Приглашаем посетить сайт

Берковский Н.: Лекции по зарубежной литературе.
Лекция 4. Тик (продолжение). ― «Драма судьбы». — Гейдельбергская школа

ЛЕКЦИЯ 4.

Тик (продолжение). ―

«Драма судьбы». —

Гейдельбергская школа

Помните, Берта бежит от старухи, захватив кое-что из ее богатств и клетку с птицей. И начинается новая жизнь Берты. Она продает драгоценности. Живет смирно; птица при ней. Но ее беспокоит, что птица перестала петь. А потом запела — и от этого стало еще страшнее. Она поет о преступлении и о том, как далеко лесное одиночество. И эти новые слова нагоняют на Берту ужас. Она сворачивает птице шею. Теперь у нее на счету два преступления. А потом появляется человек, ставший ее мужем, — угрюмый рыцарь Экберт. Они нашли друг в друге то, что искали. Они живут уединенно. Очень мало разговаривают между собой. К ним ходит Вальтер, который стал их другом. И Берта рассказывает о старухе, о птице, о собачке. А Вальтер бросает такие слова: «Я живо представляю себе вас, как вы кормите ма­ленького Штромиана». Между тем имени собаки она не на­зывала. Он оказался посвященным в ее тайну. После этого Берта тяжело занемогла. Однажды Экберт бродил по лесу. Увидел Вальтера. И сам не зная, что делает, прицелился и поразил его стрелой. Появляется новый человек, Гуго. Эк­берт рассказывает ему свою историю, но вскоре горько рас­каивается в своей искренности: вглядевшись однажды в лицо Гуго, он узнает в нем черты Вальтера. Экберт в ужасе бежит из города, блуждает по лесу и попадает в то самое место, где Берта жила в лесу. Он слышит собачий лай и пение птицы. Навстречу выходит старуха и объявляет ему, что она-то и была Вальтером, а также и Гуго. И еще она объявляет ему, что Берта была его сестрой.

Весь этот рассказ идет на эмотивных темах. И сюжетные повороты — они играют подсобную роль. У романтиков фа­була всегда подчинена эмоционально-музыкальным задани­ям. Чрезвычайно важна общая атмосфера, общая настроен­ность.

­ным, в этом вам отказывают. Ведь вот оно — на расстоянии руки, но — недоступно. Прекрасное томит. Это один из важ­ных мотивов у романтиков — мотив томления. Томление, ко­торое остается навсегда. Так вот Берта томится еще малень­кой. То, что с вами рядом, с вами в связь не вступает. Вы можете только томиться по этой связи. В самом начале, ко­гда Берта идет по лесу, ей слышны топоры дровосеков. Это по-своему музыка леса. А в то же время Берте страшно: ма­ленькая девочка идет одна сквозь лес. Этот заманчивый мир она воспринимает сквозь страх. И потом, когда она приходит в старухину страну, шум водопада, река, березы — все это пленительно и страшно. И манит, и навсегда недоступно.

Нечто похожее можно найти в романе Кафки «Замок». Герой идет, идет — замок не приближается. Расстояние уко­рачивается, а замок не приближается. Вот что-то похожее — не до конца похожее — в романтическом томлении: чем вы ближе к цели, тем дальше цель.

«Уста и чаша». Для него чаша и вечно жаж­дущие уста, уста, которым не дано припасть к чаше, — это ро­мантическое томление.

Берта, маленькая Берта — она живет уединенно, отдель­но, как существо незащищенное. Она всех и всего боится, всякий может ее обидеть. Когда она идет по лесу, она полна страхов. Это страхи бедности и незащищенности.

— одиночество. И бедность, и богат­ство у Тика создают одиночество, отгороженность от жизни, не позволяют человеку войти в жизнь непосредственно. По­чему Берта уходит от старухи? Она выросла, ей четырнад­цать лет. Ей хотелось какой-то жизни. Она не могла бы жить в обществе леса, старухи и птицы. Она ищет широты жизни, а живет в узости: раньше в одной, а теперь в другой. И как у всех немецких романтиков, она чувствует узость, тесноту жизни, из которой хочет выйти. Выходит она в широкую жизнь через преступление.

Движение рассказа в том, что герои испытывают все большую узость. Берта оказалась женой родного брата. Тут вступает тот мотив, который действует у поздних романти­ков, — мотив кровосмешения. Он может иметь разные значе­ния. Конечно, это мотив символический (его появление не значит, что он был распространен в жизни).

Кстати, этот мо­тив отвратительно распространен в современном западном романе. У романтиков он облагорожен символикой. Совре­менные писатели не могут от него отделаться из-за его сенсационности.

­писан, что вы все время чувствуете, как съезжаются стены, одна стена надвигается на другую. Вы ощущаете себя в колодце. А это и есть у Тика. Мир узости, мир беспер­спективный. Проживание в здании, стены которого сдвигаются.

«Белокурый Экберт» Тика вводит вас в потемневший, страшный мир. Страшный мир, бывший прекрасным, в кото­ром проглядывает его былая красота. Мир с искаженной кра­сотой, красота которого стала страшной. Это тема мировой литературы конца XVIII и XIX века. Эта же тема разрабаты­вается у Тика и в других маленьких повестях.

«Руненберг» — новелла, которая прежде всего эмоционально выразительна. Герой — сын садовника, бывший охотник, обольщенный под­земным богатством. В этой повести появляется столь важная для романтизма тема: власть денег над человеческой душой. Это огромная тема романтизма. «Руненберг» — путь к этой теме. Герой новеллы, Христиан, обезумел от золотого, от серебряного блеска. Он ищет под землей богатств. Он бродит по ночам в горах, собирает камни — он думает, что это драго­ценные камни, — обломки всяких пород. Драматический мо­мент в новелле — когда он открывает мешок, а там кремни.

«Руненберг» — очень важное произведение в истории романтизма, в истории Тика. Это рассказ о том, что чело­век отрывается от природы, от прекрасного мира, как только он начинает искать в нем корысть. Для романтизма важна жизнь природы. А здесь для Христиана нет никакой живой природы. Есть металлы и камни. Вспомните Лермонтова: «И железная лопата В каменную грудь, Добывая медь и злато, Врежет страшный путь». Это очень важно: медь и злато; при­рода отвечает не жизнью — металлами. Это великий срыв. И есть перекличка между такими далекими произведениями, как «Руненберг» и «Спор» Лермонтова; тем более поучитель­ная, что они не знали друг о друге. Если есть совпадения у авторов, которые друг о друге понятия не имели, — это гово­рит об общности поэтического, литературного движения. Все немецкие романтики имеют близнецов в английской литературе. Новалис — Блейк, Тик — Кольридж, Гельдерлин ― Шелли, Китс. И они друг о друге ничего не знали. Это го­ворит о том, что у литературного движения были объектив­ные источники в условиях исторического развития.

Тик и Кольридж, например, — современники, но друг о друге узнали потом, когда они уже все сделали, обозначили; они даже встречались.

— это не уродливый мир. Это мир, сквозь который просвечива­ет прекрасное. Оно было, но его подчинили, его подавили — и оно пробивается. Скажем, Гойя — это не романтический мир. Страшный, но не романтический. А вот у Кольриджа — у него такая затопленная страшным красота. Прекрасное ли­цо под крепом.

­ваемая драма судьбы. Это точное соответствие на сцене го­тическому роману. Она началась с драмы Захарии Вернера «24 февраля». Что такое драма судьбы? Это драма, в которой совсем понизилась активная роль человека. События разыг­рываются через людей и помимо людей, неожиданно для лю­дей. Главный персонаж — темная судьба. Господствует фа­талистическая концепция жизни. Самая сильная из «драм судьбы» — «24 февраля» Захарии Вернера.

­ный дом в горах, где живут старик и старуха — обнищавшие. Они не внесли денег, завтра их выгонят. В эту альпийскую стужу они будут на улице. И вот к ним ночью приходит путник. Они дают ему ночлег. Сцена разделена перегород­кой. На одной стороне путник стелет себе постель. На дру­гой — тайный разговор. У старика появилась мысль: зарезать гостя. Создается особое драматическое действие, обусловлен­ное перегородкой. Эта перегородка — она символична. Это тоненькая перегородка, на которой с одной стороны висят хозяйские предметы. Это очень тоненькая перегородка, кото­рая отделяет человека от бушующего зла.

Зло, разлитое в мире, становится темой поздних роман­тиков. Человек недоступен прекрасному. Человек чересчур доступен злу.

­ся? Это их собственный сын. Они его не узнали, а он решил открыться не сразу. Видите, нечто родственное инцестуальной теме. Но здесь инцестуальная тема имеет совсем другое значение: остывание всякого родства. Отец не почувствовал сына. Остывает близость между людьми. Ради кошелька с деньгами отец режет собственного сына.

«Драма судьбы». Все случается помимо воли действую­щих лиц. Они действуют по чьему-то принуждению. «Драма судьбы» имела большое значение в литературе XIX века. Не так открыто, как у Вернера, но какими-то элементами она проникла во всю драматургию. У Ибсена — его знаменитые «Призраки» и др. У нас в русской литературе «драма судь­бы» тянется до Блока. Он перевел одну такую драму Грильпарцера, «Праматерь». И написал о нем статью. Статья эта дает тонкую концепцию «драмы судьбы».

— поворот в истории романтизма. Кон­чается просветленный, энтузиастический романтизм и начи­нается страшный.

Теперь несколько слов о другой романтической школе в Германии. В начале XIX века появилась так называемая гейдельбергская школа — вокруг университета (я уже говорил, что это признак культурной отсталости Германии: отсутствие общественности; если говорить о ранних романтиках: кто же их читатели? — студенты). Я назову только некоторые име­на. Очень мало переведено гейдельбергских романтиков. Гла­вой был Арним — прозаик, поэт, драматург. Большую роль играл его друг и сподвижник Брентано — замечательный по­эт, несомненно один из лучших немецких поэтов вообще. Ес­ли спросить о его значении в немецкой литературе — это как у нас Лермонтов. В основном это лирический поэт.

Возглавлял школу Арним. Брентано был не из тех людей, которые способны кем-то руководить. Арним — тот был вождь и оратор. Как это бывает, ораторы — менее талантливы. Ну, кто еще? Поэт Эйхендорф. Поэт, по-моему, третьестепен­ный. К ним примыкали братья Гримм, Якоб и Вильгельм.