Генрих Гейне
(1797–1856)
Генрих Гейне, блестящий лирик, острый сатирик, — фигура, о которой продолжают спорить и поныне, — лишь отчасти может считаться романтиком. В его творчестве причудливым образом переплелись романтические представления о целокупности мироздания с живым интересом к современности во всех ее конкретных проявлениях и частностях. Высокий накал лирического переживания в его лирике и прозе сосуществует с острой, порой разрушительной, ставящей все под сомнение иронией. Его настроение постоянно колеблется между отчаянной скорбью и чувственным жизнелюбием. Его политические взгляды противоречивы, однако он всегда ощущал себя и был «часовым на рубеже свободы», всегда был резок и откровенен в выражении своих симпатий и антипатий и уже среди современников снискал себе большое количество врагов. Франкфуртский сейм еще в 1835 году запретил публикацию его произведений. Реакционеры всех мастей, особенно правые националисты, с конца XIX века стремились всячески охаять поэта, упрекали его в отсутствии патриотизма, безнравственности и безбожии. А национал-социалисты и вовсе постарались вытравить из народной памяти имя поэта; его книги сжигались, а знаменитое его стихотворение «Лорелея», ставшее народной песней, выходило с пометкой: «Автор неизвестен».
По-иному обстояло дело в России, где Гейне высоко ценили. Переводы его стихов оставили крупнейшие русские поэты: Лермонтов и Тютчев, Ап. Григорьев и А. К. Толстой, Фет и Блок... «... Гейне едва ли не самый популярный чужеземец- поэт у нас в России», — писал Тургенев. Для развития демократической русской поэзии 60-х годов XIX века большую роль сыграли переводы поэта, выполненные М. Михайловым. Генрих Гейне родился в Дюссельдорфе, в ту пору оккупированном войсками французской республики, в небогатой еврейской семье. Родственники мечтали о купеческой карьере для него, но будущий поэт оказался мало приспособленным к этому роду занятий. При поддержке богатого дяди, гамбургского банкира, Гейне посвящает себя изучению права. Хотя в 1825 году он сдал послед-ний экзамен и защитил диссертацию по юриспруденции, эта область мало занимала его. Он больше был увлечен другими дисциплинами. В университетах Бонна, Геттингена и Берлина он слушал лекции по литературе, истории, философии у таких видных ученых своего времени, как Август Вильгельм Шлегель, Эрнст Мориц Арндт, Георг Вильгельм Фридрих Гегель.
— «Страдания юности» — вышла в свет в 1821 году. Вместе с другими стихотворными циклами: «Лирическое интермеццо», «Возвращение», «Северное море» — она вошла в большой сборник под названием «Книга песен» (1827), принесший ее автору всемирную славу.
В стихах «Книги песен» Гейне выступает продолжателем романтической традиции в немецкой лирике. Особенно явственно эта традиция ощутима в первом цикле « Страдания юности». В нем четыре раздела: «Сновидения», «Песни», «Романсы», «Сонеты». Молодой поэт использует мотивы народной песни, формы баллады, испанского романса. Главной темой «Книги песен» является любовь. В «Страданиях юности» это любовь неразделенная, не приносящая радости. Сердце поэта исходит в тоске. Любовь носит фатальный характер и граничит со смертью. Исступленная сосредоточенность на одном чувстве смешивает грани сна и яви. Во сне поэту видятся могилы, встающие из гроба мертвецы, мрачные силы тьмы, и сам он мечтает лишь о смерти, в которой надеется обрести покой:
В долине всадник между гор;
Конь замедляет шаг.
«Ах, ждет ли меня любовь моя
»
Ответил голос так:
«Могильный мрак!» И всадник едет вперед, вперед
И говорит с тоской:
«Мне рано судьба судила смерть,
— покой».
И голос за горой:
«В земле — покой!»
Перевод В. Зоргенфрея
Непосредственным поводом для возникновения этих грустных стихов стала любовь поэта к его кузине Амалии, которая предпочла его чувству брак с богатым кенигсбергским помещиком. Эта любовь и определила главную тему всей «Книги песен» — тему неразделенной любви. Она звучит и в « Романсах», наиболее известны из которых « Бедный Петер» и « Дон Рамиро». К числу известных стихотворений этой книги относятся также « Гренадеры», где впервые у Гейне звучит наполеоновская тема. Рефрен этого стихотворения: «В плену император, в плену!» — усиливает трагическое звучание основной темы. Однако в это традиционно романтическое мироощущение юного поэта время от времени врываются новые ноты. Роковая неразделенность любви получает социальное объяснение. В стихотворении « Мне снился франтик» возникает фигура выхолощенного франта, который ведет к алтарю любимую поэта. Разлад с миром предстает в связи с этим не как извечное свойство высокой романтической души, он коренится в принципах общественного устройства. Муза поэта-романтика проникается социально-критическим пафосом. В венчающих «Страдания юности» сонетах постепенно более четко очерчивается фигура лирического героя. Сквозь привычную романтическую фразеологию начинают пробиваться нотки самосознания личности человека, осознающего свою социальную роль — роль плебея:
Я не хочу, чтоб сволочь золотая,
В шаблонных масках гордо выступая,
Меня к родне причислила своей.
Перевод В. Левика
« Книги песен» — «Лирическое интермеццо» и «Возвращение» — Гейне отказывается от подражательных интонаций и полностью обретает собственную художественную манеру. Она совершенно неповторима и с первого чтения позволяет угадать перо автора. Он выступает здесь мастером короткого любовного стихотворения, где чувство выражает себя не в патетических декларациях, а как бы между строк. Создается впечатление, что стихи сами собой выливаются на бумагу, с удивительной естественностью передавая состояние души лирического героя:
Рокочут трубы оркестра,
И барабаны бьют.
Это мою невесту
Замуж выдают.
Грохот труб и барабанов рядом со скупыми словами о том, что происходит, придает всему четверостишию щемящую интонацию. Душевные переживания поэта порой передаются через картины природы или вообще с помощью примет внешнего мира, как, например, в известном стихотворении «На севере диком», переведенным на русский язык М. Ю. Лермонтовым. Неразделенная любовь становится символом глубокого разлада в душе лирического героя. Сердце поэта — средоточие страданий мира.
Я Атлас злополучный! Целый мир,
Весь мир страданий на плечи подъемлю,
Подъемлю непосильное, и сердце
Перевод А. Блока
Герой остро ощущает враждебность окружающих:
Они меня истерзали
И сделали смерти бледней, —
Другие враждою своей.
Перевод Ап. Григорьева
Это — исконно романтическая коллизия. Для Гейне как для поэта- романтика идеалом остается высокая романтическая любовь. Но идеал редко встречается в действительности. Столкновение мечты и реальности рождает знаменитую гейневскую иронию. Ирония проверяет романтический идеал реальностью, низвергает его, взрывает мнимую гармонию высокого поэтического мира. Ирония ставит под сомнение все: предмет любви, неповторимость чувства и даже само положение влюбленного, лирический герой признается:
Кто впервые в жизни любит,
Но уж кто вторично любит
И несчастен, тот дурак.
Перевод В. Левика
Любовь постепенно утрачивает свойство романтического единения душ. И сам предмет любви перестает быть воплощением идеальной мечты. У возлюбленной может быть скверный характер, но ее ласки все равно доставляют поэту радость. «Они» просто не в состоянии постичь это противоречие:
Он глупо тебя отвергает:
Что твой поцелуй так блаженно глубок,
Так сладостно жгуч, — он не знает.
Перевод В. Коломейцева
« Книги песен» поражают постоянной сменой интонационных регистров. Трагический надлом, легкая грусть, задушевная беседа, шутка, саркастическая насмешка... Поэзия и проза жизни существуют нераздельно:
... Под липой сидели мы ночью вдвоем
И клялись в верности вечной...
Чтоб лучше запомнил я клятвы твои,
Ты в руку меня укусила...
Многообразие интонаций в лирике Гейне отражает многообразие самой жизни. Его стихи разбивают одностороннюю серьезность и высокую целостность романтического стиля. Место высокой, порой патетичной лексики начинает заступать современный разговорный язык. Метрика, строение фразы и выбор слов максимально приближают стихотворение к обычной беседе:
О, если ты станешь моею женой,
Тебе позавидуют всюду.
Ты радость и счастье увидишь со мной,
Перевод П. Карпа
Обыденное и повседневное включается в сферу поэтического мира. Обогащаются средства лирического выражения. Открываются новые пути для развития лирики.
От одного цикла к другому в «Книге песен» видно, как постепенно любовь перестает быть центром жизни лирического героя, превращаясь в одно из ее многочисленных явлений, как постепенно преодолевается субъективизм. В поэзию входят не только моменты из биографии поэта, но и картины внешней жизни, в первую очередь, картины природы. Последний раздел «Книги песен» — «Северное море» ставит героя лицом к лицу с величавой морской стихией. В стихах встают образы то спокойного, то бурного моря, то пламенеющего заката, то ночного, усыпанного звездами неба. Но цель поэта не изображение пейзажей. Он создает образцы высокой философской лирики, в которой природа соотносится с человеком и человеческая жизнь измеряется масштабами всего мироздания.
Стихотворения « Северного моря» созданы в свободном ритме, как бы передающем вольное движение природы. Перед ее величавой стихией утрачивает свое всеобъемлющее значение любовное несчастие поэта. Сосредоточенность на одном чувстве может вызвать разве что насмешку. В стихотворении «Морское видение» в пучине волн поэту мерещится образ его « вечно любимой» и « давно потерянной» возлюбленной, и он уже готов броситься к ней, чтобы наконец обрести желанное блаженство... В этот самый момент
Вовремя схватить меня за ногу,
Он оттаскивает меня от борта
И, усмехнувшись, кричит:
Да что вы спятили, доктор?
Патетика начала снимается неожиданной иронической концовкой. Созерцание величественной природы уводит поэта от субъективного самоуглубления и ставит перед ним «загадку жизни»: «Что такое человек? Откуда он пришел? Куда он идет? Кто там живет, наверху, на золотых звездах?» («Вопросы»).
Волны бормочут, как всегда они бормотали,
Волнуется ветер, плывут облака,
Равнодушно сияют холодные звезды,
Перевод П. Карпа
Иронический прозаизм в конце делает вечную загадку жизни не такой уж всеобъемлющей и страшной. В этих колебаниях настроения, в постоянных переходах от серьезного к смешному, от пафоса к иронии и заключается особенность поэтической манеры Гейне.
Приблизительно в те же годы, когда возникали отдельные циклы «Книги песен», Гейне создает и свои прозаические произведения. Главным среди них по праву считается книга очерков под названием «Путевые картины» (1824–1830). В ней семь частей: «Путешествие на Гарц», «Северное море», «Идеи. Книга Ле Гран», «Английские фрагменты», «Путешествие из Мюнхена в Геную», «Луккские воды», «Город Лукка». Название книги указывает на жанр путевых очерков. Однако автора занимает не столько передача путевых впечатлений, сколько его собственные ощущения, впечатления, раздумья. Повествование субъективно, прихотливо и фрагментарно. Картины природы соседствуют с живыми наблюдениями над встреченными людьми, сиюминутные размышления — с воспоминаниями о прошлом, жанровые сценки — с политическими высказываниями. Весь этот разнородный материал пронизывает единство авторского отношения к действительности, сочетающего в себе глубокий лиризм, богатство фантазии и острую насмешку.
Гейне создает особую прозу — лирическую. В ней находит свое выражение мировоззрение автора, его отношение к социальным институтам эпохи, к отдельным ее представителям, вырисовываются объекты его беспощадной насмешки. Главным предметом его размышлений остается Германия — ее народ, отразившиеся в сказаниях мечты этого народа.
« Путевых картин» — «Путешествию на Гарц» — Гейне предпосылает стихотворный пролог, в котором выражает желание убежать из душного общества нарядных дам и кавалеров в горы, «где живут простые люди, где свободно ветер веет...». Поводом для написания этого очерка послужила прогулка поэта на Гарц, которую он проделал из Геттингена, где изучал право. Но не столько обстоятельства путешествия составили основу очерка, в гораздо большей степени он посвящен размышлениям путешественника. Внимание читателя занимает прихотливая мысль поэта, его горькая ирония, его эмоциональные оценки. Объектом его насмешки становится филистерство в разных его ипостасях. Характеризуя город Геттинген, который, по словам автора, «славится своими колбасами и университетом», он продолжает: «В общем жители Геттингена делятся на студентов, профессоров, филистеров и скотов, каковые четыре сословия однако далеко не строго различаются между собою. Сословие скотов — преобладающее». Неожиданные сопоставления вскрывают глубину презрения поэта ко всем филистерам от науки, равно как и к обывателю из Гослара, убежденному в том, что деревья зелены только потому, что зеленый цвет полезен для глаз, и ко всем тем, кто пропитан запахом «пива, сыра и табака». Эта свойственная всем романтикам насмешка над бездуховностью обывательской жизни в книге Гейне сочетается с критикой существующих реакционных политических институтов, с критикой долготерпения немецкого народа, который беспрепятственно позволяет угнетать себя, и с надеждой на то, что так будет не всегда, ибо наступает время, когда « императорские троны сваливаются в чулан».
Все замечания подобного рода перемежаются с одухотворенными картинами природы. Они насыщают книгу подлинной поэзией и отчасти смягчают горькие размышления поэта.
Вторая часть «Путевых картин» — «Идеи. Книга Ле Гран» — написана в неожиданной форме письма автора к даме. Она тоже насыщена лирическим элементом. В памяти автора встают его детские годы, вступление французских войск в Дюссельдорф, наивный энтузиазм тех дней, которые затем сменились торжеством реакции. Особое место в книге принадлежит теме Наполеона. Гейне воспринимает его не как оккупанта, поработившего немецкие земли, и не как властителя, положившего конец революции, а, напротив, как выразителя идей, начертанных на ее знаменах — идей свободы, равенства и братства. Некоторые основания для этого у него были: в занятых французскими войсками немецких землях был официально введен Кодекс Наполеона, отменено крепостное право, евреи получили равные права с христианами.
В «Книге Ле Гран» поэт воспроизводит свое детское впечатление от встречи с французским императором, ехавшим по аллее дюссельдорфского дворцового парка. Образ Наполеона в памяти поэта сливается с ощущением свободы, поэтому приобретает особенно величественные черты: «А император со своею свитою ехал верхом прямо посредине аллеи, деревья в трепете наклонялись вперед, когда он проезжал, солнечные лучи с дрожью боязливого любопытства просвечивали сквозь зелень, а вверху, в синем небе, явственно пылала золотая звезда». Однако рядом с Наполеоном возникает другой герой исторической части этой книги — рядовой солдат революции, барабанщик Ле Гран, чье имя вынесено в заголовок и чья судьба вызывает к жизни главную идею книги — верность принципам свободы, равенства и братства, тому, за что сражался Ле Гран и что дорого самому автору.
Барабанщик Ле Гран, квартировавший в доме родителей Гейне, — символический образ. «Это была маленькая, подвижная фигурка, с грозными черными усами, из-под которых упрямо вырисовывались красные губы, а огненные глаза так и стреляли во все стороны». Он принес с собой уроки революции, научил будущего поэта постигать «красный марш гильотины». Но его собственная судьба была трагичной. Поэт встретился с ним еще раз, когда тот возвращался на родину после русского плена с остатками когда-то великой армии. «Мосье Ле Гран не барабанил уже больше в этой жизни», — горестно замечает автор. История барабанщика выступает как трагическая история французов, штурмовавших бастилию феодализма во имя грядущей свободы и преданных своими властителями.
«Английских фрагментах». Они свидетельствовали о радикализации его воззрений. Ему бросились в глаза социальные контрасты в жизни самой развитой капиталистической страны того времени. «Всюду бросается в глаза богатство и знатность, беднота вытеснена в отдаленные улочки и темные, сырые переулки, где и ютится со своими лохмотьями и слезами». «Бедная бедность! — восклицает он, — как мучителен должен быть твой голод там, где другие утопают в наглой роскоши!» Можно утверждать, что если в первых частях «Путевых картин» объектом критики Гейне было филистерство и бездуховность, то в более поздних книгах («Город Лукка», 1831) он обрушивается на привилегированные классы общества, на основы существующего порядка. Необходимость его революционного изменения выглядит закономерным итогом размышлений поэта.
«Путевые картины» ярко представляют особенности прозы Гейне. Это — проза поэта. Она богата ассоциациями, неожиданными метафорами и дерзкими сравнениями, вызывающе эксцентричными эпитетами. Вся образная система его прозы подчеркнуто субъективна, эмоциональна и не оставляет сомнения в авторских симпатиях или антипатиях.
«Путевые картины» явились самым острым выражением оппозиционной мысли в немецкой литературе эпохи реставрации. Гейне заканчивал их в первые месяцы после июльской революции в Париже 1830 года. На нее поэт, как и многие демократически настроенные немецкие писатели той поры, возлагал большие надежды. «... Близится час освобождения, начинается новое время», — писал он в «Добавлении к « Путевым картинам» в 1831 году « Добавление» заканчивалось недвусмысленной строкой из «Марсельезы»: «К оружию, граждане!».
Известие об июльской революции во Франции застало поэта на острове Гельголанд. Оно привело его в восторг. «Это были солнечные лучи, завернутые в газетную бумагу», — писал он впоследствии о своих тогдашних чувствах. Воодушевление заставило его отправиться на место событий, в страну революции, где, как он считал, «на этот раз победу одержали бедные люди». С весны 1831 года и до конца своих дней Гейне живет во Франции.
Эмиграция во Францию обозначила новый этап в творческой эволюции писателя. Здесь он столкнулся со многими новыми для него явлениями в социальной и политической жизни. Они заставили его по-иному взглянуть на произошедшую революцию. Впоследствии он признавался: «Уже в первые дни моего приезда в столицу революции я заметил, что на самом деле вещи явились совсем не в том свете, который придавали ему издали световые эффекты моего энтузиазма». Критическое отношение к феодально-монархическим порядкам, привезенное с родины, дополняется теперь пониманием бесчеловечной природы того строя, который утверждался во Франции. Именно благодаря этому новому опыту Гейне с большим интересом отнесся к идеям социализма. Он посещает собрания сенсимонистов, близко сходится с учеником Сен-Симона Анфантеном. В учении утопических социалистов Гейне больше всего привлекает требование полной свободы личности, мечта о таком обществе, в котором торжествуют богатство, радость и наслаждение. Не оставили его равнодушным и провозглашаемые сенсимонистами лозунги «эмансипации плоти». Эти гедонистические настроения найдут отражение и в книжке стихотворений под названием « Разные» (1834), где поэт бросает вызов господствующей филистерской морали, откровенно живописуя прелести «парижской любви».
напротив, становится главным популяризатором Германии и ее культуры по ту сторону Рейна. Он стремится осмыслить общественную и культурную ситуацию на своей родине и познакомить с ней французскую публику.
Среди публицистических работ Гейне этих лет особенно выделяются две: «Романтическая школа в Германии» (1833–1836) и «К истории религии и философии в Германии» (1834). Знакомя французов с историческим развитием немецкой литературы нового времени, начиная от Лессинга и кончая художниками романтической школы, а также с идеями классической немецкой философии, Гейне создает не научные трактаты, а живые, полные юмора и блестящих наблюдений очерки. Его оценки часто субъективны, поскольку их автор довольно безжалостно расправляется с прошлым во имя рождения новой, «молодой» Германии. Историю развития религии и философии в Германии Гейне рассматривает как процесс постепенного освобождения мысли от вековых предрассудков. Начиная с Лютера, который ополчился против векового авторитета церкви и провозгласил право на свободу мысли, через Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля, порой с отклонениями в сторону спиритуализма, шли завоевания разума. Их Гейне называет «философской революцией». Высшей их точкой он считает диалектику Гегеля. «Философская революция», по мысли писателя, должна с неизбежностью привести немцев к революции социальной. В ее неизбежном приходе он убежден: «... в Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой французская революция покажется лишь безобидной идиллией».
В «Романтической школе» Гейне дает очерк развития немецкой литературы того периода, который он сам назвал «эстетическим». Этот период включает в себя не только писателей-романтиков, но и их старших современников и предшественников и, в первую очередь, Гете. Анализ литературного развития Германии Гейне ведет с позиций, диктуемых ему современностью и его новыми политическими взглядами. Поэтому его оценка предшествующего литературного этапа носит по преимуществу критический характер. Часто его характеристики памфлетно заострены, поэтому не всегда объективны и справедливы. Писателей-романтиков Гейне критикует главным образом за отрыв от проблем сегодняшнего дня, за идеализацию средневековья. Но ценит их за обращение к народному творчеству и выделяет тех из них, кто, по его словам, тяготел к «земной реальности».
Гейне критически относится к романтизму, но вместе с тем, анализируя это явление художественной жизни Германии, понимает, что романтическое движение было связано с глубоким недовольством действительностью, ее антигуманной сущностью. «Быть может, — пишет он, — некоторых немецких поэтов романтической школы, честных в своих исканиях, впервые принудило бежать от современной действительности и стремиться к возрождению средневековья недовольство нынешней религией денег, отвращение к эгоизму, чей чудовищный оскал всюду их преследовал».
Сенсимонистский идеал, разделяемый Гейне, особенно в 30-е годы, предполагал развитие материального прогресса и вместе с ним — расцвет искусства и всестороннее развитие личности, включая знаменитую «эмансипацию плоти». Рассматривая историю развития человеческой мысли, Гейне наблюдает в ней постоянную борьбу между спиритуализмом — воззрением, рассматривающим дух как первооснову действительности, и сенсуализмом, утверждающим, что в основе всего лежат чувственные ощущения и восприятия. Спиритуализм, по его мнению, сужает возможности личности, устремляя ее только к тем духовным ценностям, которые независимы от материального мира. Спиритуализм в сознании Гейне связан с христианством. Сенсуализм, напротив, отстаивает право личности «наслаждаться благами этой прекрасной земли». Защитников спиритуализма Гейне называл назареянами, а приверженцев сенсуализма эллинами. Себя он причислял к последним.
«Эллинизм» Гейне был своеобразной реакцией поэта на идеологию немецких радикалов, с их проповедями уравниловки, с их недоверием к искусству, лишенному «тенденции», с их аскетическим требованием отказа от радостей жизни во имя служения идее. Вождем и идейным вдохновителем немецких радикалов был Людвиг Берне (1786–1837). В 20-е годы Гейне и Берне были единомышленниками: оба вели борьбу против феодальной реакции в Германии. Берне — талантливый публицист, как и Гейне, был политическим эмигрантом. В Париже их пути разошлись, они вступили в открытую полемику. О своих идеологических разногласиях с Берне Гейне рассказал в острой полемической книге «Людвиг Берне» (1840), написанной уже после смерти ее главного героя. Следуя по стопам любимого им Аристофана, Гейне, споря со взглядами своего идейного противника, не гнушается личных выпадов, благодаря чему книга имела скандальный успех и принесла своему автору много недоброжелателей. Иногда впадая в крайности, он ополчается здесь на уравнительные теории Берне и его радикальных последователей. Ратуя за всеобщее имущественное равенство, радикалы не принимали во внимание потребности и интересы отдельной личности и многосторонность общественного развития.. К искусству они подходили чисто утилитарно, видя в нем лишь тенденцию, средство пропаганды идей. Все это вызвало у Гейне резкий протест, потому что, несмотря на его всегдашний интерес к политическим и социальным проблемам современности, он неизменно оставался художником, для которого были дороги такие понятия, как красота и искусство.
Полемике с радикалами посвящена и поэма Гейне «Атта Тролль» (1841). В этом причудливо-фантастическом и в то же время пародийно-сатирическом произведении поэт обрушивается на радикалов с их обывательскими мечтами о равенстве, с их убогими представлениями об искусстве и назначении художника. В сатирических пассажах поэмы автор потешается над « медвежьим» тупоумием радикалов. Делая героем поэмы ученого медведя Атта Тролля, который на площадях потешает публику своими неуклюжими танцами, поэт протестует против демагогических речей и повадок радикалов, обеспечивающих им дешевый успех у толпы. Смеется он и над националистами, в зверином недомыслии отвергающими все « чужое». Он полон ненависти к партии « этих лжепатриотов, патриотизм которых состоит в отвращении ко всему иноземному...».
Атта Тролль мечтает о «царстве справедливости звериной»:
Основным его законом
Будет равенство и братство
Цвета, запаха и шкуры.
Равенство во всем! Министром
Может быть любой осел...
Перевод В. Левика
«министром может быть любой осел». В предисловии к поэме, защищаясь от возможных нападок, он писал: «Нет, именно потому, что эти идеи так величаво, с таким великолепием и яростью сияют перед взором поэта, на него нападает неудержимый смех, когда он видит, как пошло, неуклюже и грубо воспринимаются эти идеи его ограниченными современниками».
Сороковые годы в творчестве Гейне и в истории развития общественной мысли в Германии, а также и во всей Европе занимают особое место. В этот период происходит укрепление экономической силы немецкой буржуазии, феодальные институты старой Германии дают трещину. Растет недовольство существующим, закончившееся взрывом революции 1848 года, прокатившейся по многим европейским странам, включая Францию, где жил Гейне, и Германию, за событиями в которой он следил всегда с неослабным интересом. В сороковые годы заявляет о себе и своих интересах пролетариат. В среде рабочего класса происходит распространение социалистических и коммунистических идей. На эти годы падает деятельность К. Маркса и Ф. Энгельса и начало распространения марксизма.
В эти же годы происходит сближение Гейне с Марксом. Их знакомство произошло в Париже, в 1843 году. Идеи социализма были созвучны настроениям Гейне еще до встречи с основоположником учения о классовой борьбе, во время его увлечения учением Сен-Симона. Стремления сенсимонистов к классовому замирению, правда, не вызывали у поэта сочувствия, но и к доктрине Маркса он отнесся с известной осторожностью. Можно даже сказать, что политические воззрения Гейне в сороковые годы отличались известной непоследовательностью и противоречивостью. С одной стороны, он понимал, что необходима не только смена политического режима, но и социальная революция. «Народ имеет право на хлеб», — писал он. С другой стороны, он опасался, что с приходом революции восторжествует тот лишенный красоты и подлинного искусства мир уравниловки, о котором мечтали радикалы всех мастей. Он прекрасно понимал, что «массы не хотят более с христианским терпением нести тяготы земной юдоли» («Письма из Германии», 1843), они имеют такое же право на радости жизни, как и другие слои населения.
Это убеждение сближало Гейне с учением Маркса. Коммунистов, «вождей пролетариев в борьбе против всего существующего», он называл «передовыми мыслителями», которые « переходят от доктрины к действию, конечной цели всякого мышления...». Несколько позже, в «Предисловии к французскому изданию “ Лютеции”» (1855), он даже утверждал, что « будущее принадлежит коммунистам». Однако при этом он «с отвращением и ужасом» представлял себе то время, «когда эти мрачные иконоборцы достигнут власти: грубыми руками беспощадно разобьют они все мраморные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу...».
«... Несказанная печаль овладевает мной при мысли, что победоносный пролетариат угрожает гибелью моим стихам...», — пишет он в том же «Предисловии». Он не сомневается в справедливости уничтожения старого общества, но страшится того, которое наступит после этого: «Оно уже давно осуждено и приговорено, это старое общество! Да будет разрушен этот старый мир, где невинность погибала, где процветал эгоизм, где человек эксплуатировал человека!.. И да будет благословен тот бакалейный торговец, что станет некогда изготовлять пакетики из моих стихотворений и всыпать в них кофе и табак для бедных старух, которым в нашем теперешнем мире несправедливости, может быть, приходилось отказывать себе в подобных удовольствиях!» При этом свойственный Гейне иронический тон делает каждое из его высказываний неоднозначным, исполненным внутренней полемики.
«Новые стихотворения». Туда вошли стихи, написанные в эмиграции. Среди них много любовных. Во многих из них продолжают свою жизнь поэтические образы «Книги песен»: звезды на золотых ножках, лилии, розы, фиалки... Есть много баллад и романсов. Сюда же поэт включил и цикл « Разные», посвященный не слишком нравственным обитательницам парижских мансард. Однако наиболее заметным в этом сборнике оказался цикл «Современные стихотворения».
В этом цикле голос поэта звучит по-новому. Он выступает как политический лирик. Печаль любовных стихов сменяется здесь боевыми, призывными интонациями. Доминирует не настроение, а четко сформулированная мысль. Назначение поэта Гейне видит теперь не в выражении индивидуальных чувств, а в декларировании гражданской позиции. В открывающем цикл стихотворении «Доктрина» содержится программное обращение к поэту:
Людей барабаном от сна буди,
Зорю барабань, не жалея рук,
Маршем вперед, барабаня, иди, —
Перевод Ю. Тынянова
В стихотворении отсутствует орнаментальное начало. В лирику вторгается публицистика и видоизменяет ее. Призывные фразы звучат как афоризмы. Голос поэта уподобляется теперь не пению соловья, а грохотанию грома. В стихотворении «Погодите» поэт утверждает, что способен не только насвистывать напевные мелодии, но и «грозящим громом грохотать»:
Мой буйный гнев тяжел и страшен,
Дубы расколет пополам,
И не один разрушит храм.
Перевод С. Маршака
Когда в 1844 году в Силезии вспыхнуло восстание ткачей, Гейне откликнулся на него известным стихотворением « Силезские ткачи». Оно создавалось во время наибольшей близости Гейне к Марксу и его учению об исторической роли пролетариата как могильщика буржуазного общества. Стихотворение написано в форме хоровой песни рабочих-ткачей. Свой труд они рассматривают как выполнение исторической миссии. Они ткут саван старой Германии и всем ее социальным и политическим институтам:
Германии старой саван мы ткем
Перевод В. Клюевой
Ткачи — сила будущего, исполнители исторической миссии. Рефрен стихотворения: «И ткем мы, и ткем мы...» — выражает мысль о неотвратимой гибели старого мира.
Однако, было бы ошибкой предполагать, что в своих политических стихотворениях поэт впадает в патетику. Ничего не было ему более чуждым. Ирония всегда присутствовала в его стихах. Даже в стихотворении «Доктрина», где поэт в роли тамбурмажора стремится пробудить народ от спячки, вбивая в него «Гегеля полный курс», он не забывает прибавить: «И маркитантку целуй смелей!» Большое место в «Современных стихотворениях» занимает политическая сатира. Поэт сатирически высмеивает политику немецких монархов. Особенно достается прусскому королю Фридриху Вильгельму IV. Современники без труда узнавали его в герое стихотворения « Китайский император». Как известно, Фридрих Вильгельм перед восшествием на престол обещал даровать народу конституцию, но обещания не выполнил. В гротескной форме рисует поэт мечты своего венценосного героя:
Мятежный дух исчез совсем.
«Нам конституция зачем?
Нам палку, палку нужно!»
Перевод П. Карпа
Мишенью для своих сатирических нападок поэт делает и коронованных особ (стихотворения «Новый Александр», «Хвалебные песни королю Людвигу»), и их приспешников («Церковный советник Прометей»), и состояние дел в Германии («Мир навыворот»), и пассивность немецкого народа («Просветление»). Иронически относится поэт и к благодушию немецких либералов, терпеливо ожидающих от правителей обещанных свобод («Георгу Гервегу», «Ночному сторожу», «На прибытие ночного сторожа в Париж» и др.). Достается от поэта и собратьям по перу, представителям так называемой «тенденциозной» поэзии, в сороковые годы ставшей в Германии своего рода литературной модой. Обращаясь к такому поэту, Гейне восклицает:
А в стихах держись при этом
Общих мест — насколько можно!
Перевод Вс. Рождественского
Политическая позиция Гейне нашла себе яркое выражение в поэме «Германия. Зимняя сказка» (1844). Проблемы прошлого, настоящего и будущего родины поэта воплощены в ней в свободной форме «путевых картин», поданных в «дерзких, едких, полных личного яда стихах», как писал сам Гейне. В них сочетаются идеи революционного преобразования общества в духе Карла Маркса и сенсуализм теории Сен-Симона.
для социальных выводов и сатирических обобщений. Зоркий глаз путешествующего поэта подмечает детали открывающихся картин жизни. Для путевого очерка это необходимое качество. Но в поэме оно не самоцель, а средство для выводов, раздумий, сатирических обличений. Новая форма прусских солдат, агитация за достройку собора в Кельне, Прусский таможенный союз, — эти реалии эпохи служат поводом для обобщений. Устарелый характер прусской монархии, по мнению поэта, годной только на слом, открывается ему при виде новой солдатской формы, напоминающей средневековые одежды:
Полегче придется убор поискать
На случай военной тревоги.
При бегстве средневековый шлем
Стеснителен будет в дороге. —
иронически предсказывает поэт.
на справедливость монархов и насаждающий «легенду о радостях неба». Повествование развертывается настолько непринужденно, что кажется, будто поэт просто положился на волю своего пера. В основе композиции лежит ассоциативный принцип. Разоблачительная сила сатиры оказывается тем действеннее, чем естественнее отдельные факты действительности складываются в целостную картину.
В самом начале поэмы, едва приблизившись к немецкой границе, поэт слышит из уст девушки старинную песню о светлом рае, где « душа сияет в блаженстве вечном». Он растроган знакомой с детства мелодией, но знает:
То старая песнь отреченья была,
Чтоб не просил он хлеба.
И здесь же, едва очнувшись от сладких воспоминаний, видит:
Малютка все распевала песнь
Чиновники прусской таможни меж тем
Копались в моих чемоданах...
Интонационный диапазон поэмы очень широк. Гротескное преувеличение, мягкая ирония, острый сарказм, высокая лирика, соединяясь воедино, образуют новую целостность. Актуальное политическое содержание поэмы для своего воплощения требовало новой жанровой формы. И Гейне нашел эту форму в необычном сочетании злободневных фактов общественной жизни со старинными романтическими легендами, фантастики с реальностью, душевного лирического излияния с гневным сарказмом или острой шуткой.
«политико-романтический». Художественные средства романтического искусства он использовал широко, но в особых целях. В этом смысле весьма показательны 14–16 главы поэмы. В них рисуется фантастическая встреча поэта с германским императором Фридрихом Барбароссой — Ротбартом. Излагается популярная легенда о том, что живший несколько веков назад император не умер и в назначенный час встанет, чтобы освободить свой народ. В фантастической сцене читатель присутствует при встрече лирического героя поэмы — современно мыслящего человека — с кайзером из старинной легенды. Избранный прием позволяет сразу увидеть пропасть между прошлым и настоящим. Старой мысли о незыблемости королевской власти противополагается современное представление об анахронизме этого института и даже горькая для кайзера информация об изобретении и применении гильотины. И это все для того, чтобы сказать:
На кой нам дьявол кайзер?
Романтизм Гейне связан не с прошлым, а с будущим. Поэт надеется на грядущие преобразования. Он видит, что
С свободным умом и душою.
«Зимняя сказка» создавалась на волне революционного общественного подъема 40-х годов, поэтому автору видится близкое наступление свободы:
С прекрасной Европой помолвлен теперь
Поэт приветствует насильственное уничтожение старого мира. За развитием мысли непременно должно последовать дело. Таков смысл появления призрака с топором, реализующим мысли поэта в 12-й главе поэмы. «Я мысли твоей деянье», — заявляет он. Революция должна уничтожить старый мир, расстрелять «безобразную птицу» — прусского орла, чтобы освободить грядущие поколения для нового, радостного бытия.
Эта будущая свободная жизнь мыслится поэтом в первую очередь как царство справедливости, счастья и довольства:
И пусть ленивое брюхо кормить
Не будут прилежные руки.
Образ счастья на земле, как он рисуется поэтом, совпадает с представлениями Сен-Симона о справедливом обществе, где все будут трудиться. Но в отличие от известного утопического социалиста поэт мыслит приход к нему путем революции.
«Земля нам будет раем». В последних главах поэмы (23–26) достижение небесного блаженства на земле, возможно не без влияния впечатлений от немецкой реальности, представляется более чем сомнительным. При встрече с Гаммонией — «богиней» города Гамбурга, представшей перед поэтом в образе продажной девки, ему открывается не райское будущее родной страны, а «грядущий немецкий смрад».
Колебания настроения от надежды — к отчаянию, от победно ликующего тона — к сарказму и издевке составляют своеобразие эмоционального тона этой поэмы. Включенный в нее материал разнообразен: здесь и старинные легенды, и сны, и зарисовки из повседневной жизни, и споры с литературными противниками, и политические инвективы. Началом, цементирующим этот разнородный материал, выступает личность лирического героя. Со страниц «Зимней сказки» встает образ поэта, сознающего силу своего обличительного слова: «Берегись, не тронь живого певца / Слова его — меч и пламя...», — заявляет он. Образцами для него служат то безжалостный к противникам Аристофан, то суровый Данте. При всей своей социально-политической направленности поэма «Германия» — очень личное произведение. Она проникнута неподдельным чувством любви к родине:
Живительный сок немецкой земли
Огнем напоил мои жилы.
Свою любовь к родине, сдержанную, боящуюся громких слов, поэт противополагает громогласному официальному патриотизму:
Одни негодяи, чтоб вызывать
Стараются выставить напоказ
Единство личного и общего, тесное слияние мыслей о родине с душевными переживаниями поэта придают его произведению большое своеобразие. Здесь воедино слиты эпическое, лирическое и публицистическое начала, благодаря чему возникает новое жанровое единство.
« Германия. Зимняя сказка» создавалась в годы подъема общественного движения в Германии, в канун революции 1848 года. Время отразилось в ее содержании.
С середины 40-х годов в жизни Гейне начинается тяжелый период. Политические события провели черту размежевания между бывшими друзьями и единомышленниками, и поэт оказался в изоляции. В эти же годы разгорелся его спор с родственниками из-за наследства. После смерти помогавшего ему дяди они согласились платить ему ренту только при условии уничтожения написанных им «Мемуаров». (В результате большую часть из них ему пришлось уничтожить, а оставшиеся разрозненные главы были опубликованы много лет спустя после смерти поэта). К этому следует еще прибавить, что начиная с 1848 года и вплоть до конца Гейне был прикован к постели тяжелой болезнью. Вдобавок его сильно огорчали политические события во Франции, где он жил, и на родине, которую он пламенно любил. Он болезненно воспринял поражение революции 1848-го года. Однако и в своей «матрацной могиле» Гейне продолжает много работать. Собирает свои публикации для «Аугсбургской всеобщей газеты», которые выходят в свет в 1854 году отдельной книгой под названием « Лютеция». В 1851 году появляется третий большой сборник стихов Гейне «Романцеро». Стихи этого сборника, как и возникшие после них, не свидетельствуют об упадке таланта поэта. Хотя Гейне-лирик известен в первую очередь как автор «Книги песен», многие знатоки выше ставят его позднейшие стихи. Они с большой силой отразили душевное состояние поэта в последние годы его жизни.
Злободневная политическая проблематика звучит в « Романсеро» приглушенно. Поэт остался верным идеалам свободы. Однако надежда на их быстрое осуществление исчезла. В стихах этих лет усиливаются настроения безнадежности, отчаяния, сомнения. И не только потому, что это стихи смертельно больного человека. Гейне болезненно воспринял крушение европейских революций. В эти годы Гейне обращается к религии. «Да, я возвратился к Богу, подобно блудному сыну, после того, как долгое время пас свиней у гегельянцев», — пишет он в предисловии к «Романсеро». Но сам же объясняет свое обращение тем, что «противится душа мысли о прекращении нашего личного бытия, мысли о вечном уничтожении».
— все эти розы, фиалки, лилии, соловьи, сама лирическая напевность. Усилилось тяготение к стихам повествовательного характера. Книга «Романсеро» делится на три части: «Истории», «Ламентации» и «Еврейские мелодии». Первая и последняя части содержат в себе стихотворные рассказы, иногда балладного типа, а иногда напоминающие поэмы. Они свидетельствуют об отходе от субъективности, о стремлении поэта-лирика к художественному осмыслению объективных явлений мира. В «Историях» поэт обращается к разным странам и разным эпохам. Он то переносит читателя в древний Египет, то в далекую Индию, то в средневековую Англию, то в современный Париж. Рассказываемые истории не похожи одна на другую. Интонационные регистры, как всегда у Гейне, чрезвычайно разнообразны: легкая насмешка и горький сарказм, едва скрываемая грусть и откровенное выражение ничем не сдерживаемого чувства. Преобладающим настроением, однако, является разочарование, а порой и откровенное отчаяние. Мир оборачивается к поэту своей невеселой изнанкой. Справедливости в нем не сыщешь, если вор оказывается на троне фараонов («Рампсенит»), если знаменитый род ведет свое начало от палача («Шельм фон Берген»), если беспощадный завоеватель и жестокий истребитель беззащитных племен возведен в ранг героя («Вицлипуцли»), если золотой телец вызывает экстатическое безумство («Золотой телец»).
«... в кровь // Ступая босою ногою», отыскивает тело своего возлюбленного («Поле битвы при Гастингсе»). Вынужденно покидает родные пределы побежденный испанцами молодой мавританский владыка («Мавританский князь»). Горестная смерть ждет когда-то покорявшую Париж « прелестницу-дикарку» танцовщицу Помарэ («Помарэ»). Обманутый властителем и лишенный настоящего вознаграждения за свое создание, умирает в одиночестве великий поэт («Поэт Фирдуси»)...
Большие чувства и высокие страсти обречены. Постаревшая Эдит только после смерти находит своего возлюбленного («Поле битвы при Гастингсе»), обречен гибели за свою любовь невольник Азр, из рода тех, «кто гибнет, если любит» («Азр»). Не доживает до осуществления своего чувства трубадур Жоффруа Рюдель («Жоффруа Рюдель и Мелисандра Триполи»).
Тема смерти и тема казни доминируют в « Историях». Карл Первый, английский король, нашедший временное убежище в бедной хижине, видит в спящем ребенке своего будущего палача, который занесет топор над его головой, предварительно срезав ему седые волосы. Мотив отрубленной головы часто повторяется в «Романцеро» («Мария Антуанетта», «Помарэ». «Карл I», «Испанские атриды»). На него обратил внимание еще И. Анненский, увидевший в этом мотиве отражение мирочувствования самого поэта, «Гейне прикованного»: «Точно вся жизнь, все силы ума и фантазии, воли — последним притоком крови отделяли голову Гейне — такую светлую, такую прекрасную, от его умирающего, заживо похороненного тела...»
Обращение к разным эпохам и разным странам придает картине мира, запечатленной в «Историях», универсальный характер. Однако поэт ни на минуту не дает читателю забыть, что он смотрит на все глазами своего современника. Он не боится анахронизмов, замечая, например, что Рампсенит опубликовал свой манифест «... в лето // Тысяча сто двадцать пять // До Христовой эры». Исторические персонажи утрачивают присвоенное им веками традиционное величие, как Карл I или библейский царь Давид, который и на смертном одре сожалеет, что не расправился с одним из своих «генералов»:
Много лет мне докучал,
Но ни разу злого гада
Не пощупал я, как надо.
Личные чувства поэта наиболее отчетливо представлены во втором разделе «Романсеро», названном « Ламентации». В этой части и ожидание смерти, и отчаяние по поводу не исполнившихся надежд на общественное обновление звучат с большой силой. Разгром революции в Венгрии навел поэта на очень мрачные мысли:
Лай, хрюканье — спасенья нет,
— смердит сильнее.
Но не волнуйся так, поэт.
Перевод В. Левика. В октябре 1849
« Еврейских мелодиях» — третьей части « Романсеро» — особенно выделяется «Иегуда бен Галеви». Это — поэма о средневековом еврейском поэте, согласно преданию убитом во время паломничества у самых ворот Иерусалима. Он один из тех, кто наделен
Страстным трепетом восторга, –
Тем прекрасным тайным миром,
Перевод В. Левика
В его судьбе отражен « Злобный рок, судьба поэта! // Всех потомков Аполлона...»
В книге «Романсеро» содержится стихотворение «Enfant perdu», в котором обычно видят политическое завещание поэта:
Один упал — другой сменил бойца!
Я не сдаюсь! Еще оружье цело,
И только жизнь иссякла до конца.
«Стихотворения 1853 и 1854 годов». И, как прежде, здесь шутка смешана с печалью, гнев с сарказмом, лиризм с откровенной патетикой. Самые пронзительные стихи посвящены Камилле Зельден, «Мушке», как называл ее поэт. Она была его последним сердечным увлечением. В стихах, обращенных к ней, поэт горько иронизирует над своим запоздалым чувством. «В сущности, Гейне никогда не был весел, — писал И. Анненский. — Правда, он легко хмелел от страсти и самую скорбь свою называл ликующей. Правда и то, что сердце его отдавалось бурно и безнадежно. Но мысль — эта оса иронии — была у него всегда на страже, и не раз впускала она свое жало в губы, раскрывшиеся для веселого смеха, или в щеку, по которой готова была скатиться бессильная слеза мелодрамы».