Э. М. Драйтова
Александр Дюма-пародист
Филология в системе современного университетского образования. Вып. 5. М., 2002. С. 68 – 71.
Известно, что Александр Дюма-отец не причислял себя ни к одному литературному направлению. Это, однако, не означало отсутствия у писателя интереса к современным ему культурным явлениям, литературным направлениям и тенденциям. Во многих случаях на страницах своих романов Дюма полемизировал или, напротив, соглашался с эстетическими принципами собратьев по перу[1]. Одним из наглядных отражений постоянного участия Дюма в литературно-эстетической полемике того времени являются немногочисленные примеры его обращения к жанру литературной пародии. Рассмотрим два примера такого рода.
В 40-е гг. XIX в. во Франции возникла т. н. романтическая школа историографии, одним из основоположников которой по праву считается Огюстен Тьерри (1795-1856). Отличительной чертой авторов этой школы являлось стремление пробудить у читателя интерес к истории родной страны, попытка морализации на основе исторических фактов, «эмоциональность изложения, драматизация событий, подробное описание деталей, создающих «местный колорит»[2]. При этом ударение делалось «на тщательной зарисовке костюмов, вооружения, на описании сцен домашнего быта, охоты, военных походов, диких убийств и похорон, на пересказе легенд и суеверий…»[3]. Все эти средства, по мнению Тьерри, высказанному в предисловии к первому изданию «Рассказов из времен Меровингов» (1840), должны были служить цели создания «произведения искусства в такой же мере, как и исторической науки».
Известно, что строгие ревнители «серьезного стиля» зачастую обвиняли А. Дюма именно в недостаточной приверженности исторической науке, в неточности описания исторических событий в угоду легкости изложения. Современные исследователи[4] показали, что подобные обвинения безосновательны. А. Дюма яростно защищался от предвзятых критиков, и можно себе представить, какие эмоции вызывали у него «Рассказы» Тьерри, которые постоянно переиздавались и приводились в качестве примера, достойного подражания. Очевидно, результатом соперничества с романтической школой историографии явились написанные Дюма в 1842 г. «Хроники»: «Приключения Лидерика», «Пипин Короткий», «Карл Великий», «Пьер де Жиак».
Если первые две из них, по видимости, представляют собой попытку учиться у Тьерри и его последователей, вполне соответствуя приведенным выше принципам изложения исторического материала, то последняя уже в значительной степени приближается к стилю более поздних исторических романов Дюма, в которых писатель позволяет себе полуромантический-полуреалистический полет фантазии, не отходя от приводящихся в исторических документах данных, мнений и легенд, обосновывает ход событий провиденциальными причинами. Особенного же интереса в этой связи заслуживает «Хроника Карла Великого», которая, можно сказать, олицетворяет собой преодоление влияния Тьерри и его школы через обращение к пародии.
«местный колорит», однако на этот раз все это делается не всерьез, а с ироническим подражанием особенностям стиля, композиции и языка Тьерри, его благоговейному и восторженному отношению к героям прошлого. В ряде фрагментов это подражание гиперболизируется до такой степени, что ирония автора становится откровенной и можно предполагать, что читатели, невольно сравнивая страницы Дюма с общеизвестными «Рассказами» Тьерри, должны были постепенно освобождаться от чрезмерного пиетета по отношению к последнему. Вот как, например, выглядит подробное описание сцены, когда Карл Великий во время охоты находит в лесу целебный источник с горячей водой, который излечивает его руку.
Не зная, что подумать об открытом им чудесном явлении, Карл приводит в лес своего «мудреца-звездочета» и, поднявшись к истоку, убеждается, что горячий ручей течет прямо из земли. Описание «научного исследования» открытого феномена донельзя подробно, все действия Карла драматизированы, его мысли и недоумение описаны яркими красками, «местный колорит» очевиден до навязчивости. Но что скажет мудрец?
«Мудрец по-прежнему сидел, размышляя о своем. Спустя некоторое время он вынул записные таблички и стал делать расчеты; потом зачерпнул воды из ручья в ракушку, попробовал воду на язык, продолжил расчеты и скоро объявил, что эта горячая вода имеет температуру от 46 до 48 градусов и содержит большое количество соляной, угольной и серной кислот; она должна помогать при проказе и ревматизме. Карл, на себе испытавший действие этой воды, вынужден был признать, что его звездочет мудрый ученый, и стал относиться к нему с еще большим почтением. Старик-философ чистосердечно признался, что не может объяснить, почему вода в ручье горячая: на все воля Божья. Как видят читатели, это был такой ученый, каких уж больше нет: когда он чего-нибудь не знал, он так и говорил, что не знает»[5].
Пародийность отрывка не подлежит сомнению. В данной «Хронике» это отнюдь не единичный пример, и подобная пародия может служить ключом к пониманию творческого процесса, в результате которого Дюма вырабатывал свой стиль написания художественных произведений на материале исторических документов и хроник.
Другим примером обращения к жанру пародии является повесть «Капитан Памфил» (1840). В XVIII в. и первой половине XIX в. в Европе были чрезвычайно популярны приключенческие романы, действие которых разворачивалось в экзотических странах. Излюбленными героями этих произведений были пираты, охотники, вожди индейских племен Северной Америки, и, конечно же, все они отличались качествами сверхчеловека: исключительная ловкость, стрельба без промаха, абсолютное бесстрашие, неуязвимость. Романы об их приключениях изобиловали экзотическими географическими названиями, «точным» указанием курсов кораблей, подробными описаниями диких животных. Обратимся к тексту «Капитана Памфила»[6]:
«Двадцать четвертого июля 1827 года бриг «Роксолана» вышел из Марселя; это судно должно было взять груз кофе в Мокке, пряностей в Бомбее и чая в Кантоне, а для того, чтобы пополнить запасы провизии, зашло на стоянку в залив Сен-Поль-де-Лоанда, расположенный, как известно каждому, в центре Нижней Гвинеи.
Пока совершался обмен товарами, капитан Памфил, для кого это путешествие в Индию было десятым, взял ружье и в семидесятиградусную жару стал подниматься вдоль берега реки Банго. Капитан был величайшим охотником перед Богом из всех живших на земле со времен Нимрода.
Он не прошел и двадцати шагов среди высоких трав, окаймлявших реку, как почувствовал под ногой что-то круглое и скользкое, как ствол молодого деревца. В тот же миг он услышал пронзительный свист, и в десяти шагах перед ним поднялась голова огромного удава, на чей хвост он наступил.
Любой другой человек на его месте ощутил бы, без сомнения, некоторый страх, ... но удав не знал капитана Памфила.
Разрази тебя гром небесный, чертова рептилия! сказал капитан. Думаешь, я тебя испугаюсь?
Четверть часа спустя он увидел, как зашевелилась трава в сорока шагах впереди него, и услышал страшный рев. Все живые существа, казалось, узнали по этому реву хозяина джунглей: птицы перестали петь; две газели в испуге умчались на равнину; дикий слон, стоявший на холме в четверти лье от этого места, поднял хобот, готовясь к бою.[...]
[...] проснувшийся тигр... приблизился было, [...] но прогремел выстрел, и в то мгновение, когда зверь уже касался земли, пуля попала ему в левый глаз. Тигр перекувырнулся, как заяц, и тотчас издох.
Капитан Памфил спокойно перезарядил ружье, вытащил из кармана нож, перевернул тигра на спину, рассек шкуру у него на животе и содрал ее, как кухарка снимает шкурку с кролика. Потом он нарядился в мех своей жертвы, как поступил за четыре тысячи лет до него Геракл Немейский (капитан Памфил вел от него свой род в качестве марсельца), а затем продолжил охоту».
Нагромождение подвигов и колоритных деталей должно было заставить «благосклонного читателя» посмеяться над своим излишним пристрастием к экзотике. Тем более, что Дюма однозначно намекает на идеальное соответствие своей книги избранному жанру приключенческой повести. В написанном им же «Предисловии издателя» говорится: «Справедливость требует заметить: сегодня мы с избытком вознаграждены за наши труды уверенностью, что знакомим публику с книгой, если не совершенной, то, по меньшей мере, настолько близкой к совершенству, что разглядеть небольшое расстояние, их разделяющее, сможет одна лишь критика, по обыкновению своему объективная и просвещенная».
Св. Лаврентия, спасаться ночью от волков, столкнуться с негроторговлей и многое другое. Объединение всех этих действ в рамках небольшой (168 стр.) повести создает комический эффект и, доводя до абсурда наиболее характерные черты и приемы приключенческого романа, позволяет подняться до высот оригинальной пародии на этот жанр.
Возможно, что, иронизируя над жанрами, писатель выяснял для себя их слабые стороны и именно поэтому в зрелые годы творчества отказался от строгого следования принципам какого-либо конкретного жанра, от использования банальных конструктов, зачастую насмешливо определяя свои произведения как «болтовню с читателем». Несомненно, что обращение к пародии в начале 40-х гг. стало для Дюма этапом восхождения к собственному неповторимому стилю.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] См., в частности, лирические отступления в «Могиканах Парижа», «Сальваторе», а также в «Лавке старьевщика», «Истории моих животных» и др.
[2] Фролова И. И. Огюстен Тьерри и его «Рассказы из времен Меровингов» // Тьерри О. Рассказы... СПб, 1994. С. 18.
’Alexandre Dumas. P., 1999; Д. Циммерман. Александр Дюма Великий. М., 1996; Буянов М. По следам Дюма. М., 1993; Ермолаев И., Сидорова Г., Харитонов А. и др. Александр Дюма в России. М., 1996.
[5] Карл Великий. Гл. II. Пер. Т. Сикачевой.
[6] Гл. V. Пер. А. Васильковой.