АНДРЕ МОРУА
ПОЛЬ ВЕРЛЕН
Калибан, который был Ариэлем
«Иностранная литература» 1996, №7
http://magazines.russ.ru/inostran/1996/7/verlen.html
«Со всей решительностью хочу опровергнуть сентенциозную нелепость, высказанную Буало: «В стихе не утаить движений низких сердца». Ибо это неправда. Не считая тех случаев, когда автор вполне осознанно бравирует (как это частенько бывало со стареющим Верленом, припадавшим к стопам своих богинь из меблирашек), выталкивая свое искусство на панель повседневности или принуждая его копошиться в мусоре ничтожных событий, - стихи отвергают низость сердца. Более того, низкие чувства сгорают в стихах. К поэзии обращаютс с мольбой, в ней нуждаются, ее создают, чтобы несчастный человек - как и каждый из нас - смог обрести воображение, смог, подобно Бодлеру, этому первому учителю и брату Верлена, вскричать: «Окажи мне милость, Господи, дай написать несколько прекрасных стихотворений, дабы я не чувствовал себ последним из людей!»
Эти глубокие и верные мысли принадлежат Жаку-Анри Борнеку, чья книга «Верлен его собственными устами», вышедшая в издательстве «Сёй», является прекрасным введением в творчество одного из самых чистых, самых воздушных, самых нежных французских поэтов, прожившего жизнь самую мерзкую, самую грязную и самую бурную. Он был человеком с двойным дном, этот бедный Лелиан. Человеком погибшим и вместе с тем человеком спасенным. Жан Кокто показал нам, каким может стать это «загадочное и возвышенное искупление» человека и мира посредством поэзии. Могут возразить, что, поскольку поэт - существо преображенное и поскольку его Я - «это некто другой», не следует смешивать рассказ о его мучительной, четвертованной жизни с непреходящим таинством его прекрасных стихов.
По существу, тот же спор мы находим и у Пруста в его «Против Сент-Бёва», и это ненужный спор. Жизнь и творчество Верлена необъяснимым образом связаны между собой. С одной стороны, внутренняя потребность, порождавша жизнь беспорядочную и мятежную; с другой стороны, тот совершенно особый «коэффициент преломления», который позволял поэту уводить все сказочное волшебство мира за пределы внешней оболочки. «Примерно в четырнадцатилетнем возрасте Верлен внезапно познал отчаянное одиночество сердца и плоти вкупе со всеми компенсирующими желаниями, которые даруют человеку мимолетную усладу, помогая душе противостоять козням сидящих в ней бесов».
и стоячих вод. Потом - беспрерывное чтение, неистовый эротизм, властное желание любви. Но подросток некрасив, и собственная «нищенская внешность» становитс для него наваждением.
Нашел на сердце странный стих -
Я счел, что мир меня обидел:
Я в женщинах красавиц видел,
Но сам уродом был для них.
«Я свыкся с этим сном, обманчивым и странным, // В котором я люблю и знаю, что любим, // Но облик женщины порой неуловим...»; «О, женская любовь, ты греешь и ласкаешь...»). Эта чувственность, вытесненная в сферу воображения, порождает болезненный фатализм. Верлен боится, что мощный водоворот затянет его в ужасную бездну; боится «болезнетворных испарений», боится медленных ядов, «которые затопляют мои чувства, душу и разум». Для борьбы с этим стремительным потоком он знает лишь одно чудодейственное средство - поэзию. Это эпоха Парнаса, Леконт де Лиля, Готье. Стихи двадцатилетнего поэта будут парнасскими, хотя сердцем он романтик. И вот его первый сборник - «Сатурнические стихотворения», которые, к счастью, тяготеют больше к Бодлеру, чем к Леконт де Лилю.
Меж тем ему кажется, что он нашел женщину, чья любовь «греет и ласкает». Это его замужняя кузина Элиза Монкомбль, ласковая, полна сочувствия. Борнек изложил этот эпизод с большим тактом. «Лишь для нее одной он не был ни некрасив, ни робок. Он поверяет ей свои страхи, и она их успокаивает, поверяет мечты, и она поддерживает их. Она высоко его ценит, понимает его, верит в его талант... Это счастье. Она его Армида, его Беатриче. Но внезапно все кончилось. Она спохватилась. Ее отняли у него. Любовь стала с ее стороны лишь дружбой. И Верлен опять сирота». Осенью 1866 года Элиза, никогда не отличавшаяся хорошим здоровьем, в тяжких муках родила девочку. В ноябре вышли «Сатурнические стихотворения». Спустя три месяца, весело напевая в кругу семьи, она издает страшный вопль и падает без чувств... Никогда уже больше... Первая надежда на спасение кончается для Верлена крахом.
«Волшебница умерла - пусть волшебство переживет ее... Но если швартовы, которые связывали его с этим единственным островком, оборваны смертью, как обрести другие волшебные острова?..» Верлен хочет забвенья, хочет снова и снова воскрешать свое счастье. Он начинает пить. Очутившись в этом «бездонном раю», куда, обессилев от горя, он дает себ затянуть, он пробуждается «на другом берегу поэзии», в зачарованных садах «Галантных празднеств». Там, в прозрачной сказочной ночи, среди пейзажа, словно сошедшего с полотен Ватто, «кавалеры, распевающие серенады, и их прелестные слушательницы» развлекаются «игрою в любовную грезу». На смену отчаянью приходит восторг, на смену зловещему рогу - веселая мандолина.
Столь резкая метаморфоза не может не удивить. Жак-Анри Борнек объясняет ее тремя обстоятельствами: символикой Ватто; своеобразной логикой опьянения, позволяющей грезить наяву; наконец, опытом современной богемы, ибо Верлен, который перебрался в Париж (где он служит в муниципалитете), посещает салон блестящей Нины де Виллар, особы поэтического склада, котора жила «в причудливом мире мимолетных любовных связей, неразберихи чувств и лирических томлений». Поскольку мы обязаны ей «Галантными празднествами», воздадим же хвалу Нине де Виллар...
Но в основе верленовского характера - по-прежнему смесь ностальгии и гнева. Волшебство, которое удалось в плане искусства, терпит поражение в жизненном плане. Эскапады любовников из «Галантных празднеств» могут закончиться лишь «Чувствительною беседой», трагической и циничной. И все же в 1869 году он смог на мгновенье поверить в то, что «искусство претворяется в жизнь». Матильда Мотэ де Флевиль, совсем еще юная девушка, согласилась (неосторожно!) стать его супругой. Он был в восторге от этой феи. Увы! Фея оказалась благонамеренной и чопорной мещанкой. Зачем он был ей нужен, этот влюбленный сумасброд, к тому же скомпрометировавший себ службой Коммуне? Верлен пытается в «Доброй песне» описать супружеское счастье, «спутницу, которую он наконец нашел, изящную и нежную, в расцвете своих шестнадцати лет». Он пытается убедить себя, что ему и вправду не нужно иного рая. Что же он в действительности обрел? «Затхлое блаженство, рабство под вывеской порядка и верности, туповатость «Доброй песни» и интеллектуальную дремучесть семейства жены». Но что художник менее всего склонен прощать женщине - это попытки толкнуть его на пошлые решения в искусстве. Через тринадцать месяцев брака Верлен ощущает себя человеком обманутым, сам не понимая кем, человеком озлобленным, сам не понимая против чего. Надвигаетс гроза, близится катастрофа.
«пугающе прекрасные стихи». Юный Артюр Рембо живет в Шарлевиле, где (по его словам) для него нет работы. Он хотел бы жить в Париже. Верлен добивается от семейства жены оказать Рембо гостеприимство. «Приезжайте, мой дорогой человек щедрой души, вас приглашают, вас ждут». Так завязывается узел драмы, в которой суждено погибнуть если не гению Верлена, то его рассудку. Рембо разом заполонил все его существо. «Тайное братство школьников, разгульный хмель детей богемы, рассудочная чувственность, дерзкое наслаждение забвением» - Верлен спешит испытать всё. Для этого надо сперва отмести то, чем он жил прежде. Буржуазия, чиновничья бюрократия, религиозное лицемерие, добропорядочная литература, косность и приспособленчество во всех видах незамедлительно посланы ко всем чертям.
Продолжение известно. В этой странной паре Рембо, хоть он и на десять лет моложе, господин и повелитель. Он проповедует, что Поэт становится ясновидцем, только если он окунается в великое смешение всех чувств. Отсюда возврат к пьянству, отсюда ночное бродяжничество. Мелкобуржуазный быт Верлена, его маленький сын вызывают у Рембо издевательскую ухмылку. Он откровенно говорит о своем презрении к «Доброй песне» и к ее лживой вдохновительнице. «Только со мной можешь ты быть свободным». Повинуясь своему беспощадному повелителю, Верлен кидается в тот кипящий водоворот, который станет потом предметом стольких домыслов и толкований. Он покидает семью, едет за Рембо в Шарлевиль, в Лондон, затем в Брюссель. Объяснения, угрозы, мольбы. Этот «Сезон в аду» завершается выстрелом из револьвера, который оцарапал Рембо, а Верлена отправил на два года в тюрьму, в Монс.
Рассказ о том, что было дальше, обычно сводится к трем словам: тюрьма, раскаяние, обращение. Схема слишком простая. «Редко случается, - говорит Борнек, - чтобы злой рок пользовался прямыми линиями; благодать это позволяет себе еще реже. Вначале, в том социальном аду, какой представляет собою тюрьма, Верлен изрыгает хулы. Нет для него больше ни друзей, ни женщин, ни пристанища в жизни. Потом он обращает свой взор к пышному дереву, которое он видит за решеткой окна; пригвожденное к земле, оно вершиной тянетс к лазури небес, где разлит великий покой. И он пишет свои самые прекрасные стихи. «Из всех своих сладких страданий // Творю я свое колдовство». Он постигает новую технику поэтического письма. И создает великолепное «Искусство поэзии» («За музыкою только дело...», которое могло бы стать настольной книгой будущих сюрреалистов. «Не церемонься с языком // И торной не ходи дорожкой...» ).
Вернулся ли он тогда в лоно церкви, как позволяют предположить стихи сборника «Мудрость»? Поль Клодель в этом сомневался. Друзья поэта понимали всю недолговечность и хрупкость этого обращения. Едва выйдя из тюрьмы, он пытается снова отвоевать Рембо. Это кончается поножовщиной. Потом, после нескольких месяцев чинной жизни в Англии и попытки занятьс учительством в Ретеле, начинается долгая, странная и мучительная связь с любимым учеником - Люсьеном Летинуа. Кто он, этот крестьянский сын? Он заменил Верлену Рембо - все прочее было для поэта неважно. Но в апреле 1883 года Летинуа умирает в больнице, умирает «столь же внезапно и таинственно», как некогда Элиза, обожаемая кузина. Старое сатурническое проклятие снова грянуло с небес.
Верлену мучительно больно; он спасается в «гордом служении искусству». Мореас, Гюисманс, Баррес, Малларме открывают перед ним возможность нового восхождения к высотам славы. Но проклятый упрям, он желает остатьс проклятым. Укрывшись на ферме в Арденнах, он предается «пьяному разгулу, грязному разврату». Алкоголь пробуждает в нем «прежние приступы дикого гнева». Эту ярость он обращает против единственного своего доброго гени - против матери. За попытку задушить ее он получает месяц тюрьмы. Мы видим, как он словно медленно тает вдали, этот старый пьяница в цилиндре, любимый литературными современниками за все то, что к тому времени почти уже в нем иссякло. «Наступает пора, - хорошо говорит об этом Борнек, - когда он становится Верленом для тех, до кого только теперь дошел его былой свет». Один из его сонетов подсказывает Барресу название «Под взглядом варваров». В 1893 году Верлен выставляет свою кандидатуру во Французскую академию; в 1894 году, после смерти своего старого учителя Леконт де Лиля, он избран князем поэтов.
«Красной лилии», Жидом, Валери), это происходит, по справедливому мнению Борнека, не столько из-за постыдного небрежения Верлена к собственной личности, на чем обычно настаивают исследователи, сколько из-за резких скачков творчества этого поэта, «в котором внешность Калибана отныне соединилась для нас с душой и с отравленной музыкой Ариэля...». И тогда понимаешь, что все эти попытки избавления, с помощью Элизы, Матильды, Рембо или Бога, были этапами одного и того же, непрестанного, тщетного и возвышенного, поиска «тихой гавани мужественным пассажиром «Летучего голландца». «Летучий голландец» с давних пор терпит крушение. Но творчество Верлена - корабль не призрачный, а вполне реальный - прочно стоит на приколе в спокойствии порта.
1967г.