Дюпон отозвался песней «Смерть никого не пощадит!» (напечатанной в газете «Пёпль» 13 июня 1849 г.), горячо призывая парижан к восстанию во имя грубейше попранных священных заветов Второй республики. Но призывы Дюпона, все еще уверенного, что в Европе опять начнут свергать троны, были уже лишены прежней пропагандистской доходчивости. Восстание, предпринятое мелкобуржуазными депутатами Горы, быстро потерпело крах.
Обычная мечтательность у Дюпона возродилась и в песне «1852 год» (написанной в июле 1850 г.), где поэт пытался уверить, что во Франции 1852 г. «наступит, наконец, царство народа», будут забыты былые неурожаи и «галльский петух» запоет всем «детям земли, согбенным под бременем своего труда: вот он, конец нищеты для вас, питающихся одним черным хлебом, пьющих одну воду!»
полгода скрывался, но все-таки был найден, арестован и приговорен к семилетней ссылке в Северную Африку; от этой ссылки его с великим трудом спас Беранже. Помилованный, Дюпон явился в Париж и... не замедлил подпасть под влияние Второй империи, сулившей отказаться от войн и облегчить жизнь тружеников. В песне «Ура, Наполеон!» Эжен Потье высмеял подобных Дюпону «красных», ту обывательски наивную часть рабочего класса, которая уповала на Наполеона III, желая увидеть в его лице «императора Робеспьера», якобы способного уберечь их от эксплуатации «хозяев» и даже разрушить их «залп i » во имя революции.
Сохранился рассказ о том, как однажды в Париже Дюпон публично манифестировал свое восхищение проезжавшему в коляске Наполеону III и даже удостоился его рукопожатия. То обстоятельство, что эта выходка произошла не без воздействия предшествовавших ей возлияний в кафе, не извинило Дюпона в глазах его товарищей, высказавших ему все, что они об этом думают. Но Дюпон, уже подвластный алкоголю, сломленный преследованиями и нищетой, в дальнейшем превратился в подневольного барда Второй империи, воспевавшего в вымученных стихах военные победы Наполеона III.
Пример Дюпона говорит о том, как пестры были ряды поэтов-рабочих, как шатки и переменчивы настроения некоторых из них, как неглубоко воспринимались такими поэтами влияния революционной демократии, как магически действовало на них само слово «республика», продолжавшее, впрочем, и впоследствии долгое время держать в плену множество рабочих. Конечно, революционно-демократическое движение в 1848 г было еще недостаточно сильным, и рабочему классу нужно было пройти много исторических испытаний, чтобы вызрело могучее реалистическое творчество Эжена Потье В романтической по своей основе поэзии Дюпона еще в большей мере властвуют традиции буржуазно-демократической революционности лишь с некоторыми, как бы инстинктивными, прорывами к будущей пролетарской революционности
Тем не менее песни Дюпона внесли немало в развитие французской политической поэзии и ее народной темы. И здесь ценны не только «Песня рабочих» и «Песня о хлебе», не только такой шедевр, как «Песня крестьян», но и очень многие песни начала февральской революции, продолжавшие жить в революционных кругах Второй империи и призывать к борьбе за республику.
Долго не забывалась его «Песня ссыльных», как при Второй империи с ее репрессиями против былых участников революции 1848 г., так и после Парижской Коммуны, столь многие участники которой, уцелев от расстрелов, томились в Новой Каледонии.
1 Гогеттами назывались кружки демократических шансонье, собиравшихся в кабачках, своего рода их литературных центрах, где они пели и обсуждали свои песни.
2 Так назывались в песне участники июньского рабочего восстания 1848 г. Песня была опубликована в сборнике «La Voix du peuple, ou les Républicaines de 1848» (P., 1848), где имеются и некоторые другие песни Леруа. Позже эта песня была напечатана в романе Алексиса Бувье «Бойцы отчаяния» («Les Soldats du désespoir»); роман повествовал об июньском восстании и о попытке части побежденных инсургентов спастись в катакомбах Парижа, где, по словам Бувье, и была сложена Гюставом Леруа эта песня. Некоторые песни Леруа см. в составленной нами антологии «Поэзия французской революции 1848 года» пер. В. Дмитриева (М., «Художественная литература», 1948).
3 Песни Дюпона цитируются по изданиям Пьер Дюпон. Песни, М., 1923, «Поэзия французской революции 1848 года». М., 1948.
4 Современный Дюпону композитор и музыкальный критик Э. Рейе писал о музыкальной одаренности поэта, хотя и отмечал, что он «не знает элементарных правил музыкального искусства и охотно отдается всем прихотям своей фантазии». Рейе оценивал вместе с тем активность таких певцов-демократов, как Дарсье и Жюнка, способствовавших широкой популярности песен Дюпона (статья Рейе «Пьер Дюпон-музыкант» в кн.: Pierre Dupont. Chants et chansons, t. 2 P., 1855).
6 Впрочем, Дюпон мог и не знать этой песни. "Незабудка" Моро была сильно урезана егто лжедрузьями в первом издании.
7 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 705.
8 «Песня рабочих» впервые была переведена на русский язык Л. Н. Трефолевым в 1872 или в 1873 г. (см. Л. Н. Трефолев. Стихотворения. П., «Советский писатель», 1958, стр. 306—309 и 365—366).
9 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 7, стр. 18.
«Поэзия французской революции 1848 г.»