Глава вторая
Эксцентричная женщина
Гроза и буря продолжались недолго: вдруг, словно по приказу доброго духа, небо очистилось и на черном бархате засияли крупные бриллианты. С острова потянуло пряным ароматом растений. Помощник капитана вернулся один, без Фенни и врача. Он сказал мистеру Отису, что миссис Стивенсон находится в гостинице, куда надлежит доставить и мистера Стивенсона. Капитан выругался, его помощник пожал плечами и заявил, что необходимо делать то, что приказала жена первого и главного пассажира «Каско». На берегу ждут туземцы с носилками. Медлить нельзя.
— Есть у вас что-нибудь в голове, Дик? — грозно потрясая кулаками, спросил мистер Отис. — Мистера Стивенсона выносить на берег? Да он умрет!
— Возможно, — согласился помощник. — Но когда приказывает женщина, сэр, то…
— Знаю без вас, помолчите! — буркнул капитан. — Я старше вас и достаточно поплавал по свету!
— А я хорошо знаю женское сердце, сэр! Ему следует повиноваться.
— Кто должен повиноваться — мы или Стивенсон?
— Все трое, сэр. Простите, но она беспокоится.
— Гм… В шлюпку сяду я. Вы останетесь на борту. Стоянка будет недолгой.
— Как вам угодно, сэр, только поторопитесь!
— Это чистое безумие, Дик! Почему она прислала вас без врача?
— Очевидно, потому, сэр, что она лучше нас знает своего мужа и состояние его здоровья. Когда заболеете вы или я…
— Только попробуйте! Она первая вам не поверит! Вы самонадеянный юноша, хотя и мой помощник! Знаток женского сердца! Ха! Вы знаете сердце, а я — женщину! И потрудитесь не возражать!
и казались очень большими. Капитан Отис указал на своего помощника и заявил, что миссис Стивенсон желает, чтобы ее супруг немедленно был доставлен на берег, где его ждут туземцы с носилками. Стивенсон улыбнулся и сказал, что ему больно даже перевернуться на бок, не то что совершить путешествие с борта яхты на остров.
— Чистейшее безумие, сэр! — пробормотал капитан и опустился в кресло. — Я не позволю коснуться вас, не говоря уже о том, чтобы..,
— Моя жена эксцентричная женщина, — сказал Стивенсон. — Прошу вас, сэр, попросить ее прибыть сюда, хотя бы и без врача.
— Вот что должен говорить мужчина, — назидательно произнес капитан, обращаясь к своему помощнику. — А вы рассуждаете о женщинах!
— Да будут благословенны матери, жёны, сестры и дочери наши, — вздохнув, медленно проговорил Стивенсон.
— Аминь, — глухо пробасил капитан и добавил: — Мой помощник немедленно рапортует вашей супруге, что вы настоятельно требуете ее и врача на борт. Разрешите действовать?
Стивенсон молча кивнул головой. Капитан и его помощник вышли из каюты.
— Эксцентричная женщина, абсолютно верно. Дик! Но — даже святая может быть эксцентричной; одну такую я видел. Отправляйтесь, Дик! Держите себя, как подобает рыцарю. Молодец Стивенсон! Я люблю его! Но и эта, как он называет ее, Фенни — тоже характер! Пойдет на дно и спросит: «А где тут портниха?» Гм…
Спустя час Дик доставил на борт Фенни и врача — француза из консульства. Он читал «Черную стрелу» и «Остров сокровищ» и был счастлив познакомиться с их автором. Осмотрев и детально выслушав больного, он шепнул Фенни:
— Возможно кровоизлияние в мозг. Случай тяжелый. Немедленно лед и абсолютный покой. А вы, сударыня, хотели, чтобы супруг ваш был доставлен в гостиницу! Простите, вы давно замужем?
— Подобные вопросы я могу простить только французу, — раздраженно сказала она.
— Я уроженец Прованса, мадам, — поклонился врач и дернул себя за эспаньолку. — Ради ваших чудных глаз и бесподобного писателя Стивенсона я не сойду на берег до тех пор, пока температура его не станет нормальной.
— А когда она станет нормальной, месье?
— Подобный вопрос я могу простить только американке! — воскликнул врач и поклонился на манер мушкетера, приветствующего королеву.
— Дорогой доктор, я верю вам и вашему диагнозу относительно кровоизлияния в мозг, а поэтому скажите откровенно: дела мои очень плохи?
— А вот такой вопрос мог задать только англичанин! — восхищенно произнес врач, а Стивенсон поправил:
— Шотландец, месье!
— Это одно и то же, — отозвался врач.
— О нет! — упрямо возразил Стивенсон. — Но об этом больше ни слова. Я приговорен?
— Не знаю, — ответил врач. — Если доживете до завтрашнего вечера, приговор отменяется на неопределенное время. Относительно кровоизлияния я ошибся. Вы крайне истощены.
— Трость в чехле, — сказал Стивенсон.
Врач глазами сделал знак Фенни, и оба они вышли из каюты.
— На всякий случай, мадам: если у вашего супруга есть какие-либо распоряжения, пусть он отдаст их немедленно. Положение скверное, мадам. Ваш супруг шутит и острит, но это ничего не значит, Где лед? Не отходите от больного ни на секунду. Я пройду к капитану.
— Мне, право, нехорошо, дорогая, — сказал он, протягивая к ней руки, — но этот д'Артаньян насмешил меня. Кровоизлияние в мозг! На всякий случай, если действительно когда-нибудь мне станет нехорошо на борту «Каско», похорони меня на острове, не выбрасывай в океан! И на могильной плите сделай надпись: «Роберт Льюис Стивенсон»…
окном что-то мягко плескалось, словно там была ванная и кто-то, очень большой, возбужденно обливался водой, покрякивая и продолжительно вздыхая. «Где я?» — спросил Стивенсон, медленно поворачивая голову на подушке. Ему показалось, что он дома, в своем родном углу, рядом с кабинетом отца, что пора вставать, пить кофе и делать гимнастику, а потом бегать по дорожкам сада вместе с Пиратом. Он вспомнил Кэт Драммонд и понял, что и его дом и Кэт где-то очень далеко от него — в прошлом, в могиле памяти, а сейчас только вспоминаешь о том, что было когда-то и чем не сумел распорядиться так, чтобы воспоминания не жгли, не печалили и не причиняли боли. Он пришел в себя окончательно и спросил: «А зачем и куда я плыву?.. Для того, чтобы жить? Ах да, климат, вечное солнце, лето…» Он громко позвал жену и попросил пить — только для того, чтобы убедиться, что Фенни — это она и есть, а питье — это холодная вода с лимоном. Всё так, как надо: земля вертится, яхта плывет; где-то, еще очень далеко, Самоа, а тут, в двух шагах, Фенни. И где-то там, позади, родина и на земле ее Кэт, если только она жива…
— Кэт… — произнес он вслух.
— Что? — спросила Фенни, подавая ему стакан с водой.
— Не тебя, — нахмурясь, ответил Стивенсон и припал губами к стакану. — Спасибо, Кэт!
— Что с тобой, Луи? — Рука Фенни дрогнула.
— Ничего. Я разговариваю с моим прошлым, Фенни. Разве у тебя его нет?
— Было, — всё поняв, ответила Фенни. — Пей, Луи! Тебе легче?
— Мне легче. — Он посмотрел куда-то поверх ее головы. — Не ревнуй меня к моему прошлому, Фенни. Это очень, очень маленький кружок…
— Но в центре его Кэт, — с ревнивой назидательностью проговорила Фенни.
— И в центре и по окружности, — добавил Стивенсон. — Всё и всюду Кэт. Я не виноват, Фенни. Ты всё же моя жена, а Кэт…
— Что-то побольше, Луи, я это чувствую. Пей, мой дорогой скиталец! Вот скоро мы приплывем, заживем на новом месте, к нам приедут Хэнли, Кольвин; ты будешь писать, ты…
— Фенни, — оживился Стивенсон, — возьми вон те листы и прочти вслух то, что я написал.
— Хорошо, Луи, но я должна посоветоваться с доктором.
— О, святая назидательность! — усмехнулся Стивенсон. — Доктор плывет с нами? Мы уже не на Таити?
— Дней через десять мы прибудем на остров Тарава, Луи. Этот смешной доктор обещал быть с нами до Гонолулу. Там он навестит брата и вернется домой на попутном корабле.
— Ему надо хорошо заплатить, Фенни!
— Он отказался от денег. Он просит твою книгу с автографом.
— О! — воскликнул Стивенсон. — Он чудак! В мире не перевелись чудаки! Значит, я прав, Фенни, — еще нужны романтики, еше нужны сказки, стихи и небылицы. Приведи ко мне доктора, Фенни!
… Принцесса на острове Тарава пожаловала на борт «Каско», она принесла Стивенсону сырую рыбу, разрезанную не поперек, а вдоль, и свернутую колечками. Принцесса — неопределенных лет женщина, вся покрытая татуировкой, — советовала Стивенсону съесть два колечка рыбы, а потом прыгнуть с борта в океан и окунуться.
— И ты, Она, поправишься, — сказала принцесса. Язык, на котором она говорила, состоял из слов английских, французских и немецких, причем английских было больше, что позволило Стивенсону сделать правильное заключение относительно национальности владык острова. Они и здесь хозяйничали с жестоким равнодушием по отношению к туземцам, половина которых вымерла за истекшее десятилетие. Стивенсон преподнес принцессе стихи своего сочинения, — две строфы были приписаны после того, как покорно съел два колечка сырой рыбы и (возможно, что здесь действовало самовнушение) почувствовал себя здоровым, даже и не ныряя в океан. В благодарность за медицинское пособие Стивенсон приказал капитану отправить на берег для нужд туземцев десять мешков сухарей и столько же ящиков с консервами. Капитан отказался исполнить приказание. Он заявил, что запасы идут к концу, во-первых, а во-вторых, он имеет честь сообщить следующее: фок-мачта грозит падением, она сгнила. Необходимо отвести яхту к одному из находящихся поблизости островов и там начать ремонт. Он продлится не менее пяти-шести недель. Рабочие будут есть вдвое больше, — следовательно, о туземцах пока что можно не беспокоиться: всё равно на всю жизнь их не накормишь.
— Так же, как и тех, кто будет ремонтировать мачту, — заметил Стивенсон. — В Гонолулу меня ожидает крупная сумма по переводу английского банка, а также из Америки. Там, в Гонолулу, мы закупим продовольствия столько, сколько требуется, мистер Отис. Извольте выполнять мое распоряжение. — И добавил менее строго: — Поймите, что волноваться мне нельзя, — вредно. Спросите об этом у моей жены, — вы, кажется, верите ей, сэр…
«Каско» встала на ремонт. Старая, полусгнившая фок-мачта была заменена новой. Стивенсон неторопливо трудился над «Владетелем Баллантрэ». Ллойд занимался сбором раковин и растений. Старая миссис Стивенсон и Фенни чинили паруса. В конце декабря 1888 года капитан с грустной миной на осунувшемся от забот лице сообщил Стивенсону, что еще на Таити он получил телеграмму от мистера Мерида, владельца «Каско», в которой капитану Отису предлагается доставить пассажиров своих в Гонолулу и немедленно возвращаться обратно, домой.
— А я? А мы? — обеспокоенно спросил Стивенсон.
— Сэр! Я полюбил вас. Полюбил всем сердцем, прошу верить. Вас и вашу супругу — Фенни, как вы ее называете. Простите! Но хозяин есть хозяин, сэр. Он сообщает, что вы еще в Америке договаривались о поездке не до Самоа, а только до Гавайских островов. Правда? Кроме того, уж если говорить о Самоа, вы, сэр, резко изменили наш маршрут, — по карте мы лезем вверх, далеко от Самоа. В Гонолулу вы без труда найдете себе яхту, — их там очень много. И капитаны, само собою, не такие грубияны, как ваш покорный слуга!
— Я тоже полюбил вас, сэр, — растроганно проговорил Стивенсон. — Вы мужественный, прямой человек! Вы настоящий морской волк, дорогой мистер Отис! Я напишу ваш портрет — в одной из моих книг, конечно!
— Надо торопиться, сэр, — сказал он, вставая. — Путь до Гавайских островов нелегкий. Ветер встречный, и это надолго. В кладовой нашей только солонина и сухари. Двадцать бутылок вина. Консервированный компот. И всё, сэр.
— Что ж, отлично! — произнес Стивенсон. — Сделаем так: откупорим все бутылки и угостим команду.
— Она напьется и захрапит, — угрюмо отозвался капитан.
— И будет храпеть двенадцать — четырнадцать часов, — весело продолжал Стивенсон. — А потом примется за работу; иными словами — яхта будет готова к отплытию. Итак, сэр, отплываем двадцать восьмого декабря. В пути будем питаться солониной, сухарями и компотом. Святым в пустыне, сэр, было много хуже.
— Я никогда не завидовал святым, — буркнул капитан. — На Гавайских островах, сэр, я должен закупить продовольствие для команды, чтобы не переплачивать в этой столице — Гонолулу. В Гонолулу воображают, что они своего рода тихоокеанская Англия. Напрасно, сэр, так часто курите! Завели бы себе трубку, — с нею повозишься! Запустишь крючок, а оттуда вонючий кисель ползет! Гадость, сэр! Святые не курили!
— Я никогда не завидовал святым, — сказал Стивенсон и расхохотался.