М. С. Трескунов
О Викторе Гюго
http://www.tverlib.ru/gugo/treskun.htm
—1885) в лучших своих творениях и поныне является живым участником нашей действительности. Это объясняется следующими причинами. Он создатель шедевров многожанровой лирики и художественной прозы — “Легенды веков” и “Возмездии”, “Отверженных” и “Девяносто третьего года”. Гюго — величайший публицист, авто;” блистательной трилогии политической прозы “Дела и Речи”, эмоциональных памфлетов “Наполеон Малый” и “История одного преступления”. И вместе с тем он — великий гражданин Франции, неустанно выступавший за интересы трудовых классов, мужественно боровшийся за спасение жизни французских коммунаров и русских революционеров.
В 1853 году, находясь в изгнании на острове Джерси, Гюго говорил, что, будучи подростком, писал монархические оды, но, возмужав, создавал “демократические книги”. И действительно, в первом поэтическом сборнике “Оды и равные стихотворения” (1823) история прошлого, происходящие события рассматриваются поэтом с точки зрения утверждения монархически” идей и религиозных верований. Но вскоре под влиянием бурно развивающегося общественного движения, импульсом которого явилась революционная деятельность народных масс, Гюго начал преодолевать заблуждения юношеских лет.
Во Франции в период Реставрации существовали различные-литературные направления. Происходили острые споры о методах творчества, об идейно-тематическом характере развивающейся литературы. В 20-х годах литературная борьба носила резко политический характер. Самым главным вопросом сложного конфликта, возникшего среди французских писателей, был вопрос не о форме, а о содержании искусства. Выступая в защиту писателей-романтиков, Виктор Гюго объяснял закономерность появления нового направления тем фактом, что Великая революция XVIII века вызвала переворот в общественном сознании, оказавший, в свою очередь, решительное воздействие на характер романтической литературы.
В 1827 году Гюго пишет обширную драму “Кромвель” и Предисловие к ней, ставшее литературной программой французских романтиков.
В противоположность устаревшим правилам о трех единствах, требованием изображать “благородных” героев, а не заурядных людей, величественные события вместо событий повседневных Гюго провозглашает расширение сфер поэтического творчества, право писателя изображать не только прекрасные, но и уродливые стороны действительности, создавать сложные характеры людей со всеми свойственными им противоречиями. Романтическое понимание поэзии благодаря таким требованиям создало предпосылки для более полнокровного жизненного искусства по сравнению с теми произведениями, которыми наводняли литературу заурядные последователи классицизма.
— давал возможность преодолеть рационалистическую схему классицизма с его условной манерой изображения человеческих характеров и событий в отрыве от конкретно-исторического места и времени. В отличие от последователей классицизма Гюго не только утверждает необходимость изображения конкретной обстановки (точность места — один из первых элементов реальности), но и пытается осуществить это требование во всем своем последующем творчестве. В то же время подлинно реалистическое отображение жизни у Гюго было еще весьма условным. Реальное восприятие жизни дополнялось прихотливой фантазией поэта-романтика, его субъективизмом. Эстетический принцип, утверждавший свободу вымысла, призван был “восполнить пробелы истории” и в значительной мере определил особенности творчества Гюго и ряда других романтиков.
Французский романтизм выражал не только протест против литературных рутинеров, но и демократическую оппозицию против феодально-аристократической реакции времен Реставрации. В ранний период своего творчества Гюго наряду со стихотворными сборниками (“Новые оды”, “Оды и баллады”, “Восточные мотивы”) разрабатывает жанр исторического романа и публикует роман “Ган Исландец” (1823), а вслед за тем—“Бюг-Жаргаль” (1826).
Начиная с “Гана Исландца” в творчестве Гюго развивается тема народного самосознания. В романе рассказывается о выступлении норвежских шахтеров против королевского произвола, доводящего их до нестерпимой нищеты. Мужественных предводителей происходящего восстания автор изображает торжественно, одобряя их действия. “Я восстаю, чтобы освободить шахтеров от королевской опеки, я восстаю ради того, чтобы одеяло моей матери не было таким же истерзанным, как берега нашей родной Норвегии!”—говорит один из шахтеров.
В основу романа “Бюг-Жаргаль” положено подлинное историческое событие — восстание негров в Сан-Доминго (1791), являющееся одной из самых трагических страниц в истории негритянского народа. К концу XVIII века население Сан-Доминго (государство на острове, которому в 1804 году было присвоено прежнее индейское название — Гаити) делилось на несколько враждовавших групп. Господствующее положение принадлежало плантаторам; значительную часть составляли мулаты, не имевшие политических прав; на последней ступени общественной лестницы находились сотни тысяч негров-невольников.
Обстановка в Сан-Доминго обострилась под влиянием начавшейся во Франции в 1789 году буржуазной революции, провозгласившей, что люди рождаются свободными и должны оставаться таковыми. Когда весть о революции дошла до далеких французских колоний острова Гаити, невольники преисполнились надежд на близкое освобождение. Однако эти надежды оказались тщетными не только для того времени, и поныне полный произвол, голод, нищета, высокая смертность характеризуют образ жизни гаитян. Восстание рабов, происшедшее в 1791 году на Сан-Доминго, послужило историческим фоном для развивающегося сюжета.
— предводителя негритянской армии Биасу, вождей мулатов Оже, Риго и других.
Правдивому колориту книги сопутствовали важные источники: исследование М. Дельмаса “История революции Сан-Доминго” и двухтомный труд генерала де Лакруа “Записки для изучающих историю революции Сан-Доминго”.
Центральный образ романа — добродетельный Бюг-Жаргаль, в лице которого автор, быть может, имел в виду реального предводителя восстания 1791 года — Туссена Лувертюра (1743—1803).
Молодой Гюго достаточно ясно представлял себе страшную действительность рабовладельческого господства и решительно осуждал жестоких колонизаторов, поэтому сцены совещания рабовладельцев в момент восстания негров и поведения плантаторов в плену раскрыты Гюго с большой разоблачительной силой. Писатель показывает два лагеря — колонизаторов-рабовладельцев и негров-невольников, причем последние исполнены решимости в борьбе против беспощадных врагов. В момент восстания, сбрасывая цепи. рабства, они вершат суд над рабовладельцами. Восстание невольников и их расправа предстают в изображении Гюго как явления закономерные и справедливые. Несмотря на то, что автор сгущает краски и преувеличивает, рассказывая о ярости восставших негров, он не может и не хочет скрыть свое отвращение к рабству.
Образ Бюга-Жаргаля двойствен: герой исполнен трогательной чувствительности и вместе с тем решительно настроен против существующей кабалы.
— это обычная привязанность равного к равному, благодарность человека человеку. Бюг-Жаргаль погибает не ради д'0верне: на расстрел он идет ради спасения своих товарищей, оставшихся заложниками у врагов.
Бюг-Жаргаль — благородный бунтарь, защищающий слабых от несправедливости и восстающий против жестокости нравов, резко отличается от многих “добрых негров” “негрофильской” литературы своей революционной решимостью. Однако монархические симпатии молодого Гюго еще очевидны в атом произведении. В угоду предрассудкам автор искажает образ другого вождя — Биасу, изображая его чрезмерно кровожадным, мстительным и корыстолюбивым.
Характеризуя историческую концепцию романа, известный ученый Б. Г. Реизов утверждает: “С полной отчетливостью Гюго объясняет причины восстания: вопиющие жестокости и эксплуатацию, которой подвергались негры-рабы. Отсюда — справедливое и. благородное негодование, с естественной закономерностью вызвавшее восстание. Рассказ Бюга-Жаргаля ориентирован в этом направлении. В его образе воплощены идеи общественной справедливости”.
С большой достоверностью раскрыты в романе сцены суда мятежников над жестокими колонизаторами, низость и трусость последних лишь подчеркивают правоту творящих суд повстанцев Примечательны гордые слова Биасу, с которыми он обращается к попавшему в плен плантатору, готовому ради спасения своей жизни стать слугой грозного предводителя негров: “Я очень рад, что увидел, до чего может дойти низость белых, после того, как нагляделся, до чего доходит их жестокость! Гражданин С., тебе я обязан атим двойным примером. Я знаю тебя! Неужели ты был настолько глуп, что этого не заметил? Это ты руководил казнями в июне, июле и августе; это ты выставил головы пятидесяти негров на кольях вдоль аллеи, ведущей к твоему дому, вместо пальм; это ты предложил зарезать пятьсот негров, оставшихся после восстания в твоих руках, и окружить город Кап цепью из невольничьих голов от форта Пиколе до мыса Караколь! Тогда, если бы ты мог, ты снял бы мне голову в качестве трофея, а теперь ты был бы счастлив, если 6 я захотел взять тебя в лакеи. Нет! Нет! Я больше забочусь о твоей чести, чем ты сам; я спасу тебя от такого позора. Готовься к смерти!”.
В этом произведении Гюго определяет систему своих художественных принципов, прибегая к приему контрастных противопоставлений. Так, великодушному Бюгу-Жаргалю противопоставлен образ злого карлика Хабибры.
“Бюг-Жаргаль” в XIX столетии был первым произведением, посвященным проблеме борьбы негров в различных странах за гражданские права. Затем появились романы американских писателей Бичер-Стоу “Хижина дяди Тома” (1852) и Ричарда Хилд-рета “Белый раб” (1856).
Луи Арагон высоко оценил книгу Виктора Гюго “Бюг-Жар-галь”, в которой “положительный образ — негр наделен чертами подлинного героизма, величия и добродетели”.
В 20-х годах растет недовольство режимом Реставрации среди широких слоев населения Франции. Политическая обстановка в стране оказывает влияние и на творчество ряда писателей.
В произведениях Гюго весьма заметен начавшийся разлад поэта с окружающей действительностью. В одах “Свобода”, “Лира и арфа”, “Поэт”, “Гений” Гюго отводит большую роль поэту, который должен, подобно маяку, указывать людям путь к истине и справедливости. И в то же время главным героем его поэтических произведений является Наполеон, воспринятый писателями и поэтами того времени как образ выдающегося полководца, с которым была связана военная слава Франции. Для режима Реставрации имя Наполеона было одиозно. “Люди этой партии, — утверждал Гюго,— ненавидели его больше, чем Робеспьера”. Поэт воспевал Наполеона, но принижал династию Бурбонов, решительно отказываясь утверждать культ в ее честь.
К концу двадцатых годов Гюго окончательно порывает с монархическими и католическими воззрениями своей юности и становится крупнейшим деятелем романтизма. В 1829 году он пишет драму “Мариоя де Лорм”, которая была запрещена цензурой, усмотревшей в отрицательном образе Людовика XIII сходные черты с правившим в то время французским королем Карлом X. Особую поэтическую тональность писатель придал новому сборнику стихотворений “Восточные мотивы”, в котором воспел героев борьбы за национальное освобождение Греции от турецкого ига.
“Последний день приговоренного к смерти” (1829) автор рассматривал как “аналитический роман”, представляющий душевную жизнь героя, в отличие от “романа фактов”, основанного на внешних событиях. Подобный метод способствовал усилению реального элемента, и читатель воспринял это произведение как предельно искреннее признание человека трагической судьбы. Именно так охарактеризовал это произведение В. Г. Белинский: “Гюго никогда не был осужден на смертную казнь, но какая ужасная. душераздирающая истина в его “Последнем дне осужденного”.
Тема “преступления и наказания” возникала у Гюго не в рабочем кабинете. Осуждение гильотины зародилось в его душе еще в юношеские годы, когда он увидел у эшафота Лувеля, совершившего убийство герцога Беррийского. Итак, автор представил читающему миру узника тюрьмы, не обычного закоренелого убийцу, но “уединившегося мыслителя” (его размышления отражают личные скорбные переживания), а также внешний мир чудовищных несправедливостей. По утверждению Достоевского, “фантастическая форма рассказа”, преднамеренно выбранная автором, не только не умаляет глубину и правдивость его творения, но, напротив, усиливает впечатление от него; без этой “формы” автор не смог бы создать “самого реальнейшего и самого правдивейшего произведения из всех, им написанных”.
В “Последнем дне...” очерчены бытовые картины действительности. Узник рассматривает надписи на тюремной стене. Среди надписей имена: Дотэн, Пулэн, Жан Мартен, а вслед за тем — “Борисе. Республика”. Бориес — имя одного из четырех сержантов крепости Ла Рошель, казненных за антимонархическую пропаганду. В неприглядном свете представлены сильные мира сего— блюстители закона. Автор преднамеренно затушевывает характер преступления, совершенного героем. Основная мысль книги — осуждение не только акта казни, но и насилия, совершаемого королевской властью. Обличение этой власти обретает в произведении конкретные черты; в резко отрицательном свете предстает вереница охранителей господствующего класса: королевский прокурор, судейские чиновники, полицейские, показана жалкая роль тюремного священника, произносящего “богословскую элегию” без малейшего сочувствия к осужденному.
Мрачный колорит книги, ее суровая правда — все это вызвало резкие нападки прессы. Один из реакционных критиков поучал: “Успех — не оправдание для писателя, талант — не извинение, мы никогда не простим ему упорного стремления запятнать человеческую душу, поколебать покой целой нации”.
Особое общественное значение повесть “Последний день...” приобрела после Июльской революции 1830 года, когда происходил суд над министрами свергнутого короля Карла X. Закон предусматривал высшую меру наказания для четырех министров. Суд пэров приговорил их к пожизненному заключению, а через некоторое время они были освобождены. Гюго предпринял новое издание злободневной книги и в предисловии разъяснял, что требование об отмене казней было им обосновано не для защиты министров; оно касалось людей отверженных, которые поневоле нарушают закон, чтобы добыть себе любым способом кусок хлеба. Речь шла о защите одного из тех отверженных, “которые все свое нищенское детство месили босыми ногами уличную грязь... одного из тех обездоленных, которых голод толкал на воровство, а воровство — на все прочее; тех пасынков общества, которые в двенадцать лет спознаются с тюрьмой, в восемнадцать — с каторгой. в сорок — с эшафотом”.
“Общественное здание прошлого держалось на трех опорах: священник, король, палач. Давно уже прозвучал голос: “Боги уходят!” Недавно другой голос провозгласил: “Короли уходят!” Пора, чтобы третий голос произнес: “Палач уходит!”
После свержения в 1830 году Карла Х к власти пришло королевство финансовой буржуазии Луи-Филиппа. В стране наступила жестокая реакция. Это привело к вспышке республиканского восстания 1832 года, восстания лионских ткачей 1834 года, ставших крупнейшими социальными битвами того времени.
Июльская революция оказала серьезное воздействие на писателей Франции, помогая им определить творческие и политические принципы. Виктор Гюго откликнулся на происходившие события поэмами “К молодой Франции”, “Гимн”, а затем приступил к работе над “Собором Парижской богоматери” (1831).
Крупным событием в литературной жизни Франции явилась постановка драмы “Эрнани” (1830), которая ознаменовала не только решительную победу романтической драматургии, но и выявила прогрессивно-политический смысл деятельности романтиков В предисловии к этой пьесе Гюго заявлял о прямой зависимости литературной деятельности романтиков от борьбы за демократа ческие идеалы и общественные преобразования.
Драмы Виктора Гюго, написанные в 30-е годы (“Король забавляется”, “Лукреция Борджа”, “Анджело, тиран Падуанский”. “Мария Тюдор”, “Рюи Блаз”), направлены против деспотизма и королевского произвола; они вызывали живой отклик у французских зрителей. Драматургия Гюго была революционной и демократической, несмотря на то, что далеко не в полной мере раскрывала реальные исторические силы и обстоятельства. Гюго уже тогда, в тридцатые годы, верил в священную миссию художника, способного убедить своих слушателей, увлечь за собой. А для этого необходим новый театр, предназначенный для гигантской аудитории, для народных масс. “Никогда в своих трудах он (автор) не теряет из виду ни на одно мгновение народа, который театр воспитывает, истории, которую театр разъясняет, человеческого сердца, которое театр направляет. В наш век кругозор искусства расширился. Прежде поэт говорил: публика, сегодня поэт говорит: народ”,—писал Гюго в предисловии к драме “Мария Тюдор”.
“Лукреции Борджи” Гюго драматизировал одну из самых мрачных страниц истории папского Рима, напомнив зрителям о преступлениях папы Александра VI Борджа и его сына.
Незаконный сын папы Цезарь Борджа мечтал стать абсолютным монархом и для достижения этой цели не останавливается ни перед какими средствами. В качестве орудия выполнения честолюбивых замыслов семейства Борджа не раз выступала незаконная дочь папы Лукреция.
Изображенные в драме события относятся к тому моменту, когда Лукреция Борджа, став женой феррарского герцога Аль-фонсо д'Эсте, вступает (таков замысел Гюго) на путь нравственного очищения. Под влиянием пробудившегося в ней материнского чувства Лукреция должна избавиться от своих пороков, но в результате случайных обстоятельств ее попытка оказалась неосуществимой и привела еще к одному, самому страшному преступлению — невольному убийству ее сына Дженнаро. Неподкупный и мужественный солдат Дженнаро противопоставлен в драме бесчестным представителям высшей аристократии (Цезарь Борджа, герцог Феррары Альфонсо). В этом возвеличении нравственного достоинства республиканского солдата сказалась демократическая направленность драмы “Лукреция Борджа”.
“Лукреция Борджа” по своим художественным особенностям имеет немало общего с широко распространенной на французской сцене тридцатых годов мелодрамой, но в то время как мелодрама основана главным образом на внешней занимательности, эффектных сценах, нагромождении убийств, отравлений и прочих ужасов, у Гюго подобные мотивы — лишь средство, подчиненное идейным целям и задаче морального воздействия. Характерно,что мелодрама неизменно завершалась наказанием порока и торжеством добродетели, а для драмы Гюго типична трагическая развязка, говорящая о глубине и трагизме изображенных в ней конфликтов. Такие же “мелодраматические черты”, но служащие целям проявления демократических чувств и идей, наличествуют и в драме “Анджело, тиран Падуанский” (1835). Эта драма переносила воображение зрителей в Падуанское княжество, подвластное Венецианской. республике, где высший политический орган — Совет десяти — охранял незыблемость олигархического строя. Образ Венеции как символ расчетливой и безжалостной тирании встает за. вымышленным сюжетом драмы, в которой воссоздана гнетущая атмосфера, царящая в маленькой Падуе. Здесь власть основана на насилии, свобода подавлена, падуанцы охвачены страхом, так как их жизнью распоряжается наместник Анджело Мали-пьери, применяющий ту же систему чудовищного произвола, какая имела место при дворах монархов любого крупного государства.
Не вдаваясь в детальный анализ психологии Анджело, автор создает образ надменного деспота, проявляющего вместе с тем робкую покорность перед теми, кто его поставил у власти. Полная зависимость Падуи от венецианских правителей определяет характер и поведение Анджело, стремящегося любой ценой сохранить свой трон. Ради этого он не останавливается ни перед пытками, ни перед тайными убийцами заподозренных, но ни в чем не повинных падуанцев.
тиран, держащий в своих руках скрытые нити интриги и подчиняющий своим низким инстинктам судьбы людей, охваченных возвышенными чувствами.
Рисуя супружеские отношения Анджело и Катарины, автор защищает Катарину от деспотизма мужа и оправдывает ее любовь к изгнаннику Родольфо.
Совершенную противоположность персонажам высшего света представляет Тизбе. Это подлинно романтическая героиня, гордая и благородная, готовая на самопожертвование во имя возвышенных стремлений. Все поведение Тиэбе исполнено истинного великодушия. Она отвергает пошлые домогательства Анджело и, жертвуя собой, спасает жизнь Катарине. Деспотизм и покорность деспотизму, которые Тизбе видит вокруг себя, вызывают в ней бунтарские настроения. Покорным падуанцам она противопоставляет смелых людей Брешьи — той страны, где была воспитана:
“Венеция не посмела бы обращаться с Брешьей, как она обращается с Падуей. Брешья защищалась бы. Когда Венеция бьет, Брешья кусает, а Падуя лижет. Это позор” (День первый, явление 1).
Политическая ориентация Гюго раскрыта в пьесе с достаточной ясностью и полнотой. Изображенные в пьесе события изобличают правителей и власть имущих, погрязших в тяжких пороках и преступлениях. Отсюда возникают антидеспотические тирады, образующие идейный стержень драмы; как конечный логический вывод в ней утверждается тираноборческая идея.
Сен-Симона: Анфантен, Базар, Леру, Кабэ. Широкое распростраяеиие идей утопического социализма вовлекает в свою сферу и Виктора Гюго, который в вто время начинает признавать социально-нравственные основы учения сен-симонистов, подвергает резкой критике пороки буржуазного общества и обвиняет это общество в неисчислимых бедствиях, которые оно несет народу.
В основе общественно-политических взглядов писателя лежало идеалистическое представление о характере буржуазного общества и путях его развития. Выражая сочувствие к “страждущим и обездоленным”, Гюго был полон веры в прогресс человечества, в конечное торжество гуманизма, который одолеет зло и утвердит в мире справедливое начало.
Воззрения Гюго того времени нашли свое отражение в его художественных произведениях и, в частности, в “Клоде Гё” (1834). В 1832 году писатель прочитал в “Судебной газете” отчет о процессе рабочего Клода Гё, осужденного к смертной казни за убийство надзирателя. К этому времени и относится замысел произведения, тематически связанного с “Последним днем...”. Здесь, правда, герой не пассивная личность, а человек мужественный и непреклонный. Клод не примиряется с тюремным режимом и решительно восстает против гнетущих условий жизни. Он действует не в одиночку, его поддерживают другие заключенные. В этой поддержке Клод черпает силу для свершения акта мести. И если суд обрек героя на смерть, то писатель-гуманист приложил все старания и изложил все доводы, чтобы показать, как классовая юстиция буржуазного общества не исправляет человека, а превращает его в настоящего преступника.
Изучив реальные факты жизни прототипа своего героя, Гюго воплотил в произведении мысль о том, что “судьба толпы, народной массы, одним словом, большинства людей, всегда более или менее трудна, печальна и несчастлива. Удел большинства — тяжелый труд, все тяготы существования оно несет на своих плечах”.
Основная мысль повести выражена в публицистической форме: “Господа депутаты, сидящие на центральных и на крайних скамьях, большая часть народа страдает!
”.
Так рассказ о трагической судьбе рабочего перерастает рамки избранного сюжета и дополняется анализом социального строя Июльской монархии. Рассказ документирован, проникнут горячим призывом в защиту обездоленных, направлен против беззакония и неоправданной жестокости. В повести намечена драматическая коллизия, которая будет впоследствии преломлена в “Отверженных”: Клод Гё и тюремный надзиратель, издевающийся над заключенными, являются как бы прообразами двух главных героев “Отверженных” — Жана Вальжана и Жавера.
“Клод Гё” был высоко оценен Бальзаком, назвавшим его произведением, “где художник, писатель, поэт дают полную меру своего таланта”.
Французские социалисты, стремившиеся привлечь писателей к пропаганде учения Сен-Симона, считали поэмы Байрона и повести Гюго “выражением бунта” против “общественных законов”.
В период, предшествовавший буржуазно-демократической революции 1848 года, когда в стране нарастал общественный подъем, Гюго почти полностью оставил художественное творчество. Став в мае 1848 года депутатом Учредительного, а затем Национального собрания (1849), Гюго принимает активное участие в разрешении основных вопросов, выступает в защиту суверенных прав многих народов, против войн и грабежа.
деятелями международного коммунистического движения.
Стремясь честно исполнять обязанности члена парламента, не боясь говорить правду в лицо, распутывая политические интриги реакционеров, Виктор Гюго все же как общественный деятель во многом заблуждался. Обожествляя всеобщее избирательное право, наивно полагая, что на нем основана всякая демократия, обеспечивающая верховную власть народа, Гюго на своем горьком опыте убедился, что он допустил серьезную ошибку, оказав своим авторитетным словом поддержку Луи Бонапарту в период избрания его президентом. Отстаивая в речах суверенные права французского народа, Гюго все же с недоверием относился к революционному методу преобразования общества. Он не понимал, что истинно демократическая республика могла утвердиться лишь под руководством рабочего класса, подлинного борца за народные права.
В декабре 1851 года Луи Бонапарт, совершив государственный переворот, ликвидировал республиканскую форму правления.
Вынужденный покинуть Францию, Гюго в течение девятнадцати лет находился в изгнании, проживая вначале на острове Джерси, а затем на Гернсее. Великий изгнанник за это время (1851— 1870) создал свои известные романы—“Отверженные”, “Труженики моря”, “Человек, который смеется”. Но этим далеко не ограничивалась его литературная деятельность.
С особым вдохновением и страстностью он работал над памфлетами “Наполеон Малый”, “История одного преступления” и книгой политической лирики “Возмездие”.
— “Наполеон Малый” Гюго и “Государственный переворот” Прудона. Маркс противопоставил романтическому субъективизму Гюго и идеалистической концепции Прудона научный историко-материалистический метод, объяснявший, “каким образом классовая борьба во Франции создала условия и обстоятельства, давшие возможность дюжинной и смешной личности сыграть роль героя”. Переоценив роль личности в современной эпохе, Гюго не придал решающего значения роли трудящихся масс. Но тем не менее в гневных рассуждениях памфлетиста содержится много ценных свидетельских показаний, обличающих преступление государственных заговорщиков.
Французская революционная поэзия блистательно представлена сборником сатирических поэм Виктора Гюго “Возмездие” (1853). Эти поэмы и стихотворения охотно читал В. И. Ленин и даже рекомендовал Инессе Арманд включить “Возмездие” в ее личную библиотеку. Основная тема, главное содержание “Возмездия” то же, что и “Наполеона Малого”, но здесь сатирические поэмы носят эпический характер, поскольку в сборнике раскрыты главные образы великой исторической драмы: образ самого узурпатора народных прав, образ “людей режима”, соучастников преступления, образ борцов — жертв узурпации, наконец, собирательный образ народа Франции.
В романе “Отверженные” (1862) обнажены неизлечимые пороки буржуазного общества, господство капитала и как следствие этого развернута грандиозная эпопея Сен-Дени. Психологические и социологические анализы, примененные в “Отверженных”, позволили автору определить его политическую позицию, его отношение к монархическому строю времен Реставрации, к Луи-Филиппу. Он доказывал правомерность Июньской битвы 1832 года: “Какое дело может быть более справедливым?.. Огромная крепость предрассудков, привилегий, суеверий, лжи, лихоимства, злоупотреблений, насилий, несправедливостей и мрака все еще возвышается над миром со своими башнями ненависти. Нужно ее ниспровергнуть. Нужно обрушить эту чудовищную громаду”.
Некоторые суждения романиста отличаются поразительной прозорливостью. Эти суждения как бы извлечены из личного опыта, из увиденного и запечатленного. Так, например, Гюго ставит вопрос о важности выбора момента восстания, об его участниках, утверждает, что, когда мирные жители становились союзниками инсургентов, тогда был обеспечен успех. “Но если момент еще не назрел, — говорит Гюго, — если восстание не получало одобрения массы, если она отрекалась от него, то его участники обречены были на гибель”. Обладая богатой фантазией, Гюго утверждал: “До тех пор, пока в некоторых слоях будет существовать социальное удушье” — его роман принесет пользу. И действительно, его великая книга отличается крайней живучестью и актуальностью. Миллионы безработных в капиталистических странах — его и есть социальное удушье, о котором говорил ее создатель.
Следует отдать должное Виктору Гюго, одному из замечательных деятелей европейских стран, положивших начало широкому движению sa установление мира, обеспечивающего прогрессивное развитие человечества, за повсеместное торжество идей демократии, национальный суверенитет “больших” и “малых” народов. В 1849 году в Париже открылся первый конгресс мира, на котором присутствовали представители многих стран, писатели, философы, журналисты различный политических убеждений.
раздуваемое злонамеренными людьми, политику силы заменить контактами равноправных наций.
“С настоящего момента цель великой политики, истинной политики должна быть таковой: признать права всех национальностей, восстановить историческое единство народов и связать это единство с цивилизацией посредством мира... заменить сражения посредничеством”; наконец,— и в этом заключается все, — дать справедливости верховное право произнести последнее слово, которое в былые времена произносила сила...”.
Двадцать лет спустя, на конгрессе мира и свободы в Лозанне (1869), Гюго вновь обосновал свою общественную программу, в которой идея мира неотделима от идеи освобождения трудящихся масс от политического и социального гнета.
После 1870 года Гюго продолжал писать произведения различных жанров. Как поэт, он создает ряд стихотворных сборников: сатирико-обличительный сборник стихов “Грозный год” (1872); продолжение монументальной серии поэм “Легенда веков” (1877), книги философских стихов “Четыре веяния духа” (1882) и другие поэтические вещи.
В этот же период Гюго пишет и ряд прозаических произведений: исторический роман “Девяносто третий год” (1874), завершающие части трилогии “Дела и речи”.
“Девяносто третий год” устами Говэна Гюго говорит, что республика насилия и гражданской войны представляется ему героическим оправданием переходного момента к демократии. В дальнейшем, после победы, по мысли автора, должны взять верх идеи мирного процветания Республики. Не признавая “разумности” существующего социального порядка, Говэн мечтает, чтобы человек стал энергичным деятелем прогресса, мечтает уничтожить всяческий паразитизм общественного строя: паразитизм священника, паразитизм судьи, паразитизм солдата, воспользоваться дарами природы на благо человечества, заставить работать за себя океаны, водопады, магнетические токи. “Наш земной шар, — говорит Говэн, — изрезан сетью подземных артерий, в них происходит чудесное обращение воды, масла, огня; вскройте же вти жилы земные... Поразмыслите над игрой морских волн, над приливами и отливами, над непрестанным движением моря. До сих пор мы не научились пользоваться мощью океана”.
В центре внимания Виктора Гюго в эти последние пятнадцать лет стоят разнообразные общественные проблемы. Во времена Парижской Коммуны и и годы Третьей республики он не остался бесстрастным наблюдателем. Горячая заинтересованность в происходящих событиях, в классовых конфликтах, в судьбах людей проявляется и в этот период.
Политическим идеалом поэта являлась буржуазно-демократическая республика, потому пролетарская Коммуна не была им принята. Находясь в период Коммуны за пределами Парижа, Гюго был введен в заблуждение реакционной прессой, кричавшей о нарушении свободы печати, репрессиях со стороны Коммуны. Под воздействием этой прессы он осуждает “анархию”, декреты о заложниках, о разрушении Вандомской колонны. Вместе с тем вслед за поражением Коммуны Гюго как никакой другой писатель на протяжении целого десятилетия выступал в защиту французских коммунаров, добивался для них полной амнистии.
В посмертно изданном сборнике стихов В. Гюго “Груда камней” (1942) имеется запись: “Я принадлежу партии Революции, эта партия будет создана в двадцатом веке”. О двадцатом веке поэт говорил часто, вдохновенно, впечатляюще. Его герой Ан-жольрас, прежде чем пасть смертью храбрых, сказал: “Граждане, девятнадцатый век велик, но двадцатый будет счастливым веком. Не будет тогда ничего похожего на прежнюю историю. Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватнических вторжений, соперничества вооруженных наций... Друзья, мрачен час, когда мы живем и когда я говорю с вами, но этой страшной ценой мы платим за будущее. О, зато человечество будет освобождено, возвеличено и утешено! Мы заверяем его в том с высоты нашей баррикады!”
“Легенды веков” — “Необъятное море”, “Необъятное небо”, включенные в раздел “Двадцатый век”. В этом цикле развернута картина грядущего раскрепощения человечества. “Необъятное море” завершается гибелью гигантского корабля войны Левиафана, олицетворяющего мрачное прошлое. “Необъятное небо” — триумф нового мира, символически изображенного в виде аэростата, направляющегося к свету, в космос. Постижение космоса и социальное освобождение человечества неотделимы в представлении эпического поэта. Глубокая вера в победоносное шествие науки, в торжество разума озаряет мысль Гюго. И он, окрыленный фантазией, создает реальный образ воздушного корабля — смелого исследователя небесных пространств. Корабль Гюго не только исследует небо, он утверждает идею братства наций, сопутствует справедливому устройству Вселенной, процветанию тружеников Земли.
* * *
Минуло сто лет с того времени, когда великий национальный поэт Франции был торжественно погребен в Пантеоне. Но и поныне в Советском Союзе не ослабевает живой интерес к его литературному наследию.
За последние десятилетия в нашей стране было опубликовано Два собрания сочинений Виктора Гюго, множество изданий его романов, стихов, драм.
Критически! восприятие творчества Гюго началось со времен Пушкина и Белинского, а затем в более поздние годы романам и поэзии Гюго воздали должное Достоевский и Толстой, Салтыков-Щедрин и Тургенев. Ф. М. Достоевский с юных лет был ревностным почитателем В. Гюго, он считал, что великий поэт был первым провозвестником высоконравственной мысли искусства девятнадцатого столетия, “формула ее — восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков”.
“Отверженных”. Существует целый ряд суждений Толстого о художественной ценности произведений французского романтика, о положительном значении его книги в деле нравственного воспитания читателей; “Это один из самых близких мне писателей И эти преувеличения, о которых так много говорят, я все переношу от него, потому что чувствую его душу”.
“Отверженных”, сказал: “Мы, советские писатели, вместе со всем нашим народом считаем Гюго нашим великим другом, мы никогда не забудем того символического рукопожатия, каким было согласие Виктора Гюго сотрудничать с Александром Герценом в его “Полярной звезде”, выходившей под пушкинским девизом: “Да здравствует разум!”