Приглашаем посетить сайт

Михайлов А. Д. :"Забытая пьеса В. Гюго"

А. Д. Михайлов

"Забытая пьеса В. Гюго"

http://www.tverlib.ru/gugo/mihailov.htm

года Шарль-Луи-Наполеон Бонапарт, этот ничтожный племянник великого дяди, пришел к власти. Виктор Гюго, как и другие депутаты-республиканцы Законодательного собрания, был вынужден покинуть Францию и удалиться в изгнание.

Началось двадцатилетие непрерывных скитаний на чужбине — Бельгия, Лондон, наконец, островки Джерси и Гернсей — годы политической борьбы и творческого труда.

Гюго уже не молод. Давно отгремели романтические споры в салонах Нодье и Делеклюза, яростные схватки романтиков с классиками, шумная премьера “Эрнани” и не менее шумная полемика вокруг “Собора Парижской богоматери”, вокруг знаменитого предисловия к “Кромвелю”, вокруг первых поэтических сборников Гюго.

Прославленный драматург, теоретик и глава романтической школы и тонкий лирик, член собрания сорока “бессмертных” — Французской Академии — и страстный политический борец, к своему пятидесятилетию, скромно отмеченному в изгнании, Виктор Гюго завоевал преданную любовь одних, непримиримую, нескрываемую ненависть других. Вот почему в 1851—1870 годах, живя вдали от родины, писатель ни на минуту не прекращал жить ее интересами и вносить свой носильный вклад в борьбу за свободу и справедливость как революционер и публицист. Но, прежде всего, конечно, как художник: как поэт, как романист, как драматург.

Годы изгнания стали одним из самых плодотворных и важных периодов в творчестве писателя. Гюго пишет свои известные памфлеты “Наполеон Малый” и “История одного преступления” (1852), публикует сборники стихов “Возмездия” (1853) и “Созерцания” (1856), создает свои замечательные романы “Отверженные” (1861—1862), “Труженики моря” (1866), “Человек, который смеется” (1869). Наконец, в эти годы Гюго вновь — после долгого перерыва — обращается к драматургии: ранней весной 1866 года он заканчивает свою пьесу “Вознаграждение—тысяча франков”.

— двадцатые и тридцатые годы XIX столетия— ознаменовался торжеством романтизма как наиболее передового творческого метода, утвердившего себя в борьбе не только с классицизмом, олицетворявшим все наиболее консервативное и в литературе, и в политике, и в жизни, но и с реакционным, мистическим романтизмом Шатобриана, де Местра и их последователей, уводивших литературу в мир экзотики и беспочвенных вымыслов. Виктор Гюго остался верен принципам прогрессивного романтизма и тогда, когда уже в начале тридцатых годов книгами Стендаля, Мериме и Бальзака заявило о себе новое литературное направление — критический реализм. И лишь во второй половине века, когда читатели искали ответы на “проклятые вопросы” жизни в филантропических и сентиментальных писаниях Жорж Санд и Эжена do, a книжные лавки захлестнула солна мещанского чтива, Виктор Гюго стал единственным наследником реалистических традиций во французской литературе.

Однако, обратившись к. реализму, Гюго тем не менее сохранил многие присущие его ранним произведениям романтические черты, начиная с пристрастия к историческим темам и кончая любовью к неожиданным развязкам, мелодраматическим ситуациям, необузданным характерам. Таковы главные герои двух его романов — Жан Вальжан из “Отверженных”, Жильят из “Тружеников моря”. И в других произведениях Гюго шестидесятых годов мы постоянно сталкиваемся с этим своеобразным переплетением черт романтизма и реализма. Очень характерна в этом отношении драма Гюго “Вознаграждение—тысяча франков”. История создания этой пьесы такова. Ранняя весна 1866 года. Седые волны Атлантического океана глухо рокочут, разбиваясь о прибрежные камни острова Гернсей. Дует холодный ветер, колеблет пламя свечи на столе писателя в Отвиль-хаузе. Выправлены последние гранки романа “Труженики моря”. В марте книга выходит из печати. Гюго расстается с морем, с его смелым тружеником Жильятом, и мысли его неожиданно обращаются к прошлому, к тому времени, когда он был молод, когда его властно влекли к себе театр, огни рампы, шумная публика в зале, пыльная полутьма кулис. Гюго давно уже не писал пьес, еще более давно не ставил их на сцене. Провал “Бургграфов” 7 марта 1843 года надолго оттолкнул его от театра.

Теперь в памяти всплывают картины прошлого. Париж... набережные Сены... костюмированные балы и игорные дома... влюбленные в окошках мансард, бедные и благородные молодые люди, и очаровательные девушки.

Постепенно складывается замысел пьесы. Гюго пишет быстро: 5 февраля набросаны первые сцены, 19 закончен первый акт, а 29 марта рукопись завершена. Начало апреля уходит на незначительную стилистическую правку. И вот пьеса готова.

Это единственная драма Гюго, написанная им не на историческую тему. В ней нет реальных исторических персонажей, нет королей, их фаворитов, нет придворных. Нет того “местного” и исторического колорита, которым отличались прежние пьесы Гюго. Напомним их: “Инее де Кастро” (1818), “Эми Робсарт” (1826), “Кромвель” (1827), “Ма-рион Делорм” (1829), “Эрнани” (1830), “Король забавляется” (1832), “Лукреция Борджиа” (1833), “Мария Тюдор” (1833), “Анжело—тиран Падуанский” (1835), “Эсмеральда” (1836), “Рюи-Блаз” (1838), “Близнецы” (1839), “Бургграфы” (1842), “Торквемада” (1867).

“Вознаграждение—тысяча франков” действие перенесено в современную писателю Францию: события происходят в середине января 1828 года, то есть в годы царствования Карла X. Правда, в одном месте пьесы упомянут король Людовик, а по некоторым бытовым приметам узнаются черты, характерные для эпохи июльской монархии. Но это не так уж важно, события пьесы могли бы происходить и в обстановке второй империи, в любую эпоху, когда существует социальное неравенство и лицемерная буржуазная мораль. Нет в драме и общественного конфликта: казалось бы, перед нами мелкие интересы, частные судьбы обыкновенных людей, “простых смертных”,

Общий план пьесы несложен, несмотря на запутанность и замысловатость сюжетных ходов. Уже с первых сцен драмы на первый план выдвигается ее центральный герой — выброшенный из общества буржуазной моралью каторжник Глапьё. Он — своеобразная параллель образа Жана Валь-жана, хотя в романе образ этого любимого героя Гюго раскрыт, конечно, полнее и глубже. Да и сама тема драмы, ее персонажи, изображенные в ней события во многом напоминают “Отверженных”; пьеса невольно воспринимается как инсценированные эпизоды романа, не вошедшие в основной текст книги. Жана Вальжана и Глапьё роднит не только печальная судьба каторжника, но и неисчерпаемый запас доброты и жизненной энергии. Остальные персонажи драмы—и усталая от жизни Этьенетта, и еще не отчаявшаяся Сиприена, и верящий в себя и в свою звезду Эдгар Map — лишь послушные марионетки в руках судьбы. Они вздыхают и плачут под ее безжалостными ударами, у них нет ни сил, ни умения бороться. Один Глапьё противопоставляет свой трезвый ум и смелость слепому провидению. Подобно хитрому и находчивому Скапену Мольера, он соединяет возлюбленных, путает карты проходимцу, спасает от смерти героя, достает ему деньги и вырывает его из цепких когтей “правосудия”.

В пьесе есть все, что является непременным атрибутом мелодрамы: есть убогие мансарды и дворцы богачей, есть добродетельные герои и отталкивающие злодеи, есть связки старых писем, таящие тайну героев, есть торжество “добра” в финале и любовь, пронесенная через всю жизнь. “Вы знаете эту старую историю, — восклицает один из персонажей драмы. — Любовь на чердаке. Убогая мансарда, тайные свидания, беззаботность юности, не думающей о будущем”.

Но в пьесе Гюго есть нечто, что отличает ее от веселых, сентиментальных и чуть-чуть грустных мелодрам Пиксере-кура, Дюма-сына, Ожье или Сарду. Это “нечто” — образ главного героя пьесы, образ Глапьё. Не будь его, все ограничилось бы обыкновенным мелодраматическим конфликтом со счастливой развязкой: после сложных перипетий, после отчаяния и попыток самоубийства, после грязных интриг злодея “добро” бы торжествовало, а “порок” был бы наказан. На первый взгляд в пьесе все так и происходит: барон де Пюанкарраль находит наконец свою Этьенетту, ничто не мешает больше счастью Эдгара Мара и Сиприены, майор Жедуар получает свои деньги, а все происки Русселина полностью разоблачены. На сцене кидаются друг другу в объятия, целуются и вытирают легкие слезы счастья. А Глапьё, который все это устроил? Два жандарма охраняют его; снова — нескончаемые потоки судейского красноречия, снова — солоноватый морской воздух каторги на отдаленных островах.

Так Виктор Гюго бросает вызов буржуазному обществу и его морали. Единственный персонаж драмы, который добивается чего-то бескорыстно, — это нищий и голодный Глапьё. Он одерживает победу не только над Русселином, но и над богатым, умным и добрым господином де Понтремом. И эта — моральная — победа не менее важна, чем разоблачение махинаций Русселина. Поэтому весьма многозначительны слова Глапьё, брошенные им г-ну де Понтрему: “Мы, люди с пустым желудком, имеем перед вами маленькое преимущество: мы можем спасти человека”.

Русселин — всего отталкивающего и низменного. (Вспомним хотя бы противопоставленные по этому же принципу образы Франциска и Трибуле из драмы “Король забавляется”.) В образе Глапьё как бы соединены черты характеров двух других героев Гюго — житейская мудрость и человечность Жана Вальжана со смелостью, находчивостью и остроумием Гавроша. Образ Глапьё — один из обаятельнейших в творчестве Гюго.

Глапьё выполняет в пьесе еще одну функцию: он часто отходит в сторонку и как бы дает остальным героям действовать самостоятельно; но он не только наблюдает, он комментирует происходящие на сцене события, и тогда в его речах слышится голос самого Гюго. Характерная для драматургии писателя тема “личины”, маски, которая спадала и открывала перед зрителем подлинное — прекрасное или отталкивающее — лицо героя, решается теперь благодаря присутствию на сцене Глапьё по-новому: теперь маска падает сразу, обнажая острый социальный по своей природе конфликт.

Другие образы пьесы — и барон де Пюанкарраль, и Этьенетта, и Эдгар Map, и Сиприена, и Русселин — созданы по уже знакомым схемам. Исключение, быть может, составляют лишь г-н Понтрем и г-н Барютен —веселые великосветские гуляки, — которым не чужды как доброта и великодушие, так и эгоизм и душевная черствость.

Пьеса Гюго не была направлена против какого-то определенного порока буржуазного общества; она выносила этому обществу суровый приговор, обвиняя его в бездушии и несправедливости, исправить которую не могут ни великодушие богачей, ни справедливость судей.

Автор отказался от публикации своей пьесы, отказался он и от ее постановки на сцене. Он писал Марку Фурнье, директору парижского театра Порт-Сен-Мартен: “Для того чтобы драма, написанная мною этой зимой, могла быть поставлена на сцене, необходимы условия свободы, в которой во Франции отказано всем, а мне больше, чем кому-либо. Поэтому я вынужден отложить это. Вообще же эта драма написана для представления ее в театре и вполне сценична. Но, вполне отвечая требованиям драматического искусства, она меньше отвечает требованиям цензуры. Я подожду — моя драма появится на сцене в тот день, когда вновь придет свобода”1.

“Драматического центра восточной Франции”. Летом 1961 года спектакль был показан в Париже, на подмостках театра “Амбипо”, одного из старейших народных театров Франции. Успех превзошел все ожидания. Вот что пишет об этом Жермен Фарж, современный французский театральный критик: “После первых же представлений спектакль вызвал единодушный восторг рецензентов: “Лучшая пьеса сезона...”, “Самый любопытный и самый забавный спектакль...”, “Наконец-то новая, правдивая и прекрасно сыгранная пьеса...” Изысканная театральная публика Парижа, в высшей степени заинтригованная, хлынула в театр “Амбигю”, где давался спектакль”.

... Опубликованная в 1934 году, пьеса Гюго “Вознаграждение — тысяча франков” стала новым важным этапом сложной творческой эволюции его драматургии. Появнгшись на театральных подмостках, она вписала новую страницу в полуторавековую сценическую историю его театра. Из факта чисто литературного она превратилась в значительное событие театральной жизни страны; пьеса Гюго стала через Девяносто пять лет после ее создания достоянием не одних эрудитов филологов, а тех, для кого она была написана – того демократического зрителя, который и во Бремена Гюго и в наши дни наполняет театральную галерку и жадно ловит со сцены каждое слово правды, справедливости, свободы.