Глава четвертая
Тоска по родине
«Катриону» приходится писать тайком от Фенни и падчерицы: жена ревнует к «Катрионе»! Забавно! А Изабелла Стронг многозначительно поджимает губы и, заканчивая продиктованную ей фразу, спрашивает не без иронии:
— Что дальше, дорогой Луи? Не кажется ли вам, что с Катрионой в этой главе пора расстаться?..
— Американская ветвь потомства Евы! — обратился он к падчерице. — Роман о Катрионе — роман исторический, да будет это известно вам, вашему мужу и женщине, которой вы обязаны своим рождением!
— Эта женщина рассказала мне кое-что о некой Катрионе из эдинбургских харчевен, — отеческим тоном отозвалась Изабелла.
— Мой роман, повторяю, основан на исторических фактах!
— У Роб Роя, не было внучки по имени Катриона, — отпарировала Изабелла.
— Мне, потомку клана Мак-Грегора, лучше, чем вам и кому бы то ни было, известно, была у Роб Роя внучка по имени Кэт, или…
— Кэт? — с лукавым смешком прервала Изабелла. — Вы сказали — Кэт?
— Да, я сказал Кэт, — раздраженно буркнул Стивенсон. — Что за смысл переспрашивать!
— Потомок Роб Роя сегодня не в духе, — обиженно проговорила Изабелла. — Пожалуй, оставим работу.
— А завтра начнем новую. Я уже придумал название — «Молодой шевалье». Благодарю вас, наблюдательный секретарь! Сегодня вы мне не понадобитесь!
— Мой дорогой Луи! Я суеверный помощник ваш, не забудьте об этом! Обычно мы набрасываем план первых глав, — значит, я еще нужна вам сегодня…
— Вы любопытны, миссис Стронг, — недовольно, хотя и шутливо, проворчал Стивенсон. — Садитесь и пишите: пролог. Действие происходит в погребке. Лица: известный читателю Баллантрэ, хозяин погребка, его жена и некий аристократ, назовем его хотя бы Балмили. В него влюблена жена хозяина погребка — Мари. Сцена ревности. В скобках пометьте: дикая. Я не ревнив и потому, пожалуй, изображу идиллию. Муж ревнует жену к простому парню, который пьет вино в углу погребка. Драка. Аристократ Балмили разнимает драчунов.
— Имя торговца? — спросила Изабелла.
— Парадо. Был такой в Эдинбурге. Ну-с, аристократом любуется Мари. Парадо догадывается, в чем дело, и в ярости выбегает из погребка. Точка.
— Интересно, — заметила Изабелла.
— чего-то в нем не хватает. Серовато, сыровато, вяло, мало подробностей.
— Перейдем к первой главе. Условно назовем ее — «Принц». Имеется в виду Карл Эдуард Стюарт, незадачливый претендент на престол. Гм… Идея! В этом романе будет действовать Алан Брэк!
— И Катриона в таком случае?
— Катриона… — Стивенсон задумался. Вчера он видел Катриону во сне и сон этот запомнил: Кэт Драммонд пришла к нему в Вайлиму, поблагодарила за роман о ней и устроила праздник для туземного населения острова. Она танцевала с английским консулом, вождем Матаафой, а потом вдруг исчезла. Стивенсон отправился на поиски. Он поднялся на гору Веа и стал смотреть на океан. К берегу приближалась бригантина; паруса на ней были трех цветов: зеленого, белого и желтого; на рее грот-мачты стояла Кэт, и тень от ее фигуры изгибалась, вытягивалась и качалась на волнах. «Упадешь, Кэт!» — крикнул Стивенсон и проснулся.
«Тузитала звал меня?» — спросил Сосима.
«Ты кричал, Луи; что с тобой? — спросила Фенни; она вошла полуодетая, в накинутом на плечи халате, босая. — Тебе нехорошо?»
«Мне очень хорошо. Мне снилось, что… что я падаю с горы. Но я не упал, а полетел навстречу парусам».
«Господи боже мой!» — воскликнула Фенни.
«Совершенно верно, — сказал Стивенсон. — Не мешай мне спать. Может быть, я увижу, что было со мною дальше».
Он уснул, и ему ничего не приснилось. В полдень началась гроза — ослепительная, трескучая и короткая. Воздух посвежел, и Фенни распорядилась, чтобы муж надел подбитую мехом куртку и черные суконные брюки.
«Дальше сада никуда не уходи, — сказала она. — Кончится гроза, и мы все уйдем в портовую таможню. Пришли посылки с книгами и моими платьями. Вечером — не забудь — раут у мистера Джеймса».
Когда все ушли, Стивенсон оседлал своего быстрого Бальфура и куда-то поскакал, отдав слугам загадочное распоряжение говорить всем приходящим, что Тузитала дома, но спит и просит заглянуть к нему вечером. Он прискакал к подножию высокой горы Веа, привязал Бальфура к цветущему гигантскому кактусу и стал подниматься по тропинке. Гора Веа была не просто высокой — выше ее туземцы называли только звезды, солнце и луну, — гора Веа была высоты необычайной, и редко кто всходил на ее вершину. Стивенсон остановился на узкой, покатой площадке и поднял взор, не подозревая, что держит путь к своей будущей могиле, которую выроют для него спустя два года.
— до нее было не меньше десяти метров, а там тропинка кончилась и желающим достичь вершины пришлось бы буквально ползти, держась за каждую трещину. Стивенсону упрямо хотелось посидеть на плоском камне, который и представлял собою площадку, а дальше всё было безнадежно для его слабых сил.
«Если я заберусь на этот камень, — загадал Стивенсон, — то увижу Эдинбург, родной дом и встречусь с Кэт».
Он ухватился одной рукой за острый выступ в скале, другой нащупал щель и сунул туда пальцы. «Когда-то тебе это удавалось, Луи», — сказал он себе и, сжав губы, подтянулся на мускулах. Он приблизился к площадке на полметра, не больше. Оставалось не менее трех метров, нужно было лезть выше. Он со стоном уцепился за тонкий ствол дерева, лишенного листвы и похожего на змею. Дерево надломилось, треснуло, рука скользнула вниз, голова закружилась, и Стивенсон упал на площадку, с которой минут пять-шесть назад начинал безнадежный подъем. Бальфур посмотрел на хозяина и стал выбивать копытом искры из камня. Стивенсон поднялся, еще раз обозрел взглядом вершину Веа и подумал: «Не может быть, чтобы туда никто не добирался, не может быть! Еще раз, Луи! Ведь ты загадал!»
— ветер снял с них всякую растительность, а солнце насквозь прокалило небольшие участки земли. Один раз Стивенсону удалось зацепиться всеми десятью пальцами за ребра огромного плоского камня, представлявшего собою удобную опору для дальнейшего подъема, но у него не хватило сил на то, чтобы на мускулах втащить себя на этот камень.
«Луи! — подбодрял себя Стивенсон. — Тебе хочется побывать на родине? Лезь наверх, ты легкий, ты почти невесом! Ну же, Луи, постарайся!»
Нет, ничего не выходит! И вдруг он увидел на руках своих кровь; но это не испугало его: ребра камня острые; каждый, забирающийся наверх, естественно, поранит руки. Но кровь тонкой струйкой текла и по его рубашке, а капли падали с подбородка. Стивенсон сплюнул на темно-коричневую землю и раз и два, и оба раза кровью. И это не испугало его: не впервые. Но вот то обстоятельство, что ему не дается такая простая и пустая вещь, как восхождение на вершину горы, — даже и не на вершину, а всего-навсего на площадку, — всерьез напугало и опечалило его. Загадывал, дважды пытался, и еще раз попробует, черт возьми, но будет сидеть на плоском камне!
Нет, не удается. Нет сил. Надо посидеть на площадке возле стертых ступенек, помечтать о родине, о Кэт, о давно прошедших днях молодости. Одно лишь и осталось — праздные мечты, не утоляющие воспоминания, горечь на сердце… Превращаешься в мальчишку-школьника, загадывающего на камешке под ногами: поддашь его в третий раз — и, если он перелетит через канавку, тебя сегодня не спросят по геометрии. А если загадаешь на прохожем, что далеко впереди тебя, если перегонишь его до того, как ему поравняться с аптекой, то вечером тебя ждет небывало счастливое событие.
— ни счастливых, ни печальных — не происходило ни вечером, ни утром… Загадывал: поеду на Самоа и там начну жить заново среди неиспорченных современной культурой людей. Мечта исполнилась: прибыл на Самоа, и мечта немедленно же обманула. И снова тянет назад, обратно, домой, на родину. И опять загадываешь, снисходя к своему суеверному сердцу. А что, если попробовать еще раз? Нет, невозможно, совсем нет сил, устал, выдохся, «аминь с восклицательным знаком», как говорил когда-то двоюродный брат Боб. Где-то сейчас Боб? Где миссис Ситвэл? Что делает вот в эту минуту Бакстер? Где Кэт, да и жива ли она?..
— это первая любовь, вечное раскаяние и неисцелимая тоска. Потерпи, Бальфур, я посижу еще немного, наберусь сил на то, чтобы подняться с земли, и мы тронемся в путь. Я оставил попытку забраться на вершину Веа. Я попрошу похоронить меня там, что и должно быть исполнено: живому Тузитале ни в чем нет отказа, мертвому тем более нельзя отказать.
Пассажирский пароход «Королева Виктория» прошел мимо горы. Стивенсон привстал и помахал руками: счастливый путь!
«Привет родине! — негромко крикнул Стивенсон. — Привет Катрионе, острову сокровищ и маякам „Скерри-Вор“ и „Бель-Рок“! Передайте всем, кто меня любит, что я…»
Певучий голос откуда-то справа ответил:
«Будет исполнено, Тузитала! Тебя все любят, но тебя ищет хозяйка Фенни! Возвращайся скорее домой, Тузитала!»
«Тузитала умирает! Скорее домой, Тузитала!..»
Стивенсон обнял своего друга, поцеловал в щеку, лоб и еще раз в лоб и щеку, прижался к нему и сказал:
«Хочу домой, Сосима! Смертельно хочу домой! Только знаешь ли ты, где мой дом?»
«Твой дом в Вайлиме, Тузитала. Я посажу тебя на Бальфура, а сам побегу рядом».
«Тебе не добежать до моего дома, устанешь; это очень далеко, Сосима!»
«Дом Тузиталы рядом, за этим лесом, — скаля ослепительно-белые, крепкие зубы, проговорил Сосима. — Идем скорей, твоя Фенни ищет тебя!»
Стивенсон поднялся на ноги, обнял Сосиму и с его помощью стал спускаться по ступенькам.