Реизов Б.
РОМАН ЗОЛЯ «ДЕНЬГИ»
Э. Золя. Деньги. Гос изд-во
Карело-Финской ССР,
Петрозаводск, 1955 г.
OCR niv.ru
С регулярностью, выработавшейся за долгие годы труда, Золя завершал задуманную им серию романов «Ругон-Маккары». «Деньги» были восемнадцатым романом серии. Теперь было ясно, что эта «история одной семьи» займет не меньше двадцати томов. Действительно, после биржевых катастроф, рассказанных в «Деньгах», оставалось изобразить последнюю, завершающую катастрофу военного разгрома («Разгром»), да еще науку, которая, по замыслу Золя, обобщив опыт эпохи, должна была дать устами доктора Паскаля свой суровый диагноз и оптимистический прогноз («Доктор Паскаль»).
Гнилое и безумное общество Второй империи было изображена Золя в основных его аспектах. Он изучал многие «проклятые» вопросы буржуазной Франции. Он написал романы об аграрном вопросе и рабочем вопросе, о мещанах и художниках, о «высшем свете» и о «полусвете». Оставалась биржа, игравшая огромную роль в экономической жизни Франции и никак не уступавшая по мерзости творящегося в ней ни будуару кокотки, ни кабинету министра.
Собирать материалы для романа «Деньги» Золя стал уже в начале 1890 года: читал специальные сочинения, ходил на биржу, советовался с дельцами и финансистами и, гак же как его героиня Каролина Гамлен, читал Гражданский Кодекс. 30 января 1891 года роман был закончен. Мир финансов, с его темными махинациями и почти узаконенными мошенничествами, с его сказочными, в один день возникающими богатствами и позорными крушениями, получил, наконец, свое художественное воплощение. Ожили всем известные фигуры — биржевые пираты, совершающие свои разбойничьи операции при помощи акционерных обществ, политические деятели, продающие государственные тайны мошенникам, прогорающие доверчивые акционеры, помешавшиеся на игре мелкие рантье и всякого рода «околобиржевые» дамы, извлекающие свою выгоду из этого вечного передвижения ценностей:
Почти двадцать лет Золя писал свою «историю одной семья в период Второй империи». Между тем к началу 90-х годов противоречия капитализма еще больше обострились, и опыт современности позволил Золя отчетливее понять процессы, происходившие тридцать лет тому назад. Вот почему и первоначальный замысел «Ругон-Макаров» с течением времени претерпел некоторую эволюцию.
Вначале Золя хотел рассказать о семье Рутон-Маккаров так, чтобы каждая биография была связана с политической историей Второй империи, отмечала каждый шаг на этом пути — от государственного переворота 1851 года до разгрома французских войск под Седаном в 1870 году. Первые романы («Карьера Ругонов», «Добыча», «Чрево Парижа», «Завоевание Плассана») свидетельствуют об этом. Затем серия несколько видоизменяется. Золя все острее интересуется общественно экономическими процессами, в эту эпоху происходившими. Тем самым романы, рассказывающие историю Второй империи, получают более общий смысл: они характеризуют широкие явления буржуазной действительности второй половины XIX века.
Биржевой ажиотаж, бессовестная спекуляция дутыми ценностями, все эти «битвы миллионов» характерны не только для Второй империи. Биржевая игра приняла широкий размах еще при Луи-Филиппе. Уже Бальзак изображал биржевых спекулянтов, разоряющих доверчивых и азартных обывателей, а Стендаль писал о министрах, пользующихся своим положением и играющих наверняка, узнавая новости по недавно открытому телеграфу.
При Второй империи, по словам Маркса, «... биржевая спекуляция праздновала свои космополитические оргии...». 1 Золя был свидетелем всеобщего увлечения биржевой игрой, о котором много говорили экономисты и моралисты эпохи. При Третьей республике, после кризиса 1873 года, сопровождавшегося грандиозным биржевым крахом, экономическая жизнь Франции, как и всей Европы, отмечена быстрым процессом концентрации капитала, развитием монополий, захватом колоний. Капитализм приближался к своей последней стадии, к империализму. Широкий размах биржевой игры, грандиозные крахи, во время которых фирмы рушились одна за другой, как карточные домики (стоит вспомнить хотя бы знаменитую Панамскую аферу), сращивание банковского капитала с промышленным, хозяйничанье банков во всех областях экономической жизни — все это составляло характерную черту эпохи. Изобразить современность без биржи было невозможно, и Золя решил посвятить этой теме особый роман. Изображая мир финансов Второй империи, он должен был учитывать буржуазные порядки, сложившиеся в период Третьей республики.
Время действия определено точно: роман начинается в 1864 и кончается в 1868 году. Дополнительные выборы 20 марта 1864 года, январский заем в триста миллионов, война в Германии и Италии, казнь мексиканского императора Максимилиана, приезд Бисмарка, выступления либеральной оппозиции в Законодательном корпусе — все это создает хронологически точный политический и исторический фон, на котором свободно располагаются события романа.
В этот период появляются отчетливые признаки распада империи. Усиление Пруссии, объединение Италии, столь нелепо закончившаяся мексиканская авантюра, рост оппозиции, сужение социальной базы, на которую опиралась Империя,— все это предвещало неминуемый крах режима.
Но самым важным фактом общественной жизни эпохи было развитие рабочего движения, могучее влияние научного социализма, получившего незыблемую основу в трудах Маркса и Энгельса, и создание I Интернационала, вызвавшего смятение в кругах реакции.
И все же внешний, обманчивый блеск режима казался ослепительным. После битвы при Садовой, в которой Пруссия наголову разбила австрийские войска, император как будто играл роль «арбитра» Европы, а Всемирная выставка привлекла в Париж с десяток «величеств» и сделала Париж если не центром, то «салоном» Европы. Пышными празднествами старались прикрыть неудачи внешней политики и внутреннюю опасность. В начале романа, в 1864 году, понижатель и пессимист Мозер предрекает несчастья. Повышатель и «бодрячок» Пильеро видит только успехи и ожидает «апофеоза» в 1867 году, когда откроется Всемирная выставка. Выставка в романе — это апофеоз безумия, вслед за которым наступает потрясающий крах Всемирного банка и затем крах Империи.
трансатлантические линии. Естественно, Гамлену приходит в голову мысль об учреждении объединенного пароходства, которое должно соединить Францию с Ближним Востоком. Проблема железнодорожного транспорта, которая в то время интересовала общественное мнение, все еще не была разрешена,— и так же естественно Гамлен мечтает о железнодорожных линиях на Востоке и о Компании восточных железных дорог. Столь же исторична в своей нелепости идея завоевания Иерусалима и перенесения туда папского престола. «Восточный вопрос» был связан с вопросом религиозным: объединение Италия угрожало независимости папы, и католики, с их крайней отсталостью и мистическими идеями, вполне могли пойти на удочку ловкого спекулянта, обещавшего им «Сокровищницу гроба господня».
Но Золя опирался не только на воспоминания. Колониальная политика буржуазии в последней четверти XIX века довела до совершенства демагогические методы правительства Империи, прокладывавшего французской торговле путь на Восток под флагом защиты «христианской цивилизации». В связи с этим приобретали острую злободневность и мечты Гамлена, и финансовые аферы Саккара, и религиозный камуфляж «цивилизаторской» роли Всемирного банка. Финансовая история Всемирного банка точно воспроизводит историю Всеобщего союза — мощного банка, быстрое процветание и мгновенный крах которого в начале 80-х годов вызвали целый ряд катастроф в финансовом мире Европы.
Всеобщий союз, опиравшийся на клерикалов и реакционную аристократию, так же как Всемирный банк, руководимый Саккаром, начал с капитала в 25 миллионов. Он влачил жалкое существование, пока не попал в руки старого биржевого волка Эжена Бонту, путем спекуляций не раз наживавшего и проигрывавшего огромные состояния. Вскоре Бонту добился дивиденда в шестьсот тысяч франков. Затем банк несколько раз производил выпуск новых акций с премией в 20 франков. В ноябре 1880 года капитал общества был доведен до ста миллионов, в следующем году — до ста пятидесяти, и акция стоила 850 франков. В сентябре 1881 гола акции банка достигли курса в 2000 франков, а в ноябре перевалили за 3000. Однако стало известно, что это необычайное повышение курса было вызвано тем, что банк скупал собственные акций. Тогда наступила катастрофа: уже 30 января 1882 года банк прекратил платежи, а 1 февраля Бонту, председатель правления, я Федер, директор общества, были арестованы и после долгого следствия приговорены к пяти годам тюремного заключения.
«Всеобщий союз» (1888). Золя широко использовал эту книгу. Он нашел в ней готовую канву своего романа со всеми финансовыми объяснениями и подробностями. Со скрупулезностью, свидетельствующей о его страсти к «документу», он воспроизвел всю финансовую историю банка, вплоть до начального и наивысшего курса акций. Сохранен и тип финансового «гения» — дельца с большим опытом и темным прошлым, авантюриста крупного плана, уверенного в своем успехе во время самых рискованных предприятий. Даже «Сокровищница гроба господня», о которой втайне мечтают католики, клиенты Всемирного банка, подсказана книгой Бонту.
«Документальны» и самые отвратительные сцены романа, например ссора Делькамбра с Саккаром и месть генерального прокурора разорившемуся банкиру. Нравы империи и психология ее деятелей в этом эпизоде вскрываются с поразительной отчетливостью. Картина биржи была бы неполна, если бы не были показаны ее растлевающее влияние на парижское общество и питающаяся вокруг нее тлетворная среда подозрительных женщин и грязных дельцов.
* * *
«Добыча». Маленький подвижной человек с неистовой жаждой деятельности и наслаждений, Саккар — яркий представитель Ругон-Маккаров. Придуманное им для себя имя отлично его характеризует: с таким именем, говорит его брат-министр, можно попасть на каторгу или заработать миллионы.2 Честолюбивый, как его мать Фелисите Ругон, он полон буйных вожделений, как его отец, и это мешает ему в делах,— нелепая теория наследственности заставляет Золя объяснять характер Саккара сочетанием этих двух качеств. Это психология хищника, типичная для «пирата биржи» и особенно распространенная, по мнению Золя, в эпоху Второй империи.
Праздный прожигатель жизни, прозябающий в провинциальной глуши, журналист во время революции 1848 года, после переворота 2 декабря Саккар становится бонапартистом и, прибыв в Париж, пускается во все тяжкие. Он готов на все, чтобы овладеть богатством. В атмосфере стяжательства и политической беспринципности, в обществе предателей и торговцев совестью он расцветает пышным цветом. Он создан Империей. Только она, утверждает Золя, растлив общество, соблазнив нестойких, изгнав достойных, могла дать простор для деятельности подобных карьеристов. И потому уже двенадцать лет Саккар любил и защищал этот режим, который его взрастил. Так психологические свойства Саккара, развиваясь на этой благодатной почве, характеризуют,по замыслу Золя, строй Второй империи.
В образе Саккара заключена целая философия, которую он а излагает в своих речах. Саккар убежден в том, что смысл жизни заключается в наслаждении Таков, по его мнению, закон природы. С ним нельзя бороться, но нужно признать его и свободно следовать его повелениям, отбросив ложные запреты нравственности. Добродетель, честность, самопожертвование — все это выдумки, мешающие человечеству в его погоне за наслаждением. Это борьба за существование в типично «капиталистическом» ее истолковании. «Честность, слава — ведь это только успех. Нельзя допускать, чтобы тебя одолели, иначе на другой же день окажешься дураком и плутом... Но представьте себе, что было бы, если бы я добился успеха! Да! Если бы я одолел Гундермана, завоевал рынок, если бы я был сейчас признанным королем золота! А? Какой триумф! Я стал бы героем, Париж был бы у моих ног!»
Это так называемая «философия успеха», преклонение перед силой, валящей все вокруг себя, попирающей слабых, пренебрегающей нравственностью. Этот «закон дубины и клыка», считающий правым всякого, кто победил, Саккар видит повсюду и, в частности, в биржевых махинациях.
— долой законы! Они созданы для тех, кто не может их обойти. Всякое средство приемлемо, если оно приводит к успеху. Свое откровенное мошенничество Саккар прикрывает правом «сильного человека», «борьбой за существование».
Уже в пятом романе серии, «Его (превосходительство Эжен Ругон», Золя поставил эту проблему во весь рост Старший брат Саккара тоже оказался таким «сильным» человеком. Но «сила» эта есть не что иное, как абсолютная беспринципность во всех общественных делах, это просто отсутствие совести и ловкость мошенника. О политическом противнике Ругона графе Марси (Морни) рассказывают всякие мерзости, но Ругон утверждает, что все же это «человек большой силы». И после того как сам Ругон, чтобы спасти свой портфель, отрекся от всей своей прежней политической жизни, от принципов, в которые верил, от слов, которые произносил, и, изменив своим убеждениям, восторжествовал еще раз, восхищенная Клоринда сказала ему: «Все-таки вы—человек большой силы».
Таких «сильных» людей, менявших свои убеждения ради власти и денег, во время Империи было сколько угодно. Таков был герцог Морни, таковы были Барош и Парье, таков был и Эжен Руэр, прототип Эжена Ругона. Буржуазная молодёжь восхищалась Анри де Марсе и Вотреном, героями Бальзака, а Флобер еще в 1869 году, в «Воспитании чувств», разоблачил «практических молодцов, стремящихся к выгоде и беснующихся, как каторжники». Основная мысль, которая проходит через эти разоблачения, заключается в том, что все эти «сильные» личности неизменно оказываются «слабыми», терпят самое полное и безнадежное поражение. «Спекуляция губит только неумелых»,— говорит Саккар. Но она погубила и его, искусного, и не потому, что у него нехватило миллионов.
Взгляды Саккара были характерны для многих «деятелей» Второй империи. Их развивал и сам Наполеон III, пытаясь оправдать и свой переворот и свой режим.
Преступление 2 декабря 1851 года и все избитые идеи бонапартизма вели к апологии удачливого преступника, к оправданию успеха и к отрицанию нравственности. Лихорадочная и преступная атмосфера Империи, с ее культом наживы и наслаждений, с торжеством чистогана, с извращением всех понятий общественных, нравственных и политических, тесно связана с политическим опытом бонапартизма. Ведь государственная власть Наполеона III была, по словам Маркса, «... самым вопиющим скандалом этого общества, рассадником всяческой мерзости». 3
Эта полемика была весьма актуальна и в 1891 году, когда Золя писал свой роман. Именно в это время с особенной силой распространяется во Франции имморализм, прикрывающийся разными личинами и пользующийся различными аргументами. Одним из таких аргументов оказалась теория естественного отбора. В буржуазной философии возникает так называемый социал-дарвинизм, вреднейшая и реакционнейшая теория. Борьба за существование, открытая Дарвином в биологическом мире, была механически перенесена на общественную жизнь и приспособлена для оправдания зол капиталистического общества, эксплуатации рабочих, угнетения колониальных народов. Вот почему Золя с таким гневом разоблачает эту «теорию» в образе главного своего героя.
Таким образом, фигура Саккара становится символом эпохи в ее финансовых, политических, нравственных и философских тенденциях. Но она является также разоблачением всякого капиталистического дельца, тайно или явно исповедующего ту же философию и пользующегося теми же приемами, что и Саккар.
В каждом романе своей серии Золя особенно пристально изучал какой-нибудь один класс или одну группу общества, выдвигая на первый план какую-либо одну общественную проблему: рабочее движение в «Жерминале», губительную деятельность церкви в «Завоевании Плассана» и т. д. Так и в романе «Деньги» внимание автора сосредоточено главным образом на одной проблеме, на проблеме денег, которые предстают здесь как единственное зло, разъедающее современное общество. «Ах, эти деньги!» — вздыхает Каролина, и этот возглас проходит через весь роман.
Это объясняется не только композиционным принципом, определившим структуру серии, но и взглядами Золя на природу денег. Ему казалось, что все зло заключается в деньгах, что упразднить деньги — значит установить совершенный общественный строй. Деньги дают возможность накопления и вызывают противоречия богатства и нищеты, то есть коренное зло современного капиталистического общества. Подменяя, таким образом, проблему капитализма проблемой денег, Золя считал возможным изучить деньги как самостоятельную «болезнь» современного общества.
«Деньги, подобранные в крови и грязи»,— один из лейтмотивов романа. Жертвами денег оказываются почти все персонажи, даже отрицательные — поддавшиеся соблазну золота, сбившиеся с пути женщины, погрязшие в разврате и эгоизме мужчины, заболевшие страстью игры «честные» коммерсанты. Золя не делает различий между швейцаром Дежуа, потерявшим трудовые сбережения всей своей' жизни, и графиней де Бовилье, потерявшей остатки своего наследственного капитала, между разорением биржевого маклера Мазо и гражданской смертью инженера Гамлена. Для Золя, плохо понимавшего классовую структуру общества, все эти бедствия в одинаковой мере иллюстрируют губительную роль денег.
Но роль денег в представлении Золя этим не ограничивается. Он утверждает, что вместе со злом они якобы приносят пользу. «Я показываю деньги как силу, которая, являясь до сих пор фактором цивилизации и прогресса, все еще необходима»,— пишет он Сантен-Кольфу, а в черновых заметках особо напоминает себе — показать деньги в их двойной роли: разрушительной и созидательной.
Вот почему фигурирует в романе Дом Трудолюбия, и Саккар с такой страстью отдается благотворительным предприятиям графини Орвьедо. Вот почему повторяется этот мотив: «деньги... служат тем удобрением, на котором произрастает будущее человечество». Ведь те деньги, которые были вынуты из карманов парижских в провинциальных акционеров, пошли на сооружение заводов в Азии, на Железные пороги и морской транспорт—на то, чтобы, по мнению Золя, призвать древний Восток к новой жизни. И Золя прославляет и эту цивилизацию и эту «новую жизнь», не понимая, что она принесет народам Азии великие бедствия и окажется для них новой формой самого жестокого рабства.
Пораженный необычайным развитием производительных сил, он не понимает, что производственные отношения капитализма уже тормозят экономическое развитие и что дальнейший рост техники и культуры возможен только после уничтожения капитализма.
Отсюда и серьезные ошибки, проявляющиеся в теоретической части романа. Отсюда же и двойственная характеристика Саккара, которого Золя заставил, вопреки всякой очевидности, наряду с огромным злом совершать и некие добрые дела.
акционерным обществам, к спекуляции, к кризисам и крахам, и, независимо от характера или желаний отдельных лиц, неизбежно сопровождается целым океаном бедствий.
— словно дальнейшее развитие всех низменных черт его, словно живой результат его деятельности. Освобожденный от всяких человеческих чувств, пустой, живущий, как в вате, в своем эгоизме Максим и другой, Виктор, неистовый а звероподобный, являются как бы воплощением всего дурного, что было сделано Саккаром. Таким образом проблема наследственности, от которой Золя не может отказаться и здесь, подана в совсем особом, нравственном плане.
Саккар порожден Империей, он защищает ее, но вместе с тем всей своей деятельностью он ее разрушает. Рискованные спекуляции, дезорганизация рынка, коррупция прессы, нравственное гниение развиваются на тучной почве Империи и вместе с тем приводят ее к гибели. Саккар, торжествующий в своем тщеславии, афиширующий свою прихоть и безумную расточительность, воплощающий легкомыслие и разврат Империи, встречает на балу в министерстве иностранных дел Бисмарка, который с любопытством наблюдает это прогнившее общество. Их встреча символична: она предсказывает крушение всего этого мира легкомысленной жадности, тщеславия и эгоизма в столкновении с серьезным, осторожным и тщательно подготовленным противником. Империя сама разрушает себя, и в этом закономерном общественном процессе Золя видит идею возмездия, нравственный смысл истории.
Но эта закономерность проявляется в более широких процессах, и перспективы, раскрывающиеся в романе, выходят далеко за пределы эфемерной Второй империи. Разнузданное господство капитала естественно и неизбежно приводит его к гибели. Спекуляция и игра, так же как и все развитие капитализма, вызывают обнищание большинства и концентрацию богатства в руках немногих. Сумасшедший азарт Саккара разоряет тысячи мелких рантье, но обогащает нескольких банкиров, а в сущности только одного — восторжествовавшего Гундермана Гибель Саккара можно сопоставить с гибелью Империи — они связаны теми же пороками а преступлениями.
Но концентрация капитала в одних или немногих руках, полагает Золя, естественно и неизбежно приводит к гибели самого капитализма,— за мрачными событиями своего романа он хочет раскрыть именно эти перспективы.
«Каждый раз, как я теперь начинаю произведение, я наталкиваюсь на социализм»,— писал Золя в июне 1890 года. Действительно, и в «Дамском счастье» и в «Жерминале» поставлена проблема социализма, хотя и неправильно понятого, истолкованного в реформистском плане. В «Деньгах» социалистические теории провозглашены Сигизмундом Бушем, от которого Саккар слышит ошеломляющую мысль о близком уничтожении денег.
Сигизмунд Буш оказывается у Золя учеником Маркса. Марксистская критика, в частности Франц Меринг и Поль Лафарг, давно уже справедливо указывала, что социализм Сигизмунда не имеет никакого отношения к учению Маркса.
Золя был уверен, что устами Сигизмунда он излагает учение Карла Маркса, но в качестве руководства пользовался сочинением буржуазного писателя Шеффле «Квинтэссенция социализма» (1874). Это был типичнейший катедер-социализм, представляющий собою прямую противоположность подлинному, научному социализму. Энгельс говорит о несусветном вздоре, который наговорил Шеффле в своих сочинениях4, а Маркс так характеризовал эту книгу Шеффле: «... брошюрка, как намекает сам автор, написана специально для протестантских попов которые все же не могут предоставить своим католическим соперникам монополию кокетничанья с социализмом, С другой стороны, г. Шеффле с истинно швабской фантазией так мило изображает грядущее социалистическое тысячелетнее царство, что это будет идеальным царством благодушных мелких буржуа...»5
Шеффле не знал марксизма. Он, по словам Энгельса, сам говорил, что «... вот уже десять лег, как изучает «Капитал» и все еще его не понял».6 «вовсе и не «помышляют»... провозгласить банкротство современного общества. Наоборот, ведь они только тем и живут, что стараются хоть как-нибудь заштопать его снова». 7
«Теорию» Шеффле о концентрации производства, которая якобы сама по себе приводит к гибели капитализма, и мирного перерастания капитализма в социализм, мысль о «ненужности» революции, связанную с игнорированием роли пролетариата в дальнейшем общественном развитии, даже мысль о бесполезных бонах, которые Гунлерман-Ротшильд получит взамен своего капитала,— все это излагает Сигизмунд Буш изумленному Саккару. Будущее общество, которое Сигизмунд подробно описывает и «строит» в своем сочинении, так же фантастично и так же восходит к Шеффле.
И все же, несмотря на свои заблуждения, Сигизмунд Буш вступает в роман как начало положительное и нравственное, противопоставленное разрушительной и антиобщественной стихии Саккара. Свободный от эгоистических страстей, преданный идее, он представляет собою образец «нового» человека, преодолевшего в себе дурные инстинкты собственности. Вознесенный над Парижем, с биржей у своих ног, он прозревает лучшее будущее человечества, которое, вопреки Шеффле, считает весьма близким. Этот «мечтатель», по мысли Золя, является также пророком. Его прорицания, грозящие гибелью бирже и деньгам, то есть, в представлении Золя, всей системе капитализма, сбудутся. Человечество пройдет сквозь тяжкое настоящее к светлому будущему.
В сочетании мелкобуржуазных заблуждений, самоотверженных восторгов и радостной мечты образ Сигизмунда вырастает в символ нового мира, который казался Золя миром строгой научной мысли, самоотверженной, любви к человеку и высшей справедливости.
Этот образ, так неумело созданный в своей теоретической части, дает роману ту перспективу, без которой история Всемирного банка и вызванных им катастроф могла бы показаться зловещей. Не придя к подлинно научному пониманию общественного развития, Золя все же предсказал будущее крушение капитализма, и это придает его роману оптимистический тон.
«частная жизнь» с ее простыми людьми, с ее задачами, доступными каждому честному человеку. Это — большинство человечества, жертвы денег и носители исторического развития. Каролина — из этих простых сердцем. «Она — надежда,— пишет Золя в своих черновиках.— Она любит жизнь... Как человечество, она не знает, куда идет, она верит, что идет к чему-то хорошему и счастливому».
Каролина должна была стать, по мысли Золя, «чем-то вроде античного хора, персонажем, который будет судить людей, будет добротой и справедливостью и станет выше всех бедствий». Ей, этой «простой» женщине, этому воплощению человечества, дано судить действующих в романе лиц. Она подводит итог всем несчастьям, которые были вызваны спекуляциями Саккара. На ее глазах умирает Мазо, гибнет семья Бовилье, рушится состояние всех мелких держателей акций, ей толкует о своем счастье Жордан, Сигизмунд Буш объясняет ей строение будущего счастливого «града», а Саккар — новые финансовые аферы. Это она выражает мысль Золя о роли денег в современности и, вопреки всему, приходит к утверждению жизни, к естественному и неистребимому оптимизму.
Великое сострадание сочетается у нее со страстной жаждой помочь: «Постараемся сделать хоть немного добра, чтобы нам простили». Второй сын Саккара, Виктор, сопротивляется добру и оказывается неисправимым, но Дом Трудолюбия убеждает Каролину в том, что возможно «возрождение при посредстве труда». Порочные свойства, «наследственность» преодолеваются трудом, средой, заботой, воспитанием.
Каролина по своей натуре близка героине более раннего романа Золя «Радость жизни», Полине Кеню, которая сохраняет бодрость среди самых тяжких испытаний и жертв. Близка она и Денизе из «Дамского счастья», перевоспитавшей целый коллектив громадного магазина. В этот период, когда в декадентских кругах входит в моду пессимизм, Золя, глубоко понимая мерзость буржуазной действительности, принимает жизнь ради борьбы за лучшее будущее.
Золя не раз обвиняли в том, что его «Ругон-Маккары» изображают некое звериное царство, разгул разнузданных инстинктов, буйство физиологических вожделений, не сдерживаемых никаким нравственным чувством. Да, Золя не щадил общество, которое он изображал, и воплощал отвратительные его пороки в замечательных художественных образах. Но это не касается других, положительных его героев, и «Деньги» могут служить доказательством этого.
Примечательны отношения Каролины Гамлен к Саккару — отношения, в которых сочетаются физическое влечение, симпатия к личности и интерес к огромному общественному предприятию. Каролина прощает Саккару измены и разврат, но, как подчеркивает Золя, окончательный разрыв происходит тогда, когда ей становится очевидным вредный, антиобщественный характер его деятельности.
* * *
В отличие от традиционного любовного или «психологического» романа, действие в романе «Деньги» с начала до конца определено жизнью банка. Организация банка, трудное начало, быстрый рост, потрясающая кульминация, банкротство, суд—таково течение событий, определяемое финансовым процессом. Психологические и нравственные обстоятельства лишь сопровождают этот процесс, подчиняются ему в своем развитии.
Биржа была наименее «поэтическим» явлением современного торгашеского общества, и сделать ее операции сюжетом серьезного романа казалось невозможным. Для Золя, видевшего прекрасное в правдивом, этих сомнений не существовало. Показать мерзость капиталистической действительности и процессы, которые приводят к крушению капитализма, в обобщающих, правдивых образах, значило, с его точки зрения, создать прекрасное произведение искусства. Напряженнейший интерес романа, сюжетная его основа заключается в описании финансового процесса. Это было новостью во французской литературе, и этот первый опыт в пределах буржуазной литературы остался непревзойденным.
«проблему денег», Золя нашел свой центральный образ, биржу, вокруг которой вращается все действие его романа.
— сосредоточить роман вокруг определенного места, имеющего особую выразительность или своеобразное значение. Рынок в «Чреве Парижа», буржуазный дом с его парадной лестницей в «Накипи», магазин в «Дамском счастье» — вокруг этих сооружений развивается действие. Вместе с тем здание определяет основную тему романа, его проблематику и в известной мере его композицию.
Место действия романа намечено в самом начале с намеренной откровенностью. Саккар обходит вокруг биржи, словно полководец, изучающий поле битвы. И сразу в воображении возникает этот особый мир биржевых спекулянтов и весь этот живущий биржей уголок Парижа.
Старинное здание приобретает символический характер, оно живет в романе своей особой жизнью. В начале романа оно рассмотрено со всех сторон, оно поражает своей массивностью и монументальностью. Это твердыня, которую Саккар должен завоевать, центр особого царства денег. Но с шестого этажа, где живет Буш, биржа кажется уродливой и крохотной, и черные точки, как муравьи ползущие по ступеням, с такой высоты кажутся бессмысленными и жалкими.
Как все это ничтожно и смешно! Биржа словно утрачивает свою материальную устойчивость и в своей эфемерности и безобразии является как бы иллюстрацией к речам Сигизмунда, предрекающего гибель денег и капитализма. Взволнованный этими речами, Саккар подбегает к окну, чтобы удостовериться, что биржа все еще здесь,— но теперь, в наступающих сумерках, она почти расплывается в саване дождя, подобная бледному призраку, который вот-вот исчезнет в легком сероватом тумане.
В день крушения Всемирного банка биржа покрыта грязью от сотен сновавших по ней ног, и эта грязь, которой затоптан пол, соответствует нравственной мерзости совершившегося здесь дела.
— мрачное здание на фоне подернутого дымкой темно-красного неба, словно на фоне пожара,— живописное выражение надвигающегося вслед за крахом финансовым краха Империи.
Столь же символичны и другие образы, повторяющиеся в романе, например знаменитая сумка Мешен, страшным пророчеством возникающая перед глазами Саккара, и вся эта засаленная я жирная фигура мелкой хищницы, питающейся падалью крупных зверей.
Таких повторяющихся образов и даже фраз множество. В письме к Сантен-Кольфу, объясняя повторы, встречающиеся в «Странице любви», Золя указывал на лейтмотивы Вагнера: повторяющаяся музыкальная фраза вызывает образ героя и связанный с ним комплекс чувств. «Деньги, подобранные в крови и грязи»,— эти слова повторяются в романе несколько раз в различном контексте и несут через весь роман основную его идею. Несколько раз одинаково звучит мечта Саккара о «банке, акции которого будут оспаривать католики всего мира», или, как символ вечной юности древнего человечества, седые волосы Каролины и ее молодое лицо.
* * *
Появление «Денег» в печати вызвало множество рецензий и откликов.
Прежде всего следует отметить отзыв социалистического журнала «Новое время» («Die Neue Zeit»), напечатавшего в 1891 — 1892 годах четыре статьи Поля Лафарга, хорошо известные советскому читателю. 8 «социалистические» идеи, излагаемые в романе Сигизмунлом Бушем, указывая на то, что ничего общего с марксизмом все эти реформистские теории не имеют.
Из множества других рецензий привлекают внимание статьи двух крупнейших писателей эпохи — Анатоля Франса и Эмиля Верхарна.
А. Франс в свое время весьма отрицательно отозвался о «Земле» Золя, вызвавшей протест даже со стороны некоторых друзей и учеников писателя. «Мечта» также оттолкнула Франса анализом мистических, надуманных и малоинтересных переживаний героини. Теперь, приветствуя появление «Денег», Франс меняет свое прежнее мнение о Золя. Франс иронизирует над некоторым «дидактизмом» и претензиями Золя на научность и говорит о его «пророческом» и «апокалиптическом» стиле, но все же в целом дает положительную оценку роману. «Произведение массивное и тяжелое, но прочное, но крепкое, дидактическое, энциклопедическое и полное здравого смысла».
Эмиль Верхарн, в то время уже известный поэт, более широко характеризовал творческий путь Золя, указав на эволюцию его метода. В «Деньгах», пишет Верхарн, изображены не столько люди, сколько пороки, а главный герой романа — спекуляция. Такая характеристика может показаться не совсем справедливой, но все же Верхарн с замечательной тонкостью предсказал дальнейшую эволюцию Золя к «Трем городам» и «Четвероевангелию».
Верхарн говорит также об урбанизме, явившемся для молодого поэта большой художественной и общественной проблемой. Естественно напрашивалось сравнение с Виктором Гюго, для которого Париж был «городом света», истопником мысли и центром прогресса. Париж Золя — это скорее «город-ад», с его безднами мещанства, с его пороками и возмездиями, со всею грязью капиталистического «процветания». Невольно вспоминаются возникающие уже в это время стихи Верхарна «Города-спруты», несомненно связанные со страшными изображениями Золя.
Золя как одного из самых крупных французских писателей XIX века. Исторический опыт XX столетия показал несостоятельность заключенных в романе общественных теорий Золя. Человечество движется к полному освобождению от капиталистического рабства иным путем, который действительно ведет к торжеству нового, социалистического строя. Но гневные разоблачения капитализма, поразительные характеристики буржуазных дельцов и «правителей», горячая симпатия к жертвам «цивилизации», к простым людям Франции, страстное желание общественной справедливости, вера в наступление более разумного, более нравственного общественного устройства — все эти замечательные качества придают роману «Деньги» большую культурную а художественную ценность и делают его близким всем прогрессивным людям мира, ведущим во главе с советским народом борьбу с империалистической реакцией.
Б. Реизов.
Примечания.
1 К, Маркс, Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. I, 1949, стр. 476.
2. «Sac» — значит «мешок» и «разграбление» (франц.).
4. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXVII стр. 107.
6. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXVII, стр 455.
7. Там же, стр. 120.