Ю. Шалагинова, Н. С. Бочкарева (Пермь)
ФУНКЦИЯ АРХИТЕКТУРНОГО ЭКФРАСИСА
В НОВЕЛЛЕ Э. Т. А. ГОФМАНА
«ЦЕРКОВЬ ИЕЗУИТОВ В Г.»
Мировая литература в контексте культуры:
cб. cт. по материалам Междунар. науч. конф. (12 апр.
2008 г.) и Всеросс. студ. науч. конф. (19 апр. 2008 г.) /
под ред. Н. С. Бочкаревой; Перм. гос. ун-т. – Пермь, 2008.
Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776-1822) – один из самых ярких талантов XIX в., романтик второго этапа, оказавший воздействие на писателей последующих литературных эпох вплоть до настоящего времени. Гофман создаёт в своих произведениях тип художника-энтузиаста, для которого обыденный мир вторичен по сравнению с красотой и гармонией музыки, искусства вообще. В новелле «Церковь иезуитов в Г.» он показывает трагедию души Бертольда – «истинного художника», который ищет неземную красоту, стремится к идеалу, но вынужден страдать. Слова Бертольда отражают состояние раздвоенности, присущее героям Гофмана: «Der das Himmelische gewollt, fьhlte ewig den irdischen Schmerz» [Hoffmann 1981: 483] / «Тот, кто лелеял небесную мечту, навек обречён мучиться земной мукой» [Гофман 1990: 138].
Гофман писал новеллу «Церковь иезуитов в Г.» с ноября 1815 г. до начала февраля 1816 г. в Берлине, и до осени 1816 г. дорабатывал. Он использовал воспоминания о тех временах, когда жил у своего дяди, судебного советника Людвига Дёрфера в Глогау, во время подготовки к экзаменам. 20 июня 1796 г. он написал своему другу Теодору Гиппелю: «Eben kehrte ich aus der Jesuiterkirche zurück – sie wird neu gemalt, und ich habe den exzentrischen Einfall, zu helfen – das wird mir wahrscheinlich juristischerseits übelgenommen werden!» [Hoffmann 1981: 742]. Гофман действительно был причастен к обновлению церкви иезуитов. Позднее он придал фигуре Бертольда черты художника Молинари, с которым тогда познакомился.
Новелла «Церковь иезуитов в Г.» представляет внутренний конфликт художника через историю создания картины [см. Бочкарева 1995: 27], но архитектурный экфрасис, акцентируемый в названии произведения, с самого начала указывает на философско-эстетическое содержание этого конфликта.
Гофман противопоставляет «итальянский» и готический стили архитектуры. Это противопоставление обнаруживается сразу в описании архитектуры иезуитов: «Überall sind die Klöster, die Kollegien, die Kirchen der Jesuiten in jenem italienischen Still gebaut, der auf antike Form und Manier gestützt, die Anmut und Pracht dem heiligen Ernst, der religiösen Würde vorzieht» [Hoffmann 1981: 477] / «Монастыри, коллегии и церкви иезуитов всюду построены сходно в том итальянском стиле, который, основываясь на античных формах, отдаёт предпочтение изяществу и роскоши перед суровой набожностью и религиозной торжественностью» [Гофман 1990: 132].
«…die hohen, luftigen, hellen Säle mit reicher Architektur geschmückt, und sonderbar genug stachen gegen Heiligenbilder, die hie und da den Wänden zwischen ionischen Säulen hingen, die Superporten ab, welche durchgehends Genientänze der gar Früchte und Leckerbissen der Küche darstellten» [Hoffmann 1981: 477] / «…высокие просторные залы, полные света, отличались богатым архитектурным убранством, а развешенные между колоннами ионического ордера картины с изображениями различных святых составляли престранный контраст с росписью на суперпортах: то был сплошной хоровод античных гениев, а кое-где попадались даже плоды и лакомые изделия поварского искусства» [Гофман 1990: 132]. Гофман не описывает подробно архитектуру здания (отмечая лишь некоторые детали и полагаясь на читательский опыт), а передает ощущения, вызываемые жизнерадостной «итальянской» архитектурой и суровой готической. Анализ этих ощущений составляет предмет философского спора рассказчика с профессором Вальтером.
«Wir haben jene düstern Ernst, jene sonderbare Majestät des niederschmetternden Tyrannen, die im gotischen Bau unsere Brust beklemmt, ja wohl ein unheimliches Grauen erregt, aus unseren Gebäuden verbannt, und es ist wohl verdienstlich, unsern Werken die regsame Heterkeit der Alten anzueignen» [Hoffmann 1981: 477] / «Мы и впрямь изгнали из наших строений эту угрюмую суровость, это странное величие всесокрушающего тирана, от которого в готическом здании у нас замирает дух и стеснённая грудь начинает томиться таинственным ужасом; мы усвоили для своих построек бодрую жизнерадостность древних» [Гофман 1990: 132].
В ответ рассказчик указывает на несовместимость земного начала античности с христианским идеалом, адекватно выраженным только в готической архитектуре: «Sollten aber nicht eben jene heilige Würde, jene hohe zum Himmel strebende Majestät des gotischen Baues recht von dem wahren Geist des Christentums erzeugt sen, der, übersinnlich, dem sinnlichen, nur in dem Kreis des Irdischen bleibenden Geiste der antike Welt geradezu widerstrebt?» [Hoffmann 1981: 478] / «Но разве в этой торжественности святыни, в этой величавой устремлённости к небесам, свойственных готическому храму, не выражается истинно христианский дух, чья отрешённость от всего низменного и мирского несовместима с земным чувственным началом, которым насквозь пронизана античность?» [Гофман 1990: 132].
Как мы понимаем из слов самого Вальтера, роскошь здешних строений можно отнести только к приятности форм, так как в этих краях «мрамор – вещь недоступная и приходится обходиться суррогатами», «мраморы по большей части – создание живописца». Тем самым профессор сам указывает на создание иллюзии реальности, которая даже приветствуется им. Так возникает новый виток конфликта – противостояние между искусством как не просто подражанием природе, а стремлением приблизиться к ней, понять её сущность и передать её в своих творениях, и между созданием иллюзии, призванной обмануть не только зрение человека, но и, возможно, даже саму природу.
Можно проследить связь между архитектурными стилями и разными сторонами конфликта в новелле. Иезуитская архитектура основывается на античных формах, отдаёт предпочтение изяществу и роскоши, она усвоила жизнерадостность древних античных зданий; акцент делается на материализм и украшательство; ее сторонники – филистеры, самодовольные мещане, невежественные обыватели с лицемерными, ханжескими повадками, такие как Алоизий Вальтер, знакомые Бертольда в Италии, Филипп Хаккерт. Готическую архитектуру отличает суровая набожность и религиозная торжественность, суровость и величие; акцент делается на отрешённости от всего низменного, мирского, материального, стремлении к духовному, возвышенному; ее сторонники – рассказчик, мальтиец и Бертольд – человек искусства с высокими духовными ценностями, стремящийся к идеалу, к преодолению своего несовершенства, желающий «показать природу, постигнув в ней то высшее начало, которое во всех существах пробуждает пламенное стремление к высшей жизни» [Гофман 1990: 149]. Совместить это «высшее начало» с земной жизнью не под силу простому смертному, даже художнику.
Бочкарева Н. С. Образы произведений визуальных искусств в романтической новелле // Проблемы метода и поэтики в зарубежной литературе XIX-XX вв. Пермь, 1995. С. 23-37.
Гофман Э. Т. А. Церковь иезуитов в Г. // Гофман Э. Т. А. Новеллы. Л., 1990. С. 130-159.
änden. Berlin: Aufbau-Verlag, 1981. B. 2.