Приглашаем посетить сайт

Ваганов А.: Рождение хоррора

Андрей Ваганов

Рождение хоррора

Рецензия на: Шелли М. Франкенштейн, или Современный Прометей. / Пер. с англ. З. Александровой. М.: Эксмо, 2007. 288 с.

Журнал "Пушкин" № 1 за 2009 г.

http://www.russ.ru/pushkin/Rozhdenie-horrora

Кому полностью соответствует поговорка - "С каждым случается именно то, что ему больше всего подходит", - так это именно Мэри Шелли. В предисловии ко второму переизданию "Франкенштейна" - уже под ее собственным именем - она сходу ставит вопрос ребром: "Как могла я, в тогдашнем своем юном возрасте, выбрать и развить столь жуткую тему?" Что это была за "жуткая тема"?


Девушка с улицы живодеров

Мама будущей писательницы, Мэри Уолстонкрафт (1759 – 1797) - настоящая икона феминистского движения, - была страстной поклонницей идей Эразма Дарвина (1731 – 1802). Дедушка Чарльза Дарвина, сам врач и ботаник, сочинил помимо прочего программу реформы женского образования.

… Своеобразный дискуссионный клуб, получивший название "Лунное общество" (Lunar Society). Среди "лунатиков" были шотландский врач Уильям Смолл, владелец одного из крупнейших заводов Европы по изготовлению металлической фурнитуры Мэтью Болтон, изобретатель парового двигателя Джеймс Уатт. Именно на одном из заседаний "Лунного общества", проходивших чаще всего в полнолуние, в 1768 г. Уатт познакомился с Болтоном. В результате мир получил работоспособный паровой двигатель, а заодно и промышленную революцию.

Сам Эразм с увлечением занимался не только пестиками и тычинками, но и конструированием сухопутной "огненной повозки" - прообраза автомобиля на паровом ходу. Из этой затеи, правда, ничего путного не вышло.

Мэри Уолстонкрафт была автором бестселлеров XVIII в. "Размышления по поводу воспитания дочерей", "В защиту прав женщин". Она и первую свою дочь, Фанни, родила вне брака - неординарный поступок по тем временам. Да и замуж за философа и публициста Уильяма Годвина вышла уже беременной. 30 августа 1797 г. Мэри Годвин-Уолстонкрафт родила дочку, названную в честь мамы тоже Мэри. А через 11 дней умерла от родильной горячки.

Детство и юность Мэри Годвин провела в доме отца на улице с романтическим названием - улица Живодеров. Именно там, 16-летнюю Мэри встретил восторженный почитатель ее отца, Уильяма Годвина, тоже еще совсем молоденький отпрыск одного из богатейших помещиков Сассекса, красавчик и романтический поэт Перси Биши Шелли. Именно из дома на улице Живодеров он ее и умыкнул (буквально) в Париж. Перси уже был женат и даже имел сына, но страсть к Мэри была сильнее отцовского долга.

Это был XVIII в., готовивший общество "человекомашин и истеричных женщин".


Литературоведы давно уже отметили: научная фантастика стала одним из самых массовых жанров именно в эпоху научно-технической (промышленной) революции. Что касается "Франкенштейна", то на его примере можно наблюдать, что развитие науки об электрических явлениях вызвало к жизни такое направление в беллетристике, как хоррор. Поначалу это была именно научная фантастика в современном ее понимании. XVIII в. весь был словно "наэлектризован".

1705 год. Англичанин Френсис Хоксби проводит многочисленные опыты с электричеством, в результате которых он ввел в употребление знакомую сегодня каждому школьнику стеклянную палочку, электризуемую при натирании тканью. "Тем самым опыты с электричеством стали общедоступными, дешевыми и весьма развлекательными".

1729 год. Еще один англичанин, Стивен Грей, обнаружил, что электричество может распространяться по некоторым телам. Опыт, который демонстрировал этот эффект, приводил в восхищение и трепет тогдашнюю публику: ребенка подвешивали горизонтально на веревках и наэлектризовывали приближением заряженной стеклянной палочки к его ногам.

1733 год. На этот раз француз, Жан Франсуа де Систерне Дюфэ, открывает существование двух видов электричества: положительно заряженного и отрицательно заряженного.

1745 год. Немецкий каноник Эвальд Юрген фон Клейст, пытаясь наэлектризовать воду, которая считалась полезной для здоровья, и независимо от него лейденский физик Мушенбрек, проводя более академические, но похожие по сути опыты, получили очень сильный удар, вызвавший онемение руки и плеча. "Все тело содрогнулось, как от молнии", - делился своими впечатлениями Мушенбрек. Так был изобретен прибор, который вошел в историю науки под названием "лейденская банка" - электрический конденсатор.

Француз Нолле творчески развивает возможности использования лейденской банки: он начал с опыта по "содроганию" целой цепи державшихся за руки монахов в картезианском монастыре в Париже, потом с помощью электрического разряда на виду у представителей парижского света убил несколько птичек.

1747 год. В Венеции выходит брошюра Франческо Пивати "О медицинском электричестве".

1750 год. Американец Бенджамин Франклин, сегодня широко известный по своему портрету на стодолларовой купюре, открывает "…удивительное свойство остроконечных тел как притягивать, так и отталкивать электрический огонь". В результате систематических экспериментов он устанавливает качественное сходство между электрической искрой и молнией.

1773 год. Джон Уолш публикует очерк, в котором доказывает электрическую природу некоторых пород рыб, называемых с тех пор электрическими скатами.

"искусственного электрического ската" - батарею из лейденских банок.

Вся природа стала электрической.

Но фундаментальное значение в том литературном процессе - рождении жанра хоррор - имели исследования Луиджи Гальвани (1737–1798), хирурга из Болоньи. Опуская сугубо научное их значение, мы можем отметить, что Гальвани с точки зрения массовой культуры удалось сделать главное - найти образ, который стал наглядным, "отвратительным", но потому и запоминающимся визуальным символом новой загадочной субстанции - электричества. Образ этот материализовался в виде препарированного земноводного существа - лягушки. После него "по всей Европе поднялась волна экспериментов, наладивших прямую связь между биологическими лабораториями, мясными лавками, гильотинами и кладбищами. С электродом в руке Вольта заставлял шевелиться отрубленный бараний язык и петь обезглавленных кузнечиков. Дзанетти в течение двух часов наблюдал за сокращением каждого из кусков змеи, разрубленной натрое. Ксавье Биша (1771–1802) ставил опыты на обезглавленной собаке, в ветеринарной лаборатории Альфорта наэлектризованная голова быка „в ярости вращала глазами и трясла ушами“", - отмечает историк науки Никола Витковски.

жене Лючии напишет: "Не она ли обнаружила новую силу в разделанной лягушке, когда одна рука коснулась металлического электрода, а другая - нерва?".


Электромания

Как бы там ни было, но Перси Биши Шелли с юности мечтал стать вовсе не поэтом, а естествоиспытателем. "Электростатическая машина, вакуумный насос, гальваническая батарея, солнечный микроскоп и большие стеклянные воздухозаборники валялись в немыслимом беспорядке", - так, по описанию современника, выглядела комната будущего классика радикального романтизма в бытность его студентом. Как и многие его сверстники в начале XIX в., он с энтузиазмом занимался повторением электрических опытов Джованни Альдини, потрясших в свое время Лондон. Альдини (1762 – 1834), племянник Гальвани, а заодно и его литературный агент и промоутер, как сказали бы сегодня, начал свои электрические эксперименты с головами казненных преступников еще в Италии. Приехав с "гастролями" в Лондон, он продолжил, не мелочась, гальванические экзерсисы с купленным телом повешенного. Вот описание свидетеля этого опыта Альдини: "Восстановилось тяжелое конвульсивное дыхание, глаза вновь открылись, губы зашевелились и лицо убийцы, не подчиняясь больше никакому управляющему инстинкту, стало корчить такие странные гримасы, что один из ассистентов лишился от ужаса чувств и на протяжении нескольких дней страдал настоящим умственным расстройством".

Жена Перси Шелли, Мэри Шелли, тоже не смогла (да и не собиралась, судя по всему) абстрагироваться от этой насквозь электризованной атмосферы, окружавшей ее. Страна и время победившей электромании… Отсюда до "Франкенштейна", романа, обессмертившего имя автора, - один шаг. "Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало неподвижно, а потом, повинуясь некоей силе [не иначе как электрическому разряду гальванической батареи! - А. В.] подало признаки жизни и неуклюже задвигалось", - вспоминала обстоятельства своего литературного озарения Мэри Шелли. Речь идет о сне (видении, полубреде), который юная Мэри увидела летней дождливой ночью 1816 г., когда она и Перси посетили Швейцарию и случайно оказались соседями лорда Байрона.

Коллеги-поэты, лорд Байрон и Перси Шелли, предавались долгим беседам, прилежной слушательницей которых была Мэри. "Однажды они обсуждали различные философские вопросы, в том числе секрет зарождения жизни и возможность когда-нибудь открыть его и воспроизвести, - пишет Мэри Шелли. - Они говорили об опытах доктора [Эразма] Дарвина; он будто бы хранил в пробирке кусок вермишели, пока тот каким-то образом не обрел способности двигаться. Решили, что оживление материи пойдет иным путем. Быть может, удастся оживить труп; явление гальванизма, казалось, позволяло на это надеяться; быть может, ученые научатся создавать отдельные органы, соединять их и вдыхать в них жизнь". Круг замкнулся! Вернее, замкнулась гальваническая цепь.


Сказать, что имя собственное, Франкенштейн, стало нарицательным, более того, превратилось сегодня в абсолютный эталон пошлости и банальности, замешанных на элементарном невежестве, значит ничего не сказать. Глянцевая пресса пестрит примерами, подобными этому: "17-летней Мэри Уолстонкрафт Годвин (в замужестве Шелли) приснился „бледный ученый, склонившийся над созданным им существом“. По мотивам кошмара барышня написала „Франкенштейна“, первую в современной литературе историю о роботе".

Роман Мэри Шелли также очень любят приводить в качестве примера (а лучше сказать - обоснования) моральной ответственности ученого за проводимые им, ученым, исследования. Мэри Шелли действительно три раза на протяжении романа говорит об этой проблеме открытым текстом. Два раза из них - устами Виктора Франкенштейна: "Знаете, куда может привести вас ваше праздное любопытство? Неужели вы тоже хотите создать себе и всему миру дьявольски злобного врага?" (с. 265); "Ищите счастья в покое и бойтесь честолюбия; бойтесь даже невинного по видимости стремления отличиться в научных открытиях" (с. 276). Один раз - устами созданного Франкенштейном существа: "…я воздвигну себе погребальный костер и превращу в пепел свое злополучное тело, чтобы мои останки не послужили для какого-нибудь любопытного ключом к запретной тайне и он не вздумал создать другого, подобного мне" (с. 282).

Я готов утверждать: все, что приписывается морализаторского этому роману - этическая ответственность ученого и проч., и проч. - сделано Мэри Шелли только ради того, чтобы более или менее складно свести концы с концами в развитии сюжета. В том числе чтобы не объяснять правдоподобно - чего она при всем желании сделать не могла - методику экспериментов, которыми занимался Виктор Франкенштейн в уединенной комнатке на втором этаже частного дома в университетском городе Ингольштадт. Мэри Шелли пришлось скрыть эту гипотетическую тогда методику за кулисами этики. Определяющим для романа является его "электрический момент". Атмосфера романа наэлектризована ничуть не меньше, чем физическая атмосфера, в которой разворачивается его действие. Все повествование небеса извергают громы и молнии; все эпизоды появления на страницах романа демона, дьявола - именно так и не иначе Шелли называет созданное Франкенштейном существо - сопровождают электрические явления (или электрические метафоры). Даже выписанные в ряд, без всяких затей, они сами собой рождают вполне полноценную драматургическую канву романа:

"Там я смогу открыть секрет дивной силы, влекущей к себе магнитную стрелку" (с. 15), "…то была последняя попытка добрых сил отвратить грозу, уже нависшую надо мной и готовую меня поглотить" (с. 48), "…как вдруг среди полной тьмы блеснул внезапный свет" (с. 61), "…молнии чертили дивные узоры вокруг вершины Монблана" (с. 89), "Слабые вспышки молний освящали Юру… Сверкнувшая молния осветила фигуру, и я ясно ее увидел; гигантский рост и немыслимая для обычного человека уродливость говорили, что передо мной был мерзкий дьявол, которому я даровал жизнь" (с. 90), "…так подойди же ко мне, и я погашу искру жизни, которую зажег так необдуманно" (это - Виктор Франкенштейн, с. 124), "Помню, что сильный свет заставил меня закрыть глаза" (а это - первые ощущения ожившей материи, т. е. демона, с. 124) - вот далеко не полная опись того, что есть "электрического" в романе Мэри Шелли.

"И тут в мутном желтом свете луны, пробивавшемся сквозь ставни, я увидел гнусного урода, сотворенного мной" (с. 68), "И тут, подняв глаза, я увидел при свете луны демона, заглядывающего в окно" (с. 206), "Окна комнаты были раньше затемнены, а теперь я со страхом увидел, что комната освещена бледно-желтым светом луны" (с. 247) и т. д. Вам ни о чем не напоминает этот лунный хоровод? Правильно - о "Лунном обществе" Эразма Дарвина!

Есть в романе эпизод, принципиально важный для понимания сути тех сил и явлений, которыми пришлось овладеть Виктору Франкенштейну, чтобы оживить мертвую материю, вернее, протоплазму, еще обладающую признаками жизни. Речь идет о необычайно сильной грозе: "Она пришла из-за горного хребта Юры, гром страшной силы загремел отовсюду сразу… Стоя в дверях, я внезапно увидел, как из мощного старого дуба, росшего в каких-нибудь 20 ярдах от дома, вырвалось пламя, а когда исчез этот слепящий свет, исчез и дуб, и на месте его остался один лишь обугленный пень… В тот день у нас гостил один известный естествоиспытатель. Случай с дубом побудил его изложить нам собственные свои соображения о природе электричества и гальванизма, которые были для меня и новы, и живительны" (с. 47).

В этом отрывке Мэри Шелли удивительно близко подошла к действительному объяснению природы гальванизма и электричества: только в 1844 г. Карло Маттеуччи опубликует серию работ, в которых окончательно докажет, что эти два феномена: "гальванический флюид" и "электрический флюид" - суть одно и то же явление.


Оживление материи

В романе едва ли наберется в сумме две страницы текста с описанием собственно сути экспериментов Франкенштейна, лишь глухие намеки и полунамеки. И все-таки, пусть очень противоречиво, путано и неуверенно, Мэри Шелли дает нам некоторые зацепки, по которым можно попытаться реконструировать экспериментальную часть работы. Некоторые изыскания по тексту романа предпринять можно. Но сначала взглянем на конечный результат: что же за существо "изваял" Виктор Франкенштейн?

"Члены его были соразмерны, и я подобрал для него красивые черты. Красивые - боже великий! Желтая кожа слишком туго обтягивала его мускулы и жилы, волосы были черные, блестящие и длинные, а зубы белые как жемчуг, но тем страшнее был их контраст с водянистыми глазами, почти не отличимыми по цвету от глазниц, с сухой кожей и узкой прорезью черного рта" (с. 67); "…на него невозможно было смотреть без содрогания. Никакая мумия, возвращенная к жизни, не могла быть ужаснее этого чудовища" (с. 68). Здесь концы с концами никак не сходятся: соразмерность и красота черт и характеристика "существа… уродливо непропорционального и неуклюжего". Чему верить? Однако сейчас нас интересует другое. Как, какими методами Виктор Франкенштейн сумел создать (а, может быть, синтезировать) такое существо? Неужели правы глянцевые журналы: "Из частей трупов, которые он похищает с кладбища, Франкенштейн сшивает человека гигантского роста и оживляет его"? Но внимание! Оказавшись на уединенном острове, Франкенштейн использовал собранный им в анатомических театрах материал не для того, чтобы "сшивать" части трупов в единое целое. Трупный материал - это лишь необходимый источник протоплазмы, которую он затем высеивал и размножал. Скорее всего, Франкенштейн занимался не оживлением трупов, а синтезом клеточной биомассы. В том числе нейронов. Сегодня сказали бы, что он занимался клонированием человека. А вот толчок к делению клетки в процессе клонирования дает как раз электрический разряд. Это уже классическая биотехнология, ставшая лабораторной рутиной к концу XX в.: "Предполагают, что слияние двух соседних клеток при подаче на них внешнего электрического поля происходит за счет необратимого электрического пробоя контактирующих мембран".

Косвенным подтверждением сказанному может служить еще одно обстоятельство. Обратите внимание: Мэри Шелли нигде в романе не восторгается хирургической сноровкой или хирургическим инструментарием, примененным Франкенштейном для сшивания частей трупов. А ведь это было бы естественно! Зато она три раза упоминает о новых, необычных химических приборах (sic!), созданных Виктором Франкенштейном в рамках проводимого им эксперимента по оживлению протоплазмы (с. 59, 80, 212).


Чужая родня

И все-таки чем же был так ужасен демон? Положим, рост под 2,50… Да, черты лица смахивают на реконструкцию черепа неандертальцев… Но некоторые из современных баскетболистов или боксеров-тяжеловесов вполне подходят под этот фоторобот. Вспомним к тому же, как сам Франкенштейн описывал свое детище, чьи члены "соразмерны", а черты "красивы". Так что же заставляет содрогаться от ужаса Виктора Франкенштейна, а заодно и читателей романа - содрогаться до сих пор?

Мэри Шелли бросает по этому поводу фразу, которая абсолютно прозрачна, но абсолютно ничего не объясняет: "Придумала! То, что напугало меня, напугает и других; достаточно описать призрак, явившийся ночью к моей постели" (с. 12). А ведь этот роман потому и стал классикой, потому и породил бесчисленное количество эпигонов (и не только в литературе, но и в кинематографе), что вызывает именно какой-то онтологический ужас. Описаний уродств и кровавых злодеяний, причем гораздо более убедительных и драматических, было достаточно и до Мэри Шелли с ее "Франкенштейном"; более чем достаточно и после нее. Решение этой загадки может подсказать текст романа.

"Поскольку сбор мельчайших частиц очень замедлил бы работу, - вспоминал Виктор Франкенштейн, - я отступил от своего первоначального замысла и решил создать гиганта - около восьми футов ростом и соответственно мощного сложения… Новая порода людей благословит меня как своего создателя, множество счастливых и совершенных существ будут обязаны мне своим рождением" (с. 63). Из уст самого демона узнаем еще кое-какие подробности: "Я был наделен отталкивающе уродливой внешностью и отличался от людей даже самой своей природой. Я был сильнее их, мог питаться более грубой пищей, легче переносил жару и холод и был гораздо выше ростом. Оглядываясь вокруг, я нигде не видел себе подобных. Неужели же я - чудовище, пятно на лице земли, создание, от которого все бегут и все отрекаются?" (с. 145 – 146). Наконец, приведем рассуждения Франкенштейна, когда он обдумывает возможные последствия создания подруги для демона. "Даже если они покинут Европу и поселятся в пустынях Нового Света, одним из первых результатов привязанности, которой жаждет демон, будут дети, и на земле расплодится целая раса демонов, которая может создать опасность для самого существования человеческого рода" [курсив везде мой. - А. В.] (с. 205).

То есть всем этим Мэри Шелли дает нам понять, что Франкенштейн создал не просто некоего уродливого - хотя это тоже еще вопрос, - биоробота, монстра-мегацефала, он создал разумное существо другого вида, если угодно, другой генетической природы.

Действительно, например, упоминание о чрезвычайной холодоустойчивости демона - это явный признак такой генетической мутации. Дело в том, что человек, homo sapiens, может адаптироваться к жаре, ядам, даже к радиации. Все эти факторы, приводящие к денатурации белков живого организма, гасятся - в определенных пределах, конечно - так называемыми белками теплового шока, БТШ. Гены, контролирующие синтез БТШ, - очень древняя и консервативная система, необходимая для нормальной жизнедеятельности всех изученных до сих пор организмов на Земле. Единственно к чему человеческий организм не может выработать привычки - это низкие температуры. Между тем демон в одном из своих граффити, оставленном для преследующего его Франкенштейна, злорадно заявляет: "Следуй за мной; я держу путь к вечным льдам Севера; ты будешь страдать от холода, к которому я нечувствителен" (с. 259). Одно это дает полное основание отнести демона к новому виду человека разумного. Причем к виду, созданному в лабораторных условиях.

разумных тварей другого вида. Печальная историческая судьба неандертальцев (homo sapiens neanderthalensis), вытесненных из Европы 25 – 30 тыс. лет назад нагрянувшими туда африканскими гоминидами homo sapiens sapiens, - тому подтверждение. И эволюционная борьба за существование здесь ни при чем. "На самом же деле „борьба“, которую имел в виду Дарвин [на этот раз, внук Эразма, Чарльз Дарвин. - А. В.] и которая является движущей силой эволюции, - это в первую очередь конкуренция между ближайшими родственниками", - подчеркивает выдающийся австрийский биолог и лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц.

"Франкенштейн, или Новый Прометей", связан, таким образом, отнюдь не с появлением очередного литературного героя - ожившего мертвеца. Канонический пример из Библии, где оживляется другой персонаж: Лазарь вызывает у верующих отнюдь не ужас, наоборот, слезы умиления и просветления. Лазарь - нашей породы, homo sapiens.

У Мэри Шелли мы имеем дело не с пугающим "новым человеком" грядущей тоталитарной риторики, но именно с новым видом разумного существа. Страх и трепет вызывает именно открывшаяся перспектива быть вытесненными с эволюционной сцены новым разумом.