Глава пятая
Усталый охотник
К привычному и уже ставшему неощутимым запаху океана вдруг примешался острый и клейкий аромат каких-то растений. Фенни сказала, что это ваниль, но Ллойд принялся спорить, утверждая, что ванильное дерево сейчас еще не в цвету и, следовательно, ветер принес какой-то другой запах. Стивенсон сказал, что так должна пахнуть жизнь на острове Уполо, что вот этот аромат знаком ему давно, — он снился, он мог вызвать его напряжением воображения и неких внутренних сил, хорошо знакомых каждому человеку.
— Запах снился? — рассмеялась Фенни. — Не понимаю, как может присниться запах! Снятся предметы, целые сцены, люди и звери, но запах…
— Мне тоже иногда снятся запахи, — сказал Ллойд и взял отчима под руку. — Не далее как вчера мне снился запах мыла, которое я покупал в Сан-Франциско. Я проснулся и поднес к носу пальцы.
— Фантазия! — расхохоталась Фенни, театрально хлопая себя по бедрам. — Может быть, вам снятся даже мысли — и свои и чужие!
— Представь себе, — совершенно серьезно произнес Стивенсон, — чужие мысли я вижу во сне очень часто.
— Простите, сэр, — вмешался в беседу и капитан, — но всё то, о чем вы говорите, хорошо знакомо и мне. Чужие мысли — это самое обыкновенное из того, что может видеть во сне человек. Простите, сэр, но я очень люблю разговоры на эту тему.
— Целый музей фантазеров и чудаков! — воскликнула Фенни.
— Да продлит господь бог жизнь всех чудаков и фантазеров! — медленно, как заклинание, проговорил Стивенсон и внезапно предложил Ллойду искупаться.
Фенни ахнула.
— Искупаться? — задыхаясь от удивления и испуга, произнесла она. — Кинуть себя в пасть акулам? Утонуть? Отстать от корабля и погибнуть?..
— Искупаться было бы очень недурно и кстати, — сказал капитан. — Я прикажу замедлить ход моего «Экватора». Окунуться раз-другой… Я прикажу спустить трап, мадам.
— Сумасшедшие, — в сердцах кинула Фенни и, демонстративно вскинув голову и шлепая босыми ногами по палубе, скрылась в каюте. Стивенсон хитро подмигнул пасынку и заметил, что грозовая туча постояла над головой и ушла, — значит, теперь можно…
— Ушла в обратную сторону, — шутливо добавил Ллойд и, обратясь к капитану, попросил отдать приказание, чтобы ход «Экватора» был чуть замедлен.
Спустя минут десять — двенадцать Стивенсон, Ллойд и капитан стали раздеваться. Фенни на секунду выглянула из каюты, ахнула и снова скрылась.
— Что они делают, что они делают! — пожаловалась она миссис Стивенсон. — Воздействуйте на них, умоляю вас! Я бессильна, они ни во что не ставят меня!..
— Они мужчины, — ответила на жалобу миссис Стивенсон, — они знают, что им делать. Сейчас я воздействую на них, сию минуту.
И с порога каюты она крикнула в ту сторону, где копошились, посмеивались и перебрасывались шутками ее сын, Ллойд и капитан:
— Джентльмены! Если вода теплая, оставьте и для меня местечко в океане!
— Есть местечко и для тебя, мама! — отозвался Стивенсон. — Мы намерены плыть до самого острова! Ллойд уже вручил визитные карточки всем акулам!
— Возьми мою, Луи! — крикнула миссис Стивенсон после того, как раздался короткий, певучий всплеск: с трапа в океан бросился Ллойд, а Стивенсон выжидающе стоял на трапе, подняв над головой руки.
— Предупреди, мама, Фенни, — негромко сказал он, — чтобы она спряталась под койку: все акулы только и ждут ее появления, они ненавидят Фенни — представительницу англо-американских гостиных! Обожаю тебя, мама, — ты настоящая женщина! Раз, два, три!
Всплеск, и еще всплеск, а спустя пять-шесть минут все пловцы по очереди выбрались из воды и по трапу поднялись на палубу. Стивенсон проделал несколько гимнастических упражнений, а потом стремительно прошел к себе в каюту, сел за маленький, ввинченный в пол столик, из бювара достал чистые листы бумаги, в руки, взял карандаш.
— всегда понадобится некий элемент раздражения, какая-то доля тоски и горечи, изображение человека вскользь и всегда кстати — человека отважного, здорового, протестующего: почти автопортрет.
Сегодня проза не получалась, не слушалась, выбивалась из ритма, но слова, эта ветхая одежда мысли, располагалась в рисунке свободного, белого стихотворения.
«Мысль сама выбирает форму, — сказал себе Стивенсон. — И если стихи — пусть будут стихи… Являйтесь, приходите, располагайтесь, как вам угодно, леди и джентльмены!» — обратился он к мыслям своим, привычно надевающим наиболее удобную для себя одежду.
Корабль плывет по спокойным волнам океана.
Солнце плавится за горизонтом, а корабль плывет.
Среди гор, океана, облаков и людей.
Он встретил лису, крокодила, слона и тигра
И никого не убил; он сказал им: «Живите!» —
И они восхищенной походкой ушли в свои дома,
…
«Да, ну а что же люди? — задал себе вопрос Стивенсон, когда нечаянные мысли в прихотливой геометрии поисков уже отыскали для себя форму, а с нею и обрели ясность и точность того, о чем и что предстоит сказать. — Что же люди? Постарайся, Лу, постарайся! Тебя никто не торопит, на остров мы прибудем часа через два, не раньше. Мама — всё та же, и добра и нежна. Фенни — всё та же, и не хочет быть доброй, и нежна не той нежностью, о какой я тоскую. Ллойду безразличен отчим; Ллойд любит Стивенсона прежде всего и уже только потом своего отчима… Ну, а что же люди? Они должны что-то сказать, о чем-то спросить…
Но люди ожидали охотника с богатой добычей,
Они заранее приготовили для него, улыбки и жесты.
Они хотели благодарить охотника
Привел в селение живого слона,
Хитрую лису и принес шкуру крокодила.
Людям всегда что-то нужно от охотника,
Даже и от усталого охотника…
— Но он им ничего не принес, — рассмеялся Стивенсон, отбрасывая затупившийся карандаш и беря остро отточенный, новый. — Ничего — из того, чего они ждали. Но
Охотник принес им песни, стихи, баллады,
Несколько сказок и длинную повесть о мужестве.
Он предложил людям себя самого и бросил ружье на землю;
Он сел на камень и приготовился к рассказу.
… Их было сорок — и ровно тридцать
Повернулись и ушли, а те, что остались,
А как по команде сказала ему:
— Ты не умеешь стрелять, ты не охотник!
— ты принес их обратно.
Ты боишься выстрелить, ты враль, фантазер, бродяга!
— Браво, Лу! — воскликнул Стивенсон и, отбросив карандаш, довольно потер ладонь о ладонь. — Еще строка, две — и ты скажешь то, что останется и после твоей смерти! И посвятим это Фенни!
И охотник ответил всем этим людям:
— Уйдите, оставьте меня одного,
Нет, не одного, но в компании с тиграми, слонами и ветром,
С хитрой лисой, которая сплетничать будет
Всем и каждому о том, что усталый охотник
А она за это…
Стивенсон задумался: что же она за это? Думал он недолго, — еще полминуты, и рука его размашисто написала:
…называет его избранником, —
Нисколько не возвышая над людьми,
Стивенсон еще с минуту держал карандаш над бумагой, а потом вслух прочел написанное с начала, поправил некоторые слова, максимально уплотнил свою недлинную поэму в полупрозе и написал в конце: «Тихий океан, на борту „Экватора“, число и месяц забыл, год 1889-й. Роберт Льюис Стивенсон».
— Ты хочешь погубить всех нас, безумец! Что будет с нами, если умрет Луи? Представь, что он утонул…
— Представил, — покорно отозвался Ллойд.
— Это скандал — скандал на всю Европу, — назидательно продолжала Фенни, трагически прикрывая глаза и вытягивая шею. — Во всех газетах напишут, что мы не уберегли великого романтика!
— Стивенсон не романтик, мама, — мягко поправил Ллойд. — Он реалист, а если романтик, то совершенно новой формации. Ему чужда театральная напыщенность романтиков нашего века. Мой дорогой Льюис устремлен в будущее, он…
— Он после купания сидит у себя в каюте и трясется в ознобе, — грозя сыну пальцем, сказала Фенни. — Или лежит на койке. Зайди, Ллойд, посмотри, что с ним. Надо же придумать — нырять в Тихом океане! За час до прибытия! Позови ко мне капитана; я намерена поговорить с ним всерьез!
— Не делай, мама, глупостей! — запальчиво произнес Ллойд. — Капитан корабля — полновластный хозяин! Его приказания — закон.
— Даже и в том случае, когда он потворствует болезненным склонностям своих пассажиров? — прищуриваясь, спросила Фенни.
— На «Экваторе» нет пассажиров с болезненными склонностями, мама, — горячо возразил Ллойд, а про себя подумал: «За исключением одной пассажирки…» — На нашем судне все здоровы, и наиболее здоровый из всех — мой дорогой Льюис!
— Поди посмотри на этого здорового, — упрямо вскидывая голову, проговорила Фенни, закуривая папиросу. — Посмотри, а потом скажи мне, что ему нужно. Иди, Ллойд! Жду тебя через пять минут.
Ллойд пришел к матери спустя четверть часа и доложил, что ее муж, а его отчим, чувствует себя превосходно и намерен искупаться еще раз.
— У него температура, мама, — именно та, которая ему так необходима!