Глава четвертая
«Остров сокровищ»
Пошли сильные дожди, потом зашумели ливни, и нельзя было выходить из дому. Стивенсон и Ллойд занялись сочинением «Острова сокровищ». Часть первая, получившая название «Старый пират», была окончена в одну неделю, и Стивенсон прочел ее Фенни и Ллойду после обеда. Фенни, азартно аплодируя, сказала, что с нею и ее сыном всегда добрый, отзывчивый и чуткий Луи поступил необыкновенно жестоко: заинтриговал и закрыл тетрадь. Прочел фразу: «Ливси, — ответил сквайр, — вы всегда правы, — я буду молчать, как могила» — и расхохотался. То же сделал и Ллойд. И только Фении, большой ребенок, капризно ударила салфеткой по тарелке к не шутя произнесла:
— Бесстыдники! Увлечь старую даму и бросить ее на пороге таких интересных событий! Не надо было и читать, если у вас, сэр, нет продолжения?
— А я знаю, что будет дальше, — сказал Ллойд и захлопал в ладоши. — Все герои отправляются на таинственный остров и…
— Ну и что же? — сдерживая усмешку, спросил Стивенсон. — Напрасно воображаешь, что тебе что то известно, — ты ровно ничего не знаешь, мой дорогой!
— Они найдут сокровища, — неуверенно произнес Ллойд.
— Об этом надо подумать, — уже думая об этом, отозвался Стивенсон. — Ради одних сокровищ нет смысла писать книгу, нет нужды посылать экспедицию. Не кажется ли тебе…
— Мне кажется, — перебила Фенни, — на пути к этому острову должны произойти какие-то важные события. Что-то случится. Тот, от имени которого ведется повествование, окажется в такой беде, что…
Стивенсон сказал: «Гм» — и закусил губу. Очень хорошо, что он прочел первую часть, проверил на догадке и воображении читателя свою фантастическую конструкцию. Один из слушателей видит конец, последнюю страницу. Другой заинтересован серединой повествования, и, видимо, его интригует самое действие, в котором, естественно, должно быть много узелков. Гм… Требования возрастов… Следовательно, необходимо так накрыть стол и расставить блюда с кушаньями, чтобы довольными остались все приглашенные.
— Не хочешь ли, чтобы на корабле подрались? — спросил Стивенсон пасынка.
— Драку я люблю, мой дорогой Льюис!
— Поменьше драк, ради бога, поменьше драк! — поморщилась Фенни.
— Одна хорошая драка в самом конце, — сказал Ллойд.
— А в середине? — спросил Стивенсон, уже нечто обдумывая, прикидывая, наблюдая за поведением характеров, о чем ни слова не было сказано заказчиками. Стивенсон понимал, что даже драка — это уже характер, наиболее экспрессивный и по-своему ретушируемый в воображении читателя. Гм… Характеры. Слагаемые поступков… Поведение героев…
— Возьмите вот это яблоко, — предложил Стивенсону Ллойд и кинул отчиму продолговатую, похожую на грушу, «шотландку».
— Как хорошо, что я догадалась купить их целую бочку, — вскользь заметила Фенни. — У нас, в Америке, яблоки невкусные. Да, — спохватилась она, — в середине, пока идет корабль, я бы сочинила… Гм,.. что бы я сочинила?
Стивенсон порывисто поднялся с кресла и ушел к себе. «Спасибо, дорогие читатели, — вы подарили мне бочку с яблоками! Эта бочка с яблоками поразит вас там, где вы этого и не ожидаете. Так, так, так… Не позабыть, не растерять… Порядок и названия глав меняются. „Что я услышал, сидя в бочке из-под яблок“ будет приблизительно одиннадцатой главой, а та, где военный совет (так мы ее и назовем), последует за криком с вахты о том, что показалась земля».
Стивенсон сел и начал писать, посмеиваясь в пушистые, мягкие усы, левой рукой поглаживая правую, рассматривая крупные, частые веснушки на обеих руках.
«Воображение читателя приковано к судну, — подумал он. — Ну, а я высажу его на сушу. Это будет и неожиданно и кстати».
Написал несколько фраз и вернулся к первой, в новой части, главе, выбрасывая одни слова и заменяя их другими, тщательно наблюдая за тем, как складывается ритм, как дышит предложение, нет ли где случайно затесавшегося в хорошую компанию точных слов одного какого-нибудь словечка из тех, что всегда требуют помощи двух и даже трех прилагательных.
— До острова сокровищ еще очень далеко, — сказал и себе и воображаемой аудитории своей Стивенсон. — Потерпите, друзья! Вы будете вознаграждены.
Если бы не кашель! Если бы не дожди, ливни, грозы! Если бы не нетерпение Ллойда и Фенни! Они стучат ежечасно в кабинет и спрашивают:
— Сегодня будет чтение?
— Сегодня не будет, — отвечает Стивенсон. — На море буря. Весь экипаж корабля…
Не договорил, — за дверью поскрипывают ботинки Ллойда, посвистывает шелковое платье Феини. «Сейчас я им…» — усмехнулся Стивенсон и крикнул:
— Пиастры! Пиастры!
— Что это значит? — спросил Ллойд.
— На корабле есть клетка, а в ней попугай, — ответил Стивенсон. — Завтра всё узнаешь. А сейчас возьми своих оловянных солдатиков и поиграй с ними!
На следующий день после обеда Ллойд горько и неутешно плакал, а Фенни всерьез гневалась на мужа, отказавшегося читать новые главы романа.
— Но они еще не готовы! — оправдывался Стивенсон, взглядом — кротким и светлым — прося прощения у Ллойда. — Я недоволен своей работой, дорогие мои! Получился сумбур, я несколько убыстрил повествование — и фразы побежали, как дети из школы!
— А они должны чинно шагать, как в школу? — буркнул Ллойд.
Стивенсон молча поклонился и направился к себе в кабинет.
— Пиастры! Пиастры! — сказал он, поддразнивая жену и пасынка. — До завтра! Меня нет дома! Всем говорите, что я уехал, и надолго!
О, как он работал! Он не хотел обманывать ни себя, ни читателей. «Я возгордился, — писал он Кольвину, — я нащупал правильный ход повествования, я обошел, где надо, всех морских писателей, и я докажу, что Дюма напрасно приглушил поиски сокровищ в своем „Монте-Кристо“; самое интересное — это поиски, а не то, что случилось потом. Мы знаем, что деньги портят человека, а потому я только за первую половину одной из сильнейших страстей. Вторая почти всегда безнравственна, всегда лишена элемента воспитательного, морального. Подумайте — я моралист!.. Нет, прежде всего я художник, но мне не припишут корысти и лжи. Сокровища в моем романе будут найдены, но и только. Господи, помоги моим героям доплыть до острова!..»
Они доплыли, нашли сокровище, но это случилось на тридцатые сутки ежедневных послеобеденных чтений. Предпоследнюю главу слушали сэр Томас, Хэнли и Кольвин, — Стивенсон кратко рассказал им содержание того, что он уже прочел жене и пасынку. Кольвин спросил, когда будет готова последняя глава.
— Согласен ждать месяц, два, — заявил он и, узнав, что она уже написана и будет прочитана завтра, обнял своего друга за талию и увлек его в бурный, стремительный вальс, который сам же и насвистывал. Сэр Томас в такт трубил в кулак, а Хэнли колотил костылями по гулко дребезжащему стулу. В гостиной бесновался Ллойд — он перепрыгивал через кресла, столы и столики и кричал:
— Завтра! Завтра! Пиастры! Йо-хо-хо и бутылка рому! Да здравствует мой дорогой Льюис!
— Да здравствует Роберт Льюис Стивенсон! — провозгласили на следующий день слушатели, когда была дочитана последняя глава, кончавшаяся двумя строчками стихов:
Они потонули в пучине морской[5].
— И это всё? — обиженно спросил Ллойд, перебивая взрослых, уже начавших лестные для автора романа споры по поводу сюжета, характеров и стиля… — Нет, мой дорогой Льюис, нужно что-то еще…
— Он прав, — вмешалась Фенни. — Ллойд говорит от имени миллионов читателей. Они потребуют полной ясности, точного окончания.
— Леди! — воскликнул Хэнли, чуточку охмелевший от выпитого вина. — Я лучшего мнения о миллионах читателей, клянусь манжетами великого Шекспира! Роман окончен. Но он продолжается в воображении благодарного, взволнованного, счастливого и…
— Строк двадцать согласен прибавить, — задумчиво, с отсутствующим взглядом проговорил Стивенсон. — Ллойд прав. Мой дорогой Кольвин, возьмите карандаш, — во мне что-то уже шевелится, слова наплывают, и я ничего не могу поделать с ними. Пишите, друг мой…
Ллойд вызывающе посматривал на взрослых. Фенни поцеловала его в голову, вздохнула от переполнявших ее материнское сердце нежности и гордости и влюбленно улыбнулась мужу.
— Пишите, друг мой, — повторил Стивенсон. — «Каждый из нас получил свою долю сокровищ. Одни распорядились богатством умно, другие, напротив, глупо, в соответствии со своим темпераментом. Капитан Смоллет оставил морскую службу. Грэй занялся изучением морского дела. Теперь он штурман и совладелец превосходного, хорошо оснащенного судна. Что касается Бена Ганна, он получил свою тысячу фунтов и истратил их все в три недели, или, точнее, в девятнадцать дней — на двадцатый день он явился к нам нищим. Сквайр сделал с Беном именно то, чего…»
— Конец для глупых мальчишек, — недовольно промычал Хэнли. — Бабушка умерла, дедушка женился, лошадь ускакала, из трубы пошел дым, нищий напился пьяным и сломал себе шею…
— Вы ничего не понимаете, сэр, — с превеликой дерзостью прервал Хэнли Ллойд. — Мой дорогой Льюис знает, что делает. Попробуйте сами сочинить такую историю!
— Пиастры! Пиастры! Пиастры! Три раза, Кольвин! — И добавил устало: — Конец. Больше ни слова. Аминь!
Дождь яростно барабанил по стеклам окон, завывал ветер, постепенно переходя в ураган. Кольвин и Хэнли не смогли выехать в Лондон, — сильная буря прервала железнодорожное сообщение, остановила поезда, сорвала с якорей суда вбухте и гавани. Стивенсон стал кашлять, ноги его подкашивались.
— Это мне надоело, — сказал он Фенни. — Опять придется ехать в Давос, или я умру. За что это мне? Разве я так плох, так грешен, кого-нибудь убил?
— Это тебе за твой талант, — сказала суеверная Фенни и отдала приказание слугам готовить чемоданы и саквояжи. Стивенсон затосковал. Опять надо куда-то уезжать, жить в чужих домах, работать не тогда, когда хочется, ждать, когда спадет температура и можно будет ходить, не опираясь на палку…
воображаемого мира обогащала мир реальный, не оскорбляя его и не исправляя, но излечивая от многих недугов человека, не желавшего мириться с действительностью, которая настойчиво взывала о переустройстве. Остров сокровищ был выдумкой, но эта выдумка воспитывала и тренировала мечту человека о будущем — своем собственном и детей своих. Ослепительной сменой картин, необычайностью происшествий и поступков героев Стивенсон сознательно преподавал — в форме наилучшей — веселую науку послушания своим чувствам, направленным в будущее.
— Ллойд был счастлив, слушая главы моего романа, — вслух говорил Стивенсон, бродя по пустынному, закутанному в туман саду. — Счастливы были и взрослые, и больше и сильнее всех я сам. Где-то далеко-далеко есть остров сокровищ, — пусть думают о нем, а я еще прибавлю соли, пряностей и солнечного блеска!
Может быть, в самом деле где-нибудь далеко-далеко отсюда существует остров сокровищ… Маленький Лу верил в это. Юноша Луи не сомневался в том, что на свете много тайн и загадок. Взрослый Роберт Льюис Стивенсон не мог жить без ощущения какого-то особого населенного мира в собственной своей фантазии, и этот мир несомненно преображал подлинную реальность, и эти два мира соединялись в один, друг другу не мешая, а, наоборот, взаимно обогащаясь и расцветая.
Стивенсон поднял голову, взглянул на зеленую лучистую звезду над садом, глубоко вздохнул. Вспомнил о непотушенной лампе в своем кабинете, о неплотно прикрытой двери, ведущей в комнату Ллойда, и торопливо зашагал к дому.
Ллойд ворочался в постели, — то ли ему что-то снилось, то ли он еще не спал. Стивенсон негромко окликнул его.
— Что, мой дорогой Льюис? — отозвался Ллойд.
— Пиастры! Пиастры! Пиастры! — глухим голосом выходца из театрального люка проговорил Стивенсон. — Тебе будет интересно. Ты у меня не заснешь до послезавтрашнего утра!
— Никогда не буду спать, — хихикая и ухмыляясь, ответил Ллойд. — Вот встану и буду плясать!
— Сумасшедшие! — прикрикнула проснувшаяся Фенни. — Немедленно замолчите! Завтра мы уезжаем! Безумцы!
— Пиастры! Пиастры! Пиастры! — деланно сонным голосом пробормотал Ллойд. — Пятнадцать человек на сундук мертвеца!..
— Йо-хо-хо и бутылка рому! — добавила Фенни и расхохоталась.
В Давосе Стивенсон переписал «Остров сокровищ». Спустя два месяца роман уже читали миллионы англичан — взрослых и школьников. Имя Стивенсона сразу стало известным всему миру. «На небе нашей литературы, — писала критика, — взошла новая звезда первой величины».
«А вы не забыли меня? — спросила Стивенсона первая же фраза в коротком послании, которое ему переслал сэр Томас. — Почаще вспоминайте несчастную Кэт Драммонд! Может быть, всё случилось для Вас к лучшему: женившись на мне, Вы, наверное, не написали бы „Остров сокровищ“. Эту книгу я прочла три раза. Пиастры, пиастры, пиастры, дорогой Луи!..»
Много писем из всех городов Великобритании, много рецензий и критических статей в газетах и журналах Франции, Германии и Америки. И одновременно с этими приятными, лестными вестями нечто такое, от чего Стивенсону стало больно: на третьей странице похвала его роману, а на первой — официальное сообщение о подавлении восстания в далеком Трансваале. Горсточка мужественного народа задушена англичанами. Газеты празднуют «победу».
— Не победа, а подлость, — дрожа от гнева, сказал Стивенсон. — Подлость со стороны британцев, а победа всё же на стороне буров. О, как осрамились англичане!..
«Мне стыдно и больно, — писал Стивенсон в своем письме-протесте, — я всем сердцем приветствую борцов за независимость — гордый народ Трансвааля! Пушками ничего не докажешь, и я никогда не встану в ряды угнетателей…»
Это письмо Стивенсон вручил Фенни, заявив, что она должна немедленно отправить его в редакцию наиболее известных английских газет. Фенни сказала: «Хорошо, Луи, будет исполнено».
— оно, как думала Фенни, не на стороне восставших буров. Роберт Льюис Стивенсон художник, а не политик. Что он понимает в политике? Куда и зачем он суется? Глупо писать протесты. Благородство — это очень хорошо, но семья, здоровье, литературная карьера прежде всего, а потому…
Протест Стивенсона не был опубликован.
Фенни не отправила его по назначению, и Стивенсон никогда не узнал об этом…
5. Перевод Н. К. Чуковского