К. М. Кёниг, Н. К. Александрова
(Удмуртия, Ижевск)
ОБРАЗ ЛОРЕЛЕИ В ПОЭЗИИ НЕМЕЦКИХ РОМАНТИКОВ
–19 апр. 2009 г.) / общ. ред. Н. С. Бочкарева, И. А. Пикулева; Перм. ун-т. – Пермь, 2009. – 364 с. – (Мировая литература в контексте культуры)
http://rfp.psu.ru/archive/borderline2009/borderline2009.pdf
Литературу XIX в. трудно представить без ярких и красочных творений романтизма, родиной которого стала Германия. В немецком романтизме различают ранний, или йенский романтизм (Г. Новаллис, Л. Тик и др.), и гейдельбергский романтизм (А. фон Арним, К. Брентано и др.). Если йенские романтики тяготели к сфере автономного искусства – насыщенного философскими идеями, но несколько отдалённого от жизни, то гейдельбержцы, напротив, считали, что цель искусства – как можно глубже понять и выразить душу народа, отразившуюся в народных поверьях, сказках и песнях.
Именно поэтому легенда о девушке, которая каждый вечер появляется на прирейнской скале и при лунном свете поёт столь дивно, что гребцы, забыв об опасности, устремляются к ней и погибают в пучине волн, займёт особое место в их творчестве. Эта легенда существовала долгое время в устной традиции. Упоминание о деве по имени Лурлея имеют место в немецких текстах X в., а также в стихах миннезингера XIII в. Марнера [Дейч 1963: 81].
Существует несколько версий о происхождении её имени. По одной из них, его соотносят с названием крупного утёса Лурлей (Lurlei) на Рейне близ Бахараха, буквально означающего «сланцевая скала» и которое, как поясняет И. Одоевцева, было дважды переосмыслено: сначала как «сторожевой утёс», а затем как «скала коварства» [Одоевцева 1998: 434]. Н. Я. Берковский считает, что имя Лорелея образовалось вследствие слияния двух слов – Lure (женское имя, ассоциирующееся с именами Лора, Ленора, Лаура), и Ley (сланцевый утес) [Берковский 2001: 319]. Н. И. Балашов предполагает, что «если девушку звали Лора, то имя волшебницы трансформировалось из словосочетаний Лора-что- на-Г'уре/ Лора-на-гуре (Lore-in-Lei, для краткости – Lorelei)» [Балашов 1963: 43]. Также бытует имеющее право на существование мнение, что оно произошло от немецкого слова Lurche («амфибия»), ведь таинственная дева жила и на суше, и под водой. Мысль же о завораживающем пении девушки могла возникнуть из-за уникального семикратного эха, которое действительно можно услышать и сейчас в этом живописном и несколько мрачноватом месте возле скалы Лурлей. Ещё в период раннего средневековья это эхо считалось голосом духов, а скала – пристанищем гномов, обитавших в подземных пещерах. По преданию, именно у этой скалы хитрые карлики (Luri, Lurli) оберегали сокровища Нибелунгов [Дейч 1963: 82].
–1842), который, путешествуя по Рейну вместе с А. фон Арнимом, записывал народные песни. Он поместил балладу о Лорелее в романе «Годви» (1801–1802), где её поёт падшая женщина Виолетта. В балладе говорится о некой прекрасной девушке, красота которой привораживает все сердца. Даже епископ, потребовавший её к ответу за «злое волшебство», влюбляется в неё. Но Лорелея привораживает мужчин помимо своей воли, ведь она сама мучительно страдает от безответной любви. Она готова покаяться и сгореть в очистительном пламени ритуального костра и таким образом освободиться от навязанных ей свыше чар красоты, однако, епископ не даёт ей такого шанса. Поэтому дева сама выносит себе смертный приговор и бросается со скалы в воды Рейна.
Брентано чисто внешне связывает Лорелею со скалой на Рейне – её гибель, вот почему скала носит её имя. Сама же Лорелея становится олицетворением любви в романтическом понимании. Любовь рассматривается как извечная роковая сила, а Лорелея – жрица любви и одновременно её жертва. С точки зрения народной поэзии, чувство, которое оно внушает, непонятно, оно загадочно и волшебно. Баллада с её стилевой особенностью, когда сверхестественное и необычайное выступает вполне заурядно, на уровне обыденного сознания повышает впечатление загадочности. Так и у Брентано: произведению, созданному на материале фольклора, свойственна особая мелодичность, типичная фольклорная исходная ситуация. Но если в самом начале баллады Лорелея была названа волшебницей, то в ходе повествования она перерастает в настоящую бунтарку, бесстрашно бросаясь в пучину Рейна.
судьбы, злого рока и мотив обманутой надежды, которые у многих авторов, напротив, станут основными. Впоследствии все эти мотивы будут использованы другими поэтами- романтиками для создания образа Лорелеи и станут основой для будущих многочисленных интерпретаций. Неизменными остаются лишь дева с роскошными волосами и скала на Рейне. Эта обработка Брентано, в которой искусно были синтезированы фольклор и вымысел, станет протосюжетом для произведений других романтиков.
Одним из первых брентановским сюжетом воспользовался Н. Фогт (1756–1836). В его балладе «Семь дев у Везеля» (1811) весьма отчётливо звучат мотивы брентановской «Лорелеи». В отличие от Брентано Фогт делает акцент на месте, где происходит действие – скале Лурлей, а собирательный образ семи дев имеет много схожего с образом Лорелеи. Повествование ведётся от лица главного героя баллады, рыцаря Виллибальда, который молится перед обликом Святой девы и просит её освободить его от мучительного чувства любви к семи девам. Обладательницы прирейнского замка, девы предстают читателю как коварные красавицы, обрекающие рыцарей на гибель. Их красота пленит каждого, но подступиться к ним невозможно. Святая дева наказывает их, превращая в камни. Так же как в балладе Брентано, мотив роковой красоты и мотив наказания являются здесь основными.
Особенностью баллады Фогта является время события: сумерки, вечернее время, тени, прохладный вечерний воздух, когда после жаркого дня может многое пригрезиться. Золотой цвет, как неотъемлемый колорит в дальнейшем, акцентируется больше на окружающих семь дев вещах, например, золотая палуба. Поэт впервые связывает образ Лорелеи с музыкой: «звуки трубы и сладкой флейты», игра на арфе, а также песни о любви, которые у последующих поэтов будут вложены в уста самой Лорелеи.
«Предчувствие и действительность» немецкий романтик Й. Эйхендорф (1788–1857) опубликовал стихотворение «Разговор в лесу» (1812), где также фигурирует образ Лорелеи. Автор придаёт ему своё толкование. Его Лорелея – это не только речная дева-чаровница, но и лесная колдунья, которая владеет замком на Рейне. Встречая путника в лесу, она обрекает его также на погибель. Несмотря на то, что некоторые элементы баллады Брентано и стихотворения Эйхендорфа схожи (Лорелея также выступает воплощением роковой демонической силы, влекущей и губящей силы любви), всё же в образе, созданном последним, есть то, чего не было у Брентано. Его Лорелея теснее связана с природой – с таинственным и гибельным очарованием ночного леса. Автор стремится придать её образу более широкий смысл, не связывая его с Бахарахом на Рейне. В этом плане стихотворение Эйхендорфа стоит ближе к народным легендам.
«рейнской девы» затрагивает также О. фон Лебен (1786–1825), ныне забытый немецкий поэт. Его стихотворение «Скала Лурлей» (1821) напоминает балладу Брентано плавностью повествования, но сюжетно более близка фольклорному образу Лорелеи. Перед нами прекрасная дева, сидящая на скале и заманивающая пловцов завораживающей песней. Эта картина озарена светом луны, что придаёт ей большую загадочность и одновременно традиционность. Справедливо считает С. П. Гиждеу, что «стихотворение Лебена художественно самое слабое из всех стихов о Лорелее» [Гиждеу 1983: 61]. Однако, по мнению А. У. Портефельда, его большое значение состоит в том, что стихотворение Лебена послужило толчком для хорошо известной «Лорелеи» Гейне [Портефельд 2000: 68].
Г. Гейне (1797–1856) – великий немецкий поэт, в творчестве которого тесно сплетаются высокое литературное мастерство и задушевность, идущая от традиции народной немецкой поэзии. Поэтому, вероятно, многие стихотворения поэта легко становились народными песнями. Так случилось и с его знаменитой «Лорелеей» (1824). У Гейне, как и у Брентано, Фогта, Эйхендорфа и Лебена, Лорелея является олицетворением гибельных чар любви. Но для Гейне эта «сказка старых времён» – лишь попытка осмыслить свои собственные чувства. От томительной смутности к печальной ясности – вот путь, который проходит поэт от начала до конца стихотворения. Движение стихотворения, таким образом, определяется не зависимой от поэта логикой его сюжета, но диалектикой собственных чувств Гейне. Поэт рассказывает миф непосредственно «от себя». Поэт не пересказывает рейнскую легенду, а передаёт своё, индивидуальное, субъективное впечатление от неё. В своём стихотворении Гейне бережно сохранил фольклорные элементы, имевшиеся у поэтов-романтиков – синкретизм образа (Лорелея – олицетворение силы любви и природной стихии), простоту форм, напевность и музыкальность «песни», и сохранил романтическую приподнятость тона. Его «Лорелея» проникнута прежде всего глубоким лирическим чувством. По мнению многих исследователей, стихотворение Гейне завершает процесс развития романтического мифа о Лорелее и придаёт ему некую статичность.
Благодаря Гейне образ Лорелеи получил международную известность. В XX в. появляются произведения Ж. Нерваля, Р. Дарио, Г. Аполлинера и др. Также имеют место быть пародии на «Лорелею» Гейне, например, Э. Кестнера, А. Гольца и др., что свидетельствует о несомненном внимании к образу рейнской девы Лорелеи.
Список литературы
«Лорелея» и неформальный анализ // Филол. науки. М., 1963. №3. С. 43–45.
Берковский Н. Я. Клеменс Брентано // Романтизм в Германии. СПб., 2001. С. 318–403.
Дейч А. И. Поэтический мир Генриха Гейне. М., 1963. С. 80–92.
Гиждеу С. П. Лирика Генриха Гейне. М., 1983. С. 60–65.
–92.
Vogt N. und Wietzel J. Rheinisches Archiv fьr Geschichte und Literatur: Mainz., 1811. Wietzel Bd. 5. Heft 5. S. 53–79.