Модина Г.:Мотив искушений в драме Флобера «Искушение святого Антония»

Модина Г.

Мотив искушений в драме Флобера «Искушение святого Антония»

http://flaubert.revues.org/622

В художественном мире Флобера «Искушению святого Антония» принадлежит исключительное место. Образ христианского отшельника сопровождал писателя почти тридцать лет. Первый вариант драмы Флобер завершил 1849 году перед путешествием на Восток и созданием романа «Госпожа Бовари». Второй возник в 1856 году, он предшествовал «Саламбо». Появление третьей версии совпало с работой над «Буваром и Пекюше». Этот роман остался незавершенным, а изданная в 1874 году драма о святом Антонии, стала последним крупным произведением писателя.

Мишель Фуко сравнил возвращение Флобера к рассказу об искушениях отшельника с ритуалом, очищением, молитвой¹. «Искушение святого Антония» всякий раз возникает в художественном мире Флобера как финал одного и начало другого периода, связывая раннее и зрелое творчество писателя. Однако, как заметил Жан Брюно, эта драма остается «наименее изученным, наименее читаемым, самым таинственным из всех произведений Флобера, и перед исследователями стоят нерешенные до сих пор проблемы, связанные с генезисом, структурой и смыслом и этого энигматического текста»².

Первый перевод драмы на русский язык появился 1879 году, еще при жизни Флобера³. История изданий драмы на русском языке насчитывает более ста лет⁴⁵, и в русской критике «Искушение святого Антония» остается одной из самых «непрочитанных» книг Флобера. Работы, посвященные ей, немногочисленны⁶, и ученые, как правило, не склонны принимать во внимание особый, личный, характер драмы. «Сопоставлять «отшельника из Круассе» с Антонием, полагать, что все произведение есть ничто иное, как исповедь, внутренняя история самого автора, ‑ значит искажать саму идею и смысл произведения», ‑ утверждает Б. Реизов, автор одной из самых значительных русских работ о творчестве Флобера. Задачу писателя он видит в стремлении «опровергнуть Антония» и «разрешить самые общие и отвлеченные проблемы философии»⁷

Действительно, «Искушение святого Антония» связано со многими актуальными философскими, теологическими и эстетическими вопросами XIX века, и пустынью отшельника в драме стала его эпоха⁸. Но, как заметил однажды Флобер, «в любом произведении искусства кроется нечто особое, присущее самой личности художника, что позволяет этому произведению пленять нас или возмущать, независимо от исполнения»⁹¹⁰. «В Святом Антонии я сам был Святым Антонием»¹¹, - признавался Флобер. - «Искушением этобыло для меня»¹². Конечно, эту драму нельзя рассматривать как источник внешней биографии Флобера, но она свидетельствует о содержании духовной жизни писателя и многими мотивами связана с его ранней автобиографической прозой¹³.

С отшельником Флобер отождествляет и себя и Художника вообще. Уже в ранних автобиографических произведениях он утверждал неразрывное единство природы, прекрасного и сакрального. «Если есть на земле или среди всех форм небытия вера, достойная поклонения, если есть что-то святое, чистое, возвышенное, что отвечает непомерной жажде бесконечного и смутного и зовется душой, ‑ это искусство!»¹⁴«молитва разума перед сияющим явлением бесконечного Разума»^15, «Если вы хотите быть Богом – станьте поэтом», ‑ пишет он в Дневнике¹⁶, а позже, в письме к Жорж Санд, прямо называет художников священнослужителями¹⁷.

«Он вступил в литературу, как в былые времена поступали в какой-нибудь монашеский орден, чтобы сосредоточить в нем все свои радости, чтобы в нем умереть» ‑ писал Павел Флоренский в статье об «Искушении святого Антония»^18.

Непосредственным импульсом к созданию произведения, идея которого давно зрела в сознании автора¹⁹– картина Брейгеля Младшего Адского. Флобер видел ее в Генуе во время итальянского путешествия в 1845 году. Художник изобразил искушения святого не как физические мучения, но как диалог его со Смертными грехами на фоне бесконечного шествия древних богов и чудовищ. Картина произвела на молодого писателя глубокое впечатление: «для меня она затмила собою всю галерею, ‑ вспоминал он, ‑ я уже не помню ничего другого»^20.

Флобер увидел в картине пластическое воплощение ментальных процессов, движение внутренней, истинной для него жизни. Уже в раннем опыте исповедального романа «Мемуары безумца» (1838) Флобер пишет: «Моя жизнь – это не события, - моя жизнь – это мысль»²¹. И в трех версиях «Искушении святого Антония», жизнь писателя представлена в драматической форме как история его мысли.

Стиль драмы, генетически связанной с полотном Брейгеля, отличается яркой живописностью, и один из первых ее критиков упрекнул автора в том, что он «неправильно» назвал свою книгу: «Это не «Искушения», а «Видения святого Антония»²². И все же именно искушения составляют смысл всех видений в каждой из трех версий драмы, и, как заметила Жизель Сежанжер, само название определяет ракурс ее прочтения²³

«внешний повод или вызов (соблазн) согрешить – нарушить данную заповедь, собственный обет, изменить сознанному идеалу, отступить от усвоенных убеждений и принципов», а так же, как «внутреннее влечение и возбуждение, под влиянием порочной наклонности или страсти, поступить таким же образом»²⁴.

Луи Бертран, говоря о том, что Флобер изобразил в драме свои собственные искушения, имеет в виду именно «внутреннее влечение» ‑ одержимость желаниями, выраженную трагически и со всей романтической напряженностью²⁵. С этим подходом связаны интерпретации книги Флобера с позиций психоанализа²⁶. Подобное прочтение текста вполне оправданно – автор обнажает в нем конфликты своей души.

Однако понятие искушения включает в себя идею «испытания ‑ страдания или экзамена (состязания) в котором «Бог испытывает человека, чтобы узнать, что в сердце его (Второзаконие, 8. 2) и чтобы дать ему жизнь (Послание Иакова, 1. 12)»²⁷.

«Искушении» он стремится изобразить превращение смертного человека в творца и рассказать о связанных с этим испытаниях. Святой Антоний выступает в драме как символическая фигура художника, погруженного в процесс творчества, который одновременно является и процессом самопознания²⁸.

Искушения в драме 1849 года представляют собою сомнения в возможности гармоничного единства сакрального и профанного в личности творящего субъекта и соблазн отказаться от творчества и веры в искусство.

Антитеза земного и небесного возникает на первых страницах драмы. В молитве отшельника, обращенной к Марии, звучит восхищение ее неземными качествами: «Только несотворенный дух мог родиться от тебя. Разве не он, удаляясь, оставил этот мягкий отблеск звезд на твоем челе?»²⁹.

Но сознание отшельника, погруженного в молитву и восторженное созерцание изображения Марии, рождает Голос, искушающий Антония сомнением в ее небесной сущности: «Она женщина, только женщина! <...> Она была любовницей Пантеруса, римского солдата с курчавой бородой <...>. Христос имел братьев, откуда взялись они?»³⁰. Сомнение в исключительно духовной сущности Богоматери есть сомнение в том, что священное может быть рождено только священным.

удовольствиям и к жизни духовной, вызывает новые искушающие видения. Гностики, ересиархи и лжепророки призывают Антония признать либо телесный, либо только духовный характер Создателя, отказавшись, таким образом, от веры в возможность существования Художника, который в представлении Флобера сочетает в себе и небесное и земное начала. Дьявол, уносит отшельника в пространство вселенной, а затем являет ему шествие обреченных на Смерть древних Богов.

В этих видениях отшельнику открывается бесконечность универсума, в них он переживает новый, более духовный этап испытаний – искушение неверием в Бытие и Творца, сомнение в возможности творчества и вечном существовании сотворенного мира. Теперь испытанию подвергается вера Антония. Здесь отразился внутренний опыт Флобера: пережитый им в 1838 году религиозный кризис, попытка противопоставить вере абсолютное сомнение и открытие того, что крайнее сомнение, отрицание творца, есть отрицание Бытия³¹.

«жизнь (и сознание) изнутри себя самой есть не что иное, как осуществление веры»³², и потому в финале первой версии звучит покаянная молитва Антония, выдержавшего испытание веры:

Я слышу, как яростно вопит рядом Демон, но с твоею силой, Боже всемогущий, я надсмеюсь над его злобой! Пусть длятся ужасы искушений – я буду петь хвалу тебе, я ухвачусь за покаяние, подобно тонущему в море, кого заметили, призывают, и он собирает все силы, чтобы взобраться на борт лодки. Прими меня и помилуй!³³

в частности с ритуалами Элевсинских мистерий.

Так эпизоды, в которых Антоний испытывает и преодолевает искушения плоти, соотносятся с Малыми мистериями, главная роль в которых отводилась постам, очищениям и жертвоприношениям. Полет с Дьяволом в бесконечном пространстве вселенной можно сопоставить с ритуалами Великих мистерий, включающими в себя выход за пределы города, то есть перемещение в иное, незамкнутое, пространство. И, наконец, та часть драмы, где перед отшельником проходит шествие древних богов, и две символические женские фигуры, Смерть и Сладострастие, требуют признать власть одной из них, сходны с заключительной частью Великих мистерий ‑ в ней реконструировались древние мифы, «являлись» боги и герои³⁴.

Непременным атрибутом этого последнего испытания было присутствие двух богинь, Деметры и Персефоны, символизирующих жизнь и смерть. Причем Персефона выступала как посредница между двумя божественными мирами - миром жизни и миром смерти, утверждая их тесную связь³⁵. Эти значения свойственны персонификациям Сладострастия и Смерти в третьей части флоберовской драмы. Заметим, что трехчастная структура ‑ существенная черта не только Элевсинских мистерий, но и других древних обрядов, результатом которых был переход индивида из одного статуса в другой³⁶

Испытания, которым традиционно подвергался посвящаемый в таинства, включали в себя «проглатывание» его чудовищем с последующим освобождением, мнимую смерть и воскрешение. И этим частям ритуальной схемы инициаций есть соответствие в драме Флобера. Полет Антония с Дьяволом в пространстве вселенной завершается сценой, в которой Дьявол «разевает пасть»³⁷«Да, я иду, иду туда!»³⁸, едва не погружается в нее.

Мотив мнимой смерти и воскрешения в новом качестве завершает последнее видение Антония - шествие Богов. В этой сцене отшельник «распростерт на земле..., с руками, вытянув руки вдоль тела, неподвижный и застывший, как труп»³⁹.

Пришедший в себя Антоний, обретает внутреннюю силу, и его молитву, обращенную к Творцу, на этот раз не могут прервать ни Смертные грехи, ни Дьявол, как это было в предыдущих эпизодах.

Посвящаемый в Элевсинские или иные мистерии, пройдя испытания, не получал бессмертия, как не получил его Антоний, Однако, результатом испытаний в драме, как и древних таинствах, стало приобщение смертного существа к сфере священного. Мотив искушений, неразрывно связанный с проблемой становления творческой личности, пронизывая все эпизоды первой версии драмы, определяет ее логику и своеобразную композиционную стройность.

он советовал старшему и самому близкому своему другу, Альфреду Ле Пуатвену, оставить путешествия для второй половины жизни, а прежде выразить «все, что есть в тебе действительно своего, необычного, индивидуального»^40. К мистической колыбели искусства должен отправиться не профан, но Художник. В драме, завершенной в 1849 году, Флобер видел итог одного и начало иного периода своей жизни. Эту книгу, в отличие от других юношеских сочинений, он предполагал опубликовать, решившись впервые предстать перед читателями автором «Искушения святого Антония». Но прежде, чем представить драму публике, Флобер прочитал ее друзьям - поэту Луи Буйе и прозаику Максиму Дю Кану. Молодые литераторы не только нашли драму неудачной, но посоветовали автору обратиться к современным сюжету и форме, а рукопись «Искушения» уничтожить и забыть о нем^41.

Флобер думал совершить паломничество на Восток состоявшимся, уверенным в себе художником, но везет с собой боль первого поражения, сомнения в отношении своего «внутреннего литературного состояния» и «потребность определиться»⁴².

Во время восточных странствий Флобер постоянно размышлял о прошлом и будущем, задавая себе вопросы: «Что я стану делать после возвращения? Что буду писать? Чего буду стоить? Где мне лучше жить? Какой линии держаться? Хорош или плох «Святой Антоний?»^43. А по возвращении из путешествия, формулируя принципы объективного письма, он скажет: «Я продвинулся в эстетике, или, по крайней мере, утвердился на давно избранном пути», и подчеркнет: «Я знаю, как надо писать»^44.

«наиболее подходящий для нее стилевой регистр»⁴⁵.

Изменения коснулись только стиля, но не плана и смысла драмы, однако редакция 1856 года, не будучи самостоятельным вариантом «Искушения», стала важным этапом в творческой эволюции Флобера. В ней сказались итоги путешествия на Восток и размышления над проблемами эстетики, волновавшие писателя в период работы над романом «Госпожа Бовари», та исключительная забота о стиле, как совершенном способе видеть мир, что была свойственна ему до конца дней⁴⁶.

В декабре 1856 – январе 1857 года Флобер опубликовал несколько эпизодов новой редакции «Искушения святого Антония» в журнале «l’Artiste», редактором которого тогда был Теофиль Готье.

⁴⁷. И в третьей версии «Искушения», как и в романе «Бувар и Пекюше», Флобер занят выяснением границ человеческого познания и самой возможности истинного знания о мире. Вновь в тексте драмы отразился поиск идентичности субъекта, мыслящего себя художником. В ранних редакциях герой испытывал «искушение творчеством» и соблазн отказаться от него, в третьей версии связь искушений с идеей творчества по-прежнему остается актуальной, но теперь Антоний подвергнут «искушению Истиной» и соблазном отказаться от стремления к ней.

книги ‑ Библии^48.

В драме сохранились явления мифологических животных, шествие Богов, полет Антония с Дьяволом, но ее композиция изменилась, в ней возникают новые образы, искушающие Антония жаждой истины или мыслью о тщетности знания. Отшельнику является его ученик Иларион. «Обладание истиной дает радость»⁴⁹, ‑ говорит он Антонию, соблазняя его усомниться в истинности христианского учения, смысле мученичества, и склоняет отказаться от уединенной жизни отшельника:

Вся наша заслуга лишь в жажде Истины. Религия одна не истолкует всего, и разрешение вопросов, которых ты не признаешь, может сделать ее более неуязвимой и более высокой. Итак, для ее спасения нужно общаться с братьями — иначе церковь, как собрание верующих, была бы лишь пустым словом — и выслушивать все ддоводы, не гнушаясь ничем и никем⁵⁰.

Но явление Гимнософиста заставляет усомниться и в ценности познания: «благодаря тому, что я познал все существующее, оно не существует больше»⁵¹.

«Искушении» символизировала творческую мысль: «Она была мыслью Отца, Нус, создавшая Вселенную и миры», - восклицает Симон-маг^52. А в тексте 1874 года Елена стала воплощением мудрости: «Она Минерва! Она – Дух Святой!», - говорит на этот раз Симон - маг⁵³.

Ересиархи и гностики в первом «Искушении» являются перед Антонием с вопросом: «Составил ты себе идею Бога? Как представляешь ты себе его?»^54. А в третьем «Искушении» эпизоду с гностиками предшествует появление Илариона, ученика Антония, и его слова: «Господь сказал: Много еще я могу сказать вам». Они знают это многое»⁵⁵, - подчеркивают доминирующую роль темы истины в «Искушении» 1874 года.

«Каковы границы воображения и реальности?»⁵⁶, а в третьей версии Антоний желает знать, как связана материя с мыслью и в чем состоит Бытие⁵⁷.

И в первой и в заключительной версии особое значение имеет та сцена, где Антоний охвачен желанием «быть материей». В первом варианте она представляет собой композиционный центр «Искушений» и заключает видения Антония, в которых возникают образы, принадлежащие и человеческому воображению, и природе, бесконечно создающей все новые и новые явления жизни. Антоний желает «стать материей», чтобы знать, как она мыслит»⁵⁸. В этом выразилось стремление автора стать природой, творящей и познающей себя одновременно, то есть стать художником, способным создать мир, столь же бесконечный как вселенная. Но, ощущая в себе бесконечную творческую силу, Флобер чувствует себя «конечным» существом, стоящим между паскалевскими безднами смертного небытия и вечной бесконечностью природы, отождествляемой с искусством. Потому в первой версии «Искушения» далее следует путешествие Антония с Дьяволом во вселенной, а в финале драмы отшельник, переживая «ужас бесконечности», с рыданием и молитвой припадает к подножию креста, словно следуя мысли Паскаля: «Хорошо утомиться в искании истины, чтобы протянуть руки к Спасителю с молитвой о помощи»^59.

В третьей версии эта сцена также находится в композиционно сильной позиции – она завершает драму. И вновь, созерцая явления множества существ, сотворенных воображением и природой, Антоний желает «быть самой материей».

«Искушении», как заметила Жизель Сежанжер, герой, желал стать материей, принимая ее формы: «je voudrais <..> me modeler SOUS toutes les formes» а в окончательном варианте драмы Антоний желает «укрыться в каждой форме»: «me blottir Sur toutes les formes». «Святой Антоний жаждет принять разные формы, не отождествляя себя ни с одной из них. Изменение предлога sous на surзнак того, что герой не желает быть поглощенным материей. Быть материей означает владеть всеми ее формами. Быть и иметь, сущность и существование – эти категории в третьей версии «Искушения» приведены в гармонию»⁶⁰.

Действительно, в финале третьего «Искушения» звучит не паскалевский «ужас бездны», как это было в драме 1849 года, но близкое Спинозе пантеистическое приятие бесконечного мира: «О, счастье! Счастье! Я видел рождение жизни, видел начало движения»⁶¹.

В искушениях, испытаниях веры и мистическом самопознании происходит приобщение профанного субъекта к сфере сакрального, и Антоний в финале драмы – символическая фигура художника, способного «уподобляться субстанции, духу даровать тело и материи дух»^62, а лик Христа в солнечном диске сияет над ним как образ Вечного Творца.

– своеобразный автопортрет художника, и взгляд на себя со стороны предопределяет исповедальный характер текста. Форма этой исповедальной автобиографии синтетична. В ней сочетаются черты видения, мистерии и философской драмы. Обращение к формам видения и мистерии позволяет Флоберу выразить непосредственно пережитый духовный опыт встречи с трансцендентным, а черты философского диалога определены особым характером мышления писателя, той неутолимой жаждой истины⁶³

Примечания

1 Michel Foucault. «La Bibliothèque fantastique», Cahiers Renaud ‑ Barrault. Flaubert, 59, 1967, p. 8.

2 Jean Bruneau. Préface in Kim Yong-Eun. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849. Genèse et structure, Kangweon University Press, Chancheon,1990, p. 11.

3 Гюстав Флобер. «Искушение пустынника». Перевод с французского С. Якубовича. Предисловие В. Орлова, Москва, Издание В. Н. Маракуева и Л. Ф. Снегирева, 1879. Тираж этого издания был уничтожен по постановлению Комитета министров в 1880 году. Один из уцелевших экземпляров хранится в коллекции Российской Национальной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина в Санкт - Петербурге.

«Искушение святого Антония». Перевод А. И. Шестаковой, Санкт – Петербург, Электро-типография Н. Я. Стойковой, 1906; Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония». Роман. Перевод с французского Холли под редакцией А. В. Швырова, Вестник иностранной литературы, Январь ‑ июнь, Санкт – Петербург, Типография П. Ф. Пантелеева, 1907; Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония». Перевод Бориса Зайцева, Санкт – Петербург, «Знание», 1908 (Этот перевод был переиздан в 1913 и 1994 годах); Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония». Перевод М. А. Петровского, Собрание сочинений в 10 томах под общей редакцией А. В. Луначарского и М. Д. Эйхенгольца, т. 4, Москва, «Художественная литература», 1936, с. 45 – 202. (Этот самый известный в России перевод «Искушения святого Антония» переиздавался в 1956, 1971, 1983, 2004 годах).

5 Первая и вторая редакции «Искушения» были опубликованы лишь однажды и не полностью, а во фрагментах: Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония», редакция 1849 года (отрывки). Перевод М. А. Петровского, Собрание сочинений в 10 томах под общей редакцией А. В. Луначарского М. Д. Эйхенгольца, т. 4, Москва, «Художественная литература», 1936, с. 203-337; Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония», редакция 1856 года (отрывки). Перевод М. В. Вахтеровой, Собрание сочинений в 10 томах под общей редакцией А. В. Луначарского и М. Д. Эйхенгольца, т. 4, Москва, «Художественная литература», 1936, с. 338 - 430.

6 В. Орлов. Предисловие. В кн.: Гюстав Флобер. «Искушение пустынника». Перевод. с французского С. Якубовича, Москва, издание В. Н. Маракуева и Л. Ф. Снегирева, 1879, с. V– XXIII; П. Ф. Преображенский. «Флобер и «Святой Антоний». В кн.: Гюстав Флобер. Собрание сочинений в 10 томах под общей редакцией А. В. Луначарского и М. Д. Эйхенгольца, т. 4, Москва, «Художественная литература», 1936, с. 29 – 43; М. Д Эйхенгольц. «Искушение святого Антония Флобера» В кн.: Собрание сочинений в 10 томах под общей редакцией А. В. Луначарского и М. Д. Эйхенгольца, т. 4, Москва, «Художественная литература», 1936, с. 5 – 28; П. Флоренский. «Антоний романа и Антоний предания», Сочинения в 4-х томах, т. 1, Москва, «Мысль», 1994, с. 490 – 527; Т. Перимова. Творчество Флобера, Москва, «Государственное здательство художественной литературы», 1934, с. 70 – 81; Б. Реизов. Творчество Флобера, Москва, «Государственное издательство художественной литературы», 1955, с. 83 – 95, 454 – 465.

7 Б. Реизов. Творчество Флобера, Москва, Государственное издательство художественной литературы, 1955, с. 94.

8 «Les Tentations font apparaître un ermite qui s’est retiré… dans son siècle». ‑ Gisèle Séginger. Naissance et métamorphoses d'un écrivain: Flaubert et Les Tentations de saint Antoine, Honoré Champion, Paris 1997, р. 16.

«Последним песням Луи Буйе». В кн.: Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, Москва, «Художественная литература», 1984, т. 2, с. 300. ‑ «Toute œuvre d'art renferme une chose particulière tenant à la personne de l'artiste et qui fait, indépendamment de l'exécution, que nous sommes séduits ou irrités». ‑ Louis Bouilhet, Dernières Chansons, poésies posthumes de Louis Bouilhet, avec une préface de Gustave Flaubert, Éditeur Michel Lévy, Paris, 1872, р. I.

10 Известно, что в беседе с неким знакомым писательницы Амели Боске Флобер произнес: «Бовари – это я» (René Descharmes. Flaubert. Sa vie, son caractère et ses idées, avant 1857, Paris, Librairie des Amateurs. A. Ferroud, F. Ferroud, Successeur, 1909, p. 103). Не подвергая сомнению этот факт, заметим, что ни в одном из своих писем Флобер не отождествляет себя с героиней романа. Хотя, как справедливо заметил Жан Брюно, образ Эммы так же обязан личному опыту Флобера, как и персонажи других его произведений но, продолжает Жан Брюно, Флобер мог произнести эту фразу, вспомнив об ответе любимого им писателя ‑ Сервантеса на подобный вопрос. «Дон Кихот – это я», ‑ с грустной улыбкой сказал Сервантес (Jean Bruneau. Les Débuts littéraires de Gustave Flaubert 1831-1845, Armand Colin, Paris 1962, р. 479).

11 Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде: Письма. Статьи. В 2-х томах, т. 1, Москва, «Художественная литература», 1984, с. 164. – «J’ai été moi-même dans saint Antoine le saint Antoine». – Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, édition établie, présentée et annotée par Jean Bruneau, Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, Paris, 1980, p. 40, à Louise Colet, 1 / 2 / 1852.

12 Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, т. 1, с. 199. – «À la place de saint Antoine, par exemple, c’est moi qui y suis. La tentation a été pour moi et non pour lecteur». ‑ Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 127, à Louis Colet, 6 / 7 / 1852.

13 Jean Bruneau. Les Débuts littéraires de Gustave Flaubert 1831-1845. – Paris: Armand Colin, 1962, p. 506-540.

«S'il y a sur la terre et parmi tous les néants une croyance qu'on adore, s'il est quelque chose de saint, de pur, de sublime, quelque chose qui aille à ce désir immodéré de l'infini et du vague que nous appelons âme, c'est l'art». ‑ Gustave Flaubert. Les Mémoires d’un fou, Œuvres complètes, V. I, édition établie, présentée et annotée par Claudine Gothot-Mersch et Guy Sagnes, Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, Paris, 2001, p. 503.

15 «La prière de l’intelligence devant la manifestation éclatante de l’intelligence infinie». ‑ Gustave Flaubert. Œuvres complètes. V. I, édition établie, présentée et annotée par Claudine Gothot-Mersch et Guy Sagnes, p. 1024.

16 «Si vous voulez être un Dieu, soyez poète». ‑ Gustave Flaubert. Cahier intime de 1840 – 1841, Œuvres complètes. V. I, édition établie, présentée et annotée par Claudine Gothot-Mersch et Guy Sagnes, p. 731.

17 Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, т. 2, с. 47. – «Quant à notre sujet de discussion (à propos de votre jeune homme), ce que vous m’écrivez dans votre dernière lettre est tellement ma manière de voir, que je l’ai non seulement mise en pratique, mais prêchée. Demandez à Théo. Entendons-nous, cependant. Les artistes (qui sont des prêtres) ne risquent rien d’être chastes, au contraire! Mais les bourgeois, à quoi bon? Il faut bien que certains soient dans l’humanité». ‑ Gustave Flaubert. Correspondance : Année 1866 (Édition Louis Conard), Éd. Danielle Girard et Yvan Leclerc, Rouen, 2003, http://flaubert. univ-rouen. fr/correspondance/conard/accueil.html, à George Sand, 5 – 6 / 12 / 1866.

18 П. Флоренский. «Антоний романа и Антоний предания», Сочинения в 4-х т., т. 1, Москва, «Мысль», 1994, с. 494.

«Смар, старинная мистерия», 1839).

20 «Il a effacé pour moi toute la galerie où il est. Je ne me souviens déjà plus du reste ». – Gustave Flaubert. Voyage en Italie, Œuvres complètes, V. I, p. 1105.

21 «Or, ma vie, ce ne sont pas des faits; ma vie, c'est ma pensée». ‑ Gustave Flaubert. Les Mémoires d’un fou, Œuvres complètes. V. I, édition établie, présentée et annotée par Claudine Gotho-Mersch et Guy Sagnes, p. 468.

22 John Charles Tarver. Gustave Flaubert as seen in his Works and Correspondence, Archibald Constable and Company, Westminster, MDCCCXCV, р. 98.

23 Gisèle Séginger. Naissance et métamorphoses d'un écrivain: Flaubert et Les Tentations de saint Antoine, Honoré Champion, Paris 1997, р. 280.

«Христианство: Энциклопедический словарь», в 2-х томах, т. 1, под редакцией С. С. Аверинцева и др., Москва, Большая Российская энциклопедия, 1993, с. 653.

25 Louis Bertrand. Gustave Flaubert. Avec des fragments inédits, Mercure de France, Paris, 1912, р. 116.

26 Teodor Reik. Flaubert und seine Versuchung des helligen Antonius, J. C. C. Bruns, Minden, 1912; Albert Sonnenfeld. «La Tentation de Flaubert», Cahiers de l’Association internationale des études françaises, Vol. 23, n. 23, 1971, p. 311-326; Jeanne Bem. Désir et savoir dans l'œuvre de Flaubert. Étude de La Tentation de saint Antoine, À la Baconnière, Neuchâtel, 1979; Pierre Danger. «Sainteté et castration dans La Tentation de saint Antoine», Essais sur Flaubert. En l'honneur du professeur Don Demorest, édité par Charles Carlut, Nizet, Paris, 1979, p. 185-202; Eugenio Donato. « The Crypt of Flaubert », Flaubert and Postmodernism, edited by Naomi Schor and Henry F. Majewski. - Lincoln; London: University of Nebraska, 1984. – P. 30-45.

27 Словарь библейского богословия, под редакцией Ксавье Леон-Дюфура и Жана Люпласи, Августина Жоржа, Пьера Грело, Жака Гийе, Марка-Франсуа Лакана, перевод со второго французского издания, Брюссель: 1990. ‑ http://www.krotov.info/library/bible/comm/slovardufur.htm

28 «Comme toutes les œuvres de jeunesse de Flaubert, La Tentation a pour héros «l’Artiste», et pour problématique la création de l’œuvre». ‑ Bem, Jeanne. «La fonction des bêtes dans La Tentation de saint Antoine», Cahiers de l'Association internationale des études françaises. – 1979. N. 31. – p. 36.

«L'esprit incréé seul pouvait naître de toi. Est-ce lui qui, en passant, a laissé sur ton front ce doux reflet d'étoiles?». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Œuvres complètes de Gustave Flaubert, Louis Conard, Libraire – Éditeur, Paris, 1924, p. 208.

30 «Mais c'est une femme, rien qu'une femme! <…> Elle a couché avec Panthérus, qui était un soldat romain à la barbe frisée... <…> le Christ a eu des frères, d'où venaient-ils?». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 215.

31 Обобщением этого опыта сомнения стала мистерия «Смар». Герои мистерии – Смар, Сатана и бог гротеска Юк представляют разные грани сознания автора. Отшельник Смар воплощает веру. Сатана, явившийся ему в облике ученого, соединяет в себе и чувственное и рациональное начала. Искушения отшельника Сатаной есть искушения веры разумом и страстями. Персонификацией сомнения выступает Юк, бог гротеска. Он участвует во всех сценах мистерии и не только низменно и шутовски толкует события, но, вступая в спор со Смертью, утверждает свое право на бесконечность. В финале мистерии Сатана и ставший поэтом Смар спорят за обладание Истиной, явившейся в облике прекрасной женщины. Но Юк душит ее в своих объятиях, и поэт навеки погружается в пропасть Небытия. Так сомнение оказывается «странствием в бесконечной пустоте», а бесконечность отождествляется с Небытием. Появление в мистерии всеотрицающего бога гротеска свидетельствует одновременно и о внутренней дисгармонии, и о напряженном поиске единства собственного «я». Флобер не только пытается сделать сомнение инструментом постижения бесконечного, но одновременно подвергает анализу само сомнение. В результате он обнаруживает его деструктивные свойства: сомнение губит истину, не оставляет надежды на существование Абсолюта ни в мире внешнем, ни в душе поэта, делает невозможным творчество.

32 М. М. Бахтин. Эстетика словесного творчества, Москва, «Искусство», 1979, с. 126.

33 «J’entends la voix du Démon qui grince de rage autour de moi, mais avec ta force, ô Dieu puissant, je me rirai de ses fureurs! je chanterai tes louanges durant l’épouvantement de tentations, je m’accrocherai à la pénitence comme un homme qui est jeté à la mer, à qui l’on fait signe de venir et qui donne de grands coups de reins pour remonter au plat-bord de chaloupe. Prends-moi! miséricorde! miséricorde!» ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 491.

«Элевсинские мистерии», Москва, «Энигма», 1996, с. 226.

35 М. Элиаде «История веры и религиозных идей», т. 1, Москва, «Критерион», 2001, c. 267-268.

36 Г. А. Левинтон. Инициации и мифы, «Мифы народов мира». Энциклопедия, т. 1, Москва, «Большая Российская энциклопедия», 1997, с. 542.

37 «Le Diable ouvre la gueule toute grande». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 423.

38 «Oui, j’y vais, j’y vais!» ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 423.

«Antoine, étendu par terre..., la figure contre le sol, les bras le long du corps, immobile et raide comme un cadavre » ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 485.

– «c’est dans la seconde période de la vie d’artiste que les voyages sont bons; mais dans la première il est mieux de jeter au-dehors tout ce qu’on a de vraiment intime, d’original, d’individuel». – Gustave Flaubert, Correspondance, t. I, édition établie, présentée et annotée par Jean Bruneau, Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, Paris, 1973, p. 229, à Alfred Le Poittevin, 13 / 5 / 1845.

41 Maxime Du Camp. Souvenirs littéraires, т. 1,Hachette, Paris, 1883, р. 427 – 430.

42 Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде…, т. 1, с. 137. – «J’éprouve, par rapport à mon état littéraire intérieur, ce que tout le monde, à notre âge, éprouve un peu par rapport à la vie sociale: Je me sens le besoin de m’établir». – Gustave Flaubert, Correspondance, t. I, p. 708 – 709, à Louis Bouilhet, 14 / 11 / 1850. (Выделено Флобером).

43 Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, т. 1, с. 122. – «Que ferai-je au retour? qu’écrirai-je? que vaudrai-je alors? où faudra-t-il vivre? quelle ligne suivre <…> Saint Antoine est-il bon ou mauvais? ». – Gustave Flaubert, Correspondance, t. I, p. 561 – 562, à sa mère, 5 / 1 / 1850.

– «J’ai fait depuis des progrès en esthétique, ou du moins je me suis affermi dans l’assiette que je prise de bonne heure. Je sais comment il faut faire». – Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 29 – 30, à Louise Colet, 16 / 1 / 1852. (выделено Флобером).

45 Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, т. 1, с. 376. – «Je veux amener la chose à un diapason de style le plus congru possible». – Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 618, à Louis Bouilhet, 7 / 7 / 1856.

46 «Qu’on pourrait presque établir comme axiome, en se posant au point de vue de l’Art pur, qu’il n’y en a aucun, le style étant à lui tout seul une manière absolue de voir les choses». ‑ Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 31, à Louise Colet, 16 / 1 / 1852.

47 « Искусство должно стоять выше личных пристрастий и нервических чувствований! Настало время, пользуясь неким беспощадно-холодным методом, придать Искусству точность физических наук! Но для меня главной трудностью по-прежнему остается стиль, форма, то не поддающееся определению Прекрасное, что возникает из самого замысла и есть чистое сияние Истины, как говорил Платон». – Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, т. 1, с. 388. ‑ «Et puis, l’Art doit s’élever au-dessus des affections personnelles et des susceptibilités nerveuses! Il est temps de lui donner, par une méthode impitoyable, la précision des sciences physiques! La difficulté capitale, pour moi, n’en reste pas moins le style, la forme, le Beau indéfinissable résultant de la conception même et qui est la splendeur du Vrai, comme disait Platon». ‑ Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 691, à Mademoiselle Leroyer de Chantepie, 18 / 3 / 1857 (Подчеркнуто Флобером).

«Какое великое наслаждение – познавать, усваивать Истинное через посредство Прекрасного». ‑ Гюстав Флобер. О литературе, искусстве, писательском труде, т. 1, с. 391. ‑ «C’est une grande volupté que d’apprendre, que de s’assimiler le Vrai par l’intermédiaire du Beau». ‑ Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 698, à Mademoiselle Leroyer de Chantepie, 30 / 3 / 1857.

«La Bibliothèque fantastique», Cahiers Renaud ‑ Barrault. Flaubert, 59, 1967, p. 14.

49 Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония» (1874), перевод М. А. Петровского, Собрание сочинений в 10 томах под редакцией А. В. Луначарского и М. Д. Эйхенгольца, т. 4, Москва, Государственное издательство «Художественная литература», 1936, с. 80. – «La possession de la vérité donne la joie». – Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, Gallimard, Paris, 1983, p. 90.

50 Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония» (1874), перевод М. А. Петровского, с. 82. – «Nous n'avons de mérite que par notre soif du vrai. La religion seule n'explique pas tout; et la solution des problèmes que tu méconnais peut la rendre plus inattaquable et plus haute. Donc il faut, pour son salut, communiquer avec ses frères, ‑ ou bien l'Église, l'assemblée des fidèles, ne serait qu'un mot, ‑ et écouter toutes les raisons, ne dédaigner rien, ni personne». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, p. 92 – 93.

51 Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония» (1874), перевод М. А. Петровского, с. 115. – «Par cela même que je connais les choses, les choses n'existent plus». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, p. 131.

52 «Elle était la pensée du Père, le Nous, qui créa l’univers, les mondes». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 266.

«Искушение святого Антония» (1874), перевод М. А. Петровского, с. 119. «Elle est Minerve! Elle est Le Saint Esprit!» ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, p. 137.

54 «Nous te demandons seulement si tu te fais une idée de Dieu. Comment te le figures-tu?» ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 252.

55 Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония» (1874), М. А. Петровского, с. 87. ‑ «Le Seigneur a dit: “J’aurais encore à vous parler de bien de chose”. Ils possèdent ces choses.» ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, p. 98.

56 «Quelle est la limite du rêve et de la réalité?». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 393.

57 Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония» (1874), М. А. Петровского, с. 190. ‑ «Si on pouvait les voir on connaîtrait le lien de la matière et de la pensée, en quoi l'être consiste!» ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, p. 224.

«Je voudrais <…> être matière moi-même pour savoir ce qu’elle pense». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine. Version de 1849, Louis Conard, p. 409.

59 Блез Паскаль. «Мысли», Москва, REFLE-book, 1994, с. 233.

èle Séginger. « L’ontologie flaubertienne: une naturalisation du sentiment religieux », La Revue des lettres modernes. Gustave Flaubert 3. Mythes et religions (2). Textes réunis par Bernard Masson, 865/872, Minard, 1988, p. 80.

61 Гюстав Флобер. «Искушение святого Антония» (1874), М. А. Петровского, с. 200. ‑ «Ô bonheur! bonheur! J’ai vu naître la vie, j’ai vu le mouvement commencer». ‑ Gustave Flaubert. La Tentation de saint Antoine, édition présentée et établie par Claudine Gothot-Mersch, p. 237.

62 «Il se pénètre de la couleur, s’assimile à la substance, corporifie l’esprit, spiritualise la matière». ‑ Gustave Flaubert. Œuvres complètes. V. I, p. 1024.

«Mais il m’est resté de ce que j’ai vu – senti – et lu, une inextinguible soif de vérité». ‑ Gustave Flaubert, Correspondance, t. II, p. 698, à Mademoiselle Leroyer de Chantepie, 30 / 3 / 1857.