И. Анисимов.
НАЧАЛО «ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КОМЕДИИ»
И. Анисимов. Французская класика со времен Рабле до Ромена Роллана.
М., ХЛ, 1977.
OCR niv.ru
«Шуаны» — первое из произведений Бальзака, которое он подписал своим именем. Это был первый роман «Человеческой комедии». Судьба его не совсем обыкновенна. Его не сразу оценили и даже недооценивают до сих пор.
Сначала критики, а потом исследователи Бальзака без конца говорили, когда речь шла о «Шуанах», о «несамостоятельности» этого произведения. Тень Вальтера Скотта сразу легла на него, несколько позже появилась еще одна тень — Фенимора Купера. Так установилась традиция рассматривать молодой, но вместе с тем вполне зрелый роман Бальзака обязательно сквозь призму влияний.
Они несомненны, но разве можно назвать хоть одно историческое полотно тех времен, которое не впитало бы в себя манеру Вальтера Скотта? Ведь он был в 20-х годах «богом» французских литераторов. Удивительно было бы, если бы молодой писатель, столь жадно усваивавший все, что могло ему дать его время, прошел бы мимо «школы Вальтера Скотта».
Но значит ли это, что в «Шуанах» он был лишь подражателем, что тень Вальтера Скотта закрывала в нем свое, неповторимое, бальзаковское?
Вот печально известный отзыв Сент-Бёва, относящийся к 1834 году: «На первый взгляд, в «Шуанах» наличны искусная интрига, правдивость характеров, удачный диалог; к несчастью, имитация Вальтера Скотта очевидна». Позже, вместе с тем, как стремительно росла слава титанического создателя «Человеческой комедии», серьезные люди уже не говорили о «Шуанах» так несправедливо, но упрек в подчинении Вальтеру Скотту возникал все снова и снова. Он отражался в обсуждении некоторых существенных сторон романа — например, вопроса о том, насколько он «историчен»...
Об этом было много разговоров. Об этом было высказано много взаимно исключающих мнений. Такой глубокий знаток истории французского романа, как Андре ле Бретон, видел в «Шуанах» «хорошую мелодраму, не больше». Как «историческое» повествование они казались недостаточно убедительными хотя бы потому, что «исторические» персонажи — Фуше, Бонапарт — здесь только названы, но на сцепе не появляются. Нет необходимости доказывать, что этот приговор построен на недоразумении. Разве в том дело, чтобы крупные исторические деятели обязательно «появлялись на сцене»?
Другой серьезный исследователь французского романа, Луи Мегрон. напротив, чрезвычайно высоко ставит «Шуанов» именно как исторический роман. Его смущало только одно: «роману не хватает дистанции»,— не прошло и тридцати лет с тех пор, как совершились события, описанные в романе. Не слишком ли «свежа» была тема, которую Бальзак взял для исторического изображения?
«Шуанов» получила любопытное выражение в двух заявлениях исследователей:
Бретон: «Содрогаешься при мысли, что вместо «Человеческой комедии» Бальзак собирался в 1829 году написать серию романов, которые представили бы историю французских нравов — от средних веков до нашего времени».
Мегрон: «К несчастью для исторического романа, автор «Шуанов» не захотел соперничать со славою своего знаменитого учителя» (Вальтера Скотта).
Здесь интересно не только сопоставление таких непримиримых друг с другом оценок, но и то, что даже для Мегрона, который с энтузиазмом писал о «Шуанах», этот роман все же не выступал из тени Вальтера Скотта.
Много разговоров было также и о том, какую роль играет в «Шуанах» среда, изображение быта и нравов. Существует мнение, что Бальзак здесь «перестарался», что эта сторона слишком разрослась и заслонила все остальное. Никто, правда, не решался отрицать огромной внушительной силы этих картин, но раз уж в романе видели прежде всего произведение «несамостоятельное», то и здесь искали почвы для упреков.
«Шуанах» многие не различали в тени Вальтера Скотта подлинных очертаний этого произведения, являющегося первым полноценным созданием Бальзака. Вот почему об этом романе в колоссальной литературе, посвященной Бальзаку, написано так мало существенного и действительно раскрывающего сложный и богатый мир этой вещи.
Мнение самого Бальзака? В 1843 году он перечел «Шуанов», и вот что он написал по этому поводу госпоже Ганской: «Положительно это великолепная поэма... В ней — весь Вальтер Скотт и весь Купер, но страсти в пей столько, сколько нет ни у одного из них... Страна и война описаны здесь с совершенством и удачей, которые меня изумили». А ведь мы знаем, как строг был Бальзак к себе.
Напомним, что в генеральном плане «Человеческой комедии» «Шуаны» значатся под рубрикой: «Сцены из военной жизни». Этот раздел остался почти неосуществленным; кроме «Шуанов», появилось только одно произведение — «Любовь в пустыне». Л были задуманы: «Вандейцы», «Солдаты республики», «Партизаны» — всего двадцать два названия. И в грандиозном замысле Бальзака, и в том, что удалось осуществить ему, «Шуаны» занимают важное место.
В год создания «Шуанов» Бальзак все еще искал себя. Ему уже было двадцать восемь лет, но он еще не знал, как приложить свой бурлящий талант, его колоссальная внутренняя сила не находила себе выхода. Сюжет из недавнего восстания шуанов увлек его, надо было облечь эту тему в плоть и кровь. Вспомнив, что в Фужере живет старый друг отца, генерал Поммерель, он письмом просит у него гостеприимства, так как поездка в Фужер должна помочь ему написать задуманный роман: «Надеюсь, что при недостатке таланта, наличие которого у меня еще проблематично, национальные нравы, может быть, принесут мне удачу». Согласие получено, и Бальзак в Фужере, за работой. Он исколесил вдоль и поперек старинный город и окрестности, он пристально изучал «среду» будущего романа, он «проводил время на крестьянских дворах, разговаривал с крестьянками, распивал вино с крестьянами». Сидя за письменным столом в доме Поммерелей, он видел перед собой холмы Пелерины и майеннскую дорогу, где развертывались самые захватывающие сцены его романа, который теперь подвигался очень быстро. Пять месяцев спустя «Шуаны» вышли в свет.
«Шуанов»:
«Он был небольшого роста, нескладный, а плохо сшитое платье усиливало его неуклюжесть; руки у него были чудесные. На нем была дрянная шляпа, но как только он снял ее, все стушевалось,— я ничего не замечала, кроме его лица. Какой у него лоб, какие глаза! — вы и представить себе не можете, ведь вы его не видели: высокий лоб, на который как будто падает свет от лампы, а карие глаза отливают золотом и выражают все с такой же ясностью, как слова. Нос у него крупный и толстый, рот огромный, и всегда он смеется, хотя у него плохие зубы. Он носил густые усы и очень длинные волосы, откинутые назад. В ту пору, когда он приезжал к нам, он был скорее худой и показался нам изголодавшимся. И как он был прожорлив, бедняжка. Во всем его облике, в жестах, в манере говорить и держаться было столько доверчивости, столько доброты, простодушия, откровенности, что, узнав этого человека, невозможно было не полюбить его».
Портрет очень хорош, но особенно ценно то свидетельство мадам Поммерель, где подчеркнута одержимость творчеством, столь свойственная Бальзаку. Над «Шуанами» он работал исступленно, как потом будет работать всегда. Это была его первая большая постройка.
В «Шуанах» мы найдем истоки того, что потом широко разовьется в романах «Человеческой комедии». Бальзаковское здесь уже заложено и щедро намечено. Это первая ступень грандиозного восхождения.
Попробуем определить некоторые особенности этого романа, показывающие, в чем его сила.
Это прежде всего полная и глубокая правда событий. Бальзак берет сложные события в очень острый момент их развития и стремится всесторонне осветить их. Его метод не допускает упрощения. Оба враждующих лагеря показаны в «Шуанах» с одинаковой убедительностью, автор не оставляет в тени ни слабых, ни сильных сторон каждого из них. Это не значит, что Бальзак не видит, куда идут события, что он равнодушен к исходу поединка между шуанами и республиканцами,— нет, он хочет сделать наглядной неизбежность гибели шуанов и победы республиканцев, историческую обусловленность такого исхода.
«Она окружена светом цивилизации, но благодетельные лучи просвещения не достигают ее, и край этот подобен промерзшему куску угля, остающемуся черным, темным посреди сверкающего очага». Отсталость Бретани, дикие нравы ее обитателей интересны Бальзаку не как экзотика, напоминающая горцев Вальтера Скотта или индейцев Купера, а как одно из решающих обстоятельств шуанского восстания. Он показывает, что шуаны беззаветно мужественны, но их боевая организация не может соперничать с республиканской армией. Их тактика, хотя она и основана на умелом использовании местности, может дать им лишь временный успех, а не победу.
Роялисты, нашедшие в Бретани свой последний приют, цинично используют темноту и отсталость ее населения, чтобы превратить крестьян-шуанов в слепое орудие своих интриг. Последнее обстоятельство очень проницательно вскрыто в романе, и роялисты показаны здесь без прикрас. Вспомним хотя бы картину бала в Сен-Джемсе и те разговоры, которые ведут между собой дворяне, слетевшиеся в Бретань, как воронье. Между ними идут нескончаемые дрязги. Все это настоящие шкурники. «Корысть вложила оружие в руки всех этих дворян»,— констатирует Бальзак в одной из сцен.
А что касается «высоких целей» поднятого в Бретани восстания против республики, то они очень ясно определены в репликах персонажей романа: например, шевалье де Висар откровенно и, как подтверждает другой руководитель шуанов, «очень правильно изложил» устремления роялистов: «Государство, честь Франции — все это вздор», и напрасно о нем «трубят в уши королю». Суть того «правого дела, за которое какой-нибудь честный вандеец или храбрый шуан обнажил палаш», в том, чтобы «завоевать для короля Францию в самой Франции» и получить за эту услугу «непомерные награды».
«Один скромно просил пост губернатора Бретани, другой —поместье и титул барона, третий — чин, четвертый— командование полком, и все требовали пенсий».
«Преданные люди» стремились добиться «Милостей для своих семей, пенсий для вдов, возвращения земель и прочего имущества, которое у них так некстати конфисковали». Все «жаждали аббатств, епархий, доходов, власти». На белом знамени, которым защитники монархии тщетно пытались прикрыть свои злодеяния, было написано: «Король и привилегии».
— это отважные, преданные долгу люди, истинные патриоты, «которым их скромная благородная самоотверженность сообщала неведомую до той поры энергию»,— это солдаты высокого качества. Но республиканцы воюют лучше шуанов не потому, что они храбрее их, а потому, что за ними логика истории, они должны победить, шуаны должны погибнуть. В защитниках республики — «вся нация, свобода». «Опираясь на настоящее и господствуя над ним, они разрушают прошлое, но во благо будущего».
И они «не только защищают французскую землю». «У нас двойная миссия,— говорит республиканский офицер Жерар,— мы обязаны сохранить душу страны, благородные принципы свободы, независимость, человеческий разум, пробужденный нашими национальными собраниями. И я надеюсь, что он будет распространяться все дальше и дальше».
Вместе с тем наиболее проницательные из отряда Юло понимают, что вышедшая из революции республика вырождается, что в то время, как они спорят насмерть с дикой Бретанью, в Париже идет темная политическая игра: «Пока члены Директории дерутся друг с другом, как лошади у пустой кормушки, все их правление трещит по швам, и они оставляют армию без помощи».
Так в изображении обоих лагерей, столкнувшихся в смертельной схватке, Бальзак достигает глубины, которая делает его роман серьезной исторической картиной. И хотя он не показывает событий первого плана, вошедших в официальную историю (про сражение у Пелерины, занимающее столь видное место в романе, он говорит, что оно «осталось почти неизвестным среди больших событий, назревавших тогда во Франции»), он уловил очень существенные черты изображаемого времени и очень верно понял ход исторических событий. В «Шуанах» уже виден Бальзак будущего.
Все действующие лица романа, и главные и второстепенные, изображены с большой убедительностью. Суровый Юло и его сподвижники Жерар, Мерль, мужественные, грубоватые, простые люди, солдаты, прошедшие школу революции; маркиз Монторан и его окружение, «король шпионов» Корантен, свирепые и простодушные, как дикари, шуаны, мужицкий аббат Гюден, мадемуазель де Верней, занесенная в этот бурный водоворот как бы с другой планеты,— все это пестрое собрание фигур описано так, что каждую из них видишь.
носит костюм),— дело в характере, который всегда дан точно, выпукло, убедительно. Люди романа живут и умирают. Через их судьбу читатель видит события. Юло, Крадись-по-Земле, Корантен или другие заинтересовывают его не только как заслуживающие внимания личности, но и тем, какое они оказывают влияние на ход драмы. Роман увлекателен, хотя он очень серьезен и в какой-то мере научен.
В «Шуанах» много внимания уделено описанию местности, где происходит действие, описанию шуанских нравов. Как мы уже говорили, существует мнение, что Бальзак здесь «перестарался». Но разве он не достиг полной наглядности в изображении поединка между отрядом Юло и шуанами именно потому, что так полно представил читателю природные условия, в которых происходили ожесточенные сражения и схватки, показанные в романе? Разве дикая природа Бретани, описанная так ярко и тщательно, не является неотъемлемой частью романа — ибо она играет важнейшую роль в событиях? Бальзак стремился достигнуть полной убедительности своего повествования не только глубокой и точной обрисовкой характеров, но и столь же глубоким и точным изображением обстоятельств. Мы знаем, что в дальнейшем это стало особенностью его романов. В «Шуанах» он не раз объясняет читателю, почему он так внимателен к обстоятельствам.
«События, о которых мы расскажем в конце нашего повествования, зависели от особенностей той местности, где они происходили, и необходимо дать подробное ее описание, иначе развязка этой драмы будет не совсем понятна».
Это программа, осуществленная в «Шуанах» с большим блеском.
Что касается нравов и быта бретонских крестьян, то подробнейшая их картина позволяет понять сущность восстания шуанов, слабые и сильные стороны руководимых Монтораном отрядов и неизбежность поражения шуанов в их поединке с республиканской армией. Роялисты эксплуатировали отсталость и темноту шуанов, но именно здесь и заключена была причина их разгрома. Картина бретонских нравов, данная в «Шуанах», выросла из внимательного изучения, и насколько оно было глубоким, читатель убеждается на каждом шагу. «Каждая семья живет в своем дворе, как среди пустыни»,— пишет Бальзак о шуанах. Можно ли сказать лучше о мужицкой ограниченности?
это различие исторически и самым тщательным образом исследует выгоды и невыгоды каждой тактики в условиях Бретани. Эти интереснейшие отступления в чисто военную область сохраняют свое значение до сих пор — настолько они содержательны.
Тема шпионажа, играющая большую роль в развитии действия, представлена в «Шуанах» совсем не так, как это делали многочисленные его современники, писавшие о шпионах авантюрно (во времена Фуше такая литература была в моде). Уже сама фигура Корантена настолько значительна, что далеко выходит за пределы развлекательной беллетристики. Корантен — это явление. И Бальзак, не выводя на сцену Фуше, стремится показать, какую роль играл шпионаж в перерождавшейся буржуазной республике. Формула, провозглашенная Корантеном: «искусно пользоваться страстями мужчин и женщин, как пружинами, приводя их в действие на пользу государства, поставить на свое место все колесики той огромной машины, которую называют «правительство», включив в ее механизм свое неукротимое чувство, и с наслаждением управлять рычагами»,— великолепно характеризует его патрона. Эпоха показана в «Шуанах» очень проницательно.
Перейдем теперь к вопросу о мелодраматизме «Шуанов». История несчастной любви мадемуазель де Верней и маркиза де Монторан действительно занимает в романе много места, а к концу заполняет собою все. Но Бальзаку удается теснейшим образом связать эту нить повествования с другой — с изображением поединка между шуанами и республиканцами. И если обреченный на поражение
ног ушла почва, мог впасть в ту любовную экзальтацию, которая в конце концов погубила Монторана. Монторан искал опьянения.
Трогательный образ мадемуазель де Верней занимает в романе особое место. Эта женщина попала меж двух огней: «Бурные страсти бросили ее в борьбу монархий против духа времени, а пылкие чувства толкнули на плачевные поступки, хотя она, если можно так выразиться, не была тут сообщницей». В этих строках дано исчерпывающее определение. В исступленной схватке двух враждующих сил, которая с таким напряжением показана в «Шуанах», мадемуазель де Верней не принадлежит ни одной стороне. Она попала в водоворот и погибла. Ее «сильные страсти» Бальзак описал с великолепием, предвосхищающим «Блеск и нищету куртизанок». Возможно, он хотел оттенить таким образом суровую жестокость основного фона. По соседству со «страстями» мадемуазель де Верней всегда были смерть и опасность — этот контраст очевиден, и он, бесспорно, усиливает трагическое звучание романа. Бальзак подчеркивает двойственность мадемуазель де Верней, ее роль, и «героическую, и достойную осуждения»,— здесь и лежит причина ее катастрофы. Это образ со сложной психологией. Блестяще написаны несколько дополняющих друг друга портретов мадемуазель де Верней, изящной дамы времен Директории с ее «греческими» пристрастиями в манере одеваться.
«Шуанах» Бальзак стал Бальзаком. Этот роман достойно открывает собою «Человеческую комедию». У него есть все качества молодого, первого произведения, и вместе с тем он свидетельствует, насколько уверен в себе был художник, начинавший свой путь. И как в трагической мадемуазель де Верней мы угадываем других женщин «Человеческой комедии», а в старом д'Оржемоне уже виден Гобсек, так все в «Шуанах» предсказывает дальнейшее развитие Бальзака. Вот почему этот роман так самостоятелен, несмотря на все влияния, которые он впитал в себя.
«Шуаны» — романтический пролог «Человеческой комедии».
1944