Глава третья
Голова на блюде
В книжном магазине Берроуза на Лейт-стрит Луи купил повести и рассказы Достоевского и роман Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре». Имена этих писателей Луи слышал впервые.
Русский писатель (перевод его рассказов на английский язык очень хвалила одна большая лондонская газета) с такой громоздкой, трудно произносимой фамилией с первых же страниц очаровал и увлек Луи. Бедные, несчастные люди; их радуют ничтожные вещи, пустяки, у них так мало тепла и света, они больны и одиноки!.. Русский писатель назвал свою повесть в письмах так: «Бедные люди», но следовало бы назвать ее иначе, а именно — «Хорошие люди». Варенька и Макар Девушкин потому и бедные, что они хорошие, лучше всех, а этот мистер Быков не сделает Вареньку счастливой — потому что он недобрый, сухой человек, он любит себя, а не Вареньку. Он похож на мистера Блэндли.
— Что же будет теперь с Макаром Девушкиным? — опечаленно спросила Камми, когда было дочитано последнее его письмо к Вареньке.
Луи ответил, что Макар Девушкин, наверное, покончит с собою, иного выхода у него нет. Камми согласно кивнула головой и добавила, что судьба Вареньки тяжелее, — она выходит замуж за нелюбимого, а это самое страшное для девушки, независимо от того, русская она или англичанка, француженка или немка.
— Макар тоже женится. С горя, — сказал Луи.
На следующий день, наскоро и кое-как приготовив уроки, Луи отправился в кухню и до полуночи вслух читал «Неточку Незванову». Стряпуха Полли и Камми были растроганы необычайно; они просили Луи читать медленнее и не так громко, а садовник Ральф заявил, что все вообще сочинители должны писать так, чтобы люди радовались, чтобы они улыбались, а не плакали. Однако, когда Луи сказал: «Конец», Ральф попросил прочесть еще две-три страницы. Луи ответил на это, что дальше идет новая повесть — «Белые ночи», а «Неточка Незванова» уже окончилась, хотя, конечно, она совсем не окончилась, русский писатель почему-то не пожелал писать дальше.
— Он писал перед смертью, — предположила Камми. — Я все понимаю, — ему помешала смерть.
— Запутался и не сумел выбраться, — сказал Ральф.
Луи рассердился на садовника и посоветовал ему читать воскресные приложения к газете «Эхо», — там печатают повести и рассказы с благополучным концом, в этих газетных сочинениях целуются на каждой странице, пьют вино и едят жареных куропаток в каждой главе, говорят глупые вещи, и вообще чепуха. Камми заметила: «На то и воскресенье».
— Почитай еще Диккенса, — сказал Луи садовнику. — У этого писателя героям тоже невесело живется.
— Грустный сочинитель, — неодобрительно заметил Ральф.
— Нет ли книги про кладоискателей? — спросила Полли.
— Я знал одного кладоискателя, — отозвался на этот вопрос Луи. — Он рыл, рыл и вырыл…
— Мешок с золотом, — сказала Камми.
— Череп и кости, — подчеркнуто произнес Луи. — И записку в шкатулке, а там сказано: «То же будет и с тобой, будь здоров».
— Кладов много, — сказала Полли и для чего-то посмотрелась в зеркало, оправила полуседые волосы, пальцем надавила на бородавку подле левого глаза,
— Я расскажу вам про одного кладоискателя, — проговорила Камми, а сама клюнула носом и широко зевнула. Часы показывали двенадцать минут первого.
— Пора спать, — недовольно буркнул Ральф, украдкой зевая и почесываясь. — Попадет нам от сэра Томаса! И Луи подводим…
— Завтра начнем Жюля Верна, — пообещал Луи. — Очень жаль, что всем вам хочется спать, очень жаль. Про книгу Жюля Верна мне говорили в школе, — страшно интересно, много приключений и есть про клады. А я совсем спать не хочу! Я сейчас пойду гулять — возьму с собой Пирата…
— Пират теперь ночует в кабинете сэра Томаса, — заметил Ральф.
— А сэр Томас работает, — добавила Полли.
— Папа всегда ложится в два часа. Что ж, подожду.
— он улыбается и лукаво подмигивает Полли, а та переглядывается с Ральфом. Садовнику не очень-то подмигнешь, он человек положительный, серьезный и фамильярности не потерпит. Он пальцем показывает Полли на стенные часы и кивает головой в сторону Луи, затем сурово сдвигает брови и слегка топает ногами, что означает: вот так поступит сэр Томас, если…
Открылась дверь, и порог переступил сэр Томас. Вид у него сонный, волосы взлохмачены, коричневый сюртук помят. Он оглядел каждого, затем сердито сдвинул брови, вздохнул и сказал, обращаясь к сыну:
— Последний раз говорю тебе: ты должен быть в постели не позже полуночи. Слышишь?
«Папу можно умилостивить шуткой», — подумал Луи и ответил:
— До полуночи, папа, чуть больше двадцати трех часов. Если хочешь, я лягу без четверти в двенадцать.
— Ты что тут делал? — сдерживая смех, спросил сэр Томас.
— Учил уроки, папа. Камми уже понимает уравнение с одним неизвестным, а Полли отлично склоняет, спрягает и вообще не делает ошибок. Я их учу, папа.
— Так, — вздохнул сэр Томас. Ему очень хочется улыбнуться, но надо подождать. Еще один вопрос, и тогда…
— А каковы успехи Ральфа? — медлительно произнес сэр Томас.
Луи прикусил язык. Ральфа в эту историю впутывать нельзя, — Ральф всегда на стороне хозяина, а хозяин для него высочайший авторитет: сэр Томас строит маяки, которые, по выражению садовника, светят человечеству.
— Ральфа, папа, — после продолжительной паузгл, идя, как говорится, ва-банк, произнес Луа, — я выставил из класса. Ральф не верит ни одному слову в учебниках, он умничает, папа! Он утверждает, что земля квадратная и во всех углах водятся крысы и мыши. Педагогический совет оставляет Ральфа на второй год в четвертом классе, папа.
— У меня, сэр, больная печень, и мне вредно слушать сочинения о страданиях человека! Я так расстроен, сэр, что охотно выйду из класса еще раз!
— На улице ветер, — простодушно заметила Полли и участливо вздохнула.
— А у Ральфа печень и больные кости, — добавила Камми.
— Дорогие мои друзья, — растроганно произнес сэр Томас. — Я очень люблю всех вас, очень люблю! — он приложил руки к сердцу. — Я ценю вашу преданность мне и любовь к моему сыну. В доказательство всего мною сказанного я разрешаю вам не работать в эту субботу, — вы свободны с вечера в пятницу до утра в понедельник. А Луи, — он поцеловал сына в лоб, — все же должен идти спать…
… Пренеприятная, смешная история: вечером в пятницу Камми отправилась к своему брату — на окраину города. Ральф пошел в собор (садовник — большой любитель органа), а оттуда намерен был заглянуть на двое суток к своей сестре. Стряпуха Полли привела кухню в парадный вид и уехала в пригородное изменив Стивенсонов, — кухарка глухой мисс Бальфур справляла сорок шестую годовщину своего пребывания на белом свете. А в воскресенье миссис Стивенсон напомнила мужу, что вечером у них традиционный раут, уже приглашены семья Аллана Стивенсона, домашний врач Хьюлет, инженер-кораблестроитель Дик Айт, председатель суда.
— Необходимо иметь в виду, что в кухне пусто, как ночью на кладбище, — весьма и весьма к случаю привел сэр Томас популярную шотландскую поговорку.
— И как в твоей голове, — не менее кстати заявила миссис Стивенсон. — Отпустить Полли, когда у нас раут! Что ж, попросим Камми.
— Камми приглашена на раут у своего брата, — заметил Луи. Ему было весело, он любил, когда в доме что-нибудь случалось.
— Остроумно, — опечаленно произнесла миссис Стивенсон. — Придется бежать в таверну «Дикий слон» и надеть на Ральфа передник и колпак.
— Ты можешь сделать это только в понедельник, мама, — сказал Луи.
— Я, кажется, заболею, — серьезнейшим тоном проговорила миссис Стивенсон.
«Что я наделал!» — говорил взгляд отца. «Нет безвыходных положений!» — сказал взгляд сына.
— Я слягу, — пригрозила миссис Стивенсон. — Всё это хорошо в романах, но в жизни… Нет, я слягу!
— Тогда раут превратится в визит соболезнования, — сказал Луи и предложил следующий выход: он, Луи, исчезнет из дому; его начнут искать; папа уедет в Глазго, мама неизвестно куда, двери дома будут на замке. У входа в дом сядет Пират, на его шее будет доска с объявлением: «Луи исчез, родители в панике».
Миссис Стивенсонпотребовала нюхательной соли, успокоительных капель и грелку.
— Вы, сэр, ребенок, — укоризненно произнесла она, адресуясь к мужу. — Вам уже сорок лет. Вы известнейшее лицо не только в городе. Что вы наделали! Отпустить всех слуг в такой день!..
— Они нас любят, а любовь требует вознаграждения, — несмело проговорил сэр Томас. — В нашей семье, хорошо помню, случались рауты без приглашения к столу.
— В вашей семье выходили на поединок с привидениями и дрессировали мышей, — насмешливо произнесла миссис Стивенсон. — В моей семье не было сумасшедших, сэр! Стыдитесь! Инженер с большим именем, оптик, строитель маяков, член ученых обществ, преподаватель университета — и вдруг такой непозволительный, непростительный поступок! И вам не стыдно?
— он совершил нечто необдуманное, глупое, но мир от этого не погибнет, потолок в доме на головы не упадет, все будут живы и здоровы. Раут можно отменить.
— пригласить стряпуху из конторы по найму прислуги — пришла в голову супругам только ночью.
— Поздно, — сказал сэр Томас, — завтра контора закрыта…
— Будет страшно интересно, — шепотом осведомлял о чем-то Луи своего двоюродного брата. — Другого такого случая не дождешься, Боб. Это будет как в романе Понча. Там, если ты помнишь, отец Дика чуть не умер, а мать сошла с ума.
— Ребячество, — пренебрежительно отозвался Боб. — Тебе сколько лет, восемь? Не наше дело соваться во все эти рауты, балы и приемы. Дядя Томас будет рвать на себе бакенбарды, а тетя…
— У моих родителей характер типичных бриттов, — заявил Луи. — Преподнеси им на блюде мою голову, и они спросят: «А где же всё остальное?» Раута не будет. Председатель суда, наверное, проиграл бы и на этот раз. Папа этого не хочет. Я хочу смертельно. Но вся наша прислуга отпущена до понедельника. Итак, завтра ровно в пять жди меня у таверны «Золотой якорь». Ой, уже третий час ночи! Погоди, я выпущу тебя через кухню, оттуда в сад. Пирату дай вот этот кусочек сахара. Всё запомнил? Надо, чтобы было человек пять, не меньше.
В воскресенье вечером на углу Лейт-стрит и Северной авеню на Луи напали пять неизвестных. Все они были в черных, перекинутых через левое плечо плащах, в красных полумасках. Луи отчаянно отбивался, но — что можно сделать одному против пятерых! Нападающие избили Луи, и — о наглость! — на виду собравшихся эдинбуржцев прикрепили к его куртке записку, в которой буквально было сказано следующее: «Лига отважных канатоходцев предупреждает родителей Луи Стивенсона: если они к вечеру завтрашнего дня не опустят в дупло вяза, что растет на пляже, миллион фунтов стерлингов, оба — и муж и жена — будут расстреляны из полевых артиллерийских орудий местного гарнизона».
Луи был доставлен в больницу. Первым навестил его Боб.
— Это свинство, — шепнул ему Луи на ухо, — твои приятели дрались взаправду! Они мне посадили синяк под глазом и здорово отбили бока. Кто их просил об этом? Сказано же было, чтобы только размахивать руками и делать вид, будто бы… Уходи, Боб, я вижу маму и папу!
— она сказала:
— Здесь только канатоходцы, а где же настоящие разбойники? Угости их, Луи, завтра в таверне «Примерный школяр», они заслужили это! Где у тебя сильнее всего болит?
— Везде болит, мама! Они били меня по-настоящему, дураки и болваны!
Сэр Томас поцеловал сына и срывающимся от волнения голосом проговорил:
— Воистину в твоих жилах течет кровь Роб Роя! Только впредь не выдумывай подобных историй!
— Папа, посиди подольше! Гости всё равно извинят тебя, раз такая неприятность! А врачи поставили диагноз: сильное нервное потрясение…
— Врачи здесь очень хорошие, — сказал сэр Томас. — А гости — они всё равно придут, Луи. Они все здесь — все до одного! Боб постарался, известил их всех.
Сэр Томас усмехнулся и, подмигнув сыну, добавил:
— Раут переносится из нашего дома в больницу.
Минут двадцать сидел подле постели Луи дядя Аллан. Прощаясь с племянником, он поцеловал его в щеку и негромко произнес:
— Никому не говори, но придумано неплохо!
поклонился.
— Будет исполнено, сэр! — сказал он.
Свыше трех часов продолжалось паломничество всех тех особ, что обычно являлись на раут к Стивенсонам. В начале десятого в палату заглянул старший врач. Больной тяжело дышал. В истории болезни, пункт третий, который говорил о сильном нервном потрясении, в чем старший врач, надо заметить, сомневался, было добавлено несколько строк следующего содержания: «Высокая температура, обострение туберкулезного процесса в легких». В одиннадцать часов пришел сэр Томас, — его вызвал старший врач.
— Господи! — воскликнул сэр Томас, молитвенно складывая ладони. — Что с тобою, родной мой?
— Что и всегда, папа, — медленно и с трудом ответил Луи, оправляя свои длинные, закрывающие лоб и щеки волосы. — То самое, что навсегда освободит тебя от раутов. Их надо отменить, папа, — ты так устаешь…
— Я не умру, папа, не бойся, — ласково произнес Луи. — Я буду долго жить, вот увидишь! Я поеду в Европу, буду путешествовать, — вот увидишь! Я напишу много книг, папа, о чудаках, мореплавателях, фантазерах, кладоискателях… Вот увидишь!
— А как же быть с миллионом фунтов стерлингов? — не отнимая руки от лица, спросил сэр Томас, и Луи в тоне голоса отца почувствовал бодрые, веселые нотки. — И меня и маму ждет страшная участь!..
— Деньги не надо опускать, папа, — с минуту о чем-то подумав, ответил Луи. — Опусти пять коробок с шоколадными конфетами, хорошо? А я предупрежу Боба — он скажет отважным канатоходцам, чтобы они непременно запустили свои руки в дупло вяза — того самого, который стоит на пляже!..