Н. В. Водолажченко
ФОЛЬКЛОРНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В ГОТИЧЕСКОЙ НОВЕЛЛЕ ДЖОЗЕФА ШЕРИДАНА ЛЕ ФАНЮ «ДАВНИЙ ЗНАКОМЫЙ»
Гуманитарный институт НовГУ
http://www.novsu.ru/file/16861
Английская готическая новелла формируется в XIX в. вслед за готическими романами. Она унаследовала основные компоненты поэтики английского готического романа XVIII в. и искусно трансформировала их с учетом собственной жанровой специфики. Место действия переносится из католических стран, таких, как Италия или Испания, в современную писателям Англию. В новеллах чаще описывается одиноко стоящий дом или отдельная его комната (как, например, в новелле Маргарет Олифант «The Library Window» («Окно библиотеки»)). Героями готических новелл становятся уже не романтические красавицы и злодеи, а представители всех сословий общества того времени. Следуя яркому примеру Мэри Шелли, авторы готических новелл активно используют достижения точных и естественных наук для познания природы сверхъестественного. Лучших представителей этого литературного направления занимает в большей мере личность человека, соприкасающегося с потусторонними силами. Отличительной особенностью готической новеллистики можно считать ее сращение со всеми популярными литературными жанрами.
По мнению большинства литературоведов, ирландский писатель Джозеф Шеридан Ле Фаню (1814 — 1873) сыграл решающую роль в процессе становления английской новеллы ужасов. Исследователи его творчества отмечают «литературную универсальность» писателя: его перу принадлежат баллады, стихи, исторические романы и, конечно, многочисленные готические новеллы. В его новеллах ужасов широко представлены как фольклорные мотивы, так и современные философские и научные взгляды. Однако С. М. Эллис подчеркивает, что «в Англии Ле Фаню прославился своими рассказами о сверхъестественном и убийствах, другие же аспекты его творчества там неизвестны. В Ирландии его помнят благодаря балладам о национальных чаяниях и исследованию национального характера» [1]. В творчестве Ле Фаню отчетливо проявились художественные веяния, возникшие во второй половине XIX в. в Ирландии и получившие название «ирландское Возрождение». Неотъемлемой составляющей этих общественных и литературных процессов стал возросший интерес к ирландской истории и народной культуре. По мнению Ле Фаню, ирландский фольклор открывает большие возможности для выражения таких эстетических категорий, как «живописное» и «чудесное». Недаром он писал: «…было бы странно, если бы Ирландия, наделенная великолепным по своей красоте, величественности и дикости природным ландшафтом, насыщенная необычными преданиями, сильными страстями, выражением верности и глубокого горя, не смогла бы найти слов, чтобы все это передать» [2].
Усвоение кельтского мифологического наследия началось в раннем детстве писателя. Безусловно, оно нашло отражение и в последнем прижизненном сборнике готических новелл «In a Glass Darkly» («В зеркале отуманенном» или «В тусклом стекле»), опубликованном в 1872 г. В него включены пять новелл, объединенных фигурой главного героя, немецкого врача-психиатра Мартина Хесселиуса. Каждая из новелл — это «история болезни» одного пациента, наделенная уникальными, присущими только ей, поэтологическими особенностями.
«The Familiar» («Давний знакомый») вошла в сборник 1872 г. в обновленном виде. В журнальной версии 1847 г. и в сборнике «Ghost Stories and Tales of Mystery» (1851) она была опубликована под названием «The Watcher» («Наблюдатель»). В последней авторской редакции старое название стало заголовком одной из девяти глав новеллы. Автор лишил это произведение библейского эпиграфа и внес ряд незначительных изменений в текст самой новеллы.
Ле Фаню определил новелле «Давний знакомый» второе место в цикле. Новелла «Green Tea» («Зеленый чай»), открывающая сборник, представляет собой наукоподобное описание болезни некого священника Дженнингса. Научный аспект, доминирующий в первой новелле цикла, формирует ракурс восприятия второй новеллы.
Ле Фаню рисует картину преследования и гибели военного моряка, отставного капитана английского флота Джеймса Бартона, используя различные художественные средства. Автор датирует события новеллы 1794 г. Фигура центрального рассказчика, преподобного Томаса Херберта, призвана добавить повествованию правдоподобности: «In point of conscience, no more unexceptionable narrator than the venerable Irish clergyman... could have been chosen» [3]. Функция многочисленных второстепенных персонажей новеллы (генерала Монтегю, служанки, мистера Норкота, толпы зевак, ожидавших прибытия пакетбота в Кале) — создать «эффект достоверности». Все они «видят» и «слышат» инфернального преследователя. Вероятно, по замыслу автора, это должно свидетельствовать о «реальности» сверхъестественного. Топография Дублина тех лет детально представлена в произведении. Все улицы ирландской столицы, по которым случается пройти герою, легко узнаваемы. Читатель может мысленно пересечь Дублин с севера на юг путем капитана Бартона и в полной мере ощутить весь ужас инфернального преследования.
Своеобразием поэтики новеллы является то, что ее художественное пространство наделяется особым смыслом. Британский исследователь творчества Ле Фаню Блейлер считает, что весь Дублин предстает в новелле как город руин [4]. Однако мы полагаем, что писатель оригинально модифицирует традиционные для готических романов руины в «руины» новостроек Дублина: «He in time reached the lonely road, with its unfinished dwarf walls tracing the foundations of the projected rows of houses on either side» (37) или «The road on either side was, as we have said, embarrassed by the foundations of a street, beyond which extended waste fields, full of rubbish and neglected lime and brick-kilns, and all now as utterly silent as though no sound had ever disturbed their dark and unsightly solitude» (47). Актуализация типично готического пространства происходит в новелле лишь однажды, когда действие разворачивается на развалинах старой конюшни.
В традициях готических романов XVIII в. инфернальное преследует капитана Бартона как возмездие за ранее совершенное преступление. Во время службы на флоте он совратил юную девушку и жестоко обошелся с ее отцом, служившим матросом на фрегате под его командованием. Подвергнутый чрезмерно суровому дисциплинарному наказанию, матрос умер от столбняка в одной из больниц Неаполя. Бесспорно то, что для Ле Фаню «в рассказе о привидении личность «героя» более важна, чем сверхъестественное как таковое» [5]. Однако, по нашему мнению, в «Давнем знакомом» сверхъестественное заслуживает пристального внимания, так как отличается от потусторонних сил, населяющих страницы других новелл, составивших этот цикл (призрака-обезьяны из «Зеленого чая» или девушки-вампира из «Кармиллы»). Здесь инфернальное Ле Фаню наделяет ирландским фольклорным колоритом. Это выделяет «Давнего знакомого» среди других новелл цикла.
пожалуй, остается и по сей день одним из самых широко известных британских духов-одиночек. Его традиционно описывают как «человечка в зеленых потрепанных одеждах, красном колпаке, кожаном фартуке и башмаках с пряжками» [6]. Исследователи приводят целый список духов, одетых приблизительно так же, как инфернальный преследователь Бартона; среди них Дуэргар (Duergar), Худое пальтишко (Shellycoat), Робин Круглая шапка (Robin Round Cap), Клурикан (Cluricaune), Красный колпак (Redcap) и другие [7]. Злорадный смех Лепрекона из ирландской народной сказки «Три смеха Лепрехуна» [8] перекликается с «il-lnatured laugh» (61) мстительного коротышки. Основываясь на этих сведениях, мы можем утверждать, что инфернальный гонитель капитана Бартона имеет своего фольклорного прототипа.
Ле Фаню наделяет карлика различными способностями: двойник матроса умеет говорить, писать, стрелять; он оставляет отпечатки пальцев и передвигается с различной скоростью. Внезапные порывы ветра свидетельствуют о его приближении, Бартон называет его «the prince of the powers of the air» (51). Он не чувствителен к боли, так как «seizing the hawthorn stems in his hands, seemed on the point of climbing through the fence, a feat which might have been accomplished without much difficulty» (60). Но более всего поражает его мистическая способность к гипнозу, схожему с наваждением британских духов и фей. Бартон признается в своей неспособности сопротивляться: «... when I see it, I am powerless; I stand in the gaze of death... My strength, and faculties, and memory, all forsake me» (52). Опыт общения с призраком служанки леди Рокдэйл зеркально повторяет ощущения отставного военного: «She described herself as utterly unable to move or speak while he charged her with a message for Captain Barton; the substance of which she distinctly remembered...» (60).
Известная исследовательница британского фольклора Кэтрин Бриггс отмечает волшебную способность духов к перевоплощению: «Есть много существ, которые лишь кажутся животными, на самом деле это феи в виде животных; и те, что кажутся птицами, тоже преображенные феи. Феи могут принимать любой облик по своему желании, но каждый последующий должен быть меньше, чем предыдущий» [9]. Это позволяет нам предположить возможность мистической трансформации инфернального коротышки в сову, обнаруженную слугой в заброшенной конюшне.
Джек Тресиддер указывает, что «сова имела зловещий, даже ужасающий символизм в некоторых древних культурах… Бесшумный ночной полет, светящиеся глаза и жуткие крики повлияли на то, что сову связывали со смертью и оккультными силами. Как существо, ведущее ночной образ жизни и вообще весьма загадочное, сова стала в христианстве символом нечисти и колдовства, ее изображения в христианской традиции — символ слепоты безверия. …Сова также может встречаться в качестве атрибута аллегорических фигур Ночи и Сна» [10]. И действительно, капитан Бартон видит сову не только наяву, но и во сне: «I can’t get it out of my head that that accursed bird has got out somehow and is lurking in some corner of the room. I have been dreaming about him. ... Such hateful dreams!» (64).
Появление совы, удостоенной эпитетов «grim», «ill-favoured», «ill-omened», предопределяет двоякую трактовку причин вторжения потусторонних сил в жизнь главного героя. С одной стороны, читатель волен предположить, что злобный коротышка мстит своему обидчику. Но, с другой стороны, сова как символ слепоты безверия является возможным ключом к пониманию причин случившегося с героем. Бартон был вольнодумцем, ценившим «французские принципы», активным членом масонской ложи, атеистом. Слово «гордыня» звучит всякий раз, когда Бартон размышляет о Божественном откровении или пытается понять, почему именно ему выпала роль жертвы инфернального преследователя.
новеллы. Следует отметить, что в Ирландии со времен святого Патрика христианская и фольклорно-мифологическая традиции совместно определяли национальный менталитет. Поэтому так естественно, что именно Божественное откровение, причудливо переплетенное с фольклорно-мифологическими мотивами, приносит покой душе отставного моряка. Происходит это снова во сне — в вещем сне.
Кельтские мифы, как и мифы других народов, повествуют о вещих снах своих героев. Капитан Бартон рассказывает генералу Монтегю: «... I was lying by the margin of a broad lake, with misty hills all round, and a soft, melancholy, rose-coloured light illuminated it all... My head was leaning on the lap of a girl, and she was singing a song that told... of all my life — all that is past, and all that is still to come; and with the song the old feelings that I thought had perished within me came back, and tears flowed from my eyes... And then I awoke to this world.. comforted, for I knew that I was forgiven much» (62). Очевидно, что здесь христианские догматы тесно взаимодействуют с фольклорно-мифологической традицией Ирландии.
В поведении второстепенных женских персонажей новеллы также угадывается усвоенная Ле Фаню с детства и искусно трансформированная фольклорная традиция. Такой персонаж, как служанка, собирающая душистые травы в отдаленном уголке сада, весьма типичен для ирландского фольклора: «It appeared that she had repaired to the kitchen garden, pursuant to her mistress’s directions, and had there begun to make the specified election among the rank and neglected herbs which crowded one corner of the enclosure, and while engaged in this pleasant labour, she carelessly sang a fragment of an old song, as she said, “to keep herself company”» (60). Последние слова старинной песни звучат в новелле как заклинание, вызывающее призрака, который не замедлил появиться по другую сторону живой терновой изгороди. Пример леди Рокдэйл и ее экономки, владеющей старинными рецептами приготовления различных снадобий, доказывает как широко были распространены «волшебные знания ирландских фей» среди разных слоев современного Ле Фаню общества: «... Lady Rochdale who, like most old ladies of the day, was deep in family receipts and a great pretender to medical science, dispatched her own maid to the kitchen garden with a list of herbs to be carefully culled and brought back to her housekeeper for the purpose stated» (58). «Волшебные цветы можно разделить на дающие защиту от духов и принадлежащие им… Леди Уайльд рассказывала, что знахарки, по преданию, получили свои знания от фей, и только они одни знали особые травы и могли распознать среди них опасные» [11].
Терновые заросли, служившие естественной оградой саду, также глубоко символичны. К. Бриггс считает, что «с древних времен деревья почитались как жилища духов, некоторые из них были более священными… Боярышник, например, везде считался приютом фей… Дикий тимьян — это волшебное растение, которое опасно приносить в дом» [12]. Вероятно, писатель непреднамеренно вводит своего читателя в заблуждение относительно защитных свойств тимьяна. Он, должно быть, не претендует на досто-верность и лишь утилизирует общеизвестные сведения об антисептических свойствах этого растения. Среди собранных служанкой трав упомянут и розмарин. «Есть розмарин — он для воспоминаний», — говорит Офелия в «Гамлете» Шекспира. Лекарственные свойства этого душистого растения известны человечеству с древнейших времен. Обращает на себя внимание то, что и в последующих новеллах рассматриваемого нами цикла проявится тенденция включать в повествование символичные растения.
Подводя итог, следует отметить, что Ле Фаню, ирландец по национальности, искренне и глубоко переживает за становление ирландской национальной литературы на английском языке. В новелле «Давний знакомый» он искусно создает правдоподобную атмосферу тайны и ужаса в Дублине, самом сердце Ирландии. Город его детства предстает местом обитания фей и духов. Автор творчески модифицирует знакомые ему с ранней юности кельтские фольклорно-мифологические мотивы. Он мастерски переносит их в современность и сращивает с традиционными готическими мотивами вины и неотвратимого возмездия. Его творческую манеру отличает то, что при этом за читателем остается право верить или не верить в возможность вмешательства инфернального в обыденную жизнь обычного человека.
2. Зеленко Т. В. // Мат. 33 Междунар. филол. конф. Вып. 23. Ч. 1. СПб., 2004. С. 54.
3. Le Fanu. The Familiar // Le Fanu. In a Glass Darkly. Kent., 1995. P. 33. Далее ссылки в тексте с указанием страниц (в круглых скобках).
5. Lozes J. Joseph Shridan Le Fanu. The Prince of the Invisible // The Irish Short Story. Studies of Irish Writers and Their Work. N. Y., 1979. P. 96.
7. Там же. С. 132.
9. Briggs K. M. The Fairies in Tradition and Literature. L., 1967. P. 71-72.