Романчук Л.
"Соотношение истории, легенды и вымысла
в романе Вальтера Скотта "Талисман""
http://roman-chuk.narod.ru/1/Scott.htm
1. Вступление. Обзор литературы
Романы В. Скотта достаточно хорошо изучены. Среди литературоведческих работ о творчестве В. Скотта на русском языке можно отметить статьи А. С. Пушкина, В. Г. Белинского, Н. А. Добролюбова, А. В. Дружинина ("Вальтер Скотт и его современники", 1865), А. Аникста ("История английской литературы", 1956), Э. П. Зиннер (1958), Ю. Петровского (1965), Д. Урнова (1989), И. Шайтанова (1991); монографии А. А. Бельского ("Английский роман 1800-1810 гг.", 1968), А. А. Елистратовой ("История английской литературы", 1953), Н. М. Эйшискиной ("Вальтер Скотт", 1959), С. А. Орлова ("Исторический роман Вальтера Скотта", 1960), Б. Г. Реизова ("Творчество Вальтера Скотта", 1965), и др.
Еще В. Г. Белинский указывал, что заслуга В. Скотта, являющегося творцом европейского исторического романа нового времени, заключается в том, что он рассматривал прошлое не как жизнеописание отдельных героев, а как широкий поток народных движений и, что особенно важно, рассматривал отдельные исторические явления в развитии, в движении. Подчеркивая принципиальное значение художественных открытий В. Скотта и усматривая закономерность его новаторства в исторической действительности его страны и времени, в статье "Разделение поэзии на роды и виды" В. Г. Белинский писал:
"Но разве в самой действительности события не переплетаются с судьбой частного человека; и наоборот, разве частный человек не принимает иногда участия в исторических событиях?... Роман отказывается от изложения исторических фактов и берет их только в связи с частным событием, составляющим его содержание... Колорит страны и века, их обычаи и нравы высказываются в каждой черте исторического романа... И потому исторический роман есть как бы точка, в которой история, как наука, сливается с искусством; есть дополнение к истории, ее другая сторона. Когда читаем исторический роман В. Скотта, то как бы делаемся современниками эпохи, гражданами страны, в которой совершается событие романа, и получаем о них, в форме живого созерцания, более верное понятие, нежели какое могла бы нам дать о них какая угодно история" [5, c. 40].
А. С. Пушкин и В. Г. Белинский отмечали еще одну очень существенную черту в творчестве В. Скотта - его умение показать исторические события в органическом единстве с событиями повседневной жизни.
"Главная прелесть романов, - писал А. С. Пушкин, - состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем не с enflure французских трагедий, - не с чопорностью чувствительных романов - не с dignitй истории, но современно, но домашним образом" [17, T. 7, c. 529].
В этом соединении исторической жизни с частной В. Г. Белинский видел причину огромной популярности В. Скотта в начале века: "Дать историческое направление искусству ХIХ века, - писал он, - значило гениально угадать тайну современной жизни" [4, c. 278].
Это свойство романов Скотта отмечали и позднейшие исследователи.
Н. Я. Дьяконова в книге "Английский романтизма: Проблемы эстетики" пишет: "Исходя из определенного значения истории для развития литературы, а также и предмета литературы - человеческих отношений, Скотт формулирует задачи исторического романа. Скотт считал, что историзм романа заключается в том, чтобы опираться на подлинные факты, как "жили, думали, чувствовали люди прошлых веков, почему так поступали" [9, c. 76].
Более подробно об этой особенности художественного метода В. Скотта написал во второй половине ХХ века исследователь творчества Скотта советский критик Б. Реизов в книге "Творчество Вальтера Скотта" (глава "Теория исторического романа"), предоставляя подробные сведения о том, что такое исторический роман и историзм в представлении Скотта, отмечает, что Скотт создал принципы новой историографии и что "... идея общечеловеческого единства сделала Скотта не только художником, но и историком и создала основу для историзма ХХ столетия" [19, c. 281].
Новаторство В. Скотта Б. Реизов видел в следующих моментах. Во-первых, как он пишет, "в романах Скотта, пожалуй, впервые в европейской литературе появился на сцене народ" [18, c. 23], этот коллективный герой его романов; во-вторых, он представил в своих романах подробное изображение нравов эпохи, причем в понимании писателя "нравы" "означали нечто гораздо более широкое, чем в литературе предшествующего периода. История нравов, с его точки зрения, - это история культуры, история общественного сознания" [18, c. 22]. В-третьих, "Вальтер Скотт необычайно расширил границы романа. Никогда еще роман не охватывал такого количества типов, сословий, классов и событий. Вместить в одно повествование жизнь всей страны, изобразить частные судьбы на фоне общественных катастроф, сплести жизнь обычного среднего человека с событиями государственной важности значило создать целую философию истории, проникнутую мыслью о единстве исторического процесса, о неразрывной связи частных интересов с интересами всего человеческого коллектива" [18, c. 24]. В-четвертых, В. Скотт художественно соединил историческую правду с вымыслом, разрешив тем самым эстетическую проблему. В-пятых, пытаясь глубже понять прошедшие эпохи, В. Скотт показал, что "страсти и чувства во все эпохи одинаковы по существу, хотя и различны по форме" [18, c. 25]. Задача исторического романиста, по мнению писателя, заключалась в том, "чтобы за своеобразием различных культур найти живую душу страдающего, жаждущего справедливости, взыскующего лучшей жизни человека" [18, c. 26]. Как пишет Н. Я. Дьяконовa, "задачей историка Скотт считает как раскрытие человеческой сущности в многообразии ее временной и национальной обусловленности, так и воссоздание характера и облика народа в целом, складывающихся из взаимодействия национального своеобразия и психологических особенностей индивидуумов и масс" [9, c. 81].
Поэтому важной особенностью исторического метода В. Скотта является изображение исторических событий сквозь восприятие частного вымышленного персонажа, ведущего любовную интригу романа. Б. Реизов отмечает отличие в построении необходимой для любого романа любовной канвы в романах Вальтера Скотта от предыдущих исторических романов, наделявших своих исторических персонажей любовной страстью. В. Скотт поступил иначе, освободив реальных политических деятелей от придуманной любовной интриги и передав ее вымышленным героям. Таким образом "историческая точность была соблюдена, но вместе с тем сохранена и обязательная романическая интрига" [18, c. 28]. Вторая роль, которую играют вымышленные персонажи в романах В. Скотта, - это создание исторического фона. Его вымышленные персонажи являются чрезвычайно типичными для изображаемой эпохи и страны и в этом плане историчны. Наконец, очень важным качеством творческой манеры В. Скотта следует отметить его язык. Как пишет И. Шайтанов, после неудачи с публикацией "Куинху-холл" "Скотт начинает понимать, что до него романисты уводили читателя в прошлое, то ли иллюзорное, как атмосфера страха и роковых страстей в "готическом" романе, то ли обставленное с бутафорской мелочностью, как в романе "антикварном". Главным казалось создать картину прошлого по контрасту с настоящим. Скотт решает поступить прямо противоположным образом: "Чтобы заинтересовать читателя, события, изображенные в произведении, нужно перевести на нравы эпохи, в которой мы живем, так же как и на ее язык" [27, c. 91]. Поэтому Скотт отказывается от чрезмерной архаизации языка, а использует язык его эпохи, иными словами предлагает то, что в ХХ веке назовут осовремениванием, модернизацией истории.
Особенности исторического метода В. Скотта были подробно исследованы И. Шайтановым в главе "Вальтер Скотт" из "Истории зарубежной литературы XIX" (1991), Д. М. Урновым в "Истории всемирной литературы", который в качестве отличительных свойств исторических романов В. Скотта отмечает конкретность в отличие от туманной, "фантастической" старины других романтиков [25, c. 96], А. Аникстом в "Истории английской литературы", верно отметившим, что творчество В. Скотта как исторического романиста было явлением переходным от романтизма к реализму. В романе "Ричард Львиное сердце", в частности, романтические элементы преобладают над реалистическими. Там же А. Аникст дает классификацию исторических романов В. Скотта: исторические романы из прошлого Шотландии (в этом цикле Скотта привлекли именно те исторические явления, в которых конфликт Англии и Шотландии проявился с наибольшей силой), второй цикл романов - из истории Англии [1, c. 257-270]. Пространственная классификация совпадает с временной: первый цикл повествует о недавних событиях, второй - о более удаленных во времени.
Популярность и славу Скотт испытал еще при жизни. Слава эта померкла лишь после его смерти в 30-х годах, когда резко упал интерес к истории. Как пишет В. Ивашева, "если популярность исторического романа пошла на убыль, то одновременно началось незаметное, но чрезвычайно интенсивное внедрение скоттовского метода, воздействие на представителей рождавшегося нового реализма принципов художественной архитектоники, на которых строился скоттовский роман" [13, c. 30].
Не меньший и объем посвященной В. Скотту литературы, изданной за рубежом. Хотя отношение к Скотту порой более критичное.
"неоспоримое достоинство романов Скотта", приводит различные мнения о романах английского писателя.
Упомянув о том, что в 1830 г. вышло несколько собраний сочинений Скотта, в которые включались не только романы, но и поэмы, критические и биографические статьи, публицистические очерки, исторические и мемуарные сочинения, он обращает внимания на статьи А. Панена "В. Скотт", Стендаля, К. Мериме, Шарля де Релиоза и др. Высокую оценку романам В. Скотта дал в 1823 г. Андри Панен, объявив их самыми лучшими из того, что было напечатано в XIX веке [29, p. 340].
Стендаль писал об исторических романах В. Скотта, что они учат французов мыслить и чувствовать иначе и более глубоко [24, T. 9, c. 54].
Созданный Скоттом исторический роман в XIX в. перестраивал самые основы эстетической и философской мысли. Французский литературовед Арто считал, что у Скотта должны учиться все те, кто пишет исторические романы.
С протестом против всеобщего увлечения историческими романами В. Скотта в 1823 г. выступил классик Э. Жуи: "Произведения В. Скотта имеют два крупных недостатка: первый - в том, что они совершенно лишены "философии" (то есть оценки исторических явлений с просветительской точки зрения). У него нет никакой морали, любой составитель сборника исторических анекдотов является историком в большей степени, чем В. Скотт" [30, c. 29].
Много работ и высказываний о романах В. Скотта можно найти у Бальзака, который называл Скотта своим учителем, а себя - его подражателем. Бальзак понял те принципы, которые легли в основу композиции романов Скотта, и писал о них: "Скотт никогда не избирал крупное событие сюжетом книги, но он тщательно разъяснил его причины, рисуя дух и нравы эпохи, держась в самой гуще общественной жизни, вместо того, чтобы забираться в высокую область больших политических фактов" [3, T. 15, c. 295].
Как видим, Бальзак увидел самое главное в творческой манере Скотта, что сообщало выразительность и ценность его книгам и служило причиной необычайной его популярности, отметив внимание писателя к изображению не столько событий, сколько духа и нравов эпохи.
В ХХ веке в Англии и Америке о В. Скотте написано сравнительно много. Во второй половине ХХ века появляется много литературоведческих работ, посвященных творчеству В. Скотта. В 1954 г. жизни и личности Скотта посвящает свою книгу известный литературовед Х. Пирсон. В 1971 г. вышла большая монография о Скотте Э. Джонсона, в которой автор большое внимание уделяет жизни и взглядам Скотта, но мало - его методу. То же относится и к иным работам о В. Скотте, вышедшим за рубежом (Т. Кравфорда, 1965; Дж. Бушана, Х. Пирсона, А. Кларка, Д. Брауна и др.).
Можно сказать, что ни в одной из зарубежных книг, посвященных В. Скотту, нет систематического анализа исторического метода его романов.
Следует также отметить и тот факт, что, несмотря на обилие изданных монографий и статей о творчестве В. Скотта, недостаточно или вовсе не уделено внимание его роману "Ричард Львиное сердце", или "Талисман". В литературоведении нет отдельных критических статей, посвященных разбору этого романа, не раскрывают его особенности и стиль учебники по зарубежной литературе. В солидном литературоведческом труде Б. Реизова "Творчество Вальтер Скотта" только упоминается об этом романе. Кроме двух вступительных статей Э. П. Зиннер и К. Андерсона к русским изданиям романа "Ричард Львиное сердце" соответственно 1958 и 1991 гг. и комментария Ю. Петровского к роману в собрании сочинений Скотта 1965 г., иных литературоведческих статей нет.
Исследователи упоминают об этом романе лишь вскользь. Так, Н. М. Эйшискина в книге "Вальтер Скотт", подвергая подробному анализу романы "Уэверли", "Роб Рой" и "Айвенго", о романе "Ричард Львиное сердце" пишет, что это один из более слабых романов В. Скотта. По ее мнению, свое субъективное стремление к исторической достоверности писатель выражает и в своих высказываниях и в самом факте существования в рамках многочисленных предисловий и комментариев, цель которых документально обосновать изложение и освещение исторических событий, назвать прототипов своих героев, оправдать некоторые отклонения от полного соответствия исторической действительности [28, c. 18].
Это невнимание к роману в советском литературоведении можно объяснить повышенной религиозной насыщенностью текста, каковая не входила тогда в поле интересов советской науки.
Упомянутый пробел в литературоведении делает анализ одного из самых религиозных романов В. Скотта актуальным и необходимым для изучения особенностей воплощения исторического метода В. Скотта и исследования соотношения в его методе категорий история - легенда - вымысел.
Методами для исследования данной проблемы будут выбраны историко-концептуальный, семантико-лингвистический и сравнительно-текстуальный анализ.
2. Основная часть
2. 1. История создания романа
Роман "Талисман" был написан в 1825 году. В 1832 г. В. Скотт писал, что он хотел назвать роман "Обрученные". Это была первая книга из серии романов "Крестоносцы", задуманной, но не до конца осуществленной В. Скоттом. В предисловии к своему роману сам В. Скотт пишет, что "мой роман "Обрученные" не очень понравился некоторым моим друзьям, считавшим, что он не соответствует общему заглавию "Крестоносцы": они говорили, что если бы не прямые указания на нравы восточных племен и на романтические конфликты, характерные для этой эпохи, то заглавие "Повесть о крестоносцах" походило бы на театральную афишу, которая объявляет о представлении "Гамлета", но в которой вычеркнута роль самого датского принца" [22, c. 12].
Факт обращения писателя к восточной тематике был обусловлен временем.
Во времена романтизма восточная тема становится в центре внимания романтиков, а сам Восток - воплощением романтической свободы, загадочности и непознаваемости. О Востоке начинают писать Байрон, Гете, Восток и раньше манил Запад. Литературные заимствования с Востока в западную литературу, перенесение восточных идей, мотивов, образов на западную почву имеют многовековую давность. Так называемые "вставочные эпизоды" ("новеллы"), столь распространенные в эллинистической литературе, впервые появились в Малой Азии - в Милете, Эфесе, на острове Лесбос. На Востоке родились и драматическая поэма, и героическая "песнь", занесенные оттуда крестоносцами, которые оказали огромное влияние на средневековую литературу Запада. В XV-XVI вв., в пору колониальной экспансии, в литературу Запада начинают проникать идеи филориентализма (любви к Востоку). С XVIII в. - поры открытия в Европе литературного мира Востока - в понятие классики начинает входить изучение Востока.
Искони европейские литературы, особенно в эпоху Возрождения, пользовались внеевропейскими сюжетами, идеями, образами, композиционными методами, которые не укладывались в классические каноны.
Восточные мотивы присутствовали в литературе средневековья (повесть Вольфрама фон Эшенбаха "Парцифаль"), в учении манихейцев и катаров (альбигойцев). Восточный колорит обрамляет произведения писателей эпохи Возрождения (поэма Кристофера Марло "Тамерлан"; "Антоний и Клеопатра" Шекспира), классицизма (трагедия Расина "Баязет"), Просвещения (трагедии Вольтера "Заира", 1732, "Фанатизм, или Пророк Магомет", 1749, философские повести "Задиг, или Судьба", 1748, "Царевна Вавилонская", 1768; "Персидские письма" Монтескье; повесть "История одной гречанки" Прево, 1740 и др.), предромантизма и романтизма (повесть Бекфорда "Ватек"). Сама техника построения романа эпохи Возрождения" "рамочная" композиция обрамленной полвести, имеет своим прототипом форму "Панчататры" - дидактического индийского цикла басен, притч и изречений. Это классический образец "обрамленного" сборника, широко используемого писателями Возрождения (Бокаччо - "Декамерон", Джованни - "Дуралей" (50 новелл), Мазуччо - "Новеллино", Грациини - "Вечер трапезы", Маргарита Наваррская - "Гептамерон", фецетии Браччолини, связанные с традицией фаблио, Дж. Чосер - "Кентерберийские рассказы"). "Панчататра" породила в Европе и многочисленные сборники поучительных рассказов, в которых "рамка" содержала философские сентенции, а вставленные новеллы - их иллюстрации. Литературные взаимосвязи шли не только по линии композиционной, но и в сфере идей ("Опыты" Монтеня). В трагедийной форме образы европейца и неевропейца противопоставлены Шекспиром в "Отелло". Введением восточных персонажей в западную литературу он полярными образами Отелло и Яго осудил бытовавшие в его времени расистские предрассудки и высокомерный национализм. Восточные сюжеты широко проникли во французскую литературу XVII в. Рассказы путешественников Бернье, Шардэна, Таверны пользовались шумным успехом. В 1708 г. появляется "Тысяча и одна ночь" в переводу Галлана, начиная с которой становится традиционным противопоставление мира Востока Европе. Так возникла идея избрать восточный персонаж для критики предрассудков и пороков Запада. В 1707 г. Дю Френи сочинил "Серьезные и комические приключения сиамца" - предшественница "Персидских писем". В "Персидских писем" Монтескье двое персов, Узбек и Рика, прибывают в Париж в последние годы правления Людовика XIV, излагая свои впечатления о западной цивилизации в письмах родным.
характер. С рубежа веков восточные мотивы проникают в творчество писателей-романтиков в качестве компонентов новой эстетической системы, основанной на диалектике, неразрешимых противоречивостях, поэтике безобразного как нового способа видения. Начинается активное сближение, синтез двух столь разительно непохожих культур и включение восточной эстетики в западный менталитет.
К восточной тематике обращается Байрон в "восточных поэмах" ("Гяур", "Корсар"), Новалис ("Генрих фон Офтенинген"), Гофман.
В образе Востока у романтиков концентрируется идея "идеала", чистого мира естественности и мудрости.
Придавая особое значение в разработке восточной темы Новалису с его романом "Генрих фон Офтердинген", С. В. Тураев пишет, что "в эпизоде с восточной пленницей впервые представлена идея синтеза культур Востока и Запада, которая станет важнейшей для всего немецкого романтизма и найдет также ярчайший отклик у Гете в его "Западно-восточном диване" [25, c. 38].
"Талисман" В. Скотта в ряду этих произведений, описывающий Восток времен крестовых походов, занял главенствующее место как новый тип исторического произведения на восточную тематику, в котором явным образом воплотилась не только идея самоценности восточного мира, но и идея синтеза двух культур. При написании романа Скотт изучил огромную массу восточной литературы, известной в то время в Европе, включая восточную поэзию и восточную мудрость, а также исторические труды по истории крестовых походов, устные предания, баллады и жизнеописания исторических деятелей.
На русский язык роман "Талисман" был переведен уже в 1827 г. [6, T. 6, c. 900], а под названием "Ричард Львиное сердце" вышел в 1939 г. в Москве в издательстве "Гослитиздат", затем - в 1958 г. в Иркутске в переводе Ст. Вольского. В учебниках по зарубежной литературе и во всех литературоведческих работах этот роман называется "Талисман". Под этим же названием он вышел в 1965 г. в Москве в "Собрании сочинений Вальтера Скотта" (том 19) в переводе П. А. Оболенского и в 1991 г. в Москве в издательстве "Детская литература". Подобные игры с названием, по всей видимости, поясняются непривычной в то время архаикой слова "талисман" и желанием приспособить его к детскому уху, для которого и было предназначено его издание. Следует отметить, что хотя название "Ричард Львиное Сердце" лучше отражает содержание романа, название "Талисман" более емко и символично, поскольку передает некую таинственную связь между земным и небесным (иррациональным), управляющую жизнями людей как на Востоке, так и на Западе. Эту иррациональность выражает Саладин в размышлениях над свитком: "Твои пророчества непонятны и пагубны, ибо даже сами по себе истинные, они обращаются ложью для тех, кто пытается их разгадать" [23, c. 373].
В предисловии к изданию Э. П. Зиннер дает краткую историческую справку об истории крестовых походов и приводит краткий анализ романа. Подчеркивая, что автор не всегда точно придерживается исторической правды и образ Ричарда, в частности, во многом приукрашен, исследователь объясняет это "исторически обусловленной ограниченностью мировоззрения и художественного метода писателя, его склонностью к идеализации средневековья" [12, c. 5]. По его мнению, более близок к исторической правде образ султана Саладина (1150-1193), обрисованный с большой теплотой и сочувствием.
В такой оценке, безусловно, сказывается вульгарный социологизм советского литературоведения на историю и историческое мышление начала XIX века.
Между тем сам писатель в предисловии к роману отмечает, что "большая часть событий, описанных в предлагаемом вниманию читателей романе, вымышлена и что историческая правда, если она присутствует, сохранена только в изображении героев повествования" [21, c. 13]. А анализируя характер Ричарда, говорит: "Дух времени был заразителен... в крестовом походе, этом безрассудном начинании, здравый смысл ставился ниже всех других душевных качеств... а рыцарская доблесть... считалась обесцененной, если только к ней примешивалась малейшая осторожность" [21, c. 157-158].
Эта авторская ремарка чрезвычайно существенна для проникновения не только в образ Ричарда, но и в общую творческую концепцию Скотта при создании романа "Талисман".
Темой романа "Талисман" послужил третий крестовый поход на Востоке (1189-1192), возглавленный германским императором Фридрихом Барбароссой (утонувшим при переправе через реку в начале похода), французским королем Филиппом II и английским королем Ричардом I Львиное Сердце, а также противоречия и распри между предводителями крестоносцев за титул короля Иерусалима.
За основу романа В. Скотт взял один эпизод из истории крестовых походов. Суть исторического факта такова: июль 1191 г., английские и французские крестоносцы находятся на Святой Земле. Между предводителями крестоносцев Ричардом I и Филиппом II возникают противоречия и распри. Причиной послужили притязания на титул короля Иерусалимского. Два короля начинают между собой сводить счеты. Первый заботился только о своем престиже рыцаря-крестоносца, второй - о расширении и укреплении собственного королевства, а Конрад Монсерратский (только он правдиво исторически изображен в романе) стремился стравить их между собой (этот факт тоже есть в романе), он даже готов был изменить крестоносцам, перейдя к Солох-ад-Дину, только бы получить от него права на палестинские города [11, c. 172-178].
В "Комментариях" к роману Ю. Петровский обстоятельно исследует степень исторической правды, воссозданной В. Скоттом в своем романе, и степень допущенного в нем вымысла. Так, он справедливо пишет, что "исторические событие интерпретируются Скоттом по собственному усмотрению, но все они оживают под пером великого романиста, сумевшего воссоздать ряд исторически верных, тонко психологически мотивированных характеров. Стремясь воспроизвести специфику века, Скотт особенно акцентирует внимание на идеологических стимулах, породивших крестовые походы и сыгравших весьма немаловажную роль в их осуществлении. Так, вполне соответствует духу эпохи сцена, где описывается пламенная религиозная проповедь отшельника Теодорика Энгаддийского, вызвавшая неистовый энтузиазм простых воинов, изъявивших готовность немедленно идти на штурм "святого города" Иерусалима" [15, c. 750]. Далее, в полном соответствии с установившейся в советской науке тенденцией вульгарного социологизма, исследователь делает вывод о том, что "расходясь иногда с научно-материалистической трактовкой истории крестовых походов, недостаточно полно показывая их экономические и социальные причины, Вальтер Скотт умеет остаться верным исторической правде благодаря своей писательской интуиции" [15, c. 751].
Рядом с историческими персонажами (Ричард Львиное Сердце, Филипп, Конрад Монсерратский, гроссмейстер ордена тамплиеров Жиль Амори, султан Саладин, наследный принц Шотландии Давид под видов рыцаря Кеннет) действуют вымышленные персонажи (оруженосец, карлики, родственница Ричарда Львиное Сердце - Эдит Плантагенет и др.).
В. Скотт в предисловии к роману сам поясняет степень и смысл соотношения в нем истории, легенды и вымысла. Перечисляя вымышленных персонажей, он пишет, что их введение и нарушение исторической правды "оскорбило мистера Милса, автора "Истории рыцарства и крестовых походов", не понявшего, по-видимому, что романтическое повествование, естественно, требует такого рода выдумки - одного из необходимых условий искусства" [21, c. 9]. Поясняя эту необходимость, он ниже сознается, что "также позволил себе значительные вольности в отношении исторической правды при описании как жизни, так и смерти Конрада Монсерратского. Впрочем, на том, что Конрад считался врагом Ричарда, сходятся и история и романы (О распрях Конрада с Ричардом подробно повествуется в "Истории рыцарства и крестовых походов" Миллса, на которую ссылается В. Скотт - авт.)... Конрад Монсерртский, представлявший собою заметную фигуру среди крестоносцев, был в конце концов убит одним из сторонников Шейха, или Горного Старика; но и на Ричарда пало подозрение, что он был вдохновителем его убийства" [20, c. 25].
В 18 и в начале 19 века шли постоянные споры о том, возможен ли самый жанр исторического романа, иначе говоря - возможно ли сочетание в одном произведении исторической правды и художественного вымысла. Вымысел разрушает историческую правду, искажая события и чувства, а голая правда не может доставить читателю художественного удовольствия. По убеждению В. Скотта, задача исторического романа отнюдь не заключалась в строгом, научном, педантичном следовании фактам. По его мнению, для исторического романиста самое главное - интерпретировать события так, чтобы современный читатель понял их и заинтересовался ими: "Для того чтобы пробудить в читателе хоть некоторый интерес, - писал он в предисловии к роману "Айвенго", - необходимо изложить избранную Вами тему языком и в манере той эпохи, в которую Вы живете [20]. Поэтому романист не должен слишком увлекаться археологией и вправе, если того требует сюжет, допустить фактические ошибки в датах, биографиях исторических деятелей и т. д. Главное, по В. Скотту, не отделять резко древнее от современного и не забывать о "широком нейтральном пространстве, т. е. о той массе нравов и чувств, которые одинаково свойственны и нам и нашим предкам, которые перешли к нам от них неизменившимися..." [20].
Эти рассуждения имеют принципиальное значение для утверждения нового взгляда на исторический процесс и на его носителя - человека. По мнению Скотта, исторический роман "должен воспроизвести истории полнее, чем научно-историческое исследование, потому что сухую археологию он должен заполнить психологическим содержанием, страстями и "мнениями" создающих историю людей" [18, c. 27].
В основу сюжетной канвы романа "Талисман" была положена также легенда о предмете, название которого стало заглавием романа - чудодейственном талисмане, ставшем святой реликвией. Суть этой легенды В. Скотт пересказывает в предисловии к роману "Талисман". Свойство реликвии состояло в способности исцелять больных, пораженных лихорадкой и иными недугами. Именно благодаря этому талисману мусульманскому лекарю удалось вылечить оруженосца барона Кеннета и самого Ричарда. Впоследствии талисман, по свидетельству Скотта, был захвачен крестоносцами и вывезен в Шотландию сэром Саймоном Локартом из Ли и Гартленда - предводителя шотландских рыцарей, сопровождавших Джеймса, дядю Дугласа, в его походе в святую землю с сердцем короля Роберта Брюса. С тех пор талисман находился в Шотландии под названием Липенни (от родового поместья Локарта - Ли), и был единственным из чудодейственных средств, не запрещенных церковью и не объявленных колдовским. Его применяли главным образом для лечения людей, укушенных бешеной собакой. Такова была легенда, которую, как пишет В. Скотт, "автор позволил себе несколько изменить, чтобы приспособить к своим целям" [18, c. 12].
Ли, в чьей семье сохранился до наших дней. Талисманом пользовались, "когда надо было остановить кровотечение, а также в случаях бешенства" [21, c. 380].
2. 2. Композиция романа и его архитектоника
"Обращаясь к одной из интереснейших страниц мировой истории - эпохе крестовых походов, - пишет Ю. Петровский, - Вальтер Скотт показывает драматическую схватку двух миров, столкновение европейской и арабской культур в эпоху средневековья" [15, c. 38].
"от частного к общему" определили композицию романа, состоящего из двух планов: внешне-исторического и частного. Как отмечает Э. П. Зиннер, "В. Скотт, рисуя с большим художественным мастерством яркие и драматические события прошлого, изображает их не только в виде столкновения двух экономических и политических укладов, двух культур, но и как столкновение двух ярких характеров. Противопоставляя друг другу такие типичные для своего времени фигуры, как Ричард Львиное Сердце, с одной стороны, и султан Саладин - с другой, и раскрывая в этом противопоставлении тенденцию двух мировых культур, В. Скотт мастерски решил труднейшую и увлекательнейшую творческую задачу и создал изумительное по яркости и наглядности художественное произведение" [12, c. 5].
Новаторство В. Скотта в философии истории нашло свое естественное выражение и в его художественном новаторстве, отмеченном Э. П. Зиннер: "В его творчестве на смену прямолинейной композиции, характерной для романа 18 ст., приходит принцип многопланового построения романа. Сюжет каждого из романов развертывается на широком историческом фоне, на котором строится осложненная множеством авантюрных эпизодов романтическая интрига" [12, c. 11].
"в английских романах Скотт начинает менять композиционный строй, отказываясь от уже найденных и с таким блеском оправдавших себя повествовательных приемов. Взятые крупным планом лица исторические позволяют изменить характер живописи: от бытовых и батальных сцен, характеризующих смысл событий эпохи, перейти к ее изображению через портрет, углубляясь в психологию" [27, c. 101].
Упор на психологию в "Талисмане" хорошо ощутим при портретных характеристиках героев.
Внешне роман, как и иные романы В. Скотта, напоминает готический. Приметы готического встречаются почти в каждой главе. В начале романа, как обычно, нам встречается незнакомец (эмир), который впоследствии сыграет в действии ведущую роль. Присутствует в его романе и страшный карлик, играющий роковую роль во многих судьбах, и таинственный талисман, и готическая пещера отшельника со странными обрядами, и жертва темных неведомых сил и грехов (отшельник). Готический роман напоминают в "Талисмане" не только отдельные образы или мотивы, но и общая схема романа, построенного на контрастах двух миров и двух религий.
Присутствует здесь и традиционный для многих романов Скотта персонаж, выполняющий роль режиссера спектакля. В "Талисмане" эту роль исполняет арабский врач, который оказывается султаном Саладином.
Сама экспозиция романа, начинающегося с описания страшной пустыни, поединка с неизвестным мавром и затем данным друг другу в оазисе обетом дружбы, отдает готикой.
"готического" романа, Скотт переосмыслил эти традиции. Как пишет Б. Реизов: "Герой-режиссер и "глубокий сюжет", которые в "готическом" романе возбуждали интерес или страх, у В. Скотта служат другим целям и приобретают философско-историческое значение. В этом отношении Скотт гораздо ближе к Гете, который дал своему герою невидимых покровителей, тайно, из-за кулис, руководящих его судьбой, чтобы воспитать его для более глубокого понимания жизни" [18, c. 36].
В частности, "готическую" проблему судьбы и случая В. Скотт решает в пользу человеческой воли и интриги, определяющей ход истории и являющейся причиной многих событий. Совокупность событий и дает движение роману. Такое понимание истории требует множества действующих лиц и широкого общественного фона. Оно требует также тонкой и сложной интриги, связывающей всю эту массу людей и событий в единой и весьма разнообразное действие.
В "Талисмане" тайной пружиной многих важных и сложных событий является, например, карлик Нектабан. Решающее влияние на судьбу рыцаря Кеннета оказывает его оруженосец и т. д.
Поэтому романы Скотта, и "Талисман" в том числе, чрезвычайно сложны по богатству действия и по количеству персонажей. "Но, - как отмечает Б. Реизов, - при этом обилии деталей и многообразии интересов они все же крайне просты. В них нет ничего случайного, - все подчинено основному событию, все строго централизовано, включено в единый логический поток развития действия" [18, c. 37].
Чрезвычайно важна для задачи Скотта в воссоздании "исторического фона", "исторического пейзажа" связь сюжета с пейзажем, объясняющая точную топографию его романов. Место, где происходят события, играет у Скотта большую композиционную роль, концентрируя все действие вокруг одного или нескольких центров. В романе "Талисман" таких топографических центров несколько: пустыня, келья отшельника с храмом, лагерь крестоносцев, лагерь султана.
"Это, - как пишет Б. Реизов, - не просто перемена декораций, осуществляемая ради живописного эффекта. Сцена у Скотта объясняет действие и вводит новую группу героев, а вместе с ними и новую общественную группу, которая не может быть характеризована вне быта и жилища" [18, c. 40].
Характерный для В. Скотта прием постепенного расширения ракурса изображения (как пространственного, событийного, так и материально-вещественного) - из далекой периферии в центр событий - достигает предельного заострения в "Талисмане". Роман начинается с описания пустыни, Мертвого моря, сумрачных голых скал, на фоне которых движется рыцарь Кеннет.
"Солнце заливало ослепительно ярким светом этот пустынный ландшафт, и все живое словно спряталось от его лучей. Лишь одинокая фигура всадника медленно двигалась по сыпучему песку; она казалась единственным живым существом на этой широкой равнине" [23, c. 15].
(Пустыня играет в романе и символическую роль: именно тут постился Иисус 40 дней и именно тут искушали его демоны. Так с первых же страниц Скотт погружает читателя в смысловое пространство эпохи крестовых походов. В сложной пространственной картине средневековья пустыня, таким образом, играет особую роль, выступая двойным сакральным пространством: с одной стороны, в ней жил Христос, а с другой - в ней обитают демоны. Этот контраст хорошо ощущает рыцарь Кеннет: "... его обуял какой-то непонятный страх при мысли, что он теперь находится среди той ужасной пустыни сорокадневного поста, где злой дух искушал сына человеческого" - [23, c. 42]. К слову, в конце романа именно тут будет решена на поединке судьба рыцаря Кеннета, Конрада Монсерратского, а потом в шатре - гроссмейстера Амори, Эдит Плантагенет и др. особ, а также самого крестового похода. Иными словами, пустыня выступит местом Суда и окончательного свершения судеб и одновременно местом пиршественного единения Запада и Востока).
Потом к нему - после поединка - присоединяется сарацин Шееркоф, далее они встречают отшельника Хамако (он же святой Теодорик Энгаддийский), затем в часовне Кеннет встречает процессию поющих девственниц и знакомится с карликом и карлицей и т. д. С каждой главой следует все большее наращивание как фона (пустыня - оазис - келья - храм - лагерь и т. д.), так и событийного и человеческого фактора.
трап, потом появляется в отверстии костлявая рука, потом - голова, туловище и т. д. "В этом описании, - по замечанию Э. Зиннер, - точность деталей сочетается с удивительной динамичностью показа, образ возникает в постепенном накапливании отдельных признаков в целостную картину" [12, c. 9].
Аналогичен процесс появления мавра Шеергофа.
"Внимательно всматриваясь в эти пальмы, рыцарь Спящего Леопарда заметил среди них какую-то движущуюся точку. Она отделилась от пальм, отчасти скрывающих ее движения, и стала приближаться к рыцарю с такой быстротой, что вскоре он мог распознать в ней всадника" [23, c. 18].
По мере ввода новых, все более значимых персонажей расширяется ракурс и историческая значимость изображаемых событий: рыцарь Кеннет, передающий миссию - отшельник Теодорик, исполняющий миссию - король Ричард, противник миссии - Совет христианских королей, от которого исходит миссия - султан Саладин, чьего решения добивается миссия. Над всеми ними остается лишь Бог, присутствие которого весьма ощутимо на всем протяжении романа.
собой войну, и посредством происшедшего между ними диалога проникаем в существо религиозных и нравственных расхождений между ними. Контраст между двумя типами культур предстает сразу в нескольких аспектах:
"По внешнему виду и чертам лица соперники являли собой полный контраст - каждый из них был характерным представителем своей нации. Франк отличался физической силой и был похож на древнего гота... Сарацинский эмир являл собой резкий контраст с западным крестоносцем" [23, c. 26-27].
- в культурно-бытовом - "оба они были учтивы, но вежливость христианина проистекала из сознания его долга в отношении к окружающим, тогда как учтивость сарацина, - из его гордости и сознания собственного достоинства" [23, c. 28];
- в религиозном (Кеннет - христианин, а мавр - мусульманин);
- экзотическом - для шотландца экзотикой являлась пустыня с ее Мертвым морем, на котором "все еще лежит проклятие, и ни человек, ни зверь не пьет ни из него, ни из реки, что его питает, но не может насытить" [23, c. 36], а для мавра - холод, который "часто делает воду твердой, как скала" [23, c. 24];
- национально-этическом (Кеннет - шотландец, мавр Шеергоф причисляет себя к племени демонов).
будет использоваться на всем протяжении романного действия.
Однако при стольких отличиях В. Скотт отмечает и то общее, что роднило их: оба были благородны, храбры, честны, непритязательны, оба были преданы своей религии и отличались высокой нравственностью, обоих роднила дружба и чувство собственного достоинства. Так еще в 1-й главе налаживается мост для диалога двух культур, и не удивительно, что миссия, с которой Кеннет по решению союза христианских государств отправляется к отшельнику Теодорику, состоит, как мы в дальнейшем (в главе 9) узнаем, в установлении длительного мира и вывода христианских войск из Палестины.
Для связывания воедино причудливо переплетающихся сюжетных линий В. Скотт часто использует прием "переодевания": в романе "Айвенго" одним и тем же лицом оказывается король Ричард и Черный монах, в "Талисмане" - сарацин Шееркоф, маврский врач и султан Саладин, а также нубийский раб-эфиоп, присланный Ричарду Саладином, рыцарь Кеннет и принц шотландский граф Хоантингдон. Да и отшельник Теодорик, как он сознается в исповеди Ричарду, оказывается прежним грозой неверных, впоследствии знатным церковником Альбериком Мортемаром, павшим из-за любви к инокине [23, c. 228].
Следует также отметить и большую роль, которую в этом романе играют религиозные рассуждения. Скотт, в отличие от просветителей, иронически относившихся ко всякого рода суевериям, будь то народные поверья, религиозные представления или легенды, и считавших религиозные войны, ереси и веру в сверхъестественное результатом невежества, - был свободен от вероисповедных страстей и, как отмечает Б. Реизов, "к религии относился лишь как к политической силе, которую следовало бы обезвредить или обратить на пользу государства. Однако, рассказывая о крестовых походах, религиозных войнах..., он должен был уделить религии большое значение. Он не только смеется над безумными фантазиями протестантских проповедников и католических паломников, но и пытается понять эти фантазии как важный исторический факт. Он угадывает за ними реальные исторические потребности народа, борьбу идеологий, интересы классов и культур... Суеверия, вера в привидения, в духов, в колдовство и пророчества играют в романах Скотта приблизительно ту же роль: это не только средство возбуждения интереса или построения увлекательной интриги, они необходимы для того, чтобы воссоздать колорит эпохи" [18, c. 27].
Религиозные споры, ведущиеся между различными героями (рыцарем Кеннетом и мавром Шеергофом в 1-й главе, Ричардом и Саладином), составляют третий метафизический план романа.
с чудодейственным талисманом и обладающих разной степени исторической достоверностью.
1-я сюжетная линия представлена рыцарем Кеннетом.
2-я линия - Ричард и его окружение.
3-я линия - отшельник.
4-я - мавританский врач, мавр Шеергоф, Саладин (одно и то же лицо).
6-я - враги Ричарда, затеявшие заговор.
7-я - талисман.
Эти сюжетные линии выстраиваются между собой в различные конфликтные треугольники: любовный - Саладин, Кеннет, Эдит; политический - Ричард, Конрад Монсерратский, Жиль Амори; религиозный - Ричард, отшельник Теодорик, Саладин; метафизический - Восток (арабский Египет), Запад (Англия и Шотландия), талисман.
Каждой сюжетной линии свойственен свой круг событий, которые какими-то гранями пересекаются между собой, образуя единое тело исторического процесса.
"Талисман", которое связано с решением батальных сцен. Хотя история в изображении В. Скотта обычно предстает как непосредственное физическое движение отдельных лиц и больших людских масс, откуда такое обилие в его романах живых массовых сцен, в "Талисмане" изображения подобных народных движений нет, а влияние народной стихии на ход исторического процесса показано более тонко, как бы в "камерном плане", посредством влияния отдельных простых персонажей (оруженосца, карлика, врача) на своих могущественных владык. Так, оруженосец открывает настоящий чин Кеннета как наследного принца Шотландии, что устраивает его брак с Едит, а тем самым выполняется пророчество свитка, что, в свою очередь, влияет на окончательное прекращение крестового похода; карлик чуть не губит жизнь Кеннета, соблазняя его покинуть воинский пост по охране флага Англии, а потом во время банкета после поединка Кеннета с Конрадом разоблачает убийцу и заговорщика Жиль Амори, чем вызывает его гибель от руки Саладина; врач вылечивает Ричарда, а потом собаку Кеннета, которая со временем помогает разоблачить настоящего вора флага и тем самым оправдать Кеннета). Таким образом, как видим, ряд событий "снизу" в итоге управляет историческим процессом наверху.
Отсутствие в романе батальных сцен и больших людских масс позволяет больше сконцентрировать повествование на отдельных персонажах, правящих историю.
Вальтер Скотт чрезвычайно большое значение придает воссозданию местного колорита, воскрешению прошлого во всем его многообразии. Многочисленные описания повседневной жизни крестоносцев и мусульманских племен, одежда, оружие, жилище, еда, привычки, - все попадает в поле зрения автора и внимательно исследуется.
Восточный колорит передан и в речи Саладина, пестрящей восточными афоризмами и мудростью. Например:
"Короли обладают властью сатаны мучить, мудрецы - властью аллаха исцелять" [23, c. 218].
"Смертный приговор не может сойти со смеющихся уст" [23, c. 216].
"Не брани коня, который вынес тебя из битвы" [23, c. 217].
"Несчастье похоже на время дождей..." [23, c. 180]
"И мудрец бежит от бури, которой он не может повелевать" [23, c. 183].
"Туман застилает пропасть от тех, кому суждено в нее упасть" [23, c. 188].
"Неблагоразумно оглядываться назад, когда путь ведет вперед" [23, c. 275].
Таковы в общих чертах отличительные признаки композиции и архитектоники романа "Талисман".
Следует отметить и ясно прослеживаемое в композиции и образных рядах романа сходство с "Илиадой" Гомера. И там и там описывается один эпизод из затяжной войны - эпизод передышки, омраченный возникшими в лагере распрями и взаимными обидами. И там и там внимание концентрируется на описании быта, оружия и одежды воинов. Сам Скотт проводит это сравнение, называя Ричарда Ахиллом крестового похода, а Филиппа II - Одиссеем [23, c. 157], используя в его характеристики те же эпитеты: мудрый, хладнокровный, осмотрительный. Но это уже тема отдельного исследования.
2. 3. Соотношение истории - легенды - вымысла в романе "Талисман"
Исторический план романа "Талисман" представлен историческими персонажами, действующими в романе, историческим эпизодом третьего крестового похода, а также описанием быта и духа времени. Важность последнего плана определяет у Скотта степень историчности персонажей и необходимость - во имя передачи духа времени - вымысла. Исторический план романа "Талисман" представлен историческими персонажами, действующими в романе, историческим эпизодом третьего крестового похода, а также описанием быта и духа времени. Важность последнего плана определяет у Скотта степень историчности персонажей и необходимость - во имя передачи духа времени - вымысла.
"Талисмане" подлинные исторические факты, опираясь на труды средневековых историков - близких современников или участников описываемых событий. Ю. Петровский среди таких источников в первую очередь называет "труды французского историка Бернарда Казначея, содержащие упоминание о ряде событий, ставших сюжетными узлами романа" [15, c. 750]. Сам В. Скотт в предисловии к роману ссылается на труд Милса "История рыцарства и крестовых походов". В основу сюжетной канвы легли также устные рассказы о чудесном талисмане, ходившие на западе Шотландии, а также предания, рыцарские баллады, поэмы и реальные факты, касающиеся личности короля-завоевателя Ричарда и весьма неоднозначно его трактующие. Так, в одной из поэм Ричард изображен настоящим людоедом-великаном.
Свою трактовку историческим персонажам Скотт дает исходя из общей задачи произведения, отступая, если надо, от исторической точности.
В частности, Ричарда В. Скотт изображает как короля-рыцаря, беззаветно преданного общему делу, забывающего о личных интересах и готового, если надо, идти на штурм Иерусалима в качестве рядового крестоносца. Суровый, непримиримый, внешне грубый, но прямой и честный, Ричард отличается благородством души, добротой и человечностью. Так, не задумываясь, он высасывает кровь из раны черного раба (которым оказывается переодетый Кеннет), защитившего его своим телом от удара отравленного кинжала хариджита [23, c. 265]. Иные, корыстные, цели руководили его врагами. И, соответственно, иным было их описание. Так, "прославленный гроссмейстер ордена тамплиеров был высокий, худой, закаленный в сражениях воин, с тяжелым, но проницательным взглядом и лицом, на котором бесчисленные темные замыслы оставили свои следы" [23, c. 126].
На эту идеализацию Ричарда Скотт идет осознанно. Умалчивая о многих темных страницах биографии Ричарда (как, например, приписываемое ему историками тайное убийство Конрада Монсерратского), Скотт делает главной чертой своего героя энтузиазм и преданность идее крестового похода. Отказываясь от фактографической точности, он таким образом остается верен духу эпохи, которая вполне могла порождать и безусловно порождала подобные характеры.
Такая идеализация была необходима и для создания необходимого романтического контраста в повествовании.
"Изгони злых фурий, которым ты дал приют в своем сердце, - советует ему отшельник, - гордыню, страсть к наслаждениям, кровожадность" [23, c. 229].
портрет рядового участника похода, далекого от интриг и корыстных соображений, свойственных вождям крестоносцев.
Историческим прототипом Кеннета послужил шотландский принц Давид, действительно бывший участником похода и по возвращении в Шотландии ставший героем многих романтических похождений.
Подлинным же героем романа является арабский полководец Саладин, превосходящий своих противников умом и великодушием. Такая характеристика Саладина в известной мере соответствует исторической истине. Так, в отличие от крестоносцев, убивавших женщин и детей при взятии Иерусалима, Саладин при завоевании этого города в 1187 г. устанавливает специальную охрану для предотвращения зверств и освобождает всех пленных за незначительный выкуп [8]. Так что вложенная Скоттом в уста язычника Саладина в беседе с Кеннетом фраза: "На войне не убивай ни стариков, ни калек, ни женщин, ни детей. Страну не опустошай..." [23, c. 34] имеет под собой реальное историческое основание.
Однако в образ Саладина В. Скотт вложил и свои взгляды, в частности, идею равенства всех людей независимо от цвета их кожи или вероисповедания. Веротерпимость Саладина в самом деле была известна, но конкретная окантовка его действий несет отпечаток вымысла (например, сцена спасения от казни своего соперника в любви Кеннета, лечение больного Ричарда, беседы и дружба с Кеннетом - безусловно выдуманы, однако вполне соответствуют характеру Саладина).
Ричард - вспыльчивый, горделивый, благородный.
Леопольд Австрийский - слабохарактерный, неуверенный.
Филипп - мудрый, дальновидный, осмотрительный, уравновешенный, хаднокровный.
Кеннет - прямодушный, честный, гордый.
Эдит - благоразумная. И т. д.
И, опять же, такая прямолинейная характеристика согласуется с принятой в средневековые времена психологической градацией и набором стандартных положительных и отрицательных качеств.
В своем повествовании В. Скотт всегда исходит из принципа правдоподобия, т. е. из того факта, свойственно какое-либо либо деяние данной эпохе или нет, могло ли в принципе нечто подобное произойти с тем либо иным персонажем, учитывая при этом как нравы и законы описываемой эпохи, так и психологию героя. Поэтому в обрисовке системы образов в романе важно не то, что имело место в действительности, а что выдумано, а создание верного исторического портрета личности и общего колорита эпохи. Эта задача В. Скотту в "Талисмане" удалась. Поражает точное воспроизведение Скоттом военной амуниции той эпохи и тонкостей средневекового этикета, создающие ощущение достоверности. Хуже описан быт сарацин. Саладин явно европеизирован, а сама восточная тема держится в основном на смысловом своеобразии речи и внешнем описании войска. Поэтому можно поспорить с Ю. Петровским, утверждавшим, что "насыщая роман образами, заимствованными из арабского или ирано-тюркского фольклора, используя мотивы стихотворений Рудаки, сказок "Тысячи и одной ночи" или "Шахнаме" Фирдоуси, Скотт не только создает национальный колорит, но и попутно высказывает мысль о самостоятельной ценности и значимости восточной цивилизации, необходимости глубокого уважения к мировоззрению и обычаям других народов" [15, c. 753].
Любовь и уважение к Востоку Скотт демонстрирует через исполненный высшего благородства образ султана Саладина, олицетворяющего как высшую мудрость, так и высшую справедливость.
Исторические корни можно обнаружить и в некоторых перипетиях сюжета. Например, в основу необычного предложения о заключении брачного союза между Саладином и Эдит Плантагенет (вымышленной родственнице Ричарда) - как условия заключения устойчивого мира между крестоносцами и сарацинами - лег действительный факт, только с иными историческими персонажами, а именно: братом Саладина и вдовствующей королевой неаполитанской, сестрой Ричарда, о чем автор упоминает в сноске к гл. ХIV [23, c. 185].
Труднее определиться с легшей в основу романа легендой. Во время средневековья подобного рода легенды были довольно распространены - стоит вспомнить хотя бы известный миф о Святом Граале (не то камне неизвестной породы, не то волшебном напитке, не то крови Христа). Вера в чудодейственную силу талисманов и реликвий в средние века была обычным делом.
Происхождение талисмана мавританский врач эль-хаким объясняет изготовлением его "при определенном положении небесных светил, когда божественные силы наиболее благосклонны" [23, c. 216].
В описании свойств талисмана прослеживается много общего со Святым Граалем. Например, так же как и у Грааля, у талисмана есть аналогичное условие его действия, представляющее определенный набор ограничений и заключающее смесь христианских и восточных мотивов.
"Знай, что такие талисманы на самом деле могут быть созданы, но не велико было число посвященных, осмелившихся применять их чудесные свойства. Строгое воздержание, мучительные обряды, посты и покаяния должны быть уделом мудреца, который прибегает к этому способу лечения, и если из любви к праздности или приверженности к чувственным утехам он пренебрегает этими приуготовлениями и не сумеет исцелить по меньшей мере двенадцать человек в течение каждого месяца, тогда талисман лишится своих божественных свойств, а последнего больного и врача вскоре постигнет несчастье, и оба они не проживут и года" [23, c. 217].
В последнем условии ощутимо сходство с восточной легендой о последнем предсказании звездочета-астролога, заочно приговоренного к смерти, о том, что его смерть наступит за три дня до смерти самого императора, что сохранило ему жизнь.
талисманы же возможно воспроизводить; 3) Грааль невидим и недостижим, талисман доступен взорам (см. [41]).
Выводы
Итак, как показали исследования, соотношение история-легенда-вымысел В. Скотт не решает ни в чью пользу, умело соединяя различные компоненты в правдоподобное повествование.
"Неоспоримое достоинств романов Скотта, - подытоживает Г. В. Аникин в "Истории английской литературы", - проявилось в художественно завершенном приеме соединения описания частной жизни с историческими событиями" [2].
Роман "Талисман" наиболее статичный из исторических романов В. Скотта. Однако в нем автору удалось коснуться сложных явлений, связанных с религиозными вопросами, понятием судьбы и возможности ее управления, диалога Востока и запада, тайных и непостижимых пружин исторического процесса. Понимая до того историю как результирующую совокупности непосредственно механических движений людских масс, в этом романе автор отступает от столь рационалистического представления, отдавая предпочтение фактору непредсказуемости и иррациональности исторического процесса. Именно это понимание, по сути, заложено в выборе названия "Талисман".
В. Скотт и не ставил задачей изобразить историю крестового похода с фактографической точностью. Его стремлением было передать дух эпохи, нравы, царящие в обществе, ощутить неповторимый колорит, свойственный переживаемому времени. Ради этой первоочередной задачи он допускает ряд намеренных отступлений от исторической правды, вводя вымышленные, но типичные персонажи, характерные для того времени конфликты. И не столь важно, как именно все происходило на самом деле в те далекие от нас времена, важно иное - передача атмосферы времени, тех его тончайших нюансов, подробностей, штрихов, которые составляют ощущение полной реальности происходящего.
Многие сюжетные приемы в "Талисмане" повторяются с иными романами, например, мотив переодевания, или мотив мнимого предательства и прощения (как в "Айвенго"). Но присутствие восточного элемента придает "Талисману" особую притягательность и более метафизическую значимость. Соединение в романе исторических реалий с легендой придает произведению статус мифологического эпоса, подобного "Илиаде" Гомера. А привнесение в повествование необходимой доли выдумки приближает его к разряду беллетристических романов. Хорошо удалось В. Скотту в романе передать атмосферу рыцарства с его условностями, крайностями, нравами и, наконец, с его религиозной фанатичностью и бесконечными распрями.
Библиография
2. Аникин Г. В., Михальская Н. Л. История английской литературы. - М.: Высшая школа, 1988. - 425 с.
3. Бальзак О. Письма о литературе, театре и искусстве // Бальзак О. Собрание соч.: В 15 т. Т. 15. - М.: Худ. лит., 1955. - С. 295.
4. Белинский В. Г. Полное собрание соч. Т. 6. - М.: Изд-во АН СССР, 1960.
5. Белинский В. Г. Разделение поэзии на роды и виды // Белинский В. Г. Собр. Соч.: В 3 т. Т. 2. - М.: Гослитиздат, 1948.
7. Бельский А. А. Английский роман 1800-1810 гг. - Пермь, 1968. - С. 108-247.
8. Вазольд Манфред. Крестоносцы. - М.: Слово / Slovo, 1995.
9. Дьяконова Н. Я. Английский романтизм: Проблемы эстетики. - М.: Наука, 1978. - 202 с.
10. Елистратова А. А. Скотт // История английской литературы. Т. 2. в. 1. - М.: Наука, 1953.
12. Зиннер Э. П. Предисловие // Скотт В. Ричард Львиное Сердце". - Иркутск, 1958. - С. 5.
13. Ивашева В. И. Английский реалистический роман ХХ века в его историческом звучании. - М.: Худож. лит., 1974. - С. 30.
15. Петровский Ю. "Талисман" // Скотт В. Собр. Соч.: В 20 т. Т. 19. - М.: Изд-во "Худож. лит.", 1965. - С. 750.
17. Пушкин А. Г. О романах Вальтера Скотта // Пушкин А. Г. Собр. Соч.: В 9 т. Т. 7. - С. 529.
18. Реизов Б. Вальтер Скотт // Скотт В. Собр. Соч.: в 20 т. Т. 1. - М. -Л.: Гос. изд-во худож. лит., 1960. - С. 23.
19. Реизов Б. Творчество Вальтера Скотта. - Л.: Худож. лит., 1965. - 497 с.
20. Скотт В. Посвящение... к "Айвенго" (пер. Е. Г. Бекетовой) // Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. Т. 8. - М.: Изд-во "Худож. лит.", 1962.
"Талисману" // Скотт В. Собр. соч.: В 20 т. Т. 19. - М.: Изд-во "Худож. лит.", 1965. - С. 7-13.
22. Скотт В. Ричард Львиное сердце (пер. Ст. Вольского). - Иркутск: Иркутское книжное изд-во, 1958. - С. 12.
23. Скотт В. Талисман (пер. П. А. Оболенского) // Скотт В. Собр. соч.: в 20 т. Т. 19. - М. -Л.: Гос. Изд-во худож. лит., 1965. - С. 14-380.
24. Стендаль. Собрание сочинений. Т. 9. - М.: Худ. лит., 1938.
25. Тураев С. В. Немецкая литература // История всемирной литературы: В 9 т. Т. 6. - М.: Наука, 1989.
27. Шайтанов И. О. Вальтер Скотт // История зарубежной литературы ХIХ века. - М.: Просвещение, 1991. - С. 88-103.
28. Эйшискина Н. М. Вальтер Скотт. - М.: Просвещение, 1959.
29. "Revue Encyclopedue", 1823, v. 18.
30. Jony Cecile, on les Passions - m. XXIII, 1823.
32. Pearson H. Sir Walter Scott. His life and perconality. - L. -N. Y., 1954.
33. Buchan J. Sir Walter Scott [8 ed.]. - L., 1961.
34. Cockshut A. O. J. The achievement of Walter Scott. - L., 1969.
37. Brown D. Walter Scott and the historical imagination. - L., 1979.
38. Clark A. M. Sir Walter Scott. - L., 1970.
39. Johnson E. Sir Walter Scott: the great unknown. 2 Vs. - L., 1970.
40. Lauber J. Sir Walter Scott. - N. Y., 1966.
"Порог". - 2004. - №6. - С. 22-27.