Шарль Бодлер
Истоки поэзии Шарля Бодлера (1821 — 1867) тоже были романтическими. Юный Бодлер восхищался Гюго; вскоре, правда, эти восторги прошли, он увлекся реалистами, Бальзаком и Стендалем, считая романтическое бунтарство недолговечным.
В 1857 г. публикуется главное произведение Бодлера — сборник стихотворений «Цветы зла».
Зло мира является исходной мыслью во всех шести циклах «Цветов зла». В стихотворном предисловии к сборнику Бодлер сообщает о «глупости, заблуждении, пороке», которыми одержим человек, о «хороводе окруживших человека чудовищ». «Отвратительный мир»— вот источник беспредельно пессимистической настроенности поэта. В цикле «Бунт» выявились бунтарские, антицерковные настроения поэта — в славословии Сатане, «приемному отцу тех, кто изгнал бога», и святому Петру, который «отрекся от Христа — и сделал хорошо!». Эти же настроения — в афористических двустишиях стихотворения «Авель и Каин», построенных на столкновении судеб «расы Авеля» и «расы Каина».
В стихах Бодлера разлита атмосфера тяжкого уныния, неодолимой скуки; поэта давит ее свинцовая тяжесть. В этом одна из самых характерных особенностей поэзии Бодлера. За этой «скукой», за «сплином», о котором так настойчиво напоминает он в своем сборнике (первый и самый большой цикл носит название «Сплин и идеал») ощущается- облик породившей скуку бесконечной пошлости и серости буржуазного мира. В этом смысле «сплин» Бодлера — социально-конкретная, романтическая по сути реакция большого поэта на эпоху исторического перепутья. Одна из самых замечательных и сильных особенностей поэзии Бодлера заключается в том, что «зло» этого общества стало предметом не столько изображения, сколько внутреннего переживания, непосредственного жизнеощущения. Противоречия мира, тяготы и муки словно сконцентрировались в сердце поэта.
Поэт прибегал к, контрастным краскам, поражающим своей парадоксальностью, необычностью. Поэзия Бодлера объединяет возвышенное, почти бесплотное с низменным, нарочито грубым. Сама красота в его понимании сочетает благодеяние и преступление, радость и отчаяние: в «Гимне красоте» создан образ «красоты-чудозища». Отрицая «хищнический век» и его пошлые идеалы, Бодлер мечтал о большом, ярком, возвышенном — и оно мерещилось ему то в титанах далекого прошлого, то в ярком светоче любви, которой он посвятил несколько стихотворений. Однако жизнь вообще, вся жизнь, оказывается пораженной злом — Бодлер объединяет добро и зло, высокое и низкое как две неразделимые части одного целого. Они сплелись в его поэзии и сопутствуют одно другому не только потому, что противоречива и сложна жизнь, но и потому, что поэт одержим ощущением гнилости мира. Все «приковано к вампиру» и «все сгниет»— добро и красота не в состоянии освободиться от спутников своих, от навязчивого сосуществования со злом и безобразием. Вечная взаимная прикованность добра и зла временами почти уравнивает их. Перед их взаимоисключающим и взаимосменяющим обликом поэт порой утрачивает четкое ощущение, где же добро, а где зло: «Сатана или бог, не все ли равно?» — вопрошает он.
(дальше – лекция)
Бодлеру свойственна изощренность языка, которая является попыткой выразить настроение (СПЛИН). Постоянная рефлексия, спонтанность с одной стороны, а с другой стороны не случайность этого.
Бодлеру был свойственен критический ум, он был рожден восприимчивым и точным. Бодлер был вскормлен романтизмом. Он художник сомнений, но у него нет философских тирад.
В «Цветах зла» портрет современного человека, чем он стал под воздействием утонченности цивилизации.
Двойственное понятие о красоте и любви.
Его биография – цепь непрерывных поражений. Он рано потерял отца, а с матерью бали очень сложнае отношения, которая выходит замуж за военного, а сын ей попросту не нужен. Она в 6 лет отстраняет его от семьи. Он всегда чувствовал отторженность, нелюбовь. У него комплекс оставленности. Ужас- его доминирующее чувство.
За «Цветы зла» его обвинили в посягательстве на добродетель. В 1947 году приговор был отменен и изъятые стихотворения вошли в книгу.
«Цветы зла» состоят из 6 разделов:
- Сплин и идеал
- Парижские картины
- Вино
- Цветы зла
- Бунт (мятеж)
Говорил, что когда люди пытаются разграничить порок и добродетель , они лицемерят.
«Цветы зла» эпатировали уже одним своим названием, т. к. цветок всегда считался добродетелью, чистотой, а тут цветы растут из чего то дьявольского, и еще не ясно что они несут.
Бодлер вобщем то не был циником, у него были идеалы, он не отрицал прекрасное, но говорил о том, что ему нет места в этом мире. Считал, что существует связь между миром грусти, скорби и искусства. Красота сопряжена с отчаянием, скорбью.
И образ Сатаны и образ Бога пронизывают всю книгу. Он заимствует образ Сатаны у Мильтона, у которого Сатана – личность благородная, трагическая, а Бог – бледный образ. Бог не смотрит, не сопереживает человеку, а Сатана позволяет иногда человеку получить удовольствие.
Бодлер очень откровенен, он раскрывает душу и сердце до крайности. Он удивительным образом ненавидел себя. Его душа средоточие зла, которое обладает страшной красотой. Двойственность проходит через все творчество поэта.
Самая ранняя история любви связана с Жанной Дюваль (культ черной Венеры)
Он был привязан к ней очень сильно, но осознавал, что она его не понимает. Она тоже была отверженной, но ей не были близки его душевные искания. Э та женская фигура является продолжением образа матери – она увлекает в пропасть, смерть, но и лишь она может принести некое наслаждение, радость и дает вдохновение. Женщина для него, как и в Средние века, сосредоточие порока.
Красота – это есть смерть, а зарождающийся ужас и есть жизнь.
С Бодлера начинается новый стиль, появляется много новых шокирующих тем, образов.
Кошка
Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь,
Но когти убери сначала.
Хочу в глазах твоих красивых потонуть -
В агатах с отблеском металла.
Как я люблю тебя ласкать, когда ко мне
Пушистой привалясь щекою,
Ты, электрический зверек мой, в тишине
Мурлычешь под моей рукою.
Ты как моя жена. Ее упорный взгляд -
Похож на твой, мой добрый котик:
И соблазнительный, опасный аромат
Исходит, как дурман, ни с чем другим не схожий,
От смуглой и блестящей кожи.
(Перевод В. Левик)
+++
Сплин и идеал
Люблю тот век нагой, когда, теплом богатый,
Луч Феба золотил холодный мрамор статуй,
Мужчины, женщины, проворны и легки,
Ни лжи не ведали в те годы, ни тоски.
Лаская наготу, горячий луч небесный
Облагораживал их механизм телесный,
И в тягость не были земле ее сыны,
Средь изобилия Кибелой взращены -
Волчицей ласковой, равно, без разделенья,
Из бронзовых сосцов поившей все творенья.
Мужчина, крепок, смел и опытен во всем,
Гордился женщиной и был ее царем,
Любя в ней свежий плод без пятен и без гнили,
Который жаждет сам, чтоб мы его вкусили.
Узреть природное величье наготы
Там, где является она без облаченья,
Ты в ужасе глядишь, исполнясь отвращенья,
На чудищ без одежд. О мерзости предел!
О неприкрытое уродство голых тел!
Те скрючены, а те раздуты или плоски.
Горою животы, а груди словно доски.
Как будто их детьми, расчетлив и жесток,
Железом пеленал корыстный Пользы бог.
А бледность этих жен, что вскормлены развратом
И высосаны им в стяжательстве проклятом
А девы, что, впитав наследственный порок
Торопят зрелости и размноженья срок!
Но, впрочем, в племени, уродливом телесно,
Есть красота у нас, что древним неизвестна,
Есть лица, что хранят сердечных язв печать, -
Я красотой тоски готов ее назвать.
Но это — наших муз ущербных откровенье.
Оно в болезненном и дряхлом поколенье
Перед ее теплом, весельем, прямотой,
Глазами, ясными, как влага ключевая, -
Пред ней, кто, все свои богатства раздавая,
Как небо, всем дарит, как птицы, как цветы,
Свой аромат и песнь и прелесть чистоты.
Падаль
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты — навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.
Стихотворение «Падаль»; апофеоз жизни – герой идет с возлюбленной; это смерть внутри, которой зарождается жизнь, красота, которая застыла – смерть, падаль - жизнь
Эпоха декаданства пересматривает красоту и прочее, они пытаются вернуть ее, да она немного извращена. Именно из эпохи декаданства возникает и символизм. Декаданс связан с апокалипсисом, и действительно все ждали его. С одной стороны декаданс был заблуждением, но именно он дал импульс к модернизму. Декаданс – это нервоз, попытка вывести лирику за пределы добра и зла. Это эпоха Ницше, эпоха добра и зла.
Для декаданства характерна элитарность. Декаденты – это новая аристократия духа. Превосходство ненормального над нормальным.
Малларме – один из последователей Бодлера.
– пишет книгу «Проклятые поэты», даются психологич. Портреты его современникам ( Рембо, Мелларме) + см. тетрадь более подробно о них.
Он был неслучайным, а первым.
Его «ученики»: Поль Верлен, Артюр Рембо, Стефан Маларме.
В этой эпохе нет изящества. Бодлер снова пытается найти красоту, и не важно откуда она приходит из ада или неба.
Верлен придумал называть себя, Рембо и Маларме «Проклятыми поэтами».
Поль Верлен сам про себя говорил «я родился романтиком».
–«Смерть».
Балансировал на грани дакаданства.
Из-за Рембо бросает свою жену, которую вобщем то любил, но вернуться к ней уже смог. Э та болезненная привязанность к Рембо закончилась крупной ссорой. Он ранил Рембо в руку и сидел за это в тюрьме.
Он не принимал участия в социальных катаклизмах своего времени, жил в своем внутреннем мире.
В его стихах присутствует туманность.
1874 –«Романсы без слов» - это в основном стихотворные пейзажи.
Выступал за предельную искренность. В его поэзии нет особых сложностей, но он «сверхъестественно естественен».
Говорил о полной свободе слова. То, что творится во внешнем мире – это отражение внутреннего, но у Верлена эта грань размыта.
Артюр Рембо – ершистый подросток, бунтарская натура. Чуть не был осужден за дезиртирство.
В 17 лет был уже сложившимся поэтом, но линия творчества у него ломаннаю
Сначала занимался алхимией слова, потом раскаялся, и затем бросает писать, едет в Африку, получает рак колена умирает.
Он не терпел принуждения, а себя называл «прокаженным, чужим».
Говорил, сто нужно открыть глубокое, не осознанное в себе, нужно освободить свой язык. Нужно постигать себя, сделать себя ясновидцем. Нужно расстроить свои чувства, изнурять себя ядами, но впитать в себя их квинтессенцию.
«алхимию слова», рядом ставит несочетаемые слова, устанавливает зыбкие перетекающие друг в друга образы.
Самые известные шедевры:
«Озарение»
«Пьяный корабль»
«Офелия»
«Гласные»
Стефан Малларме (1842—1898).
Малларме не знал мучительных метаний Рембо и Верлена; его поэзия основана на мировосприятии человека, пытавшегося сотворить из искусства закрытый для «непосвященных» храм, в который не доходят даже отголоски жизни. «Есть лишь красота — а у нее только одно совершенное выражение: Поэзия. Все прочее — ложь»,— писал Малларме в 1867 г., в грозовые предреволюционные годы.
В отличие от Верлена, Малларме отрывает впечатление от предмета, его вызывающего. Предмет исчезает — остается лишь вызванное им впечатление, лишь субъективный образ, который и оказывается самоценным символом, предметом поэзии. Отсюда крайняя загадочность символистской поэзии Малларме («поэзия — тайна»,— подтверждал он), предельная ее зашифрованность, напоминающая о стихах Рембо периода «ясновидения». Но в отличие и от Рембо, и от Верлена, не «музыку» настроений и внутренних бурь изливал он, но «музыкальные» соответствия интеллектуальных состояний, рациональных понятий. Абстрактная Идея— герой Малларме. Его стихи отражали свет неких отвлеченных и загадочных абсолютных истин. «В моем Разуме,— предполагал Малларме,— дрожь Вечного». Все понятия и впечатления поэта — отсветы этой загадочной Вечности.
— он очень увлекался «стихами на случай», поэтическими посвящениями, эпиграммами, даже жанром «стихов для альбома». Стихи эти человечнее, понятнее; они близки верленовской поэзии простых чувств и обыденной жизни. Малларме писал сонеты, стансы, четверостишия. На многих поэтов он влиял тем, что соединил субъективизм метода с этой чеканно-строгой, классической формой, подтверждавшей претензию Малларме на роль священнослужителя в храме Поэзии. Как составной элемент «миража» фраза Малларме становилась все необычнее; ломался синтаксис, поэт попробовал отменить пунктуацию. Малларме тоже создавал образ не с помощью слов — носителей значения, но «взаимными отсветами» слов, подобно тому, как загораются «скрытые огни на драгоценных камнях». Ему казалось, что так написанное стихотворение близко «спонтанности оркестра».
VI. Офелия (Артю ра Рембо)
Впервые напечатано там же. Послано Рембо Банвиллю в том же письме.
Существуют также переводы Б. Лившица, П. Антокольского,
неопубликованный перевод А. Бердникова.
I
На черной глади вод, где звезды спят беспечно,
Огромной лилией Офелия плывет,
Плывет, закутана фатою подвенечной.
В лесу далеком крик: олень замедлил ход...
Плывет Офелия, подобная цветку;
В тысячелетие, безумной, не допеть ей
Свою невнятицу ночному ветерку.
Лобзая грудь ее, фатою прихотливо
Плакучая над ней рыдает молча ива.
К мечтательному лбу склоняется тростник.
Не раз пришлось пред ней кувшинкам расступиться.
Порою, разбудив уснувшую ольху,
Песнь золотых светил звенит над ней, вверху.
II
Офелия, белой и лучезарней снега,
Ты юной умерла, унесена рекой:
Не потому ль, что ветр норвежских гор с разбега
Не потому ль, что он, взвивал каждый волос,
Нес в посвисте своем мечтаний дивных сев?
Что услыхала ты самом Природы голос
Во вздохах сумерек и в жалобах дерев?
Разбили грудь тебе, дитя? Что твой жених,
Тот бледный кавалер, тот сумасшедший бедный
Апрельским утром сел, немой, у ног твоих?
Свобода! Небеса! Любовь! В огне такого
Оно безмерностью твое глушило слово
- И Бесконечность взор смутила твой навек.
III
И вот Поэт твердит, что ты при звездах ночью
Сбираешь свой букет в волнах, как в цветнике.
Огромной лилией, плывущей по реке.
Перевод А. Бердникова:
I
В спокойной черни вод, где капли звезд карминных,
Большою лилией Офелия плывет.
В то время как в лесах свирепый гон идет.
Уж десять сотен лет скользит белейший призрак,
Печально девственный, по мертвенной реке,
Уж десять сотен лет - безумья слабый признак -
Ей вихрь целует грудь, вкруг разметав бутоном
Одежды, тяжелей текучего стекла,
Где ивы, трепеща, ей ветви льют со стоном,
Касается камыш высокого чела.
В ольшанике она, плывя, срывает с гнезд
Всплеск пробужденных крыл, а к ночи, пламенел,
Над ней стоит хорал блестящих тихих звезд.
II
Ты дева бледная! Изваянная в снеге!
Затем, что горные ветра твоих Норвегии
Напраслину сплели о вольности хмельной!
Затем, что этот ветр, волос свивая гриву,
Внимательной душе нес шорохи дерев,
Для жалоб всех ручьев, для слез всех жалких дев.
Затем, что вопль морей своей трубою медной
Грудь детскую твою безжалостно разъял,
Что чудный рыцарь твой, немой безумец бледный,
Рай! Вольность! И Любовь! Бедняжка, не с тех пор ли
Ты полетела к ним - снежинкой на костер.
Виденья чудные в твоем стеснились горле,
И Вечность страшная смутила синий взор.
III
Сбираешь ты цветы, чтоб бросить их в поток,
Сносимая волной в своих покровах длинных,
Спокойна и бела, как лилии цветок.