Е. В. Карабегова
ГЕЙНЕ, БЁРНЕ И "МОЛОДАЯ ГЕРМАНИЯ"
http://www.lib.csu.ru/vch/2/1996_01/015.pdf
Проблема взаимоотношений между Гейне, Берне и "Молодой Германией" представляет особый научный интерес, так как в ней в известной степени отражена сущность литературного процесса Германии 30-х и начала 40-х годов прошлого столетия, борьба его основных действующих сил.
В европейской критике 30—40-х годов XIX века бытовало мнение, что творчество Бёрне, Гейне и "Молодой Германии" представляет собой единое явление в немецкой литературе, что младогерманцы фактически являются последователями прогрессивных начинаний Бёрне и Гейне. Но если они на начальном этапе своей деятельности и видели как в Бёрне, так и в Гейне своего рода образец писателя, чьи произведения обращены к современности и насыщены политическими идеями, то в дальнейшем отношение "Молодой Германии" к Гейне значительно изменится.
Предметом спора между Гейне и Бёрне будут, на первый взгляд, проблемы политического характера. Как известно, в 30-е годы в Европе, несмотря на наступившую после Июльской революции реакцию и подавление народных движений, продолжался процесс политизации всех областей общественной жизни и рост политического сознания самых широких кругов общества.
В это время резко возрастает значение прессы, в самой Германии происходит "необычайный взлет газетного дела... а также рост книжной продукции"1 . В это время становится возможной профессионализация писательского труда, появляются первые свободные писатели, для которых литературное творчество является основным средством к существованию, и таких писателей становится все больше. В 30-е годы появляется новый тип писателя, полностью посвятившего себя публицистике, писателя-журналиста, фактически не создающего художественных произведений. К такому типу писателей принадлежал и Бёрне.
В общей панораме литературной борьбы 30-х годов, в "предмартовскую эпоху", позиция Гейне имеет важное значение. Она может служить своеобразным ориентиром как при оценке литературного процесса в Германии в целом, так и, в частности, для определения в нем места "Молодой Германии", что представляет собой интерес для рассмотрения проблематики этого периода.
В своих теоретических работах 30-х годов Гейне ведет полемику сразу на два фронта. Его оппонентами, с одной стороны, являются поздние немецкие романтики, с другой — Бёрне и те, кто встанет на его защиту. Против романтиков Гейне выступит как в целом трактате "Романтическая школа" (1833), так и в сравнительно небольшом очерке "Швабское зеркало" (1839), в котором он резко критикует финальную стадию немецкого романтизма — "швабскую школу". Но следует отметить, что Гейне в борьбе за новую немецкую литературу излишне резко выступает против "швабской школы" и не признает за ней никаких заслуг, а ведь именно в рамках этой школы не только развивалась национальная традиция немецкой литературы, но и закладывались основы германистики. Но Гейне видел свою задачу в том, чтобы выявить новые пути развития немецкой литературы, и при этом в первую очередь надо было, как он полагал, преодолеть ее ограниченность, в которой и заключалась наибольшая для нее опасность. И такую ограниченность Гейне находит как у швабских романтиков, так и у своих оппонентов слева — у Бёрне и в какой-то степени у младогерманцев.
Как отмечает Э. Галлей, "вторая половина 30-х годов в творчестве Гейне обычно расценивается как время, когда он увяз в бесплодном споре (с "Молодой Германией". — Е. К.), но тем не менее эти годы относятся к годам духовного развития и имеют важнейшее значение для оценки его поэтического творчества"2 . И если генеральным направлением, в котором двигалась творческая мысль Гейне, была, как известно, борьба с поздним романтизмом, то в это же время он должен был определить свою позицию уже по отношению к следующему поколению. В третьей книге "Романтической школы" Гейне дает обобщенный портрет деятелей "Молодой Германии", высоко оценивая их как писателей, "которые одновременно являются художниками, трибунами и апостолами"3 . При этом он отмечает как наиболее талантливых из них Гуцкова и Лаубе и с одобрением упоминает о Винбарге и Шлезиере. Как отмечает Э. Галлей, по черновым записям Гейне можно сделать вывод, что вторая часть "Романтической школы" должна быть посвящена "Молодой Германии", но уже полемике с ней. Однако решение бундестага о запрете "Молодой Германии" (от 10. 11. 1835) заставило Гейне отказаться от своего плана. Хотя Гейне и с одобрением отзывается о "Молодой Германии", о ее первоначальном этапе, — нельзя говорить о глубоком сходстве творчества младогерманцев и Гейне. Можно увидеть только самые поверхностные сходные моменты — стремление писать о современности, юмор, глубокое чувство боли за страну, погрязшую в "немецком убожестве", — и, пожалуй, сходство этим и ограничится.
Когда Гейне в 1833 году приветствовал "Молодую Германию" как надежду немецкой литературы, он видел в ней не столько конкретную литературную группу, сколько поколе- ние. К 1835 году у Гейне сложилось уже более отчетливое представление о младогерманцах, причем Гуцков и Лаубе сохраняют для него свое значение как наиболее одаренные и известные в широких кругах авторы. Но с 1838 года отношения между Гейне и Тучковым омрачаются, а вскоре перейдут уже в открытую вражду. В своем предисловии к третьему тому "Салонов" Гейне выступил против Менцеля ("О доносчике"), но задетыми оказались и другие современные писатели, которые с этого времени станут противниками Гейне, и в первую очередь — Гуцков. На сторону Гейне встанет прежде всего Лаубе (тем более, что, познакомившись уже в Париже, они стали близкими друзьями). Мундт и Кюне займут позицию сдержанного одобрения Гейне. Спор Гейне с Гудковым будет вестись в самых разнообразных формах: в предисловиях, заметках в прессе, а также в произведениях, которые, казалось бы, не содержат в себе полемики, — в предисловии к "Дон Кихоту" и статье "Девушки и женщины Шекспира". И кульминационным пунктом этого спора станет книга Гейне "Людвиг Бёрне" (1840). Эта книга значительно шире по своему содержанию и проблематике, чем это должно следовать из ее заглавия. Она имеет этапное значение для творчества самого Гейне, так как завершает его второй период (1831 —1839) и подводит к началу третьего (1839—1848), отмеченного расцветом политической лирики и созданием двух "программных" поэм: "Атта Тролль. Сон в летнюю ночь" (1843) и "Германия. Зимняя сказка" (1844). Поэма "Атта Тролль" по своей проблематике связана с книгой о Берне.
Различия в подходе Гейне и Бёрне к современной литературе Германии и Европы в целом наиболее явственно выступают при сравнении их произведений, созданных в одно и то же время и фактически на одном и том же материале. Это "Парижские письма" Бёрне (1830—1833) и "Французские дела" Гейне (1831 —1832). Эти корреспонденции, посылаемые Бёрне и Гейне из Франции в германские газеты, воспринимались немцами как провозвестники свободы и для самой Германии.
И то и другое произведение представляют собой крупное явление в литературной жизни Германии 30-х годов. В ней намечаются две различные линии ее дальнейшего развития, которые в той или иной степени связаны и с линией "Молодой Германии". В своих письмах Бёрне сознательно исключает творческое начало, отказывается от художественного осмысления материала, ведь искусство, с точки зрения Берне, должно было выступать исключительно в агитационной роли, служа идеям современной политической борьбы. При всей преданности идеям либерализма Берне оставался в пределах мелкобуржуазной ограниченности и не был чужд своего рода филистерства. А "Французские дела" Гейне — это, напротив, произведение, созданное на стыке публицистики и художественной литературы, в котором несколько разных планов образуют целостную художественную структуру. Как сборник статей "Французские дела", так и книга Гейне "Людвиг Бёрне" раздвигают границы прозаических жанров и в известной степени закладывают основы новой прозы, которая, оставаясь в рамках художественной прозы, включает в себя элементы публицистики и художественной критики, но эта проза в значительно большей степени, чем это было в творчестве первых поколений немецких романтиков, ориентирована на создание наиболее широкого изображения социальной и культурной жизни современности.
Уже в самом подзаголовке — "Книга воспоминаний" — намечаются два момента, полемичных по отношению к концепции Бёрне. Это ярко выраженное личностное начало и сознательная отстраненность, дистанцированность от событий современности, которые как дают больше простора для творческого осмысления материала, так и 'исключают чрезмерную злободневность — ту Злободневность, из-за которой произведения Бёрне могли служить только насущным целям современной политики.
Ключом к пониманию книги о Бёрне может стать цитата из Нового завета, которую Гейне приводит в начале второй части: "Еще много имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придет он, дух истины, то наставит вас на всякую истину. Ибо не от себя говорить будет он, но будет говорить то, что услышит, и будущее возвестит вам"4"по-бёрневски", как не следует искать простого и краткого пути к истине. И здесь же намечается самое существенное различие между художественными системами Гейне и Бёрне, между концепцией реальности романтика Гейне и "одномерной" концепцией мира Бёрне. Основными понятиями книги становятся "эллинство" и "назарейство". Гейне относит себя к "эллинам", а Бёрне — к "назареянам". Гейне связывает понятие назарейства с течением в живописи Германии, к которому в 20—30-х годах принадлежали крупные художники И. Ф. Овербек, П. Корнелиус, Ф. В. Шадов, К. Ф. Фор и др. Назарейцы стремились к обновлению национального и христианского искусства, писали картины на библейские сюжеты. Но при всей благородной простоте их живописи она не может достигнуть ощущения высокой одухотворенности, свойственной картинам художников итальянского Ренессанса. Назарейцы удивительно "камерны" по самой своей сути, их картины воспринимаются скорее как довольно примитивная иллюстрация к библейским текстам.
его "назарейства".
Как отмечает Н. Я. Берковский, книга Гейне о Бёрне — это в одно и то же время "книга точных фактов" и "философская поэма борьбы "эллинства" с "назарейством", в книге "документальность материала... сочетается с идеями самого высокого и отвлеченного порядка"5 . В книге Гейне образ Бёрне выступает в двух ипостасях — как конкретного человека, "хорошего писателя и великого патриота", которому автор воздает должное, и — как тип республиканца, который был наиболее неприемлем для поэта. И сама эта конструкция образа Бёрне-назареянина, на наш взгляд, — еще одно свидетельство того, что Гейне относил себя к "эллинам". Со смелостью писателя-романтика, которому была открыта и подвластна вся история европейской цивилизации, он использует "эллинский" художественный прием, заимствованный, по всей видимости, у Аристофана, когда вполне конкретный, узнаваемый типаж наделяется чертами известного всем афинянам политического деятеля. И в этом же — одна из причин резких нападок Гейне на личную жизнь Бёрне, на его внешний вид и привычки, ведь имеется в виду не столько реальный Бёрне, сколько тип мелкобуржуазного "назареянина" — аскета, у которого не может быть ни хорошего вкуса, ни понимания искусства и философии, ни даже красивой и обаятельной возлюбленной. Гейне чувствует, что этот тип человека и политика несет в себе опасность не только "эллинам", но и всему прогрессивному в Европе. И книга завершается трагическим аккордом. Гейне предсказывает, что в будущем власть захватят именно назарейцы, которые изгонят из жизни красоту, гений и обратят в бегство прекрасных муз, как это увидит в пророческом сне сам поэт. В этом эпизоде, описанном в финале книги, Гейне как будто действительно провидит трудные пути, которыми пойдет немецкая литература после заката романтизма, и предупреждает о возможных опасностях и утратах, которые ее ждут на этих путях. И один из них — это путь "Молодой Германии".
Книга о Бёрне вызвала целую бурю негодования в Германии, мнения младогерманцев о Гейне тоже разделились.
— ведь "в своенравии и кроется сила поэта!"6 . Гуцков же становится на сторону Бёрне и резко осуждает Гейне. Он не может разобраться в сложном отношении Гейне к Бёрне, в котором опосредованно отразилась творческая позиция Гейне. Гейне, в творчестве которого публицистика занимает важное место, не желает быть только политическим писателем, ведь в условиях современного германского убожества такой писатель не может избежать приземленности и ограниченности. Гейне пишет в письме к Лаубе (7. 11. 1842), что он хотел бы вместе с ним "создать оппозицию против патриотизма фраз и вкуса к современности. Трусливой лжи некоего Гуцкова и его консортов уже удалось подвергнуть подозрениям мои политические убеждения, и я, который, может быть, самый решительный из всех революционеров, который ни на мизинец не отступил от прямой линии прогресса, который принес все великие жертвы великому делу, — я же теперь слыву отщепенцем и приспешником!"7 . Девизом Гейне можно считать слова: "Искусство — это цель искусства, точно так же, как любовь — это цель любви, и даже жизнь — это цель жизни"8. А свою полемику с Тучковым, за исключением нескольких небольших заметок, напечатанных в газетах и называемых "гуцковиадами", Гейне ведет в своих художественных произведениях — в предисловии к поэме "Германия. Зимняя сказка" и в поэме "Атта Тролль. Сон в летнюю ночь".
— фактически та же, что и у Бёрне. В своем очерке "Салон — Г. Гейне — II часть" в главе "Соломон Гейне" Гуцков дает характеристику Гейне как поэту и как человеку, которая во многом схожа с характеристикой, данной ему Бёрне в "Парижских письмах".
Отдавая должное чувству германского патриотизма у Гейне, Гуцков оценивает его в первую очередь не как поэта, а как человека, иными словами, следует примеру Берне, который впервые указал "на различие между понятиями "характер" и "поэт"9 . В своей книге о-Бёрне Гейне писал, что люди типа Бёрне не в состоянии понять, что "без внутреннего единства невозможно духовное величие и все то, что, собственно, должно называться характером, относиться к неотъемлемым свойствам поэта"10 . И — в другом месте: "Если ограниченной толпе легко понять человека и она восхваляет его за характер — это всегда является признаком ограниченности этого человека..."11 Гуцков считает Гейне легкомысленным и тщеславным человеком, который завидует славе Вольтера, Расина и Рабле и хочет стать вровень с ними, но при этом он оказывается непонятым современным французским читателем и попросту ненужным ему. Для Гуцкова Гейне — это прежде всего писатель-романтик, но романтизм последнего Гуцков понимает как сумму самых поверхностных его признаков, в вульгаризированной форме, а творческий метод Гейне кажется Гуцкову беспорядочным смешением самого разнообразного материала, которое, естественно, не могут понять французы.
— для этого Гейне недостаточно "систематичен и основателен"12 . Гуцков пишет, что Гейне смело подрывает своей иронией авторитет университетской науки и церкви, он "совершает над самыми священными предметами ведьмовские полеты в майскую ночь"13. Но смелость и свобода, с которыми Гейне подходит к немецкой истории, все-таки вызывают у Гуцкова осуждение, он не может признать за писателем-романтиком право на свободу творческого вымысла, на ироническое воспроизведение фактов истории. Гуцков признает, что "Гейне своими насмешками подготовил Июльскую революцию, теперь же он, шутя, готовит дело большей важности, которое будет связано... со всеми социальными вопросами столетия"14 . Но тут же Гуцков отмечает, что Гейне размышляет предвзято и боится будущей революции. Самые же сильные стороны творчества Гейне определяются, по мнению Гуцкова, глубинной связью поэта с Германией, его тоской по покинутой родине. "Это тот мотив, который у такого богатого гения, как Гейне, может подняться до дантовского величия", и благодаря этому мотиву Гейне, "этот удивительный человек, становится все ближе немецкому сердцу"15 .
Но уже совершенно другую оценку дает Гуцков в своем очерке "Бёрне против Гейне". Следует отметить, что Гуцков воспринимает только самую одиозную сторону очерка о Берне — нападки Гейне на его личность. И тогда Гуцков, защищая Берне, по резкости своих критических замечаний почти не уступает Гейне. В предисловии к первому изданию "Жизни Бёрне" Гуцков называет Гейне "скорее поэтическим дилетантом из романтического времени, чем настоящим поэтом"16"присуще всему человечеству"17 , который допускает пошлые банальности и не в состоянии понять и постичь "глубину благородного духа Бёрне"18 .
"Мемуарах" о своей встрече с Гейне в 1839 году: "Тогда он все время по всякому поводу вспоминал Гуцкова и в ядовитых словах выражал свою антипатию к нему. "Он нам чужой, — восклицал он, — он не понимает красоты мира- он такой же назареянин, как и Бёрне, который презирает Гете"19 . Для Гуцкова, однако, проблема его отношения к Гейне останется важной в течение многих лет. В самых разных произведениях — вплоть до "Воспоминаний о моей жизни" (1875) — он будет продолжать свой спор с Гейне, который станет свидетельством его трагического непонимания последнего. Подводя итоги, отметим, что в споре между Гейне и Бёрне, на сторону котооого встал и Гуцков, фактически не было победителей и побежденных, но в его результате более отчетливо определились позиции писателей в новую литературную эпоху 30—40-х годов, яснее стала общая картина литературного процесса, основных составляющих его течений.
Особое значение обретает в этот период творчество Гейне. Фигуру Гейне по ее масштабу и силе таланта нельзя сопоставить ни с кем из писателей этой эпохи, она, как мы уже отмечали, может служить своего рода ориентиром в сложной литературной ситуации в Германии 30—40-х годов. Даже те члены "Молодой Германии", которые встали на сторону Гейне, не были его последователями в творческом плане. В споре с Гейне наметились те слабые стороны эстетики младогерманцев, которые потом отразятся в „их художественном творчестве. С одной стороны, это будет следствием их отхода от романтизма и тех крайностей, к которым приведет провозглашенное ими обращение литературы к современности и политике. С другой стороны, слабые стороны "Молодой Германии" — это еще и косвенный результат самого процесса развития романтизма, своеобразный эпилог, который разыгрывался уже после тех событий, которые А. В. Карельский назвал "драмой немецкого романтизма", подчеркивая и второе, "драматическое" значение своего капитального научного труда.
—40-х годов, начинается ее новый период, который продлится вплоть до начала следующего столетия. Это будет очень сложный путь, с неизбежными утратами и ошибками. Отталкиваясь от этого "отрицательного" опыта, и достигнут крупные писатели Германии прогресса в развитии немецкой литературы уже в XX веке. Одной из вех начала этого периода и был спор между Бёрне и Гейне.
Примечания
1 Rosenberg R. literaturverhaltnisse im deutschen Vormarz. Brl.:Akademia-Verlag, 1975. S. 28.
2 Galley E. Heine im Streit mit Gutzkow / / Heine-Jahrbuch. Diisseldorf, 1966. S. 3.
3 Гейне Г. Романтическая школа / / Собр. соч.: В 10 т. T. VI. М.:ГИХЛ. 1958. С. 244. (Далее: Гейне, номер тома, страницы.)
5 Берковский Н. Я. Послесловие к очерку "Людвиг Бёрне" / / Гейне,VII, 441.
6 Гейне в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1988. С. 235.
7 Galley E. Op. cit. S. 36.
8 Там же.
10 Там же.
11 Там же. C. U8.
12 Gutzkow К. Liberale Energie. Fr. am M.: Uhlstein-Verlag, 1974. S. 143.
13 Там же.
15 Там же. С. 144.
16 Gutzkow К. Werke. Fr. am M., 1845. S. 14.
8 Там же. С. 18.