Гукасян Н.
ЕГЛУ им. В. Я. Брюсова
ТЕМА ДЕТСТВА ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ
ТРАДИЦИИ И В ТВОРЧЕСТВЕ ВИКТОРА ГЮГО
Вопросы филологии. ВЫПУСК 1.
“Лингва”. ЕРЕВАН – 2003
http://www.brusov. am/docs/Ban-harcer-Final.pdf
Детство – это многоликий и многомерный образ, имеющий генетические корни. Современный французский критик и историк культуры Марк Сориано неоднократно указывал на то, что в литературе Западной Европы вплоть до нового времени не существовало понятия детства. В европейской литературе долгое время детей изображали как «маленьких взрослых». Лишь к началу XIX в. приходит осознание того, что дети – это особая группа, имеющая свою психологию, свой «код поведения» и свое место в социуме. Со временем общественное сознание дифференцирует мир взрослых и мир детей. Процесс этот проходит очень медленно и только к середине XIX в. начинает осмысливаться ”идея детства” в ее эстетическом и психологическом аспектах. Французская литература всерьез обратилась к жизни, к быту, внутреннему миру детей разных слоев, групп и классов лишь с 50-60 гг. XIX в. К концу века в процессе сложного и длительного развития общественно-философской, педагогической, социальной и литературной мысли - детство становится объектом художественного отображения. Можно с уверенностью сказать, что до второй половины XIX века во французской литературе романа о детстве не было. Открытие и освоение этой новой темы с ее многочисленными проблемами и аспектами обогатило французский роман рядом художественных открытий.
Тема детства во французской литературе восходит к Жан-Жаку Руссо. Если проследить становление и развитие темы детства во французской литературе, то нельзя не отметить, что эта тема разрабатывалась писателями в двух аспектах. С одной стороны - это социально- психологические романы об обездоленном детстве, детстве-страдании. Тема детства без детства с особой остротой и глубиной зазвучала в произведениях А. Доде «Малыш»(1868г.), Г. Мало «Без семьи»(1878г.), Ж. Валлеса «Детство»(1878г.), Л. Ренара «Рыжик»(1894г.), Шарля Луи Филиппа «Шарль Бланшар»(1913г.) и многих других. С другой стороны, существует принципиально иная трактовка темы детства - как ностальгического, счастливого, утраченного рая. Обращение к прошлому, к воспоминаниям детства, ранней юности, воспоминаниям, овеянным запахами родной земли, делает возможным совершенно иной подход к художественному освоению детства - философско- поэтическому и идиллическому. Утраченный рай детства нашел свое художественное отражение на рубеже веков и в первые десятилетия XX в. в творчестве Пьера Лоти «Роман о ребенке» (1890г.), Поля Маргерита « Сад прошлого»(1896г.), Алена-Фурнье « Большой Мольн» (1913г.), Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» (1922г.).
Исследуя проблему обездоленного детства во французской литературе, мы находим ее генетические корни в готическом романе, а за ним в мелодраме. Они сделали привычным образ «enfant trouvй», найденыша или подкидыша, тайна рождения которого послужила поводом к усложнению интриги. Во второй половине XIX в. авторы, пишущие на тему обездоленного детства, все настойчивее начинают выдвигать на передний план мировоззренческую и социальную проблематику, определяемую самой эпохой, ее основным конфликтом. Социальное зло в образе нищеты, непосильный детский труд, бесприютность ребенка в мире взрослых становятся главными координатами вселенной юного героя в литературе XIX в. Образ бездомного ребенка из низших слоев общества еще до В. Гюго изобразили: Э. Сю в романе «Тайны Парижа»(1842-1843гг.), Р. Дюссейль «Монастырь Сен-Мери»(1832г.), П. Дю Террайля «Драмы Парижа»(1987г.). Романтизм дал совершенно новое понимание темы ребенка. Его представители выдвинули культ ребенка как культ интуитивного познания. В. Гюго в романе «Отверженные» в главе «Parvulus»/лат/ «Дитя» пишет: «Пока человек еще ребенок, Богу угодно, чтобы он оставался невинным»1.
Ребенок у романтиков является единственным существом, способным познать истины, скрытые от взора взрослого человека. Поэтому ребенок, по их мысли,- это символ чистоты и глубокого проникновения в жизнь. Духовному взору ребенка доступно постижение таких истин, которые непонятны взрослым. Гаврош в романе «Отверженные» (1862г.) растет в грязи, в трущобах, но он не запачкан этой средой, потому что у него врожденная чистота инстинкта. Творчество романтиков, особенно В. Гюго, доказало, что счастье ребенка, его душевное здоровье - в его взаимоотношениях с миром «взрослых». Быть ребенком у романтиков: смотреть на мир глазами, не затуманенными практицизмом и корыстью, быть добрым, уметь видеть не только то, что видит «здравый смысл» - вот лучшее состояние человека. Поэтому так часто появляется в этот период герой-ребенок, противопоставленный миру взрослых - Гаврош, Козетта. Отсюда - огромная гуманистическая значимость эмоций, восстановление чувств в правах, призыв к человеческому состраданию, повышенная эмоциональность романов Гюго. Призыв к «сердцу», к сочувствию людей друг к другу, изображение этого сочувствия как реальной силы - в век узаконенного бессердечия является вызовом идеологии и морали общества. В предисловии к роману «Отверженные» («Les Misйrables»), определяя социальную направленность своего романа, Гюго выделяет три темы:
«… 1). Принижение мужчины из-за принадлежности его к классу пролетариата;
2). Падение женщины из-за голода; 3). Увядание ребенка из-за мрака невежества »2.
Писатель неоднократно подчеркивал, что его книга не плод фантазии, а результат изучения жизни различных слоев общества. В своей речи в Национальном собрании 9-го июля 1849 года он заявил: «В тех окраинных районах Парижа, где так легко возникали бури восстаний, существуют улицы, дома, клоаки, в которых живут семьи, целые семьи, мужчины, женщины, девушки, дети; постелью, одеялом, я чуть было не сказал - одеждой служат им куча лохмотьев, подобранных в грязи городских окраин. В этой помойной яме городов прячутся живые человеческие существа, спасаясь от зимнего холода».3 В. Гюго был частым посетителем рабочих кварталов, постоянно интересовался жизнью их взрослых и юных обитателей. Из наблюдений над жизнью парижских гаменов возник один из лучших образов художника - образ Гавроша. Не исключено также, что этот образ был навеян картиной Э. Делакруа «Свобода на баррикадах», на которой рядом с аллегорической фигурой Свободы изображен живой и отчаянный парижский мальчишка.
В своей книге «Виктор Гюго» Е. Евнина пишет: «Ни в малейшей степени не романтизируя Гавроша, Гюго создает незабываемый - героический и трогательный образ парижского гамена».4 Гаврош подкупает своей детской наивностью, задорной иронией, веселостью, дерзостью, сердцем, способным откликаться на любое человеческое горе. Дети в романе Гюго - это фактически олицетворение детской беспризорности. В «Отверженных» глава, посвященная этой проблеме, называется «Париж, изучаемый по его атому». Гаврош - одиннадцатилетний мальчик, заслуживает особого сострадания - он имеет родителей, но живет сиротой. Гюго сообщает: «Родители пинком ноги выбросили его в жизнь. У него не было ни крова, ни пищи, ни тепла, ни любви, но он был жизнерадостен, потому что был свободен».5 Отсюда все традиционные аксессуары беспризорности: бездомность, лохмотья, арго, голод, воровство. «Мальчик был в мужских брюках, но не в отцовских, и в женской кофте, но не в материнской. Чужие люди одели его из милости в лохмотья. А между тем у него были родители. Но отец не желал его знать, - мать не любила»6 «Отверженных» акцентирует внимание на страданиях детей (Гаврош, его маленькие братишки, Козетта), оставшихся в силу причин вне дома вне семьи. Многие страницы романа посвящены рассказу о страданиях Козетты и Гавроша в холодном и жестоком бесчеловечном мире. О Гавроше Гюго пишет: «Когда он входил, его спрашивали: «Ты откуда?» Он отвечал: «С улицы». Когда уходил, его спрашивали: «Ты куда?» Он отвечал: «На улицу».7 В своем горьком и правдивом романе, несмотря на значитель- ную долю вымысла, писатель гневно и остро обличает мир, в котором у ребенка отнято право на детство, на радость и счастье. История Козетты, отданной Фантиной в семейство Тенардье, яркое тому подтверждение. «У Тенардье Козетту стали одевать в лохмотья, кормили объедками с общего стола, немного лучше, чем собаку, и немного хуже, чем кошку. Козетта ела вместе с ними под столом, из такой же, как и у них деревянной плошки»8,- пишет Гюго.
Сознание супружеской пары Тенардье отравлено собственнической идеологией, деньги и вещи становятся для них единственной реальностью, которая имеет значение и смысл в жизни. Поэтому Козетта, едва достигнув пятилетнего возраста, стала служанкой в их доме. Она подметала комнаты, двор, улицу, мыла посуду, таскала тяжести. К тому же ее избивали до полусмерти. В главе «Жаворонок», описывая страх пятилетнего ребенка перед насилием, Гюго пишет: «Весь облик этого ребенка, его походка, его движения, звук его голоса, прерывистая речь, его взгляд, его молчание, малейший жест - все выражало и обличало одно - страх. Козетта была вся проникнута страхом, он как бы окутывал ее»9.
Описывая мир Тенардье и мир Гавроша и Козетты, автор изобразил в своем романе два типа сознания, резко противопоставив их друг другу: наивное, не затронутое жизнью сознание ребенка и сознание взрослых людей, насквозь пропитанное философией утилитаризма. Отсюда и противопоставление двух миров - мира детей, с их цельностью и чистотой и меркантильного мира взрослых, где властвует расчет и сила денег. Чудесное спасение Козетты напоминает волшебную сказку, и сама Козетта напоминает Золушку. Резкий переход от мрака к свету, из бездны отчаяния, в которую была ввергнута Козетта, к неожиданному счастью как нельзя лучше характеризует романтическую поэтику Гюго. И в то же время в образе Гавроша нет никакой сказочности, каждая деталь дышит суровой жизненной правдой. Гаврош изображен как типичный парижский бездомный ребенок. Отсюда можно сделать вывод, что у Гюго в "Отверженных", как и в других его произведениях, наряду с характерами, построенными по принципу романтических контрастов и внезапных преображений, есть и реалистические характеры. Гаврош сохраняет свое внутреннее сопротивление миру, в нем нарастает протест, и он приходит на июньскую баррикаду из-за своего социального положения нищего и бездомного ребенка, не имеющего ни крова, ни пропитания и инстинктивно ненавидящего сытых буржуа. Страницы романа об обездоленном детстве Гавроша стали под пером Гюго психологически убедительной картиной внутренней борьбы в душе подростка между аморальностью буржуазного мира и инстинктивным сопротивлением молодой здоровой натуры. В поступках и в словах Гавроша видна ненависть к сытым буржуа: «До чего они жирные, эти самые рантье! Знай едят. Набивают себе зобы до отказа». Отправляясь на баррикаду, он выкрикивает им: «Держитесь, буржуа, вы у меня зачихаете от моих зажигательных песенок».10 обобщает: «Пути его развития неисповедимы. Вот он играет, согнувшись в канавке, а вот уже выпрямляет спину, вовлеченный в восстание. Картечи не сломить его дерзости: миг - и сорви- голова становится героем».11
ружье. Прославляя революцию, Гюго приводит на баррикаду своих любимых героев - Анжольраса, Мриауса и, конечно, Гавроша. Писатель спрашивает: «Была ли у него для этого какая-нибудь побудительная причина? Да, конечно, - его нищета»,12 - говорит он об участии Гавроша в революционных событиях 1832 года. Героическая смерть Гавроша с сумкой патронов, собранных для товарищей по оружию, конечно романтизирована. Оборвалась веселая, задорная песенка мальчика - «эта детская и великая душа отлетела»,13 - пишет Гюго.
Ко времени завершения «Отверженных»(60-е гг.) писатель уже многое воспринял из французского реалистического романа Бальзака и Стендаля. Отсюда, вероятно, возникли споры об изменениях художественного метода Гюго во втором периоде его творчества. Безусловно, элементы реализма в романе действительно имеются. И великолепно выписанный образ Гавроша в романе является убедительным тому свидетельством. И в то же время, В. Гюго, несмотря на многие черты реализма в «Отверженных», и по своему мировоззрению, и по методу остается романтиком. «Книга, лежащая перед глазами читателя представляет собою от начала до конца, в целом и в частностях … путь от зла к добру, от неправого к справедливому, от лжи к истине, от ночи к дню»,14
Интерес французских писателей XX века к теме «обездоленного детства» и его воплощение в творчестве Р. Роллана, Р. Мартен дю Гара, Ф. Мориака, Ж. Бернаноса, Э. Базена, Клавеля, Э. Ажара и многих других, говорит о том, что эта художественная традиция жива и она чутко улавливается и в современном романе. Французский литературовед Патрис Фардо заявляет, что детство вездесуще в современном французском романе, и подчеркивает неисчерпаемость проблемы детства во французском романе ХХ столетия.
***
Необходимо отметить, что тема любви к детям нашла отражение не только на страницах романов «Отверженные», «Девяносто третий год», но и в лирике поэта, в сборниках «Возмездие», «Грозный год», «Искусство быть дедом». Гюго принадлежат замечательные слова: «Кто говорит “ребенок” - говорит “будущее”». В 1871г. Гюго пережил большое горе - скоропостижно скончался его старший сын Шарль. Дети Шарля Гюго, Жорж и Жанна, стали жить вместе со своим знаменитым дедом. Гюго относился к ним с глубокой нежностью и посвятил Жоржу и Жанне цикл стихотворений «Искусство быть дедом», отличающихся непосредственностью и трогательностью выраженных в них чувств.
«Есть два сокровища; в них жизнь моя и сила:
Мне солнце разума, великое светило
А здесь, вблизи меня, смеется Жанна звонко
В моей душе - любовь, и детская ручонка -
В моей большой руке».15
Примечания.
2. В. Гюго. Собр. соч. в 6 т., т. 2, М.,1988, стр. 4
3. А. Моруа, «Гюго В. Нищета. Речь в законодательном собрании 9-го июля 1849 года» В. Гюго. Собр. соч. в 15 т., т. 15, М., 1954 ,стр. 67
4. Е. М. Евнина «В. Гюго», М., 1976, стр. 133
5. В. Гюго, Собр. соч. в 6 т., т. 3, М., 1988, стр. 129
7. Там же стр. 131
8. В. Гюго, Собр. соч. в 6 т., т. 2, М., 1988, стр. 180
9. Там же, стр. 180
10. В. Гюго, Собр. соч. в 6 т., т. 2, М., 1988, стр. 78
12. В. Гюго, Собр. соч. в 6 т., т. 4, М., 1988, стр. 109
14. В. Гюго, Собр. соч. в 15 т., т. 7, М., 1954, стр. 26
15. В. Гюго, Собр. соч. в 15 т., т. 13, «Стихотворения», М., 1954, стр. 166