Приглашаем посетить сайт

Гавриленко Е. В.: Формы жанровой саморефлексии в "Жизни Анри Брюлара" Стендаля.

Е. В. Гавриленко
Днепропетровский национальный университет

ФОРМЫ ЖАНРОВОЙ САМОРЕФЛЕКСИИ В «ЖИЗНИ АНРИ БРЮЛАРА»

Від бароко до постмодернізму
Двенадцатый выпуск сборника научных трудов
кафедры зарубежной литературы
Днепропетровского национального университета
– Вип.. XII.
http://www.nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/Vbdp/2008_12.pdf

Одна из ключевых позиций стендалевской творческой авторефлексии – проблема жанровой идентификации собственных автобиографических сочинений1, находит отражение в богатом спектре писательских самоопределений: от традиционных – «mémoires» (мемуары), «confession» (исповедь), «histoire» (история) и нейтральных – «livre» (книга), «écrire ma vie» (описание моей жизни), «parler de soi» (рассказ о себе), до неоднозначного в авторской оценке «roman» (роман) и творчески индивидуального «examen de conscience» (допрос совести), – и сегодня затрудняющих жанровую атрибуцию бейлевской исповедально-мемуарной прозы и актуализирующих обращение к этому вопросу.

«Mémoires» – наиболее употребительное жанровое определение, которое дает Стендаль своим автобиографическим опытам. Читательский интерес самоисследователя к этому жанру автодокументальной2– «от «Économies royales» Сюлли до воспоминаний г-жи де Жанлис [13, с. 433], – на пространстве которой соседствуют придворные мемуары Сен-Симона, воспоминания «жирондистской Мадонны» – г-жи Ролан, размышления о своей жизни итальянского ренессансного ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини и военные записки маршала Сен-Сира – произведения, при всем своем видовом разнообразии объединенные одним ценным для писателя свойством – гибридностью. Особой привлекательностью для Стендаля-автобиографа обладают мемуарные сочинения, написанные на границе (à la lisière) литературы и истории, произведения, «смешивающие повествование личного характера с историческим свидетельством» [13, с. 433], комбинирующие фундаментальность, фактографичность, документальность, присущие историографическому труду, с субъективностью, свойственной личной литературе, с избытком эксплуатирующие амбивалентность жанровой природы мемуаров3, – отсюда предпочтение, отдаваемое писателем личным хроникам перед работами записных историков: психологическая достоверность в них всегда важнее исторической правды. Интегрируясь в структуру автобиографических сочинений Стендаля в качестве жанровой матрицы («forme matricielle» [13, с. 434]), мемуары, тем не менее, не диктуют, а нюансируют, разнообразят ход процесса самоизучения, пополняя творческую лабораторию писателя, обогащая методику самоисследования, информируя4. Так, уже упоминавшиеся мемуары герцога де Сен-Симона, описывающие жизнь двора Людовика XIV, предстают для подростка Анри едва ли не единственным источником информации о высшем свете: «Я представлял себе общество исключительно и целиком по «Тайным мемуарам» Дюкло, по трем или семи опубликованным в то время томам Сен-Симона…» [7, с. 265]5 и эталоном естественности: «Мемуары» (Сен-Симона – Е. Г.) он рассматривал самое позднее с 1800 года в качестве вершины естественного » [1, с. 50]6: это мнение – одно из немногих, не подвергшихся временной переоценке: «Я обожал Сен-Симона в 1800 году, как и в 1836-м» [7, с. 301]; автор другого мемуарного сочинения, высоко ценимого Стендалем, – г-жа Ролан воплощает образ идеального читателя – happy few – его автобиографических откровений: «Моим читателем должна быть г-жа Ролан» [7, с. 220]; имя Бенвенуто Челлини становится синонимом правдивости7«…только простая правдивость выдерживает испытание. Бенвенуто был , и его читаешь с удовольствием, как будто это было написано только вчера…» [7, с. 11], а посмертная судьба его мемуарного труда – лестной, хотя и ироничной8 аналогией к надеждам Стендаля на будущее его автобиографических опытов: «И вот издатель получит после меня толстенную тетрадь, исписанную моим отвратительным почерком. Он даст кому-нибудь переписать из нее кусочек и прочтет его; если он покажется ему скучным и если никто больше не будет говорить о г-не де Стендале, он оставит в покое этот хлам, который, может быть, будет снова раскопан через двести лет, вроде мемуаров Бенвенуто Челлини» [7, с. 9–10]. Многочисленные обращения писателя к будущему читателю 1880, 1900 или 1935 года также являются, по мнению Гаэля Тижу, откликом французского автобиографа на судьбу челлиниевского жизнеописания [20]9.

10и размытости границ между ними французское «mémoires» распадается на ряд близкородственных определений. Так, автор перевода «Брюлара», размещенного в пятнадцати-и-двенадцатитомном собрании сочинений Стендаля (1959 и 1978 гг. соответственно) литературовед Б. Г. Реизов, в частности, передает «mémoires» как «мемуары», «записки» и «воспоминания» – наличие семантически близкой лексемы позволяет варьировать художественный перевод, не опасаясь погрешностей такой нюансировки. При этом нельзя не отметить, что подобный подход в интерпретации термина отнюдь не является единичным: так, например, «записками» называют «Mémoires d’un touriste» (1838) Стендаля и «Mémoires d’outre-tombe» (1848–1850) Ф. Шатобриана; «воспоминаниями» переводят «Mes origines, mémoires et récits» (1906) Ф. Мистраля и «Mémoires» (1956) Р. Роллана и т. д. Более дискуссионным, на наш взгляд, является другое решение переводчика: ввести в текст перевода жанровое определение, отсутствующее в оригинальной версии «Анри Брюлара». При сопоставлении двух текстов обнаруживается, что в русском варианте французской фразы «mais comme j’écris ceci depuis huit jours» [19, с. 93] – «Но так как я пишу эти мемуары уже в течение недели…» [7, с. 61] в изложении Реизова дефиниция «мемуары» заступает место «ceci», которое не только не является синонимом слова «мемуары», но и жанровым определением вообще. Данная в буквальном переводе фраза – «я пишу это уже в течение восьми дней» – позволяет предположить момент авторского сомнения, неуверенности, связанный со сложностью или невозможностью жанровой атрибуции создаваемого писателем документа – ситуация, в которой Стендаль предпочитает обойтись нейтральным «ceci» (французское указательное местоимение «это»), тогда как приводимая Реизовым интерпретация лишь повторяет уже знакомое ходовое определение11.

«Жизнь Анри Брюлара» рефлектируется Стендалем и как «confession» – «исповедь»: «…если эти «я» слишком надоедят читателю, моя «Исповедь» перестанет существовать через тридцать лет после напечатания…» [7, с. 10], – так уже в самом зачине квалифицирует свой мемуарный опыт писатель. Заглавная буква в названии, сохраненная в переводе, безусловно, указывает на автобиографическое произведение Ж. -Ж. Руссо как на один из основных генетических первоисточников «Жизни»; возникающая повторно, эта самодефиниция подтверждает наблюдение: «Удивительно, как много вещей я вспоминаю с тех пор, как пишу эту исповедь» [7, с. 199] (в данном случае Стендаль вместо «mes Confessions» пишет «ces Confessions», и переводчик, на наш взгляд, вполне обоснованно допускает отход от жанровой парадигмы, снимая в русском варианте кавычки и заглавную букву, отчего определение выглядит одновременно автономным, обособленным от произведения, к которому апеллирует писатель, и индивидуально стендалевским – местоименная оппозиция mes/ces на это очевидно указывает1213 «Теперь я пишу книгу, которая, быть может, окажется большой глупостью; это «Моя исповедь». За исключением стиля, это почти «Исповедь» Жан- Жака Руссо, но более откровенная» [8, с. 292].

Несмотря на значительную трансформацию – от восхищения: «человек, который из всех когда-либо существовавших людей обладал самым великим гением и самой благородной душой…» [8, с. 6], до неприятия – «…Ж. -Ж. Руссо, напыщенность которого вскоре стала меня раздражать» [7, с. 12], «Со времени Ж. -Ж. Руссо все стили отравлены пафосом и холодом» [8, с. 307], «…по-моему, стиль Ж. -Ж. Руссо…зачастую содержит и много лжи» [8, с. 314], – которую переживают взгляды А. Бейля на творчество знаменитого предшественника, «Исповедь» остается одним из наиболее влиятельных текстов в гетерогенной жанровой структуре стендалевских исповедальных произведений, неоднократно отсылающих к опыту самоописания у Руссо. Переход к собственному автобиографическому тексту воплощается у Стендаля в отказе от привычных жанровых схем и риторических клише, как от несоответствующих его замыслу – «правдиво рассказать о себе в прошлом»: «dérousseauiser» – «деруссоизировать»: так выглядит один из «полюсов» разрыва, символизирующий, по мнению М. Нерлиха, не только отрицание стилистики Руссо и канонов сентименталистской литературы, но и отказ от определенного языкового кода, как результат дефицита языкового сознания, заставляющего писателя прибегать к иным способам передачи информации, например, к рисунку [1, с. 52].

Стиль Руссо, чаще всего характеризующийся у Стендаля словом «emphase» – «эмфаза», «напыщенность», «выспренность», «пафос», фигурирует в бейлевской терминологии как обозначение стилистической антимодели по отношению к тексту, который писатель только собирается создать или создает в данный момент, своеобразной модели отталкивания, основная функция которой заключается в том, чтобы своевременно оградить автобиографа, чей собственный стиль только проходит стадию формирования, от нежелательного влияния чуждой ему манеры повествовать; при этом на репутацию признанного авторитета самоисследователь не посягает, талант и заслуги великого предшественника сомнению не подвергаются [20]. В остальном Руссо заметно обнаруживает себя в романном и новеллистическом творчестве Стендаля, где бейлевские экскурсы «в Руссо» принимают характер своеобразного паломничества [12, с. 638–639], совершаемого его героями: таковы прогулки Октава, «как и Руссо, сражающегося с химерами» [5, с. 89] и Арманс в Андильи, по сути, – бегство из заточения в парижских салонах, символический приезд Минны фон Вангель в Шармет, где «Жан-Жак Руссо, по его словам, провел самые счастливые дни своей жизни» [6, с. 389], поездка Люсьена Левена в Рим через Кларан – «места, прославленные «Новой Элоизой» [4, с. 676]. В исповедально- мемуарном сочинении А. Бейля «lieux amènes» Руссо пересекаются с «автобиографическими пространствами» (термин Ф. Бертье) Стендаля: так, описывая свои воспоминания от первой поездки в Эшель, автор «Брюлара» соотносит образы своих новых знакомых с персонажами «Исповеди»: «Она (тетка Анри – Камилла Понсе) очень похожа на очаровательных женщин из Шамбери, так хорошо изображенных Ж. -Ж. Руссо («Исповедь»)» [7, с. 102], «Несколько лет спустя я нашел точный портрет этих славных людей в «Исповеди» Руссо, где он говорит о Шамбери» [7, с. 104].

Проблема романа – жанра-табу для Стендаля-автобиографа, сформулированная в виде дилеммы: «Как рассказать правдиво о такой минуте счастья, не впадая в романический стиль?», находит воплощение в двух тесно взаимосвязанных аспектах: принципе биографической достоверности повествования и проблеме техники письма. Прибегать к романным приемам в автобиографическом рассказе – значит домысливать, приукрашивать, приглаживать правдивую историю о себе в прошлом, и, следовательно, искажать истину: …если бы я стал заполнять этот пробел, я был бы лишь пошлым (plat) романистом…» [7, с. 238], «Я стал бы лгать и сочинять роман, если бы захотел описать подробнее» [7, с. 320].

«Жизнь Анри Брюлара» становится тогда, когда память отказывается верно воспроизводить события, а воспоминание, изобилующее содержательными лакунами, превращается в обвалившуюся фреску, которую автор предпочитает не реставрировать, чтобы не солгать; когда от восстанавливаемого биографического факта остается лишь едва уловимый след, тень, эхо, память самоисследователя, в которой знакомые литературные топосы кореллируют и взаимодействуют с остаточными представлениями А. Бейля о собственных детстве и юности, зачастую мистифицирует самого писателя, вынуждая его, в конечном итоге, констатировать романизацию того или иного фрагмента истории своей жизни: «Мое воспоминание – лишь роман, написанный по этому поводу» [7, с. 319].

В этой ситуации умолчание становится предпочтительной стилистической фигурой – разнообразные временные и содержательные эллипсисы неоднократно фиксируют этот проблемный для писателя творческий момент: «Не скажу больше из страха сочинить роман…» [7, с. 321]. Такое демонстративное дистанциирование от «опасного» жанра, впрочем, лишь выявляет истинный масштаб взаимодействия с ним «Брюлара», который, как полагает М. Нерлих, «исследователи несправедливо исключают из числа романов» [1, с. 151].

Экспансия романа в «Жизни» реализуется в двух основных направлениях: через собственное романное творчество Стендаля и через чтение такого рода произведений других авторов. Непроизвольный романизм А. Бейля, считает Ф. Бертье, проявляется уже в том, что его автобиографический герой заранее программирует в воображении свои будущие любовные победы и возвышенные приключения, – так, Анри, составляя план своих парижских свершений, сам того не зная, уже романист [10, с. 49].

Название книги, традиционное для мемуарного сочинения – подлинного или стилизованного, предлагает читателю, несмотря на четкое отмежевание от романа, декларируемое Стендалем14«Брюлар», употребленное в аутентичном контексте (все остальные имена подлинны), не менее конвенционально, нежели «Бернар» – псевдоним, которым, как указывает Б. Дидье, Стендаль предполагал подписать «Итальянские хроники» (Теодор Бернар) [15, с. 277], «или Анри Б.», чьи начатые 15 февраля 1833 года и тогда же заброшенные «Мемуары» можно считать предшественником «Жизни», а также «г-н Дарленкур»[18, с. 483], из-за которых проглядывает подлинное имя, благодаря знаменитому стендалевскому ляпсусу – «les cinq lettres» [15, с. 277] – пяти буквам в фамилии заглавного героя, или «невнимательности» рассказчика, оставившего свой автограф на двери отчего дома, – «Анри Бейль, 1789» [7, с. 28].

«Красном и черном» и, в меньшей мере, в книге «О любви» [11, с. 207]. Многочисленные отсылки писателя к собственному романному творчеству – «Я скажу как Жюльен: «Сволочь! Сволочь! Сволочь!» [7, с. 107], «Сравни тип Сореля-отца в «Красном» [7, с. 115], и романному наследию XVIII века – «Я видел свет, да и то лишь в узенькую щелочку, только у г-жи де Монмор, оригинала г-жи де Мертейль из «Опасных связей» [7, с. 266], «Я должен скоро родиться, как говорит Тристрам Шенди» [7, с. 279], делают мемуарное сочинение увлекательным – на уровне романного – чтением, апеллируя к читательской эрудиции избранной аудитории, подключая реципиента к игре в литературные ассоциации.

Несмотря на стендалевскую категоричность, Б. Дидье полагает функцию романа в жанровой структуре «Анри Брюлара» скорее корректирующей, вспомогательной, поскольку, по мнению специалиста, он выступает у А. Бейля своеобразной антимоделью по отношению к сравнительно молодому, еще не выработавшему собственных устойчивых канонов и правил жанру автобиографии [16, с. 217], своего рода катализатором реакции синтеза новой формы. М. Нерлих, напротив, считает бейлевский выбор в пользу романа сознательным, определяя «Жизнь Анри Брюлара» как «анархический вариант романа» [1, с. 151], основным преимуществом которого в глазах автобиографа немецкий ученый называет отсутствие четко регламентированной формы: «эта реконструкция собственной жизни, коль скоро она притязает на подлинность пережитого, не должна встречать препятствия в виде слишком строгих формальных приемов…» [1, с. 151]. В контексте этого формально-содержательного хаоса даже правдоподобный (probable) роман у Стендаля противопоставлен истории: «Прошу читателя не останавливаться на этих объяснениях, вырывающихся у меня в 1836 году: это более или менее правдоподобный роман, но не история» [7, с. 273–274].

Дефиниция «история», в свою очередь, употребляется в «Жизни Анри Брюлара» в сниженном значении, однажды возникая как определение части повествования, «отрывка», «эпизода» и подчеркивая экспериментальную фрагментарность рождающегося за девять «инкубаций» [1, с. 153] текста: таков рассказ Анри об изучении латыни под руководством г-на Дюрана, целиком умещающийся в X главе, – «Но здесь хронология этой важной истории спрашивает: «В течение скольких же лет?» [7, с. 81]. Термин «правдивый дневник» [7, с. 312], которым писатель обозначил свое произведение в одной из заключительных глав, по-видимому, отражает не только общий подход к структурированию произведения, но и сущность происходящих с ним изменений: последние разделы книги явно тяготеют к дневниковой лаконичности – заметно уменьшается объем глав, исчезают отвлеченные рассуждения и отступления15

Таким образом, остановившись в заглавии своего произведения на дефиниции Vie – жизнь, жизнеописание, Стендаль многократно возвращается к осмыслению жанровой природы создаваемого им текста, сохраняющего в качестве следов памяти связь с традицией автодокументалистики и, вместе с тем, ломающего сложившиеся каноны автобиографического дискурса, в первую очередь избавляясь от логической согласованности и рационализма, которые Ж. Гюсдорф называл «первородным грехом автобиографии», ибо в ней жизнь подчиняется законам повествования, структурируется им [3, с. 26]. В обилии жанровых наименований, которыми оперирует Стендаль, в бесконечном их уточнении раскрывается сложная литературная генетика «Жизни Анри Брюлара», многосоставность ее повествовательной структуры, где мемуарно-исповедальные интенции сочетаются с романными, где вырабатываются новаторские приемы художественного самоописания и исследования механизмов памяти, столь интенсивно изучаемых в современной гуманитаристике (Поль Рикер «Память, история, забвение» (2004), Е. Павлов «Шок памяти» (2005) и др.).

1. Ранее писатель уже сталкивался с подобными трудностями – один из своих наиболее экспериментальных текстов дороманного периода – «О любви» (1822) – автор определяет то как «физиологию», то как «опыт», то как «идеологическую книгу» и т. д.

«настаивают» на своей референциальности, соотнесенности с реально бывшим, причем эта «установка на подлинность» создается в первую очередь за счет … референциальности авторского Я» [3, с. 9].

3 Г. В. Якушева позиционирует их как «разновидность документальной литературы и в то же время один из видов так называемой исповедальной прозы» [9, с. 524].

4 Один из основных пунктов стендалевской «рецептуры» книги, «которой посчастливилось бы найти четыре тысячи читателей», составленной писателем в ответ на просьбу некоего г-на Ж. С. об оценке своего сочинения, выглядит следующим образом: «Черпать истину в сто и одном томе различных мемуаров» [8, с. 301].

«Изучать в течение двух лет французский язык по книгам, написанным до 1700 года. Допускаю исключение только для маркиза де Сен-Симона» [8, с. 301], - таков совет, данный Стендалем тому же г-ну Ж. С.

7 Имя Челлини, помещенное Стендалем в самом начале «Брюлара», по мнению Г. Тижу, свидетельствует о том, что автор отводит итальянскому автобиографу особую роль – быть судьей (arbitre) правдивости текста в целом [20].

8. Не менее самоиронично читается стендалевская отсылка к другому «автобиографу» - 27 декабря 1835 года А. Бейль записывает на полях: «Ласенер также пишет свои «воспоминания». Говорят, что один том их сгорел на улице Пон-де-фер» [6, с. 125]. Знаменитый грабитель и убийца, Ласенер, составивший свои мемуары незадолго до казни, - отнюдь не случайный объект писательского интереса – иной «Жюльен Сорель», «несчастный человек в состоянии войны со всем обществом», он, как полагает Ж. -Ж. Амм, послужил Стендалю моделью для одного из персонажей «Ламьели» [17, с. 378].

9. Упомянутые ранее мемуары маршала Сен-Сира в «Жизни Анри Брюлара» не фигурируют, однако все три черновых варианта знаменитого стендалевского письма Бальзаку от 1840 года содержат высказывание, свидетельствующее о неизменно высокой оценке этого мемуарного памятника писателем: «Мой Гомер – это «Мемуары» маршала Гувиона де Сен-Сира» [8, с. 314, 319, 322].

«мемуарное повествование» [13, с. 434].

11. Данным примером список терминологических преображений не исчерпывается: так, в частности, стендалевскую перифразу «écrire ma vie» – «описать мою жизнь» – Реизов переводит то как «историю своей жизни» [7, с. 8], то как «биографию» [7, с. 101], а определение «жизнеописание» он извлекает из частично воспроизведенной им авторской ремарки – «Écrit à Civitavecchia le 10 décembre 1835, poursuivi à Rome (13 décembre)» [14, p. 467], означающей в буквальном переводе «написано в Чивитавеккье 10 декабря 1835 года, продолжено (или » (у Реизова «13 декабря 1835 года. Рим. Снова взялся за свое жизнеописание» [7,с. 87]).

– не единственный: так, в оригинале письма к Левавассеру от 21 ноября 1835 года слово «confessions», написанное с большой буквы, предваряет местоимение «mes», а в стендалевском письме к г-же Жюль Готье от 14 марта 1836 года то же слово написано с маленькой буквы и употреблено в сочетании с местоимением «ces».

13. Возможно, проект большого автобиографического труда был заявлен Стендалем намного ранее: так, в частности, Б. Г. Реизов ссылается на письмо Стендаля тому же Левавассеру, но от 11 ноября 1832 года, в котором писатель уже предлагал издателю свою «исповедь», начинавшуюся с событий русского похода 1812 года [2, с. 432] (напомним, что в 1832 году А. Бейль работал над «Воспоминаниями эготиста»). А. Мартино зарождение замысла «Брюлара» относит к стендалевской записи на полях экземпляра «Клариссы Гарлоу», сделанной 6 января 1831 года [18, с. 482].

«…мой читатель, вся беда заключается лишь в этих шести буквах: Б, Р, Ю, Л, А, Р, составляющих мое имя… Предположите, что я написал бы БЕРНАР; тогда эта книга была бы подобна «Вексфильдскому священнику», – лишь романом, написанным в первом лице» [7, с. 199].

15. Кроме одного, с авторским указанием «при переписке поместить в другом месте» [7, с. 316].

1. Нерлих М. Стендаль, сам свидетельствующий о себе и своей жизни. – Пермь: Урал LTD, 1999.

–М: Правда, 1959, Т. 1.

3. Савкина И. Разговоры с зеркалом и Зазеркальем: Автодокументальные женские тексты в русской литературе первой половины XIX века. – М.: Новое литературное обозрение, 2007.

4. Стендаль. Люсьен Левен //Стендаль. Указ. собр. соч. Т. 2.

7. Стендаль. Жизнь Анри Брюлара //Стендаль. Указ. собр. соч. Т. 13.

8. Стендаль. Письма //Стендаль. Указ. собр. соч. Т. 15.

9. Якушева Г. В. Мемуары //Литературная энциклопедия терминов и понятий. – М: НПК «Интелвак», 2001.

– P: PUF, 1997.

11. Chantreau Alain. La «Vie de Henry Brulard»: du roman àl’autobiographie.//RHLF, mars-avril 1984. – № 2.

12. Corredor Marie-Rose. Rousseau// Dictionnaire de Stendhal. – P: Honoré Champion, 2003.

13. Diaz Brigitte. Mémoires// Dictionnaire de Stendhal. – P: Honoré Champion, 2003.

éatrice. Notes// Stendhal. Vie de Henry Brulard. – P : Gallimard, 1973.

éatrice. Stendhal autobiographe. – P: PUF, 1983.

16. Didier Béatrice. Roman et autobiographie chez Stendhal// RHLF, mars-avril 1984. – № 2.

17. Hamm Jean-Jacques. Lacenaire// Dictionnaire de Stendhal. – P: Honoré Champion, 2003.

’oeuvre de Stendhal. Histoire de ses livres et de sa pensée. – P: Albin Michel, 1951.

19. Stendhal. Vie de Henry Brulard. –P: Gallimard, 1973.

ël. Livres, auteurs et lectures dans la Vie de Henry Brulard de Stendhal. Stratégies du moi et intertextualité //http://univ.net. 1. yakoala. free. fr/Bibliothecaire/Auteurs/Stendhal/lecteurbrulard/Sommaire. htm